О конце января и феврале 1895 г. мы знаем совсем мало — опять «Большая Московская», встречи с сестрой, поход с «дедушкой» Саблиным в Центральные бани и ужин с ним же. И... все, кажется... Вообще, «отследить» все приезды Чехова в Москву — дело почти невозможное.
События начала декабря сумбурны, но по большей части они связаны с окончанием работы над «Чайкой». Так, 5-го или 6-го Чехов собирался встретиться с И.Л. Леонтьевым (Щегловым), остановившимся в Москве. Антон Павлович звал его к себе «...поужинать, потолковать и разойтись с миром, чтобы через день-два опять повидаться» (П., 6, 106)1.
Дальше (6—7 декабря) Антон Павлович хлопотал о машинописных копиях «Чайки», с которыми его серьезно подвела одна из барышень-«реминггонок», не выполнившая работу в срок. Впрочем, он уладил и это. И хотя говорил, что едет в Москву на юбилей профессора А.И. Чупрова, истинная причина была в другом: прежде всего он хотел прочитать друзьям и близким знакомым «Чайку». Но о юбилее Чехов не пожалел: по его словам праздник «...прошел удивительно. (...) Энтузиазм был всеобщий. Речи говорились вполне искренно, от всей души — ничего подобного я не слышал никогда раньше...» (П., 6, 107). Так что 3 декабря писатель ходил в «Эрмитаж» не зря.
Многие впоследствии утверждали, что в московской суете Чехов совершенно не работал. Но они не правы. «Сегодня Св. Николая, в Москве малиновый звон, — писал он 6 декабря А.С. Суворину. — Я встал рано, зажег свечи и сел писать, а на дворе звонили, было приятно» (П., 6, 107).
Чтение «Чайки» состоялось в первой половине декабря, и, поскольку предназначалось «для своих», место было выбрано всем известное — номера «Мадрида» на Тверской. Именно там, у Яворской, в «голубой» гостиной ее, все и происходило. «На чтение собралось много народу, обычная наша профессорско-литературная публика, — вспоминала Т.Л. Щепкина-Куперник. — Был и Корш, считавший Чехова «своим автором»... (...) И он, и Яворская очень ждали новой пьесы Чехова и рассчитывали на «лакомый кусок»...»
Однако результат вышел неожиданный. Новизна «Чайки» вызвала всеобщее удивление, шум и споры. И это понятно: Корш и Яворская, привыкшие к «эффектным» драмам, оказались не готовы к такой пьесе. Были, конечно же, и восхищение, и взволнованность, но слушатели преимущественно недоумевали — что, де, автор хотел сказать?.. Корш упрекал Чехова в несценичности, общие впечатления были смутны...
Конечно же, в «Мадриде» присутствовала публика, культурная и воспитанная и не желавшая обидеть Чехова. Но Антон Павлович понял все.
Похоже, что как раз после чтения и писал он 14 декабря Е.М. Шавровой: «Мне до такой степени скучно, что даже смешно...» (П., 6, 110). И хотя, разумеется, случалось, что Антон Павлович сетовал на скуку, тут другое — опустошенность, недовольство собой.
17 декабря 1895 г. он, вернувшись с юбилея «Русской мысли», не спавший две ночи от напряжения, усталый и разочарованный, ожидал рассвета, чтобы ехать на Курский вокзал. Суворину написал просто, без эмоций, — в ответ на его замечание или чье-то еще: «...Пьеса моя (...) провалилась без представления. Если в самом деле похоже, что в ней изображен Потапенко, то, конечно, ставить и печатать ее нельзя» (П., 6, 111).
До провала «Чайки» в Александринском театре оставалось больше года... Яворская вскоре уедет в Петербург, не станет Авелановой эскадры, шумные сборища в «Мадриде» и «Лувре» прекратятся, но все же не будут забыты.
Примечания
1. Вероятнее всего, их встреча состоялась.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |