Ю.Н. Скобелев. Две судьбы

1. Судьба доктора И.Н. Альтшуллера и его семьи

По-разному складывались жизненные пути ближайшего чеховского окружения. Почет и поклонение сопутствовали Вл.И. Немировичу-Данченко и К.С. Станиславскому; за рубежом оказались И.А. Бунин и А.И. Куприн; в 1940 году расстрелян В.Э. Мейерхольд; тяжело больным, в нищете заканчивал свое существование на Украине музыкант-флейтист А.И. Иваненко. Судьба эмигранта выпала на долю ялтинского врача И.Н. Альтшуллера и его семьи.

В архиве М.П. Чеховой, в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки в Москве, находятся шесть писем, присланных из-за рубежа И.Н. Альтшуллером в 1929 и 1935 гг., а также два письма его детей: Льва и Екатерины. Они написаны с обнажающей откровенностью и передают трагизм человеческой души, оторванной от родины. В то же время полны трогательной теплоты к Чехову и любви к его «белой даче» и саду.

И.Н. Альтшуллер (1870—1943), специалист по туберкулезу, с конца ноября 1898 года стал лечащим врачом А.П. Чехова. Он часто бывал у него дома, имел возможность близко наблюдать жизнь писателя и его родных, искренне привязался ко всей чеховской семье. С большим вниманием относился Чехов к детям доктора И.Н. Альтшуллера: Леве, Кате, Володе, Грише — и подарил им в феврале 1904 года свою книгу «Каштанка» с иллюстрациями художника Д.Н. Кардовского. Позднее Л.И. Альтшуллер вспоминал: «С радостью мы всегда отправлялись в гости к Чеховым. Антон Павлович, встречая нас, угощал шоколадом, а затем подолгу гулял с нами в саду» (П 12, 575). Видя, как Чехов любил его детей, И.Н. Альтшуллер подарил ему в 1900 году их фотографию. Теперь этот снимок экспонируется в чеховском кабинете на «белой даче».

Перед революцией 1917 года И.Н. Альтшуллер эмигрировал в Германию, затем переехал в Прагу, последние годы доживал в Америке. Из эмиграции пытался установить контакты с М.П. Чеховой. И вот, наконец, удалось завязать с ней переписку. 9 февраля 1929 года из Берлина он сообщал: «...почувствовал непреодолимую потребность написать Вам <...> особенно часто и много вспоминается из того, что связано с «чеховской дачей», из всех воспоминаний о прошлом эти особенно дороги и особенно тепло согревают»¹.

Память бережно сохраняла мельчайшие подробности, увиденные когда-то в Ялте.

Из письма И.Н. Альтшуллера от 1 мая 1929 года: «...когда пришло Ваше письмо <...> я так живо перенесся туда к Вам, почувствовал близко тамошнее, что, казалось, осталось только поуютнее, как когда-то, усесться наверху на том знакомом диване»² (в нише чеховского кабинета. — Ю.С.).

Ностальгическим настроением пронизано письмо от 2 июля 1929 года: «...очень обрадовался и письму, и карточке, поставил ее на стол и часто посматриваю. И скамейка, и сад, и вход в нижний этаж, и вообще ведь каждый уголок в Вашем доме и каждый кусочек сада поднимает рой воспоминаний, самых для меня дорогих»³. При упоминании о Чехове автор письма не может скрыть своих чувств и волнения: «Знаете, милая Мария Павловна, вспоминая теперь те годы (по поводу предстоящего 25-летия смерти А<нтона> П<авлови>ча), я так волнуюсь и чувствую, как я любил его, Вас, как привязался и как это крепко вошло <...> Буду с нетерпением ждать обещанных видов и Вашей настоящей карточки»⁴.

М.П. Чехова выслала в письме из Ялты в Берлин лепестки цветов из чеховского сада, и их аромат вызвал в сознании И.Н. Альтшуллера видение, как он на «Белой даче» «шаг за шагом обошел все комнаты и заглянул во все закоулки <...> А потом поднялся в светелку (комнату М.П. Чеховой. — Ю.С.) и вышел на балкон»⁵. Наиболее обостренно чувство тоски по родине прорывается в письме И.Н. Альтшуллера от 10 декабря 1929 года: «...я давно не писал, потому что все время хворал <...> Если бы Вы знали, как часто я бываю у Вас на даче и представляю себе ясно все, конечно, без стеклянных колпаков. С какой радостью я бы вместо всех Ницц и прочих Аркадий съездил бы хоть не надолго, хоть чуть-чуть в Ялту посмотреть еще раз на эти до мельчайших подробностей мне знакомые горы и скалы, и дома, и море и подышать утренним воздухом и... побывать в Верхней Аутке»⁶.

Письма из ялтинского архива М.П. Чеховой приоткрывают завесу и над судьбой детей И.Н. Альтшуллера, которые, по его словам, в трудные годы эмиграции были основной утехой. Старший сын Лев жил в Москве, работал в Госиздате. Григорий, как и отец, стал врачом, поселился в Праге, занимался научными исследованиями в клинике внутренних болезней. Позднее перебрался в Америку. С детства проникся уважением к Чехову, которым преисполнен был его отец. Он хорошо знал ялтинских друзей Антона Павловича: врача и писателя С.Я. Елпатьевского, земского врача И.И. Орлова, книготорговца И.А. Синани, члена ялтинского Попечительства о нуждах приезжих больных С.П. Бонье, начальницу ялтинской женской гимназии В.К. Харкеевич. «Для всех них, — вспоминал Г.И. Альтшуллер в 1960 году, — Чехов был близким и драгоценным, только что ушедшим от них человеком, и все они немного гордились тем, что он поселился и жил именно в Ялте, бывал с ними, не гнушался делить с ними их местные мелкие волнения и хлопоты»⁷.

Многое связывало подростка с белой чеховской дачей. Во время болезни корью его изолировали там на месяц в «Пушкинскую» комнату под строгий и милый надзор Марии Павловны. Поправляясь от недуга, он целыми часами слушал рассказы старенькой Евгении Яковлевны об Антоше, который был для нее снова маленьким мальчиком.

В студенческие годы Г.И. Альтшуллер иногда приходил в гости к Марии Павловне в Москве. По его воспоминаниям, там всегда было весело и легко. Мария Павловна сбрасывала с себя на время заботы и горе, смеялась и шутила, повторяла любимые словечки брата. А ее племянник Михаил Александрович Чехов с неподражаемым мастерством сочинял экспромтом и ставил в углу уютной гостиной веселые сценки. Спустя много лет М.П. Чехова просила И.Н. Альтшуллера: «Увидите Мишу-актера, расцелуйте за меня»⁸. Тот отвечал из Берлина 1 мая 1929 года: «Тут выступает с большим успехом Миша Чехов, но я его не видел <...> Если бы захотел, то зашел бы»⁹.

Владимир Исаакович занимался техникой в Нью-Йорке. А дочь Катя вышла замуж за Николая Янаева, сына бывшего ялтинского городского головы, но вскоре развелась. Ее письмо от 4 августа 1946 года из Нью-Йорка волнует искренностью и безысходностью, душевной болью и горечью: «Милая моя Ма-Па! Я часто, часто вспоминаю Вас и вот сегодня, наконец, собралась Вам написать. Я слышала, что все эти тяжкие годы Вы оставались в Ялте. Бедная Вы моя, сколько Вам пришлось пережить! <...> Как бы хотелось посидеть с Вами в милом домике, с котор<ым> столько связано детских воспоминаний! Моя жизнь не удалась. Замужем была недолго, таскалась по всем этим заграницам и докатилась до Америки. Устала ото всего очень. Я как-то всегда не устроена, очень мало зарабатываю, нуждаюсь <...> совсем, совсем одинока. Я осталась очень русской, нигде корней не пустила и всюду чувствую себя не дома <...> Читаю советские книги, журналы, и все такое близкое, свое. Хожу на советские фильмы и плачу, потому что каждое лицо — родное.

Ма-Па, моя дорогая, если бы Вы только знали, как трудно жить вне родины! Но у каждого, видно, своя судьба. Я Вас очень люблю, Вы мне очень родная и близкая, и я так завидую Вам, что Вы у себя дома.

Целую Вас, милая, очень горячо и нежно и желаю Вам сил и здоровья на многие лета. Ваша Катя. Сердечный привет Ольге Леонардовне»¹⁰.

В эмиграции И.Н. Альтшуллер много работал, написал книгу по туберкулезу, которая была издана Госиздатом в Москве. В 1929 году он обратился к воспоминаниям о Чехове: «Я хочу к июлю написать про Ант<она> Павл<овича>, конечно, если выйдет так, как мне хочется»¹¹. Эти воспоминания опубликованы в 1930 году в парижском журнале «Современные записки».

Во время гастролей МХТ'а в 1922 году И.Н. Альтшуллер встречался в Берлине с О.Л. Книппер-Чеховой. Однажды она показала доктору несколько корректурных листов писем к ней от А.П. Чехова, готовившихся к печати в издательстве «Слово». Тот посоветовал не спешить с их публикацией. Но письма были изданы. И вот 2 июля 1929 года И.Н. Альтшуллер делился своими сомнениями с М.П. Чеховой: «Перечитывал эти дни письма Антона Павловича Ольге Леонардовне и еще раз острее прежнего почувствовал, что не следовало ей их опубликовывать»¹². Однако через 5 лет, когда доктор получил в Праге I том только что изданной переписки А.П. Чехова с женой вместе с письмами к нему Ольги Леонардовны, новое издание показалось ему прекрасным.

Под влиянием переписки И.Н. Альтшуллеру захотелось в 1935 году дополнить свои воспоминания о Чехове. Но его волновало желание написать их правдиво и объективно. «Вообще ведь так трудно не только по воспоминаниям, по природе своей всегда субъективным, — сообщал он о своих размышлениях М.П. Чеховой из Праги 11 февраля 1935 года, — но даже по дневникам и письмам представить себе человека таким, каким он был. <...> Но именно поэтому, может быть, еще важнее всякое лишнее свидетельство...»¹³. Воспоминания И.Н. Альтшуллера «Еще о Чехове» напечатаны впервые в четвертой книге «Нового журнала» за 1943 год в Нью-Йорке.

В эмиграции доктор бережно хранил чеховскую реликвию — литую бронзовую чернильницу конца XVII — начала XVIII вв., украшенную по литью цветной эмалью. Ее подарил Чехову А.С. Суворин в день премьеры «Вишневого сада», 17 января 1904 года, на сцене МХТ'а. В Ялте она привела в восторг И.Н. Альтшуллера. Когда Чехов заметил это, то шутливо воскликнул: «Да что вы, ведь теперь песочком не посыпают, есть пропускная бумага, и гусиных перьев же нет»¹⁴. Затем добавил: «Ну вот, если вам очень нравится, я распоряжусь, чтобы в наказание вам эту чернильницу после моей смерти и вручили»¹⁵. По завещанию, через несколько месяцев она перешла к доктору И.Н. Альтшуллеру, и тот увез ее с собой за границу. Затем чернильницу наследовал Г.И. Альтшуллер. Под влиянием детских впечатлений в 1971 году он возвратил эту реликвию Чеховскому Дому в Ялте.

Новые документы из архива М.П. Чеховой помогают сегодня заполнить ряд пробелов в жизненной канве одного из близких ялтинских знакомых Чехова и дают возможность показать, какую роль играл Чеховский Дом в Ялте в человеческих судьбах.

2. М.Т. Дроздова и Чеховы

Среди ближайшего чеховского окружения особым уважением Антона Павловича пользовалась художница М.Т. Дроздова (1871—1960).

Она училась живописи вместе с М.П. Чеховой в Строгановском училище, служила преподавателем рисования в гимназии Потоцкой в Москве. Писала натюрморты и продавала. Давала уроки рисования. Много болела. Всю жизнь бедствовала и боролась за выживание.

Мария Тимофеевна впервые посетила Мелихово в начале ноября 1895 года. Чехов относился к ней с симпатией и оказывал материальную помощь. В шутку называл ее Удодовой, Гургулей, Домной Тимофеевной. 15 января 1896 года Антон Павлович подарил художнице свою книгу «В сумерках» с дарственной надписью: «Марии Тимофеевне Дроздовой, выпившей у меня в Мелихове 72 бутылки пива. 96.15/1. А. Чехов» (П 12, 172).

В ялтинском архиве М.П. Чеховой хранятся 84 письма М.Т. Дроздовой, охватывающих период с 1902 по 1956 годы. В первый момент знакомства с ними складывается впечатление, как будто бы написаны они полуграмотным человеком. Однако в письмах этих столько светлых мыслей и оптимизма, веры в хорошее и надежды на лучшее, добрых воспоминаний и любви к искусству, что невольно подпадаешь под обаяние их автора.

Такое же мнение высказывал в свое время и Чехов. 14 февраля 1900 года писал он Марии Павловне из Ялты: «Прислала письмо Гургуля, очень талантливое, хотя и безграмотное» (П 9, 52). В нем М.Т. Дроздова с легкой иронией повествовала о своем внутреннем состоянии после знакомства с О.Л. Книппер: «Когда я ушла <...>, то дорогой мне так хотелось быть такой же милой, тоненькой и изящной, как она, даже иметь усики, дорогой мне казалось, что я иду легче, как Книппер, и что я сама так же свежа и бодра, как она, но все это благодаря тому я попала в такой самообман, что предо мной не было зеркала, а то бы живо спустилась на землю» (П 9, 298).

Запросто, по-дружески, вместе с тем неоднозначно и довольно серьезно отзывалась художница 7 декабря 1899 года о спектакле Московского Художественного театра «Дядя Ваня», поставленном по одноименной пьесе Чехова: «Была я на третьем представлении... Впечатление произвело на меня сильное, только уж больно грустно бывает от Ваших вещей, так пусто, так погано, что не знаешь, куда деться дня три <...> А зачем Вы старуху, которая сидит с Вафлей у печки, назвали Марьей Тимофеевной, мне так было смешно, когда я услышала свое имя, что половина впечатления пропала <...> три момента очень живые. Это сцена, где доктор целует Книппер и говорит про лес и поэзию любви, как у Тургенева; удивительно хорошо <...> Потом хорошо Вафля играет на гитаре и доктор подергивается, так искренно хохочешь! Потом доктор разговаривает с Соней около буфета, он так естественно ест сыр и говорит, и все настроение ночью, любящая Соня, все такое верное» (П 8, 600).

Долгие годы дружеские отношения поддерживала М.Т. Дроздова с Марией Павловной и на память о встречах подарила ей свою фотографию с такой надписью: «Дорогой, дорогой, родной Марье Павловне Чеховой от М. Дроздовой. 1900 г. Январь». Этот снимок находится на «белой» чеховской даче в Ялте.

Искренне и тепло выражала художница свои чувства к чеховской семье в письмах к М.П. Чеховой. Она глубоко скорбела об Антоне Павловиче после его кончины в 1904 году и старалась поддержать сестру и мать писателя: «Марья Павловна, дорогая, милая, помните, что я для Вас все готова сделать и люблю Вас еще больше. Я знаю, что утешения для Вас теперь ничего не стоят пред всем тем, что случилось <...> Но помните, что для меня Вы очень дороги, и все Ваши муки я переживаю с такой болью и думаю об Вас с Евгенией Яковлевной каждую минуту»¹⁶.

Через всю жизнь пронесла М.Т. Дроздова светлую память о Чехове и признавалась в этом 26 августа 1950 года Марии Павловне: «Была я на могилке Ант<она> Павл<овича>, положила скромный букетик васильков <...> Вспомнила сердцем эту прекрасную душу <...> Таких больше не встречала на Земле!»¹⁷. И накатилась волна дорогих воспоминаний и унесла ее в тот момент в милое Мелихово, где на ее глазах проходил деревенский быт Чехова. Она прекрасно осознавала роль Марии Павловны в его судьбе: «...Вы создавали возможность ему работать, оберегая его от лишних забот <...> Благодаря Вам он смог дать так много своим творчеством людям»¹⁸.

С годами сестра писателя становилась для М.Т. Дроздовой отблеском незабываемого прошлого. В ноябре 1948 года услышала она радиопередачу к 50-летию МХАТ'а, и припомнились вечера у Марии Павловны на Петровке в Москве. Ожили лица Станиславского, Качалова, Москвина, Савиной, Ольги Леонардовны, певшей у рояля, Бальмонта, окруженного дамами и декламировавшего свои стихи. Все это наполняло душу Марии Тимофеевны теплом и чем-то до умиления дорогим и близким¹⁹.

А в августе 1949 года воскресила она в памяти М.П. Чеховой годы молодости: «Я живу сейчас в Голицыне. Помните, лет 50 тому назад мы с Вами на хорошей тройке с бубенцами ехали от Голицына в Звенигород на этюды и жили у попа на вышке...»²⁰. И далее следовал рассказ о том, как они сидели над рекой напротив монастыря и Мария Павловна распевала грешные романсы в то время, когда седовласые старцы-схимники ловили рыбу, застыв с удочками в руках. Заслышав пение, они поднимали полы подрясников, брали свои ведерки и уходили без рыбы к ужину в монастырь, подальше от греха. А они хохотали. «О, грехи тяжкие!»

Судя по письмам, М.Т. Дроздова с возрастом не теряла бодрости, светлого оптимизма и радостного мироощущения. В свои 80 лет она «пылала и хотела жить», считала себя поистине счастливым человеком, потому что была знакома с Антоном Павловичем и его семьей, два раза съездила в Париж, «подышала воздухом Кисловодска. Любила я, страдала и прикосновенна к искусству, и умела гореть...»²¹. Творческое горение придавало особый смысл всему ее существованию: «Пока жива, жаль не выпить до дна сладость наших былых мечтаний <...> 81 год мне стукнуло, а я до сих пор не допила до дна свежести своих мечтаний, и все кажется, что еще хотя глоток, а выпью. Я хочу! Хочу! И хочу!»²². И ей верилось, что она не умрет никогда, ведь на земле у нее столько дел! И с юношеской радостью, как в 17 лет, ездила она в Измайлово собирать ландыши и незабудки, послушать кукушку и соловья.

Однако из писем М.Т. Дроздовой выясняется, что судьба так и не дала осуществиться самой заветной мечте художницы — написать букет роз. «Честное слово, так хочу написать розы, о чем я мечтаю в продолжение всей моей жизни, — сообщала она о своем «несбывшемся» М.П. Чеховой 8 мая 1951 года, — но розы не растут в моем саду, купить невозможно <...> На такое счастье надо работать не покладая рук»²³.

В последние годы из-за тяжелого материального положения М.Т. Дроздова оказалась лишенной своего любимого занятия — живописи. Не на что было купить краски и кисти. Поэтому старалась она восполнить духовный пробел посещениями художественных выставок, общением с природой. Истинное наслаждение доставлял В.А. Серов, которого считала лучшим русским художником. Стала бывать в архитектурном институте, где училась племянница. В здание института всегда входила она с трепетной радостью и грустью. Ведь в нем когда-то размещалось Строгановское училище. Там зародились и окрепли девичьи мечты о чем-то необыкновенном и светлом, там состоялось знакомство и завязалась дружба с М.П. Чеховой. В ту пору было милое Мелихово и творческие искания.

3 июля 1949 года художница присутствовала в институте на торжестве по случаю отличной защиты диплома ее племянницей. И вдруг она представила себя в том же зале молодой выпускницей Строгановского училища. И так же шла, волнуясь и краснея, за дипломом и денежными наградами, которых удостоили молодую художницу за отличные знания по 12 учебным предметам. И вызывали ее для почета в центр зала 12 раз подряд. Но в отличие от племянницы, на ней было темное платье и цветов не подносили, так как «товарищи были все голодранцы»²⁴.

Однажды племянница М.Т. Дроздовой увидела на «белой» даче в Ялте портрет своей тети, написанный Марией Павловной в молодости, и после возвращения в Москву похвалила работу. Мария Тимофеевна в своем письме в Ялту высказала сожаление, что никогда уже не увидит его. И каково же было удивление, когда она получила этот портрет. В глубоком потрясении писала М.Т. Дроздова 16 января 1953 года из Москвы: «Милая, дорогая, любимая Марья Павловна! Сейчас принесла Варя, домашняя работница Ольги Леонардовны, письмо <...> и мой портрет, писанный Вами, 1893 г. Прав был Антон Павлович, говоря, что Вы в живописи то <же>, что он в литературе. Этот портрет действительно я вся в молодые годы, и как свежо написан! Как жаль, что Вы потом не работали. Время, вернись! Но увы — не догнать! Я так обрадовалась этому портрету, что не думала, что я могу по-детски радоваться, как маленькие дети <...> И главное, Ваше внимание. Милая, дорогая Марья Павловна, как я Вас люблю за Ваше чуткое сердце»²⁵.

Письма М.Т. Дроздовой создают образ современницы и близкого друга А.П. Чехова, искреннего и доброго, талантливого и эмоционального, верного и преданного. И хочется надеяться, что знакомство с ними заронит искру надежды и оптимизма в наши уставшие души.

Примечания

1. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 21. Л. 2.

2. Там же. Л. 4.

3. Там же. Л. 6.

4. Там же.

5. Там же. Л. 8.

6. Там же. Л. 12—12 об.

7. Советский Крым. — Ялта, 1985. — 19 января. — № 13.

8. Там же.

9. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 21. Л. 4 об.

10. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 19. Л. 2—2 об, 4—4 об.

11. ОР РГБ. Ф. 331. К. 86. Ед. хр. 21. Л. 4 об.

12. Там же. Л. 6 об.

13. Там же. Л. 17 об.

14. А.П. Чехов в воспоминаниях современников. — М., 1960. — С. 604.

15. Там же.

16. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 54. Л. 10, 10 об.

17. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 58. Л. 6.

18. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 57. Л. 10.

19. Там же. Л. 29—30.

20. Там же. Л. 47.

21. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 58. Л. 13 об.

22. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 58. Л. 36—36 об.

23. Там же. Л. 13 об.

24. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 57. Л. 43—43 об.

25. ОР РГБ. Ф. 331. К. 89. Ед. хр. 59. Л. 4.