Об этом говорит вся Москва

Чехов приехал из Мелихова 5 января и остановился в «Большой Московской гостинице». Сегодня то место не обозначить: советская «реконструкция» центра и недавний снос «Москвы» не оставили топографических примет. Однако прямоугольный корпус ее когда-то стоял на Охотном ряду, обращенный к нему фасадом. Торец здания выходил на Тверскую, а тамошний первый подъезд вел к дому № 5. Именно его при жизни писателя в шутку называли «чеховским». Точнее говоря, гостиница стояла против современного здания Госдумы. Правда «красная линия» улицы была значительно смещена от центра.

Сведения о пребывании писателя в городе отрывочны: они лишь угадываются за строками писем и мемуаров. «Живу теперь в Москве по причинам, которые (...) объяснять не стану (...), — уклончиво писал Чехов Суворину 6 января, упомянув обед с редакторами «Русской мысли», — пил мало, но во рту такое чувство, будто я наелся мышьяку...» (П., 6, 9). И понятно, что из-за нездоровья он чувствовал «себя отравленным».

Но зачем же приехал?.. Праздновать Татьянин день? Ведь он писал еще ранее из Мелихова, что пьяные торжества набили ему оскомину. Редакционные дела? Но готовых к печати рассказов и повестей Чехов не имел, как и определенных планов. Да и настоящее самочувствие свое скрывал, продолжая вводить в заблуждение Суворина и других: «...Я немножко прихварываю, простудился, должно быть. Чертовский кашель создал мне репутацию человека нездорового, при встрече с которым непременно спрашивают: «Что это вы как будто похудели?» Между тем, в общем я совершенно здоров и кашляю только оттого, что я привык кашлять...» (П., 6, 10).

Но причина появления его в Москве все-таки была. Документы свидетельствуют: в те же дни Антон Павлович встречался с Л.Б. Яворской, обсуждая с нею, какую пьесу взять для бенефиса. Актриса приходила к нему. Сам же он 10 января вроде бы случайно сообщал Суворину: «Вчера я был у Корша и смотрел «Sans Gene». Пьеса поставлена роскошно и идет недурно. Главную роль играет Яворская — очень милая женщина» (П., 6, 11).

Чехов, несмотря на скрытность и сдержанность в оценках, едва ли не проговорился: он уже увлечен тогда Яворской. Щепкина-Куперник, в частности, подчеркивала двойственность их отношений: «Она ему то нравилась, то не нравилась, и, безусловно, интересовала его как женщина. Шел в некотором роде флирт».

Кажется именно тогда, в январе, Чехов довольно часто появлялся в театре Корша, потому что благодаря личности Яворской и ее талантливой игре москвичи с удовольствием ходили смотреть пьесу Сарду «Мадам Сен-Жен». И Лазарев-Грузинский, назвав Яворскую «красивой, изящной женщиной и не блестящей, но весьма и весьма интересной комедийной актрисой», безусловно, хвалил исполненную ею роль Катрин Юбше, констатируя зрительский ажиотаж. «Чехов чуть-чуть был увлечен Яворской, — вспоминал он. — Однажды, зайдя в театр Корша днем за редакционными билетами, я увидел Чехова, выходящим откуда-то из глубины театральных недр».

Этот эпизод показателен: Чехов не зря приехал из Мелихова, а не ответив Суворину о причинах своего появления, ушел от обсуждения какой-то личной темы. Какой?.. Вероятно, это были обычные в такой ситуации сплетни, ходившие о нем и актрисе. И рассказанное А.С. Лазаревым это подтверждает:

— Антон Павлович, что вы тут делаете? — с удивлением спросил я. — Я думал, вы в Мелихове. Ах, да! Я и забыл, что вы ухаживаете за Яворской!

— Откуда вы знаете это?

— Откуда? Да об этом вся Москва говорит!

Чехов, по его словам, только засмеялся в ответ, повторив иронично: «Вся Москва, вся Москва!». Уходили вместе, и, хотя Антон Павлович не отрицал ухаживанья, но дальнейшая беседа их уже касалась другого: Чехов не имел обыкновения хвастать любовными победами даже и перед старыми приятелями.

Интересно, что позднее, 30 марта, Чехов, характеризуя игру актрисы Пановой, заодно напоминал Суворину, что в Петербург скоро приезжает театр Корша, и вскользь связывал это с Яворской: «Побывайте на «Madame Sans Gene» и посмотрите Яворскую. (...) Она интеллигентна и порядочно одевается, иногда бывает умна». Остановимся на сих строках — они уж никак не свидетельство горячего увлечения. Напротив — от дальнейших слов буквально веет холодом: тут и шутка о смешении в Яворской полицейской и актерской кровей, и спокойное признание бесполезности газетной травли ее. А самое главное — трезвая характеристика дарования: «...Если бы не крикливость и не некоторая манерность (кривлянье то ж), то это была бы настоящая актриса...» (П., 6, 44).

Яворская вскоре уедет в Петербург, и станет ясно — все кончилось...