А.С. Мелкова. Рассказ Чехова «Новая дача»: на пороге XX века

Рассказ «Новая дача» написан Чеховым в Ялте в декабре 1898 года и 3 января 1899 года опубликован в газете «Русские ведомости».

Редактор-издатель этой газеты Василий Михайлович Соболевский (1846—1913) и его жена Варвара Алексеевна Морозова (1850—1917) подружились с Чеховым осенью 1897 года, и близкое знакомство писателя с ними послужило стимулом для завершения рассказа «Новая дача», замысел которого возник давно (10, 414—415).

19 августа 1897 года в письме В.М. Соболевскому в Биарриц Чехов просил найти ему жилье и принять его «в компанию» (П 7, 39).

Две недели — с 8 по 22 сентября — Чехов проводит в Биаррице в обществе В.М. Соболевского, В.А. Морозовой и их дочерей Наташи и Вари. В конце сентября он перебирается в Ниццу, а его друзья — в Париж и оттуда — в Москву. «Пишите. Мы все к Вам привязались», — заканчивала В.А. Морозова письмо Чехову от 14/26 октября 1897 года¹. И Василий Михайлович признавался в письме Чехову от 18 октября: «Вспоминаем Вас часто, а я самым лучшим результатом моей настоящей заграничной поездки считаю предоставившуюся мне возможность поближе узнать Вас, дорогой мой <...> в Москве жду письма, а затем — фотографические карточки для меня и В<арвары> А<лексеевны> <...> К детям я Вас ревную: они Вами божатся»².

В 1897 и 1898 годах между Чеховым, В.М. Соболевским и В.А. Морозовой идет оживленная, дружеская переписка. 7 января 1898 года В.А. Морозова сообщает Чехову в Ниццу о намерении приехать туда «недели на две на три»³, и он отвечает ей: «...не раздумайте, не слушайте никого и непременно приезжайте» (П 7, 150).

Но поездка ее тогда не состоялась, и они с В.М. Соболевским присоединились к Чехову в Ницце только 28 марта/9 апреля 1898 года (П 7, 194). И опять их общение длилось около двух недель.

В июне 1898 года В.М. Соболевский навестил Чехова в Мелихове. Они говорили о состоянии российского общества. «Рассказывал много интересного — вообще положение дел унылое», — известил о его визите Чехов А.С. Суворина 12 июня (П 7, 224).

В это время В.А. Морозова усиленно зовет Антона Павловича в свое тверское имение Поповку, где много сосны, которая, как надеялась она, поможет больному писателю: «Время к июлю приближается, — напоминала она ему из Клина 17 июня 1898 года, — и мы начинаем подумывать о поездке в тверское имение. В первых числах месяца мы, вероятно, переедем туда, и как только мало-мальски устроимся, то сейчас телеграфирую я Вам в Лопасню <...> Смотрите, не раздумайте ехать в Поповку»⁴.

4 июля она дала телеграмму из Твери: «Переехали, ждем Вас»⁵. Плохая погода задержала Чехова, и он отправился туда позже. Пробыл Чехов в Поповке недолго: 2—4 августа. Но этих дней было достаточно для того, чтобы подвести итог наблюдениям над жизнью очень богатых, но далеко не счастливых людей.

* * *

Так кто же была Варвара Алексеевна Морозова? Миллионерша, совладелица одного из крупнейших текстильных предприятий России — «Тверской мануфактуры». Урожденная Хлудова, из семьи владельцев Егорьевской бумагопрядильной фабрики, она была против ее воли выдана отцом за А.А. Морозова, внука основателя династии Морозовых, и после его кончины унаследовала огромное состояние. Ей пришлось заниматься мужским делом — управлять производством в Твери и вести дела в московской конторе фабрики на Варварке. И, кроме того, выполнять обязанности попечительницы и благотворительницы. Для того времени она представляла собой феноменальное явление.

Исключительность Варвары Алексеевны Морозовой как типа эмансипированной женщины, волевой, умной и образованной, не могла оставить равнодушными писателей и художников. П.Д. Боборыкин в романе «Китай-город» запечатлел ее в образе Анны Серафимовны Станицыной, выразил восхищение ею и подробно описал детали ее внешности и одежды: «Почти черные волосы, гладкие, густые, причесаны были по-старинному, двумя плоскими прядями, и только сбоку, на лбу, она позволяла себе несколько завитков; они смягчали строгость очертаний ее лба и линию переносицы. Глаза ее, темно-серые, с синеватыми белками и загнутыми ресницами кверху, беспрестанно то потухали, то вспыхивали. Брови, как две пышных собольих кисти, не срастались, но близко сходились при каждом движении лба. Тогда все лицо делалось сурово, почти жестко»⁶.

М.К. Морозова, жена первого сына В.А. Морозовой, оставила подобный же портрет своей свекрови: «У нее были замечательные глаза, большие, темно-карие, с красивыми, пушистыми, соболиными бровями. Выражение их было строгое, но иногда веселое, с оттенком грусти»⁷.

В романе П.Д. Боборыкина окружающие героиню мужчины пасуют перед нею, восхищаются ее умом, деловыми качествами и зовут ее «королевой».

Такою же изображена В.А. Морозова и на портрете работы К.Е. Маковского: художник подчеркнул ее внутреннюю силу, редкую энергию, значительность характера. Она сидит в кресле, как на троне.

Хорошо известны портреты сыновей В.А. Морозовой, членов ее семьи и внука Мики — кисти В.А. Серова⁸.

* * *

Знакомство и дружба с В.А. Морозовой дали Чехову богатый материал для размышлений. В ее письмах к нему есть строки, позволяющие сделать вывод о том, что поездка в Поповку нашла отражение в рассказе «Новая дача».

Но как внешне далек художественный образ, созданный Чеховым, от его реального прототипа! Елена Ивановна в «Новой даче» — полная противоположность Варваре Алексеевне; в ее портрете осталась одна морозовская деталь — брови, обращающие на себя внимание: «...у нее было бледное, худощавое лицо с темными бровями и белокурые волосы» (10, 122).

Зато есть сходство в архитектурном стиле дворцов, принадлежавших Морозовым, и Новой дачи. Кстати, Новая дача находилась на высоком берегу реки, а Поповка — в 25-ти верстах от Твери, вверх по Волге. Возможно, пейзажи: «берега реки и роскошный вид на зеленую долину с деревушками, церквами, стадами...» (10, 114) — Чехов мог перенести в рассказ оттуда.

В рассказе и дом инженера Кучерова, и его усадьба — все это увидено глазами крестьян, еще помнивших о крепостном праве и как бы удивленных ненужной, излишней роскошью быта дачников: «...построили красивый двухэтажный дом с террасой, с балконами, с башней и со шпилем, на котором по воскресеньям взвивался флаг <...> в новой усадьбе были уже аллеи, садовник и двое рабочих в белых фартуках копались около дома, бил фонтанчик, и зеркальный шар горел так ярко, что было больно смотреть» (10, 114). Народу непонятен и загадочен этот шар, бенгальские огни и ракеты и проходящая мимо Обручанова «на парусах лодка с красными фонариками» (10, 117). Лошади инженера — «белые, как снег, стройные, сытые» (10, 116), и альгауский бычок вызывают у крестьян недоумение и даже ненависть.

Дача инженера Кучерова отражает стиль эпохи модерн: сказочный дом, башня, шпиль — эти детали нерусской архитектуры чужды крестьянам. И это была примета своего времени.

Чехов неоднократно бывал в роскошном особняке В.А. Морозовой на Воздвиженке, 14 (в недавнем прошлом — Союз Обществ дружбы с народами зарубежных стран). Рядом с ним в 1899 г., когда был опубликован рассказ «Новая дача», достроили дом № 16 — затейливый дворец в мавританском стиле с двумя башнями, с богатой лепниной, как бы кричавшей о богатствах хозяина — младшего сына В.А. Морозовой — Арсения Абрамовича (1874—1908). Это здание известно как Дом дружбы с народами зарубежных стран.

Старший сын В.А. Морозовой — Михаил Абрамович (1870—1903) жил в особняке на углу Глазовского переулка и Смоленского бульвара (ныне д. 28, Смоленская площадь). Филолог по образованию, он имел большую коллекцию произведений русских и французских художников. Вдова его Маргарита Кирилловна Морозова вспоминала: «Внутри дом был очень причудливый <...> Было смешение всех стилей: передняя была египетская, зала — вроде ампир, аванзала — помпейская, столовая — русская, еще комната — мавританская»⁹. В этом доме был известный в Москве литературно-музыкально-художественный салон Серебряного века. Его часто посещали В.А. Серов, Андрей Белый, А.Н. Скрябин.

Средний сын — Иван Абрамович Морозов (1871—1921) — владелец коллекции французской живописи; она размещалась в его дворце на Пречистенке, 21 (сейчас — Академия художеств).

Чехов наблюдал в Москве строительство дворца Арсения Морозова. В рассказе он несколькими штрихами обрисовал подобную же архитектуру дачи Кучерова, непривычную для простого русского человека.

Обратим внимание на такую деталь в рассказе. Кучер инженера объясняет крестьянам, что в новом имении «не будут ни пахать, ни сеять, а будут только жить в свое удовольствие, жить только для того, чтобы дышать чистым воздухом» (10, 116). В письме Чехову от 17 июня 1898 года В.А. Морозова, желая помочь ему подлечиться, соблазняет его сосновым воздухом тверского имения: «Вблизи от дома, версты в полторы, растет сосновый лесок на горке. В нем-то и заключается источник целебных свойств нашего убежища. Мы почти ежедневно ездим туда пить чай...»¹⁰.

Однако, прожив там совсем недолго, В.А. Морозова с детьми уехала в клинское имение. В Поповке она бывает редко, чтобы подышать сосновым воздухом и пить чай в сосновом лесу.

В рассказе Елена Ивановна стремится помочь народу, жить с ним в согласии: «она добрая, жалостливая и любит помогать бедным», — говорит о ней кучер (10, 116). «Жена моя добрая, сердечная женщина, она не отказывает в помощи, это ее мечта быть полезной вам и вашим детям», — уверяет мужиков инженер (10, 119). И сама Елена Ивановна обещает им: «...мы починим дороги, мы построим вашим детям школу» (10, 123). И дарит жене Родиона Степаниде три рубля для ее голодных детей.

Варвара Алексеевна Морозова тоже старалась помочь людям и была известной в Москве меценаткой. Бытописатель купечества Павел Афанасьевич Бурышкин так характеризовал ее: «Варвара Алексеевна была «классический тип прогрессивной московской благотворительницы». Не было начинаний, на которые она не откликалась бы. <...> Одним из ее главных созданий были так называемые Пречистенские курсы для рабочих, которые действительно были таковыми и с течением времени стали значительным центром для просвещения московских рабочих масс»¹¹.

Не менее высокую оценку дал ей и Вл.И. Немирович-Данченко: «Это была очень либеральная благотворительница. Тип в своем роде замечательный. Красивая женщина, богатая фабрикантша, держала себя скромно, нигде не щеголяла своими деньгами, была близка с профессором, главным редактором популярнейшей в России газеты, может быть, даже строила всю свою жизнь во вкусе благородного, сдержанного тона этой газеты. Поддержка женских курсов, студенчества, библиотек — здесь всегда было можно встретить имя Варвары Алексеевны Морозовой»¹².

Она была устроительницей бесплатной читальни имени И.С. Тургенева в Москве, председателем Московского женского клуба. Помогала психиатрической клинике имени Морозова, пожертвовала 50 тысяч Народному университету Шанявского. Содержала Начальное народное училище с ремесленными классами, была почетной попечительницей Общества воспитательниц и учительниц (Дом призрения) и почетным членом Общества вспомоществования нуждающимся студентам Императорского Московского технического училища. Эта ее деятельность отражена в справочнике «Вся Москва. Адресная и справочная книга на 1898 год»¹³.

В рассказе от деятельности реального прототипа остались три рубля, подаренные семье, где было четырнадцать душ.

Есть и совпадения в судьбе Елены Ивановны и В.А. Морозовой. Елена Ивановна говорит кузнецу Родиону о своем происхождении: «Дед мой был простой крестьянин, отец торговал в Москве и тоже был простой человек» (10, 122).

Отец В.А. Морозовой — Алексей Иванович Хлудов, купец. Его предки были крестьянами.

Еще одно существенное совпадение — неравный брак: один из супругов богат, другой беден. Только в рассказе муж и жена поменялись местами. В.А. Морозова — миллионерша, В.М. Соболевский материально зависит от нее, даже газета «Русские ведомости» издается на ее деньги. Елена Ивановна из бедной семьи, инженер Кучеров из богатой.

А главное — и в том и в другом случае брак не признан. Брак В.А. Морозовой и В.М. Соболевского не узаконен церковью. Они состоят в гражданском браке. «По каким-то завещательным затруднениям она не могла выйти за него замуж официально, и ее дети от Соболевского, Глеб и Наталья, носили фамилию Морозовых», — свидетельствовал П.А. Бурышкин¹⁴.

«У каждой семьи есть свое какое-нибудь горе, — делится своей печалью с Родионом Елена Ивановна, — есть оно и у нас. Я не дворянка <...> А у моего мужа родители знатные и богатые. Они не хотели, чтобы он женился на мне, но он ослушался, поссорился с ними, и вот они до сих пор не прощают нас. Это беспокоит мужа, волнует, держит в постоянной тревоге; он любит свою мать, очень любит. Ну, и я беспокоюсь. Душа болит» (10, 122). Эти слова Елены Ивановны перекликаются со строками из письма В.А. Морозовой Чехову от 14 июня 1898 года.

В нем — тревога за судьбу дочери Вари: «Мы <...> живем все хорошо, — сообщает она, — хотя судьба и постукивает меня довольно чувствительно. Не успеем успокоиться от одного щелчка, как надвигается новая неприятность. Сегодня получила бумагу от благочинного по поводу Вари. Вас<илий> Михайлович волнуется. Неизвестное будущее, конечно, беспокоит его»¹⁵.

В их жизни много тягостных для того времени сторон: двусмысленное положение детей от их союза, неравенство имущественных состояний. Варваре Алексеевне принадлежат особняки, а местом жительства В.М. Соболевского в «Адрес-календаре» Москвы на 1898 год значится редакция газеты: «Соболевский Вас. Мих. Канд. прав. Б. Чернышевский, д. редакции «Русских ведомостей»»¹⁶. Будучи отцом троих детей, он приходит к ним и их матери в гости. Счастливыми они чувствуют себя только за рубежом, живя вместе в гостинице. И это при том, что молодость Варвары Алексеевны погибла: она была насильно отдана отцом замуж за А.А. Морозова и даже год провела безвыходно дома в наказание за отказ от его предложения. Власть церкви в России была велика, и, когда В.А. Морозова полюбила образованного человека, близкого ей по взглядам, ее миллионы не помогли ей узаконить их брак.

Да и здоровье детей не радует. Елена Ивановна жалуется Родиону: «...дети всё болеют...» (10, 122). У В.А. Морозовой сыновья от первого брака неизлечимо больны. Михаил, зная свой недуг, ускорил свою кончину, ведя нездоровый образ жизни. Его буйный нрав отравил молодость М.К. Морозовой, талантливой пианистки и редкой красавицы. Он прожил всего 33 года. Арсений, любимец матери, скончался в 34 года. Пережил ее только Иван, дотянувший до 50 лет. Рано умерла дочь Варя. В 1913 году ушел из жизни и В.М. Соболевский.

В рассказе подчеркивается душевная тонкость супругов Кучеровых, их взаимопонимание, забота друг о друге. Елена Ивановна просит мужиков: «Мой муж добрый, хороший человек. Не волнуйте, не раздражайте его. Он чуток ко всякой мелочи <...> такое отношение к нам приводит мужа в отчаяние» (10, 123).

В письмах В.А. Морозовой постоянно звучит забота о В.М. Соболевском и детях. 6 декабря 1899 года из Москвы: «Вас<илий> Михайлович занят газетой, но годы тоже дают себя чувствовать, утомляется от бессонных ночей и слышать стал хуже»¹⁷.

В письмах Чехову В.А. Морозова предстает не королевой, не миллионершей, а заботливой и чуткой матерью. 6 декабря она признавалась в письме Чехову: «...я хлопочу с обществами, с детьми. Последние, конечно, приятнее первых»¹⁸. В январе 1898 года она хотела съездить в Ниццу, где в то время был Чехов, а детей оставить с гувернанткой. 15 февраля она сообщила Чехову о причине, по которой осталась дома: «В последний момент я струсила, начала колебаться, а в конце концов жалость взяла верх, и я решила остаться <...> за несколько часов до отъезда пала окончательно духом»¹⁹.

Как это часто случалось с Чеховым, он производил на восторженных, чистых, идеальных женщин огромное впечатление, и они обнаруживали в себе желание служить ему, желание видеть в нем своего близкого друга. После встреч в Биаррице осенью 1897 года, приехав в Париж, В.А. Морозова получила от Чехова посылку из Ниццы. «Подойдя к своему письменному столу, я увидала завернутую книгу. Развернув ее, я прочитала на обертке Ваше имя. Меня как-то особенно тронуло и умилило как бы невидимое Ваше присутствие...»²⁰, — отвечала она Чехову 14/26 октября 1897 года.

В.А. Морозова повернулась к Чехову лучшей своей стороной. Оказалось, что это тонкий, теплый, простой человек, способный жить интересами и нуждами других. 15 февраля 1898 года она отправила из Москвы лекарства Чехову в Ниццу: «Полученный пакет и лекарства я послала большой скоростью. Боясь, что лекарство может замерзнуть, я из предосторожности положила его вовнутрь пакета <...> ко мне заходил Иван Павлович и сообщил мне, что Вы уже подумываете об отъезде из Ниццы и что Вас тянет в Париж. Ради Бога, не делайте этого. Потерпите и даже поскучайте еще. В Париж же надо ехать не ранее мая. Все, что приобрели на юге, а я знаю, что приобретенное есть, Вы можете утратить рискованным поступком»²¹.

Таким же воплощением нежности, материнства является и Елена Ивановна в рассказе Чехова.

Но ее окружает злоба мужиков. «Козов как-то сразу возненавидел и новую усадьбу, и белых лошадей, и сытого красивого кучера» (10, 116). Затем следует ряд событий: мужики непрерывно вредят семье инженера, ведут с ним своеобразную войну.

Антагонизм общественных отношений и непрочность человеческого бытия приводили Чехова к мысли, что как бы человек «ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда — болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других» (10, 62). Это в рассказе «Крыжовник». Июль 1898 г. Написано после встречи с В.М. Соболевским в Мелихове.

И уже в 1897 году В.А. Морозова почувствовала подземный гул их грядущей катастрофы, когда 14/26 октября писала Чехову в Ниццу: «Москва полна тревожных слухов о стачках. У Викула Морозова близ Зуева она приняла довольно серьезные размеры. Был сожжен дом директора-англичанина, разграблены все его сокровища. Останавливались стачечниками поезда жел<езной> дороги, потому что не хотели допускать войска, а один кондуктор был убит. В Москве у Прохоровых тоже началась стачка...»²². И В.М. Соболевский, и В.А. Морозова не доживут до октября 1917 года. Коллекцию живописи старшего сына В.А. Морозовой его вдова М.К. Морозова передаст в дар Третьяковской галерее. Коллекция Ивана будет национализирована вместе с его дворцом на Пречистенке. Он покинет родину и скончается за рубежом. Бывшая хозяйка литературно-музыкально-художественного салона Маргарита Кирилловна Морозова многие годы будет жить в одном из московских подвалов.

* * *

Рассказ «Новая дача» — глубоко реалистическое произведение, в котором выражено предчувствие Чеховым трагических социальных потрясений в России.

Но в способах изображения характеров персонажей заметны черты импрессионизма и символизма.

И П.Д. Боборыкин, и Чехов наблюдали одного и того же человека — В.А. Морозову. Боборыкина она интересовала как социальный тип, как сильная личность. Он воспроизвел ее внешность, детали ее одежды и поведения во всех подробностях. Чехов увидел в ней нежную, тонкую, отзывчивую и несчастную женщину и дал ее портрет лишь одним мазком, но создал настроение нежности, доброты и хрупкости — это было его субъективное восприятие.

И название рассказа, и образы людей здесь символичны. Были когда-то дворяне-помещики. Теперь новые хозяева России, часто вышедшие из народных глубин, живут где-то рядом с нищим народом и строят новое благосостояние — Новую дачу. Но в названии уже — ощущение ее временности, преходящести.

В народе — три символических образа. Символ зла — старик Козов. Его примета: «...он все подмигивал своими хитрыми глазами и насмешливо улыбался, как будто знал что-то» (10, 116). Он ненавидит всех и вся, постоянно всем портит настроение, подталкивает на злые поступки.

Символ второго типа — сын кучера Родиона — Володька. Это символ глупых, тупых людей, не умеющих самостоятельно мыслить, которые становятся слепым орудием подстрекателей к злу. О нем его отец говорит: «...он у меня дурачок: кто первый сказал, того и слушает» (10, 124).

Третий тип — символ врожденной доброты, не зависящей от социального слоя и социальных условий жизни, — это кузнец Родион и его жена Степанида. Они способны только любить и сочувствовать другим. «Он и Степанида, когда были дома, всегда сидели рядом и по улице всегда ходили рядом <...> и чем старше становились, тем сильнее любили друг друга» (10, 119). Они бедны, изба их самая плохая, на четырнадцать душ у них двое «добытчиков», но они способны слушать богатую Елену Ивановну и сострадать ей. Родион не может видеть слез чужого ребенка. Когда дочка Елены Ивановны заплакала, испугавшись ненависти к ним мужиков, «Родион совсем смутился, лицо у него сильно вспотело. Он вынул из кармана огурец, маленький, кривой, как полумесяц, весь в ржавых крошках, и стал совать его девочке в руки» (10, 124). «Они пошли дальше, а он все шел позади них, желая сказать им что-нибудь ласковое и убедительное» (10, 124).

Таким же символом доброты, нежности является и Елена Ивановна.

Это рассказ-предвидение. Чехов, как психолог, обнажил истинную картину состояния русского общества накануне грядущих в XX веке перемен, и его глубокий гуманизм сообщил особенную, трогательную нежность в изображении тех персонажей — независимо от их социального положения, — которые воплощали добро, такое хрупкое, когда на него надвигается море зла.

Примечания

1. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 3 об.

2. ОР РГБ. Ф. 331. К. 59. Ед. хр. 25а. Л. 8—8 об.

3. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 4.

4. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 12, 13 об.

5. Там же. Л. 14.

6. Боборыкин Петр. Китай-город. Т. 1—2. — СПб. — М.: Изд. Т-ва М.О. Вольф, 1883. — С. 83.

7. Думнова Наталья. Московские меценаты. — М.: Молодая гвардия, 1992. — С. 67.

8. Эти картины хранятся в Государственной Третьяковской галерее.

9. Морозова М.К. Воспоминания // Наше наследие. — М., 1991. — № VI. — С. 96.

10. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 12 об.

11. Бурышкин П.А. Москва купеческая. — М.: Высшая школа, 1991. — С. 132.

12. Немирович-Данченко Вл.И. Из прошлого. М.—Л.: Academia, 1936. — С. 118.

13. Вся Москва. Адресная и справочная книга на 1898 год. — М., 1898. — Стб. 629, 632, 755, 798.

14. Бурышкин П.А. Указ. соч. — С. 132.

15. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 13—13 об.

16. Вся Москва. Адресная и справочная книга на 1898 год. — М., 1898. — С. 233.

17. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 17 об.

18. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 17.

19. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 9.

20. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 1.

21. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 9—10.

22. ОР РГБ. Ф. 331. К. 52. Ед. хр. 25. Л. 2.