Об А.П. Чехове, как о великом русском писателе, написано немало исследований, биографий, воспоминаний современников. Но у Чехова была и другая профессия, — врачебная, с которой он не расставался в течение всей своей творческой жизни. Чехов любил профессию врача, гордился своей принадлежностью к ней.
Врачебная деятельность делала А.П. Чехова близким к народным массам, помогала ему видеть жизнь такой, как она есть, глубже, правдивей отображать внутренний, интимный мир переживаний героев своих произведений.
А.П. Чехов внимательно следил за развитием медицинской науки, радовался ее достижениям, принимал близко к сердцу судьбы научной медицинской литературы, глубоко интересовался жизнью врачей, в особенности земских.
Вместе с тем врачебная деятельность А.П. Чехова, являвшаяся для него, писателя-демократа, сферой общественного служения народу, долгое время либо замалчивалась, либо неверно освещалась отдельными литературоведами и биографами писателя. Факты же со всей неоспоримостью убеждают, что Чехов-врач гармонично дополнял Чехова-писателя.
Чехов прошел на медицинском факультете Московского университета блестящую школу: ему посчастливилось слушать лекции и обучаться врачебному искусству у выдающихся корифеев медицины — Г.А. Захарьина, А.А. Остроумова, Н.В. Склифосовского, А.Я. Кожевникова, В.Ф. Снегирева, Ф.Ф. Эрисмана, А.Б. Фохта и др.
Чехов высоко ценил врачебное искусство Г.А. Захарьина. «Захарьина я уподобляю Толстому»1, — писал он А.С. Суворину 15 октября 1889 года.
Великие русские ученые и клиницисты — Николай Иванович Пирогов и Сергей Петрович Боткин — не были учителями Чехова, но он, несомненно, хорошо знал их научные и клинические взгляды. Узнав о болезни С.П. Боткина, Чехов с тревогой спрашивал в письме А.С. Суворина: «Что с Боткиным? Известие о его болезни мне очень не понравилось. В русской медицине он то же самое, что Тургенев в литературе... по таланту»2.
В год окончания Чеховым Московского университета в журнале «Русская старина» начали печататься посмертные записки Пирогова. Взгляды гениального русского хирурга и мыслителя, видимо, очень пришлись по душе Чехову. В письме к Н.А. Лейкину он спрашивает: «Как зовут редактора «Русской старины» Семевского? Пропагандирую среди врачей послать ему коллективное письмо с просьбой напечатать отдельные записки Пирогова»3.
Близкому знакомству с научными воззрениями своих учителей — Ч. Дарвина, Д.И. Менделеева, К.А. Тимирязева, И.М. Сеченова, Н.И. Пирогова, С.П. Боткина и др. — Чехов обязан своим передовым естественнонаучным и медицинским взглядам.
«Люди, которые сумели осмыслить только частности, — писал Чехов Суворину в 1888 году, — потерпели крах. В медицине то же самое. Кто не умеет мыслить по-медицински, а судит по частностям, тот отрицает медицину; Боткин же, Захарьин, Вирхов и Пирогов, несомненно, умные и даровитые люди, веруют в медицину, как в бога, потому что доросли до понятия «медицина»4.
Мировоззрение Чехова было материалистическим. «Все, что живет на земле, материалистично по необходимости, — писал 29-летний Чехов в одном из писем. — ...Существа высшего порядка, мыслящие люди-материалисты тоже по необходимости. Они ищут истину в материи, ибо искать ее больше им негде, так как видят, слышат и ощущают они одну только материю. По необходимости они могут искать истину только там, где пригодны их микроскопы, зонды, ножи...»5.
Высказывания Чехова по различным вопросам медицины и его врачебные советы свидетельствуют о том, что он, воспитанный на лучших традициях отечественной медицины, придавал большое значение профилактике и гигиене в оздоровлении человека и широких масс населения. Так, в врачебных советах А.С. Суворину, В.М. Соболевскому, Д.В. Григоровичу, Н.А. Лейкину и многим другим Чехов подчеркивает, что для них, пожилых людей, самым важным является гигиенический образ жизни и сохранение душевного покоя, под которым он понимал бережное отношение к нервной системе.
«Переутомление — штука условная, — писал Чехов Суворину. Вы пишете, что работали по 20 часов в сутки и не утомлялись. Но ведь можно утомиться и, лежа целый день на диване. Вы писали 20 часов, но ведь у Вас в это время было отличное самочувствие. Вас возбуждал успех, задор, чувство таланта...»6.
«Душевное состояние больного всегда привлекало особенное внимание Антона Павловича, — вспоминал доктор П.А. Архангельский, под руководством которого Чехов проходил студентом практику в земской больнице, — наряду с обычными медикаментами он придавал огромное значение воздействию на психику со стороны врача и окружающей среды»7.
Чехов-врач понимал, что лечить надо не только местное заболевание, а человека. Брату Александру по поводу лечения катарра горла, он указывал, что лучшим средством является общее лечение, и наряду с этим рекомендовал ему бросить курить, не пить горячего, не дышать воздухом, содержащим пыль, и говорить по возможности мало.
Из письма к Е.М. Шавровой от 28 февраля 1895 г. видно, что Чехов подходил к заболеванию человека, учитывая состояние его организма и его взаимосвязь с окружающей внешней средой.
«Значение болезни (назовем ее из скромности латинской буквой S) (сифилиса. — И.Г.), — пишет Чехов, — Вам преувеличено. Во первых, S излечим... В вырождении, в общей нервности, дряблости и т. п. виноват не один S, а совокупность многих факторов: водка, табак, обжорство интеллектуального класса, отвратительное воспитание, недостаток физического труда, условия городской жизни и проч. и проч.»8.
Борьба в биологии, а следовательно, и в медицине особенно резко проявилась в области наследственности между сторонниками материалистического направления и реакционного, идеалистического направления. Чехов в этом вопросе стоял на прогрессивных позициях.
Известный зоолог Вагнер (прототип фон-Корена в рассказе «Дуэль») в споре с Чеховым доказывал ему, что раз налицо имеется вырождение, то все уже фатально предрешено, ибо природа не шутит. Чехов ему энергично возражал: «Как бы ни было велико вырождение, — его всегда можно остановить, победить волей и воспитанием»9. Под волей и воспитанием Чехов понимал изменение социальных условий жизни человека и общества.
Чехов придавал большое значение распространению медицинских знаний среди широких масс населения, ратовал за повышение квалификации врачей, принимал близко к сердцу судьбы медицинской прессы.
В 1895 году журнал «Хирургическая летопись», который редактировали известные хирурги Н.В. Склифосовский и П.И. Дьяконов, стоял перед угрозой закрытия, так как субсидировавший его ранее Склифосовский переехал в Петербург и некому было покрывать убыток в 1500—2000 рублей в год.
Чтобы спасти журнал, Чехов развернул кипучую деятельность. «Узнав, что журнал погибает, — писал он, — ...я сгоряча пообещал найти издателя, уверенный вполне, что найду его. И я усердно искал, просил, унижался, ездил, обедал чорт знает с кем, но никого не нашел... Если бы не постройка школы, которая возьмет у меня тысячи полторы, то я сам взялся бы издавать журнал за свои деньги — до такой степени мне больно и трудно мириться с явной нелепостью... Чтобы спасти журнал, я готов итти к кому угодно и стоять в чьей угодно передней, и если мне удастся, то я вздохну с облегчением и с чувством удовольствия, ибо спасти хирургический журнал так же полезно, как сделать 20 000 удачных операций...»10.
Около двух лет длилась борьба Чехова за существование журнала, стоила ему много сил, энергии и здоровья и успокоился он лишь, когда наладилась нормальная жизнь нового журнала «Хирургия».
Признавая важность пропаганды медицинских знаний в народе, Чехов призывал земских деятелей, и в первую очередь земских врачей, активно участвовать не только в специальной, но и в общей прессе.
«Мне кажется, — писал он по этому поводу члену Серпуховской уездной земской управы С.И. Шаховскому, — пора земским врачам и вообще земским деятелям перестать презирать общую печать и относиться к ней, как к чему-то постороннему, стоящему далеко вне; пора уже им, и прежде всего санитарным врачам, занять в журналистике ту область, которая принадлежит им по праву компетенции и от которой они уклоняются просто из гордости»11.
Чехов преклонялся перед гением Толстого, горячо любил его, но, когда Толстой позволил себе неуважительно отозваться о медицине и врачах, Чехов с возмущением писал 8 сентября 1891 года А.С. Суворину: «Все великие мудрецы деспотичны, как генералы, потому что уверены в безнаказанности. Диоген плевал в бороды, зная, что за это ему ничего не будет; Толстой ругает докторов мерзавцами и невежничает с великими вопросами, потому что он тот же Диоген...»12.
Эти строки показывают, как глубоко затрагивали Чехова вопросы медицины и интересы врачебного сословия. Об этом же свидетельствует и задуманный им труд «История врачебного дела в России».
Изучая архивные материалы, связанные с подготовительной работой к этому труду, диву даешься сочетанию в жизнерадостном Антоше Чехонте человека веселого юмора с глубоким и вдумчивым ученым-исследователем.
В период подготовки к написанию этого труда Чехов внимательно изучал древние рукописи, церковное и гражданское зодчество, каноны, славянскую мифологию, — все, что могло пролить свет на жизнь России древних и средних веков, на ее нравы и обычаи, на применявшиеся тогда лечебные средства. Он пристально изучал работы археологов, историков, этнографов; отражение вопросов медицинской практики он пытался найти не только в древних лечебниках, но и в фольклоре, в легендах, народных притчах, песнях, пословицах, заговорах.
Чехов пытался в этой своей работе не упустить ничего, что помогло бы ее полноте. «Медицинский историк, — писал он, — поставлен в особые условия: он пользуется даже вставками «бессмысленных переписчиков», искажавших летописи»13.
Было это в 1884—1885 годах, когда Чехову было всего лишь 24—25 лет!
Чехов никогда не подходил к медицине умозрительно. Слишком тяжелую жизнь видел он вокруг себя. В январе 1897 года он с горечью отмечает в одном из своих писем, что в России и без чумы из 1000 доживают до 5-летнего возраста едва 400 и что в деревнях и в городах на фабриках и задних улицах не найдешь ни одной здоровой женщины.
Эту мрачную статистику жизни дореволюционной России зоркий художник и врач Чехов видел и наблюдал в своем повседневном общении с народом. Видел и наблюдал он и другое: трудовое крестьянское население было фактически лишено элементарной медицинской помощи.
Чехов еще в ранних своих произведениях едко высмеивает многих представителей «деревенской медицины». Вот невежественный и самодовольный фельдшер Сергей Кузьмич Курятин («Хирургия»). Картина медицинского невежества нарисована и в рассказе «Сельские эскулапы». А вот другая разновидность деревенских «лекарей» — барыни-помещицы, которые либо от скуки, либо для «спасения души» своей лечили крестьянское население, хотя медицинских знаний не имели.
Полковница Анна Михайловна Лебедева, например как пишет Чехов, свои медицинские познания почерпнула у бывших любовников-докторов («Скука жизни») Крестьяне — пациенты генеральши Марфы Петровны Печенкиной («Симулянты») раскусили слабость своего «целителя»: они знали, что достаточно сказать ей о благодетельном действии ее лекарств, чтобы можно было получить от нее и помощь деньгами и лес на постройку избы.
Героиня рассказа «Дом с мезонином» Лида Волчанинова считала, что лечением крестьян и устройством аптечек и библиотечек она выполняет свой нравственный долг перед народом. Но художник, от лица которого ведется рассказ, говорит ей, что «лечить мужиков, не будучи врачом, значит обманывать их и что легко быть благодетелем, когда имеешь две тысячи десятин».
Чехов прекрасно понимал, что крестьянам нужна не филантропия, не барская благотворительность, а квалифицированная медицинская помощь и поэтому он, образованный врач-демократ, не мог оставаться в стороне, отдаваясь только любимому писательскому делу.
О своем долге писателя перед народом Чехов говорит устами персонажа пьесы «Чайка» беллетриста Тригорина:
«...Я люблю вот эту воду, деревья, небо, я чувствую природу, она возбуждает во мне страсть, непреодолимое желание писать. Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека...».
Вся жизнь Чехова — образец такого служения народу. Он служил ему своим ярким талантом писателя, разоблачая зло и несправедливость современного ему общественного строя; он на свои средства открывал школы, был членом уездного санитарного совета, попечителем сельского училища, участвовал в переписи населения и в борьбе с голодом, был инициатором строительства санаториев для туберкулезных больных, не имевших средств для лечения. Наконец, прямой и непосредственной помощью народу была его врачебная деятельность, которую он очень любил.
«Когда я буду жить в провинции (о чем я мечтаю теперь день и ночь), — писал Чехов А.С. Суворину в октябре 1891 года, — то буду медициной заниматься и романы читать...»14.
«Душа моя изныла от сознания, — писал он тому же адресату 16 июня 1892 года, — что я работаю ради денег... я не уважаю того, что пишу, я вял и скучен самому себе, и рад, что у меня есть медицина, которою я, как бы то ни было, занимаюсь все таки не для денег...»15.
Когда весной 1897 года в связи с обострением туберкулезного процесса врачи предписали Чехову полный покой, он с огорчением писал, что объявил о прекращении в деревне медицинской практики и что это будет для него хотя и облегчением, но и крупным лишением.
Практическая врачебная деятельность Чехова после окончания Московского университета протекала главным образом в земских больницах Московской губернии — в Чикине и Звенигороде. Затем три года кряду (1885—1887) он каждое лето, отдыхая в Бабкине, ежедневно принимал больных. Лето 1888 и 1889 годов Чехов провел в имении Линтваревых, недалеко от Сум, Харьковской губернии. Чехов едет туда отдыхать, но в то же время намерен заниматься и медициной.
«Везу с собой медикаменты, — сообщает он в письме В.Г. Короленко в мае 1888 года, — и мечтаю о гнойниках, отеках, фонарях, поносах, соринках в глазу и о прочей благодати. Летом обыкновенно я полдня принимаю расслабленных, а моя сестрица ассистирует мне. Это работа веселая»16.
В 1890 году, собираясь на остров Сахалин и объясняя причины своей поездки, Чехов, с присущей ему скромностью, пишет, что она «не даст ценного вклада ни в литературу, ни в науку...» «Я хочу написать хоть 100—200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине...»17. И после возвращения в Москву и создания своей книги «Остров Сахалин» он подводит итог: «Медицина не может теперь упрекать меня в измене: я отдал должную дань учености... И я рад, что в моем беллетристическом гардеробе будет висеть и сей жесткий арестантский халат»18.
Дело, конечно, было не в том, чтобы «отдать дань учености», а в желании самому увидеть невыносимо тяжелую жизнь каторжан и поселенцев, чтобы потом можно было полным голосом рассказать об этом русскому обществу и тем хоть несколько облегчить участь обитателей Сахалина. «В наше время, — писал Чехов, — для больных делается кое-что, для заключенных же ничего...»19.
Перед поездкой на остров Чехов тщательно изучал этнографию края, методы санитарно-статистического и демографического исследования, штудировал гигиенистов Эрисмана и Доброславина.
На Сахалине А.П. Чехов провел огромную работу по переписи населения, он изучал заболеваемость среди ссыльных и каторжан, принимал больных. Знакомство с постановкой медицинской помощи на острове убедило писателя, что помощи этой для каторжных и ссыльных фактически не было.
Результаты своих наблюдений он запечатлел, в книге «Остров Сахалин» — книге, которую мог написать только писатель-гуманист, ученый-исследователь и врач.
Поселившись в 1892 году в Мелихове, Чехов наряду с большой творческой работой писателя уделяет ежедневно несколько часов практической медицине.
Брат писателя Михаил Павлович Чехов вспоминает, что с первых же дней, как Чехов поселился в Мелихове, к нему стали стекаться больные за 25—30 верст. «С самого раннего утра перед его домом уже стояли бабы и дети и ждали от него медицинской помощи. Он выходил, выслушивал, выстукивал и никого не отпускал без совета и без лекарства...»20.
О таких же фактах свидетельствуют В.И. Немирович-Данченко, писатель А.И. Куприн, писательница Т.Л. Щепкина-Куперник; о том же сообщил автору писатель Н.Д. Телешов.
Особенно напряженно работал Чехов-врач в 1892—1893 годах, когда на Серпуховский уезд надвигалась холера.
Он так описывал А.С. Суворину свою работу земского врача: — «В то время, как Вы в своих письмах приглашали меня то в Вену, то в Аббацию, я уже состоял участковым врачом Серпуховского земства, ловил за хвост холеру и на всех парах организовал новый участок. У меня в участке 25 деревень, 4 фабрики и 1 монастырь. Утром приемка больных, а после утра разъезды. Езжу, читаю лекции..., лечу, сержусь и, так как земство не дало мне на организацию пунктов ни копейки, клянчу у богатых людей то того, то другого. Оказался я превосходным нищим, благодаря моему нищенскому красноречию, мой участок имеет теперь два превосходных барака со всей обстановкой и бараков пять не превосходных, а скверных...»21.
Крестьянское население любило своего доктора, в котором видело не барина, а близкого себе человека. Об этом свидетельствуют в своих воспоминаниях писатели Н.Д. Телешов, Т.Л. Щепкина-Куперник и другие современники Антона Павловича. При всей своей скромности Чехов с законной гордостью отмечает, что когда он проходит по деревне, бабы встречают его приветливо и ласково, каждая наперерыв старается проводить, предостеречь насчет канавы, посетовать на грязь или отогнать собаку.
Нелегко работалось Чехову-врачу. «Из всех серпуховских докторов, — писал он в одном из писем в августе 1892 года, — я самый жалкий; лошади и экипаж у меня паршивые, дорог я не знаю, по вечерам ничего не вижу, денег у меня нет, утомляюсь я очень скоро»22.
Так работал Чехов с напряжением всех своих физических и духовных сил. «Он разъезжал по деревням, принимал больных, читал лекции, как бороться с холерой, — вспоминает об этой поре Т.Л. Щепкина-Куперник, — сердился, убеждал, горел этим и писал друзьям: «Пока я служу в земстве — не считайте меня литератором». Но, конечно, не писать он не мог. Он возвращался домой измученный, с головной болью, но держал себя так, будто делал пустяки, дома всех смешил — и ночью не мог спать или просыпался от кошмаров»23.
Конечно, самым главным и важным в жизни Антона Павловича Чехова была его писательская деятельность. Но мы видим, что он находил время и для своего любимого дела — лечения крестьян. И тем не менее, находятся биографы, которые считают, что став писателем, Чехов медицину забросил, тяготился ею. Так, в биографическом очерке о Чехове В.М. Фриче всячески пытается доказать, что Антона Павловича тяготила врачебная деятельность, что к представителям медицинской науки он относился без всякого энтузиазма и т. д.
Менее прямолинеен в этом вопросе В.В. Хижняков, который в своей работе «Антон Павлович Чехов как врач»24 принижает значение Чехова-врача, утверждая, что он не был и не мог быть сколько-нибудь крупной величиной как практический врач, так как в этом мешала ему писательская деятельность, отсутствие достаточного опыта.
Так ли это? Стоит напомнить, что на медицинском факультете А.П. Чехов прошел, как мы уже указывали, блестящую школу у выдающихся корифеев отечественной медицины. После получения диплома врача он работал у опытного земского врача П.А. Архангельского. Наконец, он имел и свой многолетний опыт врачебной работы в обычных для земского врача условиях.
Что Чехов любил лечить, подтверждают близко его знавшие известные впоследствии профессора Московского университета Г.И. Россолимо и М.А. Членов.
* * *
В какой же мере Чехов-врач «влиял» на Чехова-писателя?
А.М. Горький вспоминает, что в разговоре с ним Л.Н. Толстой, высоко ценивший писательский талант Чехова, сказал как-то: «Ему мешает медицина, не будь он врачом, писал бы лучше»25.
Чехов, наоборот, считал, что медицинские, естественнонаучные знания помогли ему избегнуть многих ошибок в писательстве, более верно раскрыть мир чувств и переживаний героев своих произведений.
«Не сомневаюсь, занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность, — писал Чехов в краткой автобиографии, переданной Г.И. Россолимо, — они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня как для писателя может понять только тот, кто сам врач; они имели также направляющее влияние, и, вероятно, благодаря близости к медицине, мне удалось избегнуть многих ошибок. Знакомство с естественными науками, с научным методом всегда держало меня настороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно, — предпочитал не писать вовсе...»26.
Если вспомнить, что строки эти Чехов писал спустя 15 лет после окончания Московского университета, то станет ясным, что мысли эти не были случайными, а продуманными, выношенными.
Об этом свидетельствуют и его высказывания в переписке с друзьями. В 1888 году, после появления в печати рассказа «Именины», Чехов писал: «Своими «Именинами» я угодил дамам. Куда ни приду, везде славословят. Право, недурно быть врачом и понимать то, о чем пишешь. Дамы говорят, что роды описаны верно»27.
«Изучайте медицину, дружок, — если хотите быть настоящей писательницей. Особенно психиатрию. Мне это много помогло и предохранило от ошибок»28, — неоднократно советовал Чехов писательнице Т.Л. Щепкиной-Куперник.
Мы видим, таким образом, что научной правде Чехов придавал огромное значение. «Я врач и посему, чтобы не осрамиться, должен мотивировать в рассказах медицинские случаи»29, — пишет Чехов Плещееву в 1888 году. И когда мы читаем произведения Чехова, в которых он великолепно и правдиво изображает внутренние переживания своих героев во всей их сложности и противоречивости, мы верим, что именно так, а не иначе в жизни быть должно.
Чехов понимает, что в искусстве нельзя избегнуть некоторой условности и не всё может показать в своих произведениях художник-реалист. «Замечу кстати, — пишет он Г.И. Россолимо в той же автобиографии, — что условия художественного творчества не всегда допускают полное согласие с научными данными; нельзя изобразить на сцене смерть от яда так, как она происходит на самом деле. Но согласие с научными данными должно чувствоваться и в этой условности, т. е. нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно, что это только условность и что он имеет дело со сведущим писателем. К беллетристам, относящимся к науке отрицательно, я не принадлежу, а к тем, которые до всего доходят собственным умом, не хотел бы принадлежать»30.
Это ценное признание показывает, что нельзя противопоставлять медицину писательству Чехова, что то и другое у него взаимно дополняли друг друга.
Особый интерес Чехова к психиатрии понятен: знание ее позволяло ему с большой глубиной и правдивостью раскрывать психологию своих героев, их чувства и переживания, раскрывать психопатологию человека с такой научной верностью, которая порой граничила с точностью клинического описания. Это нашло свое отражение в «Палате № 6», «Черном монахе», «Дуэли», в рассказе «Припадок», в пьесе «Иванов» и др.
В рассказе «Палата № 6» особое внимание привлекают образы главных героев — доктора Андрея Ефимыча Рагина и одного из обитателей палаты № 6 — Ивана Дмитриевича Громова.
Когда Андрей Ефимыч Рагин принял на себя заведование больницей, он обнаружил всюду мерзость и запустение. В палатах, коридорах и больничном дворе трудно было дышать от смрада. Служащие больницы и их дети спали в палатах вместе с больными. В хирургическом отделении не переводилась рожа; не было медицинского инструментария, не было даже термометра; работники больницы грабили больных, а про старого доктора, предшественника Рагина, рассказывали, что он занимался тайной продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных целый гарем.
Рагин знал обо всех этих ужасах, однако ничего не сделал для того, чтобы исправить положение в больнице. Андрей Ефимыч любил ум и честность, но на то, чтобы устроить около себя жизнь умную и честную, у него не хватало характера и веры в свое право на вмешательство в течение жизненных процессов.
Патологически терпимое отношение Рагина, в душе честного человека, к окружающей его грязи, лжи и несправедливости объясняется его своеобразной философией, суть которой заключалась в том, что покой и счастье человека не вне его, а в нем самом, в его способности глубоко и свободно мыслить. И это счастье доступно человеку, в каких бы условиях он ни находился, даже за тремя решетками.
Чехов показывает с большой художественностью и научной точностью, как подобная философия непротивления злу насилием и общественного безразличия постепенно приводит его героя к оправданию зла и насилия, к краху моральному, а затем и физическому.
Андрею Ефимычу Чехов противопоставляет Ивана Дмитриевича Громова. Испытавший много горя, Громов неравнодушен к человеческим страданиям, к невежеству, к сонной одури, грубости и мерзостям окружающей его жизни. Его возмущает, что в обществе «подлецы сыты и одеты, а честные питаются крохами...». И Громову начинает казаться, что «насилие всего мира скопилось за его спиною и гонится за ним...».
Это — начало болезни бреда преследования... Но вот Громов увидел как-то на улице, что четыре солдата с ружьями ведут под конвоем двух арестованных. И Громову вдруг показалось, что и его тоже могут заковать в кандалы и таким же образом вести по грязи в тюрьму... Так бред преследования привел Громова в палату № 6.
«Палата № 6», это гневное обличение самодержавной России, было восторженно встречено передовыми людьми. А.И. Ульянова-Елизарова рассказывает о том, какое сильное впечатление произвело это произведение на молодого Ленина. «Когда я дочитал вчера этот рассказ, — сказал ей Владимир Ильич, — мне стало прямо-таки жутко, я не мог оставаться в своей комнате, я встал и вышел. У меня было такое ощущение, точно и я заперт в палате № 6»31.
Основная идея рассказа «Палата № 6» в известной мере близка идее «Черного монаха». И в «Черном монахе» Чехов показывает человека, не знающего верных путей к преобразованию жизни на началах свободы и справедливости.
Магистр философии Коврин, утомленный беспокойной городской жизнью и напряженной умственной работой, приезжает в имение своего опекуна садовода Песоцкого; чтобы отдохнуть и поправить свое здоровье. Однако и здесь он много работает, зачастую читает сутками напролет, мало спит. Он находится в состоянии сильного нервного напряжения, испытывает необычайный нервный подъем. Все дальше уходит он от реальной жизни и в самоуглублении видит высшее наслаждение.
Так Чехов постепенно раскрывает перед читателем причины психического заболевания Коврина — сильное переутомление, нервное перенапряжение, упорная бессонница. Яркая художественная изобразительность сочетается с научной точностью описания болезни. Сам Чехов впоследствии писал М.О. Меньшикову, что «Черный монах» — это «рассказ медицинский — historia morbi32. Трактуется в нем мания величия»33.
Но дело здесь, конечно, не в истории болезни магистра Коврина. Философская сторона рассказа заключается в том, что уход от реальной жизни в мир призрачной мечты, вера в свою индивидуальную исключительность, в свое «избранничество» неизбежно ведет к краху. Чехов как бы говорит: как ни хороши сами по себе идеалы его героя, но не на этих путях следует вести борьбу за счастье человечества, за освобождение его от зла и насилия. Подлинная красота жизни все же в людях, создавших великолепный сад, — в Тане Песоцкой и ее отце Егоре Семеновиче. Пусть они ошибаются в отдельных случаях, пусть имеют отдельные недостатки, но в них есть главное — прочно связанные с реальной жизнью, они горячо любят свое дело, свой труд, людей, которые, как им кажется, близки им по духу.
Философия Коврина — несомненный отголосок настроений части русской интеллигенции 80-х годов, которая в самоуглублении и самосозерцании видела цель и оправдание своей жизни.
С точки зрения раскрытия психопатологии человека большой интерес представляет одна из ранних пьес Чехова «Иванов».
В создании главного образа пьесы — Иванова также тесно переплелось мастерство Чехова-художника и Чехова-врача. Чехов рассказывает историю своего героя, еще недавно энергичного, сильного духом человека, смело выступающего против окружающей его косности и пошлости, а теперь сломленного жизнью, разочарованного. Чехов убедительно показывает, что эти изменения произошли в душе Иванова под влиянием окружающей его обстановки убожества и пустоты, которые были типичны для дворянского русского общества. Безысходная скука и тоска мучают Иванова. Его тяготит одиночество, он спешит к людям, но нигде не находит душевного покоя. Ему все надоело, все кажется лишним; он стал раздражителен, вспыльчив; его не покидают головные боли, бессонница. Он весь во власти беспричинной тоски.
Раскрывая душевный мир своего героя, его переживания, Чехов как бы мотивирует приближающуюся катастрофу. И действительно, когда перед Ивановым встал ряд серьезнейших Проблем — выпутаться из долгов, решить свои взаимоотношения с женой, определить свое отношение к Саше, когда все эти вопросы все больше усложнялись и запутывались, он растерялся и, дав волю своим «рыхлым», распущенным нервам», потерял почву под ногами, ни одного вопроса не решил... и ушел из жизни.
Умение благодаря медицинским знаниям прослеживать тончайшие изгибы человеческой психики, художественно и научно правдиво раскрывать глубокие переживания человека показано Чеховым и в рассказе «Припадок».
Остро чувствующий чужую боль и страдание молодой человек, студент юридического факультета Васильев, впервые попадает в публичный дом. По книгам и рассказам он знал о существовании домов терпимости, где женщины продают свое тело. Но ему казалось, что «грех», который женщина совершает, должен вызывать у нее мучительный стыд. Вот почему так остро поразили Васильева пошлая скука и довольство, которые он заметил на лицах женщин. Странным и непонятным показалась обыденность всей обстановки публичного дома, равнодушный вид лакея, равнодушие музыкантов, игравших для проституток и пьяных посетителей.
Глубоко потрясенный всем виденным, покинул он публичный дом. Будучи во власти своего болезненного состояния, гонимый безотчетным и малодушным страхом, брел Васильев по московским улицам и бульварам с тяжелой мыслью, занозой, засевшей в сознании: как это возможно спокойно и равнодушно относиться к поруганию женской чести, «покупать ее за рубли?»
С большим художественным мастерством и глубоким проникновением в психологию своего героя описывает Чехов нервное напряжение Васильева, его горе и тоску, начало и развитие припадка. Ему всего страшно: снега, хлопьями падавшего на землю, точно стремившегося засыпать весь мир, страшно было потемок, фонарей, бледно мерцавших сквозь снежные облака.
Как вырвать проституток из домов терпимости? Он придумывает десятки вариантов, но видит их бессмысленность, нереальность. Ответа на мучительный вопрос нет. Сознание бессилия наложило на его больную психику особый отпечаток: Васильев горько плачет и не может сдержать своих слез.
Ставший для Васильева трагическим вопрос — как покончить с проституцией — он задает и психиатру. И невозмутимо спокойный ответ последнего, что незачем тревожить себя неразрешимыми задачами, вызывает у Васильева новый прилив острой и мучительной боли, он вновь горько плачет...
Васильев — сродни Громову. Но между ними и существенное различие: Громов — бунтарь, он активно протестует против зла и насилия. Васильев вынашивает боль и страдание в себе самом, протест его пассивен.
Васильев сродни гаршинскому персонажу из «Красного цветка», в сознании которого все зло мира сосредоточилось в красном цветке, — вырвешь этот цветок, уничтожишь его — и исчезнут препятствия для осуществления новой жизни на земле. Для Васильева в момент его «припадка» все уродливые явления российской действительности нашли свое концентрированное выражение в проституции.
Чехов любил Гаршина, и рассказу «Припадок», который должен был войти в литературный сборник, посвященный памяти трагически погибшего писателя, он придавал особое значение. Боясь, чтобы не были нарушены художественная правда и научная достоверность, Чехов настойчиво требовал у Плещеева, чтобы «ни одно слово из рассказа не было вычеркнуто»34.
Правдивость и мотивированность душевной драмы студента Васильева была отмечена Григоровичем, который писал, что припадок подготавливается с замечательным мастерством и искусством, и чувствуется, что Васильев обязательно кончит чем-нибудь трагическим. И сам Чехов считал, что душевную боль он описал правильно.
В своих замечательных художественных произведениях «Палата № 6», «Черный монах», «Иванов», «Припадок» и др. Чехов показал, что знание медицины помогало ему правдиво изображать психический мир человека и в то же время создавать типические образы представителей русской интеллигенции 80-х и 90-х гг. и все своеобразие их психических переживаний и духовной жизни.
Крах Рагина, Громова, Коврина, Иванова, Васильева и других, как бы ни были они различны по характеру и умонастроениям, если рассматривать его в плане социальном, — это крах людей, не нашедших себе в жизни настоящего дела и не знавших правильных путей борьбы со злом и насилием.
Все эти рассказы пропитаны высоким чувством гуманизма. В них писатель-демократ выступает против социального зла и разоблачает общество, в котором растаптываются и честь женщины и благородные чувства людей. Так писать мог только талантливый художник и образованный врач.
Чехов-писатель и врач, как мы уже указывали, видел причину высокой заболеваемости в социальных условиях жизни народных масс и объективно правильно показывал в своих произведениях, как в царской России происходит процесс растраты физических и духовных сил трудящихся, расхищение их жизни и здоровья.
С большим реализмом показывает Чехов жизнь рабочих на текстильной фабрике в рассказе «Случай из практики». Вот как рисуется эта жизнь доктору Королеву, который приехал к заболевшей дочери хозяйки фабрики — Ляликовой: «Тысячи полторы-две фабричных работают без отдыха, в нездоровой обстановке, делая плохой ситец, живут впроголодь и только изредка в кабаке отрезвляются от этого кошмара; сотня людей надзирает за работой, и вся жизнь этой сотни уходит на записывание штрафов, на брань, несправедливости, и только двое-трое, так называемые хозяева, пользуются выгодами, хотя совсем не работают и презирают плохой ситец».
Писатель-демократ Чехов в своем повседневном общении с народом видел, что в еще более тяжелых условиях живут крестьяне. Вот охваченная сыпным тифом деревня Пестрово («Жена»). В избах смрад, грязь, все больны... Голод — едят один мерзлый картофель...
Такую же картину деревенской жизни рисует герой пьесы «Дядя Ваня» доктор Астров. «В великом посту на третьей неделе, — говорит он няньке Марине, — поехал я в Малицкое на эпидемию... Сыпной тиф... В избах народ вповалку... Грязь, вонь, дым, телята на полу, с больными вместе... Поросята тут же...»
В рассказе «Дом с мезонином» как, впрочем, и в ряде других своих произведений, Чехов с большой художественной и в то же время публицистической остротой раскрывает перед читателем мучивший русскую интеллигенцию вопрос: как помочь народу?
Художник, от лица которого ведется рассказ, резко выступает против крохоборческой благотворительной деятельности либералки Лиды. «Если уж лечить, то не болезни, говорит он, — а причины их». Причины же он правильно видел в тяжелых условиях жизни крестьян, которые с утра до ночи гнут спины и болеют от непосильного труда, «всю жизнь лечатся, рано блекнут, рано старятся и умирают в грязи и вони; их дети, подрастая, начинают ту же музыку...».
Устами художника Чехов не только изобличает современный ему социальный строй, но и выдвигает свою положительную программу: для того, чтобы людям жилось лучше, надо раньше всего освободить людей от тяжелого физического труда, надо, чтобы работали все без исключения; надо, наконец, изобрести машины, которые облегчили бы труд человека.
Таким образом, речь уже идет об обществе, в котором человек будет избавлен от нужды и голода и будет довольно времени для того, чтобы не привилегированное меньшинство, а широкие массы народа могли заниматься науками и искусством.
Но ни Чехов, ни его герой не призывают к тому, чтобы порвать цепи, которыми опутан народ и которые мешают ему жить свободно.
Во многих произведениях Чехова можно найти образы врачей. Он показал врачей, самоотверженно служивших народу, и тех из них, кто видел в своей профессии лишь средство наживы и обогащения. И чем ближе к концу девяностых годов, когда в связи с ростом рабочего движения наметился подъем общественно-политической активности в рядах русской интеллигенции, тем ярче и полнокровней становятся положительные образы врачей в произведениях Чехова.
Среди отрицательных типов мы видим герои рассказа «Двадцать девятое июня» — уездного врача, человека безнравственного и некультурного. В образе доктора Топоркова («Цветы запоздалые») Чехов показал, как в буржуазном обществе уродовались человеческие чувства, а накопление денег становилось для отдельных врачей целью жизни. Особенно типичен в этом отношении образ бездушного врача-стяжателя в рассказе «Ионыч».
Когда-то в молодости земский врач Дмитрий Ионыч Старцев мечтал о красивой жизни, но тина провинциального существования постепенно затянула его, он огрубел, морально опустился, забыл все, что знал раньше, единственным наслаждением его стало подсчитывать каждый вечер деньги, вырученные частной практикой.
Военный врач Самойленко («Дуэль») по-своему хороший человек, но медицину забросил, с удовольствием готовил вкусные блюда и любил, когда фельдшера и солдаты называли его «ваше превосходительство».
Беден духовный мир врача-стяжателя и карьериста Хоботова («Палата № 6»). Во всей его квартире была одна лишь книга — «Новейшие рецепты венской клиники за 1881 год». Отрицательные типы врачей показаны Чеховым в ряде других рассказов.
Но не к этим врачам лежала душа Чехова. С большой силой и теплотой, с искренним сочувствием рассказывает он о тяжелых буднях земских врачей. Чехов хорошо знал эти будни и по личным наблюдениям и по письмам своих многочисленных корреспондентов. Какие трагические нотки звучат, например, в следующем письме друга Антона Павловича земского врача Савельева.
«13-летнее земско-медицинское дон-кихотство настолько опротивело мне, что я уже не в силах дальше продолжать его, — пишет он Чехову. — Донское земство это — пародия земства, а Калужское — гоголевщина... Живу здесь около года, а в Москве не был — некогда. Весь мой кругозор здесь — больница и моя убогая квартирка... Три месяца меня буквально разрывают на части и это при существовании «с хлеба на квас»... Словом, годы такой деятельности я не выдержу: или сойду с ума или повешусь...»35.
Трагизм этих будней земских врачей нашел свое яркое выражение в ряде произведений Антона Павловича. Доктор Соболь («Жена») работает среди сельского населения без праздников, не зная отдыха. Он одичал, огрубел в глуши, но свой долг врача выполняет честно и добросовестно.
Много лет работал в земстве доктор Михаил Иванович («Княгиня»). И он годами не знал ни праздников, ни отпусков. Его, честного труженика, которого за 100 верст в округе хорошо знало местное население, уволила, прогнала, даже без объяснения причины, эгоистичная и самовлюбленная княгиня.
С большим драматизмом рисует Чехов положение земского врача в рассказе «Враги»; невеселые будни его показаны и в рассказе «Неприятность». «Я работаю от утра до ночи, — говорит герой этого рассказа доктор Овчинников, — отдыха не знаю, я нужнее здесь, чем все вместе взятые юродивые, святоши, реформаторы и прочие клоуны! Я потерял на работе здоровье, а меня вместо благодарности попрекают куском хлеба!»
Чехов рисует образы этих врачей с большой теплотой, глубоким сочувствием, в их высказываниях мы уже слышим нотки протеста, сознание, что дальше так жить нельзя.
Особое место среди образов врачей, созданных Чеховым, занимает доктор Астров («Дядя Ваня»). Именно этого героя Чехов сделал выразителем своих любимых мыслей о красоте родной земли, родной природы, о грядущей радостной жизни на земле. Доктор Астров мечтает о духовно обновленном человеке, у которого должно быть «все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».
Очень тепло и сочувственно показан врач и ученый Осип Дымов в рассказе «Попрыгунья». В Дымове подчеркнуты типические черты характера русских передовых врачей, их демократизм, бескорыстие, беззаветная преданность науке, своему долгу. Положительным героем является также доктор Королев («Случай из практики») и ряд других.
Во многих произведениях рассказал Чехов с искренним сочувствием о тяжелой жизни земских врачей, работавших в глухих углах царской России. И земские врачи законно считали Чехова своим писателем и отвечали ему горячей и искренней любовью.
В 1902 году состоялся VIII Пироговский съезд врачей. Делегатам съезда был показан в Художественном театре спектакль «Дядя Ваня». Пьеса произвела на врачей огромное впечатление: в жизни доктора Астрова многие увидели свою собственную жизнь, свою судьбу.
После спектакля делегаты съезда послали Чехову теплую приветственную телеграмму. Чехова растрогало это внимание к нему врачей. В письме к П.И. Куркину он с присущей ему скромностью писал, что такой чести не ожидал и не мог ожидать, и такую награду принимает о радостью, хотя и сознает, что она не по заслугам.
* * *
Прошло пятьдесят лет со дня смерти Антона Павловича Чехова. Однако его произведения и теперь глубоко волнуют нас своим социальным оптимизмом, они близки и дороги советским читателям и каждому культурному человеку во всем мире благородным заступничеством писателя-демократа за «маленького» человека, тем, что он в своих произведениях разоблачал все негодное, мешавшее людям жить по-человечески. Мечты писателя-гуманиста осуществились в Советской стране, где труд простого, скромного человека, направленный на благо народа, окружен почетом и уважением.
Забота о здоровье и благе, о процветании народа является высшим законом Коммунистической партии и Советского государства. До трехсот тысяч врачей трудятся сейчас в нашей стране над выполнением благородной задачи — двигать вперед медицинскую науку, предупреждать болезни, охранять жизнь и здоровье советских людей, бороться за их счастливую долголетнюю жизнь.
В Советской стране врач не одинок, подобно Астрову, Соболю, Михаилу Ивановичу и другим героям произведений Чехова. Кровно связанный с широкими народными массами, с их нуждами и чаяниями, советский врач чувствует внимание и уважение народа.
Положительный образ советского врача занял теперь прочное место в нашей литературе. Наши писатели рассказывают в своих произведениях о благородном труде врачей во всех концах нашей необъятной Родины, рисуют образ врача, для которого нет более важной задачи, чем лечить, охранять жизнь и здоровье советских людей, оздоровлять их труд и быт.
Своим замечательным мастерством, проникнутым глубоким демократизмом и гуманизмом, Чехов во многом помог формированию этих положительных качеств советских врачей.
Пятьдесят лет тому назад в прощальной речи у раскрытой могилы Чехова психиатр Н.Н. Баженов сказал: «Пусть вместе со славой мирового писателя в сердцах людей живет память о том, кто украсил собой медицинскую науку»36.
В памяти советских людей живет и вечно будет жить великий художник, врач, общественник, патриот своей Родины Антон Павлович Чехов.
Примечания
1. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 14, стр. 415.
2. Там же.
3. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 14, стр. 185.
4. Там же, стр. 200.
5. Там же, стр. 360.
6. Там же, т. 15, стр. 46—47.
7. Архангельский П.А. Из воспоминаний о Чехове. В кн.: Соболев Ю. Ант, Чехов. Неизданные страницы. М., 1916, стр. 137—138.
8. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., 1944—1951, т. 16, стр. 219.
9. Чехов М.П. Вокруг Чехова. М., 1933, стр. 209.
10. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 16, стр. 272.
11. Там же, стр. 130.
12. Там же, т. 15, стр. 240—241.
13. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 12, стр. 349.
14. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 15, стр. 260.
15. Там же, стр. 394.
16. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 14, стр. 100.
17. Там же, т. 15, стр. 28—29.
18. Там же, т. 16, стр. 111—112.
19. Там же, т. 15, стр. 30.
20. Чехов М.П. Биографический очерк. В кн.: А.П. Чехов. Письма. Под ред. М.П. Чеховой. М., 1914, т. IV, стр. VII—VIII.
21. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 15, стр. 418.
22. Там же, стр. 416.
23. Щепкина-Куперник, Т. Л. «О Чехове». В кн.: «Чехов в воспоминаниях современников» 2-е изд. М., Гослитиздат, 1954, стр. 315.
24. Хижняков В.В. «Антон Павлович Чехов как врач». М., Медгиз 1947, стр. 32.
25. Горький М. и Чехов А. Переписка. Статьи. Высказывания М., Гослитиздат, 1951, стр 167.
26. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 18, стр. 243—244.
27. Там же, т. 14, стр. 233.
28. Щепкина-Куперник Т.Л. «О Чехове». В кн.: «Чехов в воспоминаниях современников». М., Гослитиздат, изд. 2-е, 1954, стр. 375.
29. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 14, стр. 185.
30. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 18, стр. 244.
31. Ульянова-Елизарова А.И. Воспоминания об Ильиче. М., Партиздат, 1934, стр. 44—45.
32. История болезни.
33. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., 1944—1951, т. 16, стр. 114.
34. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем. М., Гослитиздат, 1944—1951, т. 14, стр. 168.
35. И.В. Федоров. А.П. Чехов и его университетские товарищи в их взаимоотношениях и переписке. В кн.: Антон Павлович Чехов. Сборник. Статьи, исследования, публикации. Ростов н/Д, 1954, стр. 59—60.
36. «Русская правда», 1904, № 99, стр. 2.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |