Когда мы говорим о сюжетной типологии, речь должна идти главным образом о «типических схемах, захватывающих положения бытовой действительности»1. Между тем, по мнению А.Н. Веселовского, в литературе наших дней с ее сложной сюжетностью преобладает индивидуальное начало, и лишь «когда для будущих поколений она очутится в такой же далекой перспективе, как для нас древность, от доисторической до средневековой, когда синтез времени, этого великого упростителя, пройдя по сложности явлений, сократит их до величины точек, уходящих вглубь, их линии сольются с теми, которые открываются нам теперь, когда мы оглянемся на далекое поэтическое прошлое, — и явления схематизма и повторяемости водворятся на всем протяжении»2.
Нас от Чехова отделяет не такой уж значительный промежуток времени, чтобы его творчество стало «историческим преданием». Однако в русской литературе XX века нередки случаи прямой апелляции к чеховским сюжетам с целью выявить таящиеся в них возможности в новых исторических условиях. Разве не напоминает нам гибель Лиственя в «Прощании с Матерой» В. Распутина печальную судьбу вишневого сада? А пьеса В. Арро «Смотрите, кто пришел?» Разве нет в ней сюжетных аналогий с последней пьесой русского классика? По-видимому, и пьеса А. Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» писалась с опорой на известный сюжет, хотя прямых отсылок к чужому тексту у Вампилова не так уж много.
Но дело в том, что и сюжет «Чайки» строится как набор типических схем. В линии Треплев — Аркадина — Нина несложно обнаружить сходство с линией Гамлет — Гертруда — Офелия, а в линии Треплев — Аркадина — Тригорин незримо присутствует тень отца Гамлета. В линии Треплев — Нина — Тригорин угадывается сюжетика тургеневского романа: в дворянской усадьбе живет молодая девушка, имеющая претендентов на руку из своей среды, но появляется человек из «большого мира», и девушка уходит к нему. В романе «Рудин» это — главный герой — Наталья — Волынцев, в «Дворянском гнезде» Лаврецкий — Лиза — Паншин, в «Накануне» Инсаров — Елена — Берсенев, Шубин и т. д. Сниженный вариант этого сюжета — «любовь провинциальной девочки» Аркадиной, вариант массовой литературы, мелодраматический — «сюжет для небольшого рассказа» Тригорина.
Кроме того, другие персонажи «Чайки» предлагают свои сюжеты: «как живет наш брат-учитель» (Медведенко), «человек, который хотел» (Сорин). Но ведь то, что деревенский учитель «живет трудно», современники Чехова знали из пьесы Н.Я. Соловьева «На пороге к делу». Об этом же будет сказано и в рассказе Чехова «На подводе». Тень же сюжета Сорина незримо витает не только над всеми персонажами «Чайки», но и над многими героями предыдущих и последующих сочинений писателя.
Таким образом, собственно сюжет «Чайки» — это сумма множества типических схем3. И, может быть, секрет пьесы в том, что Чехов не идет до конца ни по одной из них. Логика жизни, где все алогично, оказывается сложнее логики литературного сюжета.
Сюжет пьесы А. Вампилова тоже состоит из суммы типических схем. Здесь есть и любовь «провинциальной девочки» к человеку из большого мира, и вечная тень русского Гамлета (Шаманов), и мифологический мотив «сын побеждает отца» (Пашка — Дергачев), и сюжетный мотив выгодной женитьбы (Мечеткин — Валентина), и т. д. При этом главным сюжетообразующим мотивом, несомненно, является первый. Любовь провинциальной девочки к человеку из «большого» мира — то событие, которое нарушило повседневное течение жизни и выявило таящиеся в нем противоречия, как в пьесе Чехова, так и в драме Вампилова. Любопытно, что Вампилов отказался от заглавия «Валентина» в пользу «Прошлым летом в Чулимске», подчеркнув тем самым эпический характер события (оно уже состоялось год назад). Образ, вынесенный Чеховым в заглавие, играет важнейшую роль в раскрытии жизни как процесса, т. к. он сводит вместе эпизоды, отделенные друг от друга во времени сюжета (живая чайка, убитая чайка, чучело чайки).
По выражению Вл.И. Немировича-Данченко, в пьесах Чехова даны «скрытые драмы и трагедии в каждой фигуре»4. Вот почему пьеса не могла быть названа «Нина Заречная». У Чехова общее состояние мира — драматическое и каждый персонаж может претендовать на роль героя. Глубоко неправы те режиссеры, которые называют спектакли по пьесе Вампилова «Валентина». Тем самым они выдвигают в центр героиню, а у Вампилова так же, как в «Чайке» Чехова, полифония судеб, и у каждого героя, даже такого смешного, как Мечеткин, есть своя драма. И, конечно же, Вампилов близок Чехову не отдельными приемами, а общей концепцией жизни, мирочувствием и мироощущением. Они-то и дают возможность говорить об «иркутском Чехове».
Большое значение имеет у Чехова ориентация героя в мире, насколько его представления о жизни соответствуют ей. Момент их несовпадения не только драматичен, но и комичен. Автор иронизирует над иллюзиями героев, и этот оттенок иронии объясняет, почему Чехов назвал «Чайку», да и «Вишневый сад» — комедиями. Нина мечтала о славе, а будет играть перед «образованными купцами» в Ельце, новатор Треплев с ужасом обнаруживает, что скатился к рутине, Аркадина живет, как играет, и т. д. Вместе с тем ирония автора лишена субъективной окраски, она объективно дана как ирония жизни. В самой жизни есть некий субстанциальный смысл, к познанию которого вместе с героями приходит читатель и зритель.
«Гносеологическая» проблематика занимает существенное место и в драматургии Вампилова. Его Герой интересен зрителям тем, как он ориентируется в возникших обстоятельствах, при этом его действия корректируются поведением других персонажей. Здесь можно выделить три типа персонажей и, соответственно, три типа поведения: 1) «правильный» (Фролов, Кудимов, Кузаков, Мечеткин). Для них характерны стереотипы в сознании, житейская практичность, здравый смысл. Но им доступна только внешняя логика событий, глубинный смысл совершающегося они понять не в силах; 2) герой с неразвитым нравственным сознанием (Сильва, Пашка, Саяпин). Их поведение импульсивно, ими движет личный интерес, это тип персонажа-разрушителя. Сильва вторгается в мир личных отношений Васеньки и Макарской, Пашка совершает насилие над Валентиной, Саяпин сваливает на Зилова общий грех с «липой», придумывает «шутку» с венком; 3) «искренний» (Таня, Васенька, Ирина, Валентина). Этот тип Вампилов объяснил, описывая в «Утиной охоте» Ирину: «В ее облике ни в коем случае нельзя путать непосредственность с наивностью, душу с простодушием, так же, как ее доверчивость нельзя объяснить неосведомленностью и легкомыслием, потому главное в ней — это искренность»5.
Главное же в «искреннем» герое — молодость. Не случайно возраст его колеблется от 16 лет у Васеньки до 19 лет у Тани, Ирине и Валентине по 18 лет. Не всегда он развернут в полнокровный драматический характер, в нем явственно проступают черты эстетического знака6. (Аналог вампиловского «искреннего» героя у Чехова Нина Заречная в «Чайке», Ирина в «Трех сестрах», Аня Раневская в «Вишневом саде».) Вот почему, думается, героев Вампилова нельзя делить на «грешников» и «праведников». Не была ли Вера в «Утиной охоте» Ириной в свои 18 лет, пока ей не встретился первый «Алик» (Зилов, по ее словам, «алик из аликов»). И не было ли пророческим пьяное видение Зилова: «Она (Ирина. — А.С.) такая же дрянь, точно такая же. А нет, так будет дрянью. У нее еще все впереди»7.
В пьесе Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» «искренний» герой неожиданно выдвигается в центр, становится особо значимым для автора. Его нравственный императив оказывается мерой вещей, в гносеологическом аспекте он схож с верой, а не знанием. Факты противоречат вере Валентины в добрую природу человека. Люди все время ломают палисадник, топчут цветы, более того, в отношении Валентины совершается насилие. Правда, душевная боль, переживания неразделенной, как ей кажется, любви поколебали эту веру. Знак ее душевной смуты — отказ починить палисадник перед тем, как уйти с Пашкой на танцы в Потеряиху. В финале героиня «Не торопясь, но решительно спускается в палисадник. Подходит к ограде, укрепляет доски»8.
Любопытно, что в пьесе Чехова Нина Заречная тоже проходит путь разочарования, отождествляя себя с убитой чайкой. Но процесс познания жизни этим не завершается. «Умей нести свой крест и веруй», — говорит героиня. — Я верую и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни» (13, 58). И в пьесе Чехова и в пьесе Вампилова нравственный императив «искренней» героини заставляет героя «перевернуть свою жизнь». Треплев стреляется, Шаманов едет в город, чтобы выступить на суде.
При внимательном прочтении легко обнаружить общность и в принципах организации системы персонажей. Все персонажи разделены на возрастные группы, совпадающие с основными циклами человеческой жизни: молодость, зрелость, старость. Искренняя и во многом наивная любовь молодых противопоставляется любви «взрослых», где есть расчет, желание и умение «драться» за счастье. Правда, победа оказывается мнимой. «Теперь он мой!» — говорит Аркадина после объяснения с Тригориным, не ведая, что уже в Москве Тригорин уйдет от нее к Нине. И Шаманов «уходит» к Валентине, несмотря на все старания Кашкиной удержать его. В одном психологическом ключе выдержаны и объяснения мужчин: они ждут от женщины понимания, хотят, чтобы в момент разрыва она была «другом». Тригорин говорит Аркадиной: «Будь ты тоже трезва, умна, рассудительна, умоляю тебя, взгляни на все это, как истинный друг (жмет ей руку)» (13, 41). «Шаманов. (Сел, снова взял ее за руки.) Пойми меня. Ведь только сейчас я вижу тебя по-настоящему... Ты самая добрая, самая умная, самая красивая женщина на свете. Ты прекрасная женщина. Я хочу, чтобы ты меня простила»9.
Общий психологический рисунок и у семейных треугольников. Отец Треплева — лицо несценическое и зрителям совершенно неизвестное. «Кто я? Что я?, — спрашивал Треплев. — Вышел из третьего курса университета по обстоятельствам, как говорится, от редакции не зависящим, никаких талантов, денег ни гроша, по паспорту я — киевский мещанин» (13, 89). Отец Пашки тоже неизвестен, Пашка «крапивник». В свои 24 года (кстати, почти возраст Треплева, герою Чехова 25 лет) он повидал «И геологию тебе, и службу, и стройки разные, и городской жизни попробовал»10. Конечно, Треплев и Пашка — это разные характеры, но у них общая парадигматика отношений с миром: 1) «безотцовщина», 2) нет дома, 3) не складываются отношения с матерью, 4) безответная любовь, 5) бунт, 6) поражение.
Мотив утраты дома, разрыва семейных связей и у Чехова и у Вампилова играет исключительно важную роль. Он демонстрирует дисгармоничность мира, неустроенность жизни в целом. Между матерью и сыном встает третий — мужчина, который любит мать, из-за которого она постоянно ссорится с сыном. «Аркадина: Декадент!.. Треплев: Отправляйся в свой милый театр и играй там в жалких, бездарных пьесах! Аркадина: Никогда я не играла в таких пьесах. Оставь меня! Ты и жалкого водевиля написать не в состоянии. Киевский мещанин! Приживал! Треплев: Скряга! Аркадина: Оборвыш! (Треплев садится и тихо плачет.) Ничтожество! (Пройдясь в волнении.) Не плачь. Не нужно плакать... (Плачет.) Не надо... (Целует его в лоб, в щеки, в голову.) Милое мое дитя, прости... Прости свою грешную мать. Прости меня, несчастную» (13, 40). Треплев ревнует Тригорина к Нине, хочет вызвать его на дуэль. Психологическая мотивировка поведения Аркадиной — боязнь за любимого и общее раздраженное состояние, так как она догадывается о влюбленности Тригорина.
В пьесе Вампилова есть эпизод, напоминающий ссору в «Чайке». «Пашка. Кто ждал твоего Афанасия? Хороших (кричит). Замолчи! Пашка. Кто его не дождался? Хороших. Замолчи! Пашка. Ты или я? Хороших. Замолчи! Будь ты проклят. (Ищет оскорбление, потом.) Крапивник! Молчание. (Приходит в ужас от того, что она только что произнесла.) Паша... Сынок... (Плачет.) Прости меня...»11. Ссоры ничего не меняют в отношениях героев, они не стали лучше или хуже. И у Чехова и у Вампилова ссора — знак бытового поведения персонажей, но не способ разрешения противоречий. «Весь смысл и вся драма у человека внутри, а не во внешних проявлениях», — говорил Чехов12. Однако схожие эпизоды имеют разное композиционное значение. У Чехова ссора дана в потоке жизни как самодвижение и саморазвитие самой жизни. Она фабульно не мотивирована и не имела драматических последствий. У Вампилова эта сцена далеко не случайна, она определит дальнейшее развитие событий. Валентина, ставшая свидетелем ссоры, пожалеет Пашку и согласится пойти с ним на танцы.
Героиням тоже неуютно в родительском доме. Матерей у Нины и Валентины нет, а отцы держат их взаперти. Отец и мачеха Нины боятся, что та уйдет в актрисы. Помигалов же говорит дочери: «Об городе не мечтай. Помни: пока я жив, твой дом здесь»13.
Любовь «провинциальных» девочек к приезжему человеку протекает на фоне чудесных пейзажей: «вид на озеро» в «Чайке», сопка «покрытая елью, выше сосной и лиственницей» в «Прошлым летом в Чулимске». У Чехова виден «дом с большою террасой», перед домом разбиты цветники, у Вампилова описан «старый деревянный дом с высоким крыльцом, верандой и мезонином», перед домом палисадник. Вампиловский «дом с мезонином» заставляет вспомнить и знаменитый рассказ Чехова, где тоже царили «запустение и старость», и где прохожий человек встретил, полюбил, а потом потерял юную девушку. Но поэтическое запустение барских усадеб Чехова оборачивается у Вампилова отсутствием бытовой культуры, равнодушием, нетребовательностью. «По укоренившейся здесь привычке посетители, не утруждая себя «лишним шагом», ходят прямо через палисадник», поэтому «кусты смородины обломаны, трава и цветы помяты». Вспомним, что это один из основных символических мотивов Чехова. Цветы, деревья — знак «гармонии прекрасной», которую человек разрушает в повседневной жизни. В «Чайке» Полина Андреевна рвет и выбрасывает цветы, подаренные Дорну Ниной; Тригорин скажет о себе: «я обираю пыль с лучших моих цветов, рву самые цветы и топчу их корни»; Нина с тоской вспоминает о чувствах, похожих «на нежные, изящные цветы». В «Трех сестрах» был пожар, сад разгородили, в нем хозяйничают чужие люди. В «Вишневом саде» будет разорено имение «прекрасней которого нет ничего на свете», вырублен сад.
Для чего же понадобились Вампилову столь явные литературные аллюзии? Нам кажется, Вампилов видел в чеховском художественном мире духовную энциклопедию русской истории. Судьбу своего поколения, идею времени он соотносил с тем образом русской жизни, которую создал в своих произведениях Чехов. Взяв сюжетную схему «Чайки», Вампилов наполнил ее реалиями другой эпохи и тем самым проверил ее на нравственную, духовную прочность.
Нетрудно заметить, что жизнь людей стала беднее на красоту. В «доме с мезонином», покрытом почерневшей от времени ажурной резьбой, расположилась «Чайная», где и водку могут налить, и немудреную закуску к ней подать. И люди Вампилова приземленней, грубее.
Вместо известного писателя — районный следователь, вместо начинающего драматурга — молодой отпускник, да и статус Аркадиной был повыше, чем у Кашкиной. Вместо убитой чайки — пара рябчиков, предназначенных на дружеский ужин с выпивкой. Герой Чехова стреляется сам, герой Вампилова скорее убьет соперника. Впрочем, и соперника не убьет. Многочисленные ружья в этой пьесе так и не выстрелили («пушка» Шаманова, ружье Пашки, дробовик Помигалова). Но энергия злобы, раздражения, равнодушия, которая копилась на протяжении всей пьесы, «выстрелит» в конце в Валентину, поверившую старому охотнику Еремееву, что «зверя надо бояться, человека не надо бояться»14.
Вампилов не судит современность, он показывает жизнь такой, какая она есть. Нет у него и ностальгии по чеховскому быту, скорее есть ностальгия по чеховскому духу. Так же как Чехов, «грубой жизни» Вампилов противопоставляет нравственный стоицизм отдельного человека, творящего добро и красоту.
Примечания
1. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. — М.: Высшая школа, 1989. — С. 300.
2. Там же. — С. 301.
3. Мы упомянули, естественно, не всех литературных предшественников «Чайки». Так, например, сюжетный мотив «жизнь и судьба провинциальной актрисы» отражен в драме А.Н. Островского «Таланты и поклонники», в повести И.Л. Леонтьева (Щеглова) «Корделия». См.: Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. — М.: Изд-во МГУ, 1989.
4. Немирович-Данченко Вл.И. Избр. письма: В 2-х т. — М., 1979. — Т. I. — С. 103.
5. Вампилов А. Соч.: В 2-х т. — Т. I. — Иркутск, 1987. — С. 189—190.
6. В записной книжке драматурга находим своеобразный прототип «искреннего» героя: «18-летний парень, феноменально непосредственный и впечатлительный, из села приехал в город. На улице увидел девушку, влюбился, как будто был поражен молнией. Шел за ней, но потерял. Целый месяц ходил в этом месте, ни разу больше не видел. Тоска хуже болезни. Принес в редакцию искреннее, наивное письмо. «Как найти?» Газетчики; Спивающийся зубоскал. Трезвый деляга. Водопад цинизма парню в душу» (Вампилов А. Я с Вами, люди). — М.: Сов. Россия, 1988. — С. 335).
7. Вампилов А. — Т. I. — С. 231.
8. Там же. — С. 357.
9. Там же. — С. 351.
10. Там же. — С. 341.
11. Там же. — С. 347.
12. См.: Шиповник. — СПб., 1914. — Кн. 23. Отд. 2. — С. 194.
13. Вампилов А. — Т. I. — С. 346.
14. Там же. — С. 294.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |