А.С. Собенников. Психиатрия и психологический анализ в повести А.П. Чехова «Палата № 6»

«Чехов и медицина» — этот вопрос поднимали еще современники писателя [12]. Выпускник медицинского факультета Московского университета в молодости сочетал работу врача и писательское дело. В первом качестве «он был идеальным участковым земским врачом, прекрасно сочетая в своем лице врача лечебника и врача профилактика — организатора здравоохранения» — писал М.С. Рабинович [14, с. 45]. Во втором качестве он ввел полученный им теоретический и практический опыт в сферу эстетическую.

Психологический анализ — признанное эстетическое качество русского романа в лице И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого — является важнейшей характеристикой прозы и драматургии Чехова. Не случайно также герои многих произведений писателя — душевнобольные. «Психиатрия, очевидно, потому увлекала Чехова, что из всех областей медицинской науки она наиболее приближала врача к вопросам психологии и философии», — заметил Е.Б. Меве [9, с. 130]. А профессор В.И. Руднев в своем докладе «Тургенев и Чехов в изображении галлюцинаций» утверждал: «...авторы, благодаря своей гениальной интуиции, сами не замечая, открывают законы психического расстройства» [15, с. 181]. А.П. Чудаков, говоря о круге воздействий на писателя, сформулировал: «Применительно к Чехову он включает вопросы, связанные с его медицинским образованием — проблемы влияния методов медицины и естественных наук» [24, с. 332].

Так как эти методы повлияли на Чехова? Безумие чеховских героев рассматривалось в разных аспектах: культурологическом [1, с. 245—250], нарратологическом [20, с. 10—18], идей эпохи [13], и в других. Нас интересует собственно медицинский аспект проблемы, степень ее изученности. «Из всех отраслей медицины психиатрия больше всего получила от Чехова как писателя» — заметил В.В. Хижняков [21, с. 39]. О повести «Палата № 6» существует огромная литература, в которой определены источники речей героев, жизненные обстоятельства автора, способствовавшие ее написанию, даны различные интерпретации. Но не все чеховские персонажи диагностированы в историко-медицинском аспекте. Их поведение детерминировано состоянием психиатрии в чеховское время и оно не противоречит современным знаниям. Чеховская характерология во многом зависела от знания современной ему медицины и авторской интуиции.

Как известно, в конце XIX века происходит бурное развитие психологии и патопсихологии, т. е. психиатрии. На русский язык переводятся работы Р. Крафт-Эбинга, П. Жане, Г. Штерринга, Э. Крепелина и других исследователей психики. В. 1881—1882 гг. в Санкт-Петербурге был переведен на русский язык и опубликован «Учебник психиатрии» в 3-х томах Крафт-Эбинга. В 1893 г. в Санкт-Петербурге выходит «Курс психиатрии» С.С. Корсакова, в Харькове под редакцией проф. П.И. Ковалевского с 1883 года издается «Архив психиатрии, нейрологии и судебной психопатологии», а с 1904 г. в Санкт-Петербурге начинает издаваться «Вестник психопатологии, криминологии, антропологии и гипнотизма». В.М. Бехтерев в статье «Биологическое значение психики» отмечал «связь между телесным и психическим» и признавал психику «основным проявлением жизни» [2, с. 8].

Как же связано телесное и психическое у Чехова? В «Палате № 6» пять больных. М.П. Никитин диагностировал обитателей палаты следующим образом: «Большинство обитателей палаты № 6 — меланхолик, больной, страдающий бредом величия, и двое слабоумных — очерчены настолько кратко, что об них не приходится говорить. Полнее обрисована картина душевного состояния параноика Громова с бредом преследования» [12, с. 68].

Присмотримся к их описаниям. «Первый от двери, высокий, худощавый мещанин с рыжими, блестящими усами и с заплаканными глазами, сидит, подперев голову, и глядит в одну точку. День и ночь он грустит, покачивая головой, вздыхая и горько улыбаясь; в разговорах он редко принимает участие и на вопросы обыкновенно не отвечает. Ест и пьет он машинально, когда дают. Судя по мучительному, бьющему кашлю, худобе и румянцу на щеках, у него начинается чахотка» [22, с. 73].

Корсаков писал: «...нет ни одного душевнобольного, у которого не было бы в большей или меньшей степени расстройств чисто телесных» [5, с. 60]. Поэтому такие «медицинские» детали, как кашель, румянец, худоба не случайны, они предваряют психическое расстройство или сопутствуют ему. Заплаканные глаза, грустный вид, слезы тоже показательны. Одна из глав книги П. Жане «Психологическая эволюция личности» называется «Телесная личность». Речь в ней идет о деперсонализации личности: «Потеря чувства реальности внешних объектов и людей связана, разумеется, с расстройствами нашей собственной личности», — пишет психолог [4, с. 77]. То, что чеховский персонаж «ест и пьет машинально», «не отвечает на вопросы» свидетельствует именно о таком расстройстве.

В журнальном варианте и в издании А.С. Суворина был дан диагноз: «В больничной книге его болезнь названа ипохондрией, на самом же деле у него прогрессивный паралич» [23, с. 4]. При подготовке к изданию собрания сочинений у Маркса, Чехов диагноз убрал. У Крафт-Эбинга сказано: «Общий прогрессивный паралич всегда бывает страданием приобретенным и наблюдается преимущественно у мужчин в зрелом возрасте (35—50 л.), как последствие алкогольных и половых излишеств, чрезмерного умственного напряжения, резких влияний температуры и травматических насилий» [6, с. 156]. Естественно, с явлением деперсонализации личности мы сталкиваемся и в описании других больных.

«За ним следует маленький, живой, очень подвижный старик с острою бородкой и с черными, кудрявыми, как у негра, волосами. Днем он прогуливается по палате от окна к окну или сидит на своей постели, поджав по-турецки ноги, и неугомонно, как снегирь, насвистывает, тихо поет и хихикает. Детскую веселость и живой характер проявляет он и ночью, когда встает за тем, чтобы помолиться Богу, то есть постучать себя кулаками по груди и поковырять пальцем в дверях. Это жид Моисейка, дурачок, помешавшийся лет двадцать назад, когда у него сгорела шапочная мастерская» [22, с. 73].

По-видимому, у героя Чехова disnoia dementica или слабоумная форма бессмыслия по классификации Корсакова. Знаменитый психиатр писал: «Развивается эта форма иногда после чрезмерного утомления или морального потрясения. Во многих случаях этого рода можно отметить начальный, хотя короткий период спутанности, за которым быстро наступает слабоумие» [5, с. 387]. Переживания по поводу сгоревшей мастерской способствовали развитию болезни. Современный психиатр пишет: «В сознании Мойсейки нет болезненных воспоминаний, они устранены путем глубокого вытеснения психотравмирующей ситуации. Произошла защитная регрессия, примитивизация его психического функционирования, возвращение к более ранним («счастливым») периодам жизни» [16, с. 38].

Мойсейка «кормит с ложки своего соседа с левой стороны, паралитика» [22, с. 74]. Это «оплывший жиром, почти круглый мужик с тупым, совершенно бессмысленным лицом. Это — неподвижное, обжорливое и нечистоплотное животное, давно уже потерявшее способность мыслить и чувствовать» [22, с. 80]. У этого персонажа, по-видимому, 4 период прогрессивного паралича: «В этот период, продолжающемся обыкновенно около года, жизнь сводится до минимума: больной едва различает людей, забывает имена близких; постоянно лежит в однообразной позе, часто с явлениями тонического напряжения мышц, издавая нечленораздельные звуки, изредка говоря отрывочные слова» [5, с. 543].

Еще один обитатель палаты № 6 — «мещанин, служивший когда-то сортировщиком на станции». «Судя по умным, покойным глазам, смотрящим ясно и весело, он себе на уме и имеет какую-то очень важную и приятную тайну» [22, с. 81]. Он «представлен к Станиславу второй степени со звездой» и ждет награждения шведским орденом Полярная Звезда. В этом случае по Корсакову, мы имеем дело с состоянием помешательства (Status paranoicus). «При нем у больных на первом плане существуют ложные, болезненно неправильные идеи, о некоторой части предметов и явлений. <...> Некоторые больные считают себя принадлежащими к какому-нибудь знатному роду, один — наследником престола, другой — главою государства» [5, с. 543]. Диагноз по Корсакову подтверждают и психиатры нашего времени: «пациент с парафренией, систематизированным монотематическим бредом величия» [16, с. 39].

Из всех больных особый интерес у читателей вызывает, естественно, главный герой — Иван Дмитрич Громов. «Он или лежит на постели, свернувшись калачиком, или же ходит из угла в угол, как бы для моциона, сидит же очень редко. Он всегда возбужден, взволнован и напряжен каким-то смутным, неопределенным ожиданием. Достаточно малейшего шороха в сенях или крика на дворе, чтобы он поднял голову и стал прислушиваться: не за ним ли это идут? Не его ли ищут? И лицо его при этом выражает крайнее беспокойство и отвращение» [22, с. 74]. В классификации Корсакова — это мания (Mania). При этой форме душевной болезни Корсаков отмечал резкие «изменения настроения», поведение больного «носит характер экзальтированности», «бывают взрывы аффекта восторга». Отмечал он и «возбуждение интеллектуальной деятельности», выраженное, «главным образом в ускорении процесса сочетания идей и облегчения ассоциаций». [5, с. 344].

Крафт-Эбинг писал, что больной с бредом преследования имеет «несообщительный характер, склонность к фантазированию, к уединению, остановка на детской ступени умственного развития, необыкновенная впечатлительность, вялость и отсутствие энергии, аффектированность и театральность при действительных или мнимых, встречаемых в жизни, несправедливостях» [6, с. 88]. В описании героя у Чехова отмечено «постоянное напряженное состояние», «гримасничанье», беспорядочное движение между кроватей («дрожа всем телом, стуча зубами»), желание говорить. «Речь его беспорядочна, лихорадочна, как бред, порывиста и не всегда понятна, но зато в ней слышится и в словах, и в голосе, что-то чрезвычайно хорошее» [22, с. 75].

Таким образом, налицо «возбуждение интеллектуальной деятельности». В этом состоянии больной «решительно не может противостоять наплыву представлений, возникающих по ассоциации. В этом проявляется так называемая маниакальная incohaerentia idearum. Но нужно помнить, что эта инкогеренция далеко не бессмыслие; больной, не будучи в состоянии остановить поток своих мыслей, болтая бессвязный набор слов, часто сохраняет способность осмышления» [5, с. 346]. Эта способность осмысления проявляется в спорах с доктором Рагиным. Такова диагностика по Корсакову. Жане отмечал: «есть преследуемые очень образованные, умные и понятливые, чьи убеждения продуманы, отрефлексированы и представляют то, что когда-то называлось систематизированным бредом преследования» [4, с. 154].

В XX веке появляется термин «шизофрения», по мнению Е.Б. Меве, у Громова шизофрения с манией преследования [9, с. 155]. Врачи-современники Чехова связывали душевные расстройства с телесным, с упадком физических сил. О Громове узнаем: «Он никогда, даже в молодые студенческие годы, не производил впечатления здорового. Всегда он был бледен, худ, подвержен простуде, мало ел, дурно спал. От одной рюмки вина у него кружилась голова и делалась истерика» [22, с. 76]. После смерти отца и матери он питался «только хлебом и водой». Доктор Рагин, по мнению Михаила Аверьяновича, и, очевидно, доктора Хоботова, заболел, потому что жил «в самой неблагоприятной обстановке: теснота, нечистота» [22, с. 118].

Первое проявление болезни Громова описано автором подробно и для клинициста в этом описании нет темных пятен. У героя было «мрачное настроение», он встретил по дороге двух арестантов в кандалах и четырех конвойных с ружьями. Эта встреча «произвела на него какое-то особенное, странное впечатление». По дороге домой он встретил полицейского надзирателя «и почему-то это показалось ему подозрительным». Утром герой, который не спал всю ночь, «поднялся с постели в ужасе, с холодным потом на лбу». «Городовой, не спеша, прошел мимо окон: это недаром. Вот два человека остановились около дома и молчат. Почему они молчат?» [22, с. 78].

У больных с манией (бредом) преследования сущность бреда «образуют нелепые идеи о причинении вреда здоровью, жизни, чести и имуществу больных мнимыми врагами» [6, с. 97]. Герой перестал спать, стал уединяться и избегать людей. К хозяйке утром пришли печники. Иван Дмитрич хорошо знал, что они пришли за тем, чтобы перекладывать в кухне печь, но страх подсказал ему, что это полицейские переодетые печниками» [22, с. 80]. И герой, «охваченный ужасом, без шапки и сюртука, побежал по улице. За ним с лаем гнались собаки, кричал где-то позади мужик, в ушах свистел воздух, и Ивану Дмитричу казалось, что насилие всего мира скопилось за его спиной и гонится за ним» [22, с. 80].

Меве отметил: «Латентное (скрытое) ее течение перешло в острую форму — паранойяльную шизофрению» [9, с. 157]. В палате № 6 его мечты принимали часто галлюцинаторную форму: «Когда я мечтаю, меня посещают призраки. Ко мне ходят какие-то люди, я слышу голоса, музыку и кажется мне, что я гуляю по каким-то лесам, по берегу моря, и мне тогда страстно хочется суеты, заботы» [22, с. 97].

В палате было пять больных, шестым становится сам доктор Рагин. Меве считал его здоровым человеком: «Доктор — психически нормальный человек, страдающий обычным возрастным атеросклерозом <...>. То, что Рагин страдал склерозом мозговых сосудов, подтверждает его смерть от кровоизлияния в мозг. Такой исход этого заболевания нередок, особенно при больших моральных потрясениях» [9, с. 160].

Однако с точки зрения современных медицинских знаний у Рагина «психотеническое дегрессивное расстройство с картиной депрессивной псевдодеменции и легкое когнитивное расстройство в связи с сосудистым (опухолевым?) поражением головного мозга» [18, с. 295]. Появлению болезни способствовал и образ жизни персонажа: уединение, чтение книг, «графинчик с водкой» (в портретном описании обратим внимание на красный нос). Если присмотреться к содержанию речей героя, то они однообразны и обусловлены некритическим восприятием идей стоика Марка Аврелия. В типологии болезненных идей Корсаков выделял «навязчивые». «Так называются такие идеи, которые неотвязно преследуют сознание, не выходят из него, нередко вопреки воле самого больного» [5, с. 96].

Такой навязчивой идеей стала идея «свободного мышления» и «полного презрения к суете мира». В разговорах с Громовым Рагин был не способен прислушаться к аргументам собеседника, т. е. критическое мышление у него отсутствовало. И только попав в палату № 6, герой Чехова узнал боль, и что «такую же точно боль должны были испытывать годами, изо дня в день эти люди» [22, с. 125].

Таким образом, медицинские познания автора способствовали созданию достоверных характеров героев, а сама повесть Чехова справедливо считается частью медицинского дискурса эпохи.

Список использованных источников

1. Бессолова, Ф.К. Гениальность как предмет художественной и научной рефлексии (рассказ Чехова «Черный монах» и журнал «Вопросы философии и психологии») // Вестник Северо-Осетинского ГУ им. К.Л. Хетагурова. — 2011. — № 3. — С. 245—250.

2. Бехтерев, В.М. Биологическое значение психики // Вестник психопатологии, криминологии, антропологии и гипнотизма. — Спб., 1904. — Вып. 1. — С. 1—12.

3. Гейзер, И.М. Чехов и медицина. — М.: Государственное изд-во медицинской литературы, 1954. — 139 с.

4. Жане, П. Психологическая эволюция личности. — М.: Академический проект, 2010. — 399 с.

5. Корсаков, С.С. Курс психиатрии. — М.: Тип. И.Н. Кушнеров и К, 1893. — 604 с.

6. Крафт-Эбинг, Р. Учебник психиатрии. В 3-х т. Т. 2. — СПб.: Изд-ние К. Риккера, 1881—1882. Т. 1. — С. 1—329; Т. 2. — С. 1—270; Т. 3. — С. 1—227.

7. Меве, Е.Б. Страницы из жизни А.П. Чехова (Труд и болезнь писателя-врача). — Харьков, 1959. — 109 с.

8. Меве, Е.Б. Медицина в творчестве и жизни А.П. Чехова). — Киев: Государственное медицинское изд-во УССР, 1961. — 287 с.

9. Меве, Е.Б. «Медицина в творчестве и жизни А.П. Чехова. — К.: Здоровье, 1989. — 280 с.

10. Мир души человека в творчестве Чехова. — Чебоксары, 2001. — 56 с.

11. Мирский, М.Б. Доктор Чехов. — М.: «Наука», 2003. — 238 с.

12. Никитин, М.П. Чехов как изобразитель больной души // А.П. Чехов: PRO ET CONTRA. — СПб.: Изд-во РХГИ, 2002. — С. 599—614.

13. Николози, Р. Вырождение: литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века. — М.: Новое литературное обозрение, 2019. — 512 с.

14. Рабинович, М.С. Чехов и медицина. — Омск: Изд-во «Омская правда», 1946. — 33 с.

15. Руднев, В.И. Тургенев и Чехов в изображении галлюцинаций // Клинический архив гениальности и одаренности. — Т. III, вып. З. — Л., 1927. — С. 181—202 с.

16. Сергеев, М.П., Е.Г. Спода. Симптоматика психических расстройств у героев произведения А.П. Чехова «Палата № 6» // Мир души человека в творчестве Чехова. — Чебоксары, 2001. — С. 37—42.

17. Собенников, А.С. Палата № 6 А.П. Чехова: герой и его идея // Чеховские Чтения в Оттаве. — Тверь; Оттава: Лилия Принт, 2006. — С. 86—96.

18. Собенников, А.С. «Палата № 6», или зачем А.П. Чехову понадобились традиционные формы повествования?» // Чеховиана: Из века XX в XXI: итоги и ожидания. — М.: Наука, 2007. — С. 287—295.

19. Сухих, И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. — СПб.: Фил. фак-т СпбГУ, 2007. — 492 с.

20. Тюпа, В.И. Пограничные состояния в литературном нарративе // Вестник РГТУ. Серия «Литературоведение. Языкознание. Культурология». — 2019. — № 2. — С. 10—18.

21. Хижняков, В.В. Антон Павлович Чехов как врач. — М.: Медгиз, 1947. — 135 с.

22. Чехов, А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти т. — М.: Наука, 1974—1983.

23. Чехов, А.П. Палата № 6. — СПб.: Изд. А.С. Суворина, 1893.

24. Чудаков, А.П. Мир Чехова. Возникновение и утверждение. — М.: Советский писатель, 1986. — 384 с.

25. Шубин, Б.М. Доктор А.П. Чехов. — М.: «Знание», 1979. — 142 с.