В понимании наших современников Антон Павлович Чехов, как писатель, весьма диалектичен: в первую очередь он выступает как беллетрист, автор коротких рассказов, наполненных искрометным юмором, показывающим и высмеивающим пороки и недостатки людей. Во вторую: Чехов известен как драматург с мировым именем. И хотя он написал не так много пьес, все они с равным успехом идут на мировых подмостках, соперничая по популярности лишь с произведениями Шекспира. Общепринято восприятие Чехова, как высококлассного реалиста, показывающего в своих произведениях правдивый срез общества и эпохи, в которую он жил. Кроме того, чеховский талант наделил сюжеты и персонажей удивительной современностью, вневременными стержнями, которые актуальны и сегодня.
Однако, если взглянуть поглубже на биографию писателя, вчитаться по-новому в его письма и произведения, высказывания, проанализировать воспоминания друзей и родных, которые его окружали, события в которых он участвовал, то можно сделать вывод, что Антон Павлович был, прежде всего, глубоко русским человеком. Ему не была чужда философия и мировоззрение славяниста по духу, со всеми своими элементами сказочности «преданий старины глубокой», не лишенной фольклорности и духовной самостоятельности. Все это повлияло на его взгляды, мысли и произведения которые писатель создавал и на поступки которые он совершал.
Конечно, эти аспекты личности Чехова уже изучались исследователями творчества писателя. На эти вопросы пытались ответить: Н.П. Андреева, С.Ф. Баранов, Г.Д. Гачева, Б.Н. Емельянова, Н.И. Кравцов, Д.Н. Медриша, Б.А. Навроцкий, В.Я. Пропп, Л.И. Путилова, Е.А. Терехова, В.Б. Катаев и другие, но вопросы эти и сегодня остаются интересны и актуальны для наших современников.
В.Я. Пропп говорил: «Как всякое подлинное искусство, фольклор обладает не только художественным совершенством, но и глубоким идейным содержанием. Раскрытие этого идейного содержания — одна из задач фольклористики. Идейно-эмоциональное содержание русского фольклора вкратце может быть сведено не к понятию добра, а к категории силы духа. Это та самая сила духа, которая приводит наш народ к победе. Изучение русского фольклора показывает, что народное творчество в сильнейшей степени насыщено историческим самосознанием. Это видно и в героическом эпосе, и в исторических песнях. Народ с такой интенсивностью исторического сознания и с таким пониманием своих исторических задач никогда не может быть побежден» [7, с. 17].
Антон Павлович Чехов одинаково высоко ценил и русскую историю, и русскую культуру и неизбежно приходил к пониманию самоценности русского фольклора как ядра этих явлений. Е.А. Терехова отмечает, что «фольклорный материал в виде примет, поверий нередко встречается в ранних рассказах Чехова и выполняет различные функции: в одних случаях фольклорные реминисценции дают толчок для развития сюжета, создают комическую ситуацию («Не судьба»), в других — помогают создать народно-поэтические образы («Рано»). В рассказах «Драма на охоте», «Мертвое тело», «На пути», «Именины», «Соседи» Чехов, опираясь на поверья и приметы народно-поэтического календаря, создает картины русской природы, передает нюансы психологического состояния героев».
Наиболее ярко это проявляется и в первой пьесе Чехова — «Леший». Среди главных героев можно узнать и сказочного персонажа Лешего, и Русалку, и мифологические аллегории, относящие нас к древнегреческим историям. В статье Г.А. Шалюгина «Человек и природа в пьесе А.П. Чехова «Леший» выводится, что всеми доступными способами Чехов нагнетает сказочно-мифологический колорит, призванный подчеркнуть идею своеобразного возвращения к библейскому идеалу [13, с. 32]. Отзвуки мифов тревожат персонажей и поздних чеховских пьес «Три сестры» и «Вишневый сад».
Замыслы своих работ Антон Павлович черпал из окружающей жизни, рассказов друзей, событий, которые сам переживал. Но, помимо своих наблюдений, он применял и сюжеты из старой жизни, из древней истории, не оставался в стороне от мотивов, происходящих (и понятных оттого читателю) из сказок и былин русского народа. В результате этого симбиоза его произведения наполнены такими сильными чувствами и настроением, что невозможно просто выделять в них одну только технику, рассматривать и разбирать их пристально, но считать лишь количество строк, обороты речи. Эти произведения необходимо охватывать целиком, созерцать их во всей полноте, анализировать, как единый архитектурный комплекс, имеющий свою базу, свой корпус, свои особенности, чтобы понять их скрытый смысл и привлекательность.
Примером особенно «рельефных», сложных и многогранных произведений А.П. Чехова можно назвать повести «Степь» и «Черный монах», рассказы «Архиерей», «Беседа пьяного с трезвым чертом», «На пути», «Скучная история», «Неприятность», «О бренности». Также сюда стоит отнести целую череду святочных рассказов «Ночь на кладбище», «То была она», «Святою ночью», «Сказка», «Сапожник и нечистая сила» и другие.
В целом можно вывести несколько основных направлений, которые влияли на личность писателя и его творчество, из которых впоследствии складывалась его любовь к истории, духовности и самобытности русского народа, и элементы которого он впоследствии отражал в своих произведениях. Первое — это уклад и воспитание в семье, влияние личностей отца и матери, близких родственников. Второе — окружающая природа, различные ситуации и события, которые писатель проживал и в которых участвовал. Третье — стремление к познанию истории, самобытности народов, невозможные без изучения сказок, легенд, летописей. И четвертое — это окружение А.П. Чехова, его друзья и знакомые на протяжении всей жизни.
Все это способствовало формированию той энергетики, того духа и той неиссякаемой талантливости, которой Чехов жил и благодаря которой создавал свои глубоко жизненные, исторически и реалистически правдивые произведения. Рассмотрим эти черты более подробно.
I
Основу такого склада характера заложили в первую очередь родители Антона Павловича — отец Павел Егорович и мать Евгения Яковлевна Чеховы. Дед писателя Егор Михайлович Чехов был крепостным крестьянином у помещика Черткова. Однако он сумел выкупить на волю себя и всю свою семью. Так что и Павлу Егоровичу также довелось пройти «школу» крепостного крестьянина. Однако, несмотря на тяготы подневольного положения, предки Чехова обладали художественными наклонностями: любили музыку, хоровое пение [4, с. 126] и имели определенным образом сформированные моральные и культурные принципы. Семья Чеховых была обычной провинциальной семьей середины XIX века, однако родители писателя прежде всего стремились дать своим детям хорошее образование (даже для дочери Марии Павловны — высшее), стимулировали их к просвещению, самосознанию и развитию духовной культуры как могли, понимали и как умели. Отсюда существенная разница в развитии и образованности семьи Павла Егоровича и его братьев.
Посещение родственников, поездки по окрестным приазовским степям, события и приключения детства и юности — все это становилось неистощимыми темами для семейных рассказов. По свидетельству С.М. Чехова известно, что Митрофан Егорович и Павел Егорович Чехов в молодости занимались некоторой литературной деятельностью, связанной с церковью. Мы можем легко представить, как вечерами маленькие дети слушали эти истории с широко раскрытыми глазами и затаив дыхание.
Сестра А.П. Чехова Мария Павловна говорила: «Наша мать, Евгения Яковлевна, в отличие от отца, была очень мягкой, тихой женщиной. Это была поэтическая натура. Я помню, с каким интересом мы слушали ее полные поэзии рассказы о чем-нибудь необыкновенном, сказочном» [11, с. 17].
В своих воспоминаниях «Вокруг Чехова» младший брат писателя Михаил Павлович, говорит: «Тетка и мать были впечатлительными, чуткими созданиями, умели прекрасно рассказывать, и я уверен, что в развитии фантазии и литературного чутья моих братьев эти их повествования сыграли выдающуюся роль» [12, с. 42].
Как отмечает А. Кузичева в своей книге «Чехов. Жизнь отдельного человека», мать писателя Евгения Яковлевна слыла хорошей рассказчицей, охотно вступала в беседы среди своих близких знакомых или с теми, к кому располагалась душой [6, с. 15].
Любовь к истории и русской культуре прививал и отец, в том числе и через привлечение к духовным песнопениям в созданном им таганрогском церковном хоре, где Павел Егорович был регентом. Сохранились разные свидетельства отношения к этому воспитанию самого Антона Павловича и его братьев (главным образом Александра Павловича, более резко и негативно, с иронией относившегося к деятельности отца), но воспитание это все-таки оставило свой след в памяти и дальнейшей судьбе всех членов семьи Чеховых.
В фондах Дома-музея А.П. Чехова в Ялте сохранилась уникальная тетрадь отца Антона Павловича, где красивым каллиграфическим почерком записаны 70 хоровых церковных песнопений. Причем партитуры исполнены не в нотном написании, а в старинной технике цифровой системы. Такая цифровая нотная грамота применялась для простых людей, не знавших нот, и облегчала им исполнение произведений в тех тональностях и ритмах, в которых требовалось.
На более чем 150 страницах тетради расписаны по голосам произведения таких авторов, как: Башков «Милость мира»; Ломакин «Херувимская песнь», «Чашу спасения прииму», «Причастные стихи»; Березовский «Верую в единого Бога»; Бортнянский «Херувимская песнь № 7», «Сей день его же сотвори Господь», «За достойная во Святую пасху», «Концерт Да Воскреснет Бог», «Не умолчим никогда Богородице»; Невский «Милость мира»; Дегтярев «Днесь всяка плоть»; Григорьев «Концерт Боже Боже мой», «Не имаем иные помощи» и произведения других авторов, главным образом, живших в XVIII веке, когда духовный концерт переживал свой расцвет [9, с. 4]. На форзацном листе выведено пером «Принадлежит дому П.Е. Чехова. Переплетено в Калуге 1877 г.».
Следует отметить, что композиторы Березовский и Бортнянский были основоположниками русского духовного концерта, то есть можно утверждать, что уже с детства Антон Чехов впитывал в себя, прежде всего, русское духовное искусство.
Этот интерес к церковной службе, православной религии, глубокое уважение к вере и к истинно верующим людям (несмотря на некоторую иронию, порой категоричную, у Чехова-человека) Чехов-писатель сохранил на всю жизнь. Как вспоминала Мария Павловна Чехова, Антон Павлович любил ходить по Москве, слушать колокольный звон (в этом он был комплементарен П.И. Чайковскому), заходить в церкви, слушать службу, хор, смотреть внутреннее убранство храмов.
Аксиоматично утверждение, что отец и мать Чехова внесли свою лепту в формирование его отношения к людям личности Антона Павловича, его моральной и духовной составляющей, интеллигентности и образованности, а также Чехов чувствовал это и понимал все усилия родителей, сопровождаемые пусть и не всегда педагогическими методами, их стремление дать своим детям, несмотря ни на что, образование, и вывести их «в люди». В письме двоюродному брату М.М. Чехову он напишет: «Отец и мать единственные для меня люди на всем земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дела их рук, славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал, закрывает собой все их недостатки, которые могут появиться от плохой жизни, готовит им мягкий и короткий путь, в который они веруют и надеются так, как немногие» [10, Т. 1, с. 25].
II
Детство Антон Павлович провел на юге, в степной полосе. Город Таганрог и окружающие его бескрайние приазовские степи, также сыграли свою роль в становлении художественного языка А.П. Чехова и сформировали любовь к русской духовности, народному творчеству и культуре.
Посещение усадьбы Княжей, где он гостил у своего деда Егора Михайловича бывшего управляющим в имении графа Платова, усадьбы Котломино и Рогозина балка, принадлежавших его юношеским друзьям В.И. Зембулатову и П. Кравцову, другие поселения — все это давало будущему писателю впечатления, новые истории, интересные типажи. Посиделки у костра с деревенскими ребятами и непременными страшными сказками резонировали с длинными жизненными историями из старых времен, излагаемыми взрослыми на вечерних посиделках в избах и на постоялых дворах. В любой компании всегда находился один искусный рассказчик, который незатейливо и просто излагал старинные тексты письмовников, проповедей, житейской литературы, передавая слушателям народные истории, русское живое слово и чувственность народной поэзии.
Чехов запомнил степные поездки в детстве. Сохранил свое ощущение, оставшееся теплым и радостным: «Я любил степь, и теперь в воспоминаниях она представляется мне очаровательной», «Это фантастический край. Донецкую степь я люблю и когда-то чувствовал себя в ней как дома, и знал там каждую балочку. Когда я вспоминаю про эти балочки, шахты, Саур-могилу, рассказы про Зуя, Харцыза, вспоминаю как я ездил на волах в Криничку и в Крепкую графа Платова, то мне становится грустно и жаль, что в Таганроге нет беллетристов и что этот материал, очень милый и ценный, никому не нужен».
Михаил Павлович Чехов говорил, что Антон Павлович впоследствии с восторгом рассказывал о своем пребывании в этой «степной первобытной семье». Там он научился стрелять из ружья, понял все прелести такой охоты, там он выучился гарцевать на безудержных степных жеребцах [12, с. 42].
Все эти впечатления Чехов сохранил до конца жизни и успешно применял в своих рассказах. Главным произведением, в котором основным героем выступает природа, стала его повесть «Степь». Это произведение, как широкое полотно художника, написано размашистыми мазками, где одновременно показаны и тонкие душевные настроения маленького мальчика, впервые отправляющегося в далекое путешествие, и состояние природы, и характеры героев. Повесть «Степь» стала очень русским произведением, продолжателем традиции прозаического пейзажа Гоголя и Тургенева, где открывается вечное ожидание чуда, внезапного богатства — не то реального, не то несбыточного, — с которым человек и знает, и не знает, что делать. Здесь же неизбывное желание разгадать тайну жизни, достичь понимания, в чем же ее счастье, а в чем нет.
Перебравшись в Москву и проводя летние месяцы в подмосковных старорусских городках, Чехов наслаждался прелестью и неповторимой красотой среднерусской природы. Он непременно посещал близлежащие церкви и монастыри, гулял по окрестным лесам и полям, набирался впечатлений и духовной силы, которую ему давала природа. Писатель часто встречался с людьми особого склада, самозабвенно служащими своему делу, отдающими ему все свои силы и знания, но без карикатурного самозабвения Акакия Акакиевича Башмачкина. Это был совсем другой тип подвижника — не только ремесленника, но и творца. Чехов всегда отличал людей, по его выражению, «отравленных» профессией (будь то литература, медицина, театр, живопись), от дилетантов, от случайных или нестойких любителей, бросающих свое занятие при первых же трудностях. Писателю было интересно с «фанатиками», с людьми, одержимыми своей профессией.
Так, отдыхая в небольших городках Воскресенске или Звенигороде, Антон Павлович погружался в провинциальную жизнь, черпая сюжеты для своих произведений, присматривая для будущих персонажей типажи из своего окружения. Как вспоминал Михаил Павлович Чехов: «Часто после многотрудного дня создавались вечеринки, на которых говорилось много либерального и обсуждались литературные новинки. Много говорили о Щедрине, Тургеневым зачитывались в запой. Пели хором народные песни, «Укажи мне такую обитель», со смаком декламировали Некрасова» [12, с. 138].
Старые дворянские усадьбы с запущенными парками, прудами, затянутыми тиной, лесами и лугами, давали ему идеи и замыслы к рассказам. Например, усадьба Бабкино, где Чехов проводил лето в 1885 году, ее обитатели, разговоры и истории, услышанные за долгими разговорами, дали темы и типажи писателю для рассказов «Смерть чиновника», «Володя», «Налим» и «Дочь Альбиона». Михаил Павлович Чехов говорил, что брат Антон был страстным любителем искать грибы и во время ходьбы по лесу легче придумывал темы. Близ Драгановского леса стояла одинокая Полевщанская церковь, всегда обращавшая на себя внимание писателя. Эта церковь с ее домиком для сторожа у почтовой дороги дала брату Антону мысль написать «Ведьму» и «Недоброе дело» [12, с. 152].
Эта же усадьба, где Чехов отдыхал и в 1891 году, подарила читателям повесть «Дуэль», в которой была выведена философия о праве сильного, и поднят вопрос человеческого вырождения. Чехов считал, что сила духа человека в его духовности, в связи с истоками культурной самобытности, которая всегда может победить недостатки, полученные в наследственность.
Описание природы, окружающий героев пейзаж, явления и стихии — все это Чехов брал из окружающего его бытового пространства и переносил в свои произведения. И часто в таком описании короткой фразой, словом или действием героев, проявлялась связь с историей, элементами фольклора, сказок и былин.
По мнению А.П. Чехова, «описание природы должно быть прежде всего картинно, чтобы читатель, прочитав и закрыв глаза, сразу мог бы вообразить себе изображаемый пейзаж...» [10, т. 6, с. 46] и «в описаниях природы надо хвататься за мелкие частности, группируя их таким образом, чтобы по прочтении, когда закроешь глаза, давалась картина» [Там же].
Издателю Суворину в мае 1888 года А.П. Чехов писал: «Природа и жизнь построены по тому самому шаблону, который теперь так устарел и бракуется в редакциях: не говоря уж о соловьях, которые поют день и ночь, о лае собак, который слышится издали, о старых запущенных садах, о забитых наглухо, очень поэтичных и грустных усадьбах, в которых живут души красивых женщин, не говоря уже о старых, дышащих на ладан лакеях-крепостниках, о девицах, жаждущих самой шаблонной любви, недалеко от меня имеется даже такой заезженный шаблон, как водяная мельница (о 16 колесах) с мельником и его дочкой, которая всегда сидит у окна и, по-видимому, чего-то ждет. Все, что я теперь вижу и слышу, мне кажется, давно уже знакомо мне по старинным повестям и сказкам» [10, т. 2, с. 280].
Особое впечатление, которое еще более способствовало укреплению понимания русской культуры, истории и самобытности А.П. Чехов вынес из своих дальних путешествий. Главной такой поездкой он считал путешествие на Сахалин. Антон Павлович был в восхищении от своей, хотя и трудной в физическом плане, дороги. В пути он писал интереснейшие письма с описанием путешествия, быта и нравов жителей Сибири и Дальнего Востока. Мария Павловна вспоминала, что в письме из Томска брат поистине художественно описывал езду на лошадях в тарантасе по бескрайним дорогам, залитым водой и грязью, о переправе на паромах через сибирские реки в дождь, ветер, ледоход. Великолепные письма Чехов присылал с берегов Ангары и Байкала, с пароходов, плывущих по Амуру — драматург был буквально в восторге от сибирской природы [11, с. 93].
В своих заграничных поездках Чехов побывал в Австрии, Германии, Польше, совершил большую поездку по Италии с осмотром Венеции, Рима, Неаполя, Флоренции. Во Франции он прожил несколько месяцев в Ницце и Париже, но всегда и всюду скучал по дому, не мог подолгу оставаться вне родины и тосковал. Сестра А.П. Чехова Мария Павловна писала, что у Антона Павловича очень сильно было развито чувство любви к родине и ко всему родному, русскому [Там же, с. 100].
Нам известны слова Чехова в пересказе Суворина, о том, почему он равнодушен к заморским чудесам: «У нас есть все, — говорил он, — и яркое, и тусклое. Почему-то нас называют серенькими в серенькой природе, — а мы раскинулись вон как и у нас найдутся краски и такие эффекты, до которых, пожалуй, и вашей Италии далеко» [6, с. 259].
Во время своих заграничных поездок, наряду с осмотром городов, исторических и природных достопримечательностей, храмов и памятников, в вихре различных встреч и впечатлений, писатель посещал и художественные салоны. Весной 1891 года Чехов пишет из Парижа: «...кстати сказать, русские художники гораздо серьезнее французских. В сравнении со здешними пейзажистами, которых я видел вчера, Левитан король...» [10, т. 4, с. 197]. Осенью 1894 года писатель сообщает о выставке во Львове: «...Был я во Львове (Лемберге) на польской выставке и видел там патриотическую, но очень жидкую и ничтожную живопись...» [10, т. 5, с. 320].
В целом, можно сказать, что Чехов восхищался шедеврами западных художников, их мастерством, качеством, но одновременно считали работы русских живописцев более душевными (если не сказать — духовными), глубокими, насыщенными теплотой, правдой жизни и стремящимися к просветительской цели.
III
По воспоминаниям товарищей к серьезному чтению книг и самостоятельному изучению истории и литературы Антон Чехов пристрастился еще в гимназии. Он прочитывал буквально все, что имелось в гимназической библиотеке по интересующим его вопросам.
Библиотека таганрогской гимназии состояла из двух отделов: фундаментального и ученического. В первом отделе числилось 2769 названий и 8316 томов, во втором — 335 названий и 715 томов. Среди них были произведения Пушкина издания 1838 года, Шекспира — 1862 года, собрания сочинений Кукольника, Марлинского, Державина, Сумарокова, Карамзина, Вяземского, всевозможные энциклопедии, сборники русского фольклора, словари, справочники. Чем больше он читал, тем больше хотелось читать еще, а вопросов не становилось меньше. Но зато мало-помалу проявлялось личное суждение, отношение к прочитанному, умение строить и отстаивать свое мнение, которое мог обстоятельно высказывать в споре.
После окончания медицинского института А.П. Чехов задумал написать большую медицинскую работу под названием «Врачебное дело в России» (в некотором роде — масштабное историческое исследование). Он основательно подошел к подготовке и стал изучать этот вопрос с глубоких времен — от колдунов и шаманов, до современной медицины середины XIX века. Работа велась в 1884 и 1885 годах. Н.Ф. Бельчиков в своей статье «Опыт научной работы Чехова» пишет: «Чехов решил вести свою работу систематически и составляет перечень нужных для его цели книг. Судя по этому перечню, Чехов намерен был изучить врачебное дело с древних времен. Для этого он включает в перечень все, что так или иначе могло характеризовать быт древней Руси, нравы, обычаи, лечебные средства и знахарство» [1, с. 110].
В перечне, составленном Чеховым, упоминается 113 различных изданий. Помимо чисто исторических и научно-исследовательских произведений, он изучал и книги, которые раскрывали живую, реальную картину жизни, показывающие настоящую историю старорусского бытования, домоводства. В списках встречаются и книги по церковному и гражданскому зодчеству, по истории русского монашества и церковных обрядов, о развитии школы российской иконописи, мифы славянского и древнерусского язычества и другие интересные и необычные издания.
Чеховым были изучены Софийская, Лаврентьевская, Боровская и Псковская летописи, сделаны выписки о морах с датами, любопытными эпизодами и историями, сказания о происхождении человека и бесах, рассказы о банях и «кормлении народа князьями во время голода», информация об условиях жизни в разные эпохи. Н.Ф. Бельчиков отмечает, что «Чехов внимательно читает мемуарные тексты, следит за малейшими подробностями, касающимися его области. Подмечает всякий, даже мелкий штрих, рисующий быт или отношение к медицине или врачу в старые годы» [Там же, 117].
Отдельным направлением в изучении материалов у Чехова стал фольклор. Он просмотрел такие издания, как «Песни, собранные П.В. Киреевским (1868), «Русский народ. Его обычая, обряды, предания, суеверия и поэзия» М. Забылина (1880), «Калики перехожие», сборник стихов и исследование П. Бессонова (1861), «Русские народные пословицы и притчи Снегирева» (1848) и другие.
По мнению исследователя, Чехов считал, что все то, что теперь рассматривается не более как художественное творчество народа, как украшавший его трудовую жизнь красочный орнамент, когда-то в свое время составляло реальный мир переживаний и реальных символов, к помощи которых нередко прибегали предки [Там же, 125].
Изучая памятники древней литературы и сказания, Чехов полностью погружался в народные предания и суеверные обычаи. Он, как художник, впитывал поэзию, описание природы и событий, наслаждался слогом древней песни, сказки. «Слушал» слово, как оно звучит, как сочетается в предложениях и он, как творец, живо представлял себе и события Киевской Руси и могучих былинных богатырей. Как бы бок о бок с ними участвовал в битвах с монгольскими кочевниками и половцами, бродил по улицам городов Ивана Грозного и Бориса Годунова. Все это способствовало дальнейшему развитию у писателя его любви к русской культуре, самобытному искусству, способствовало пониманию тех глубинных процессов, которые происходили в русской истории и способствовали развитию такого понятия, как русская душа, духовность, милосердие, понимание, гуманность, а если необходимо, то и мужество, стойкость, отвага и сила.
Попытка создать историческую работу не увенчалась успехом. Чехов оставил занятие над таким фундаментальным трудом, поняв, что оно занимает слишком много времени и сил (вероятно, также осознав, что его знаний пока что недостаточно для исторической работы — однако, это черта настоящего историка, определенный градус критики. В свое время по той же причине затормозилась работа над историей Петра Великого А.С. Пушкина, и История Малороссии Н.В. Гоголя). Но та информация, которую Чехов почерпнул во время своей работы, те данные, собранные им в течение двух лет, позволяли ему использовать их и в своих произведениях. Применяя в полной мере свой талант составлять из мелких фактов, интересных характеров, образов широкие полотна своей прозы, украшая их речевыми оборотами, описанием природы, а иногда приводя и исторически достоверные факты, Чехов добивался небывалой цельности и реализма.
Опираясь на знания фольклора и исторических сказаний он мог рассмотреть вблизи, во всем существе, современные ему явления жизни, препарируя народное творчество, он оформлял житейские элементы в канву художественных образов.
Умение по крупицам собирать данные, обращать внимание на мелкие детали, вычленять из общего вороха информации самые яркие и достоверные события, а также постигать их смысл (помимо этого, еще и излагать в общедоступной форме), раскрывает еще один талант Чехова — талант аналитика, имеющего чутье в оценке происходящего события. Эта творческая черта характера также способствовала выработке его манеры художественной работы.
Как утверждает Н.Ф. Бельчиков «Художественная манера Чехова близка по своему началу с тем же методом собирательства фактов, что проделал Чехов для истории медицины. Только для своих новелл и юморесок Чехов брал сочные, трепещущие жизнью факты, а здесь была историческая быль, факты стародавних будней» [Там же, 132].
Большую часть своей библиотеки А.П. Чехов подарил родному городу Таганрогу. В Ялту он взял только книги, которыми постоянно пользовался и которые писатель особенно ценил. Среди них и издания, собранные и в период работы над «Врачебным делом в России». На полках книжного шкафа в рабочем кабинете писателя в Доме-музее А.П. Чехова в Ялте в полной сохранности стоят «Псалтырь» 1859 года с надписью «Переплетен в Калуге в 1877 г.», Новый завет (1870), Священная история Ветхого завета (1839), «История государства Российского» Н.М. Карамзина (1818), «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия» М. Забылина (1880), «Русские народные пословицы и притчи, изданные И. Снегиревым. С предисловием и дополнениями» (1848), «Полное собрание русских летописей. Лаврентьевская и Троицкая летописи» (1846).
Также, в музее хранится рукописный каталог книг, бывших в библиотеке писателя [Д-МЧ, КП 3337]. На листочках указаны наименования и авторы книг той старой большой библиотеки, которую он послал в Таганрог. Среди массы изданий самых разнообразных авторов есть листочек с порядковым номером 244, где упоминается творчество Екатерины II. У него были ее указы, а также собрание сочинений, в том числе и сказки в 5-и томах.
Читая исторические источники Чехов не только проникся стилем фольклорной и летописной прозы, научился решать различные историко-медицинские загадки и расшифровывать древние сказания, но и напитывался духовностью. Академик А.Ф. Кони именно эту сторону личности и выдвигал на первый план, говоря, что «в обширной переписке Чехова, в личных о нем воспоминаниях сказывается его духовная самостоятельность. Уже смолоду в нем чувствуется сознание своего человеческого достоинства, не склонного рабствовать перед чужим умственным авторитетом или принижаться, с боязливыми оговорками и оглядками по сторонам, перед авторитетом материальной силы» [5, с. 112].
Благодаря живости, яркости, натуральности и поэтичности русского языка, воспринятым А.П. Чеховым из народного фольклора, почерпнутых из сказаний и летописей, привитых на базу высокого искусства прозы Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева и Толстого, Чехову удалось много сделать и для самого языка. Он с успехом соединяет в своих произведениях древность и современность, перешагивая в своем творчестве далеко за рубеж своего (и даже последующих) поколений.
Так, например, в повести «Степь» описание природы наделяется сказочными, мистическими чертами, словно старик-курган или каменная баба являются к читателю из степных легенд и помогают постичь текст не только умом, но и душою. В повествование включаются и сказочные герои: «Можно, в самом деле, подумать, что на Руси еще не перевелись громадные, широко шагающие люди, вроде Ильи Муромца и Соловья Разбойника, и что еще не вымерли богатырские кони» [10, т. 7, с. 49]. Простой русский язык героев произведения понятен каждому, будь то рассказы о нападениях разбойников на купцов или описание грозы и бури, по-гоголевски «чиркнувшей спичкой» по небосклону, все это вызывает в памяти старинные истории, былины и сказочность, которая сливается с реальной жизнью. В описании мистического и первобытно-суеверного, народного, в повести «Степь» Чехов стоит на одном уровне с Гоголем, перекликаясь в некоторых мотивах с фольклорными элементами масштабной поэмы «Дзяды» Мицкевича.
Однако все сдобрено только ему одному присущим чеховским юмором. В рассказе «Неприятность» в повествование вводится сказочный персонаж — Русалка, а в «Красавицах» одна из героинь сравнивается с васнецовской «Аленушкой». В рассказе «Сапожник и Нечистая сила» главный герой Федор получает от Черта возможность побыть богатым и почувствовать все трудности этого состояния, а в «Княгине» в некоторых чертах описывается жизнь мужского монастыря. В рассказе «Воры» вновь упоминаются черти, но уже с введением их в реальную жизненную ситуацию. Там же упоминаются небесные кони и другие персонажи сказок, а в повести «Дуэль» автор красочно описывает небольшой сарай как сказочную избушку на курьих ножках — прием гиперболы, вполне летописный. Кроме того, Чеховым с успехом применяются различные народные пословицы и поговорки, такие, например, как: «Дело не медведь, в лес не уйдет» или «Отлично знает, где раки зимуют».
По мнению А. Кузичевой, у писателя складывались свои потаенные отношения с образами, сюжетами, с «людьми», которые «жили» в его голове, как иногда казалось Чехову, независимо от него (схожее чувство испытывал его старший современник Ч. Диккенс). И все это вместе волновало, трогало, беспокоило. Это было ощущение живого таланта. Не дарования, а именно таланта, дара вымысла. [6, с. 188].
IV
Являясь неординарной, яркой личностью, Антон Павлович Чехов притягивал к себе многих людей. Дверь в его дом никогда не запиралась, и в любое время у него всегда были гости. Многие люди того времени стремились побывать в гостях у известного писателя, поговорить, заручиться поддержкой, попросить о чем-нибудь. И, несмотря на то, что это чудовищно мешало ему, отвлекало от работы, Антон Павлович практически каждому уделял внимание, разговаривал, принимал участие в решение личных вопросов посетителей-гостей.
Многие впоследствии становились настоящими друзьями Чехова, которых объединяла любовь к профессии, родине, русской культуре и самобытности. Как мы уже отмечали, Антон Павлович чувствовал людей одержимых своей профессией, настоящих профессионалов, которые раскрывали весь свой талант, вкладывали всю душу в то дело, которым занимались и были «сумасшедшими» в своем деле. С такими людьми Чехов поддерживал крепкую связь всю свою жизнь и ему было интересно общаться с ними, спорить, совершать совместные путешествия, создавать и творить. И не важно было для него кто этот человек, художник или артист, купец или учитель школы, священник или ученый.
Среди таких настоящих друзей и знакомых можно выделить известных художников Левитана, Репина и Васнецова, композиторов Чайковского и Рахманинова, писателей Григоровича, Короленко, Куприна и Бунина, поэта Плещеева, певца Шаляпина, актера и режиссера Станиславского и многих-многих других.
Например, Исаак Ильич Левитан глубоко любил русскую природу, очень тонко чувствовал ее и своим талантом живописца поистине воспел подлинную красоту русского пейзажа. Антон Павлович в литературе был мастером, также глубоко чувствующим красоту русской природы. Эта общая любовь к пейзажу, признание таланта друг друга — сблизили и взаимно привлекли великих художников [11, с. 39].
Известный русский писатель Дмитрий Васильевич Григорович сам стал инициатором знакомства, которым Антон Павлович очень дорожил. В своем письме к Чехову он обозначил главный его дар — создавать настоящие образы героев своих рассказов. Он пишет: «Рассказы «Мечты» и «Агафья» мог написать только истинный художник; три лица в первом и два во втором едва тронуты, а между тем ничего уже больше прибавить, чтобы сделать их более живыми, обозначить рельефнее физиономию и характер каждого; ни в одном слове, ни в одном движении не чувствуется сочиненность, — все правда, все как должно быть на самом деле; то же самое при описании картин и впечатлений природы: чуть-чуть тронуто — а между тем так вот и видишь перед глазами» [Там же, с. 54].
Другой русский писатель Владимир Галактионович Короленко много знал о русской литературе, ее истории, был знатоком сибирской культуры и быта, знания о которых получил в ссылке в Якутии, и был очень интересен в общении. Это духовное общение имело большое положительное значение для развития дальнейшего творчества Чехова.
Семьи помещиков Киселевых, у которых Чеховы снимали дачу в имении Бабкино, и Семенковичей, соседей по Мелихово, также хранили традиции старинной русской жизни, и Антон Павлович крепко с ними подружился. Причем Владимир Николаевич Семенкович приходился родственником известному русскому поэту А.А. Фету.
Очень тепло и дружески Антон Павлович отзывался о поэте Алексее Николаевиче Плещееве. В одном из своих писем 1888 года из города Сумы, где Чеховы проводили лето на даче и куда в гости приезжал Плещеев, Антон Павлович сообщает: «Здесь он изображает из себя то же, что и в Петербурге, то есть икону, которой молятся за то, что она стара и висела когда-то рядом с чудотворными иконами. Я же лично, помимо того, что он очень хороший, теплый и искренний человек, вижу в нем сосуд, полный традиций, интересных воспоминаний и хороших общих мест» [10, т. 2, с. 280].
Длительное время Чехов был близок с писателем, журналистом и издателем газеты «Новое время» Алексеем Сергеевичем Сувориным. Его предки, как и предки Чеховых, были простыми крестьянами. Так же, как и Чехова, природа одарила Суворина большим умом и талантом. Мария Павловна вспоминала: «Ум и самобытный талант Суворина произвели большое впечатление на брата. Суждения Суворина по вопросам литературы и искусства очень интересовали Антона Павловича. Антон Павлович не раз говорил в кругу нашей семьи, что Суворин для него исключительно интересный собеседник» [11, с. 81].
Один из создателей Московского художественного театра, талантливый актер, создатель собственной школы актерского мастерства Константин Сергеевич Станиславский говорил, что Чехов выражал свои мысли и чувства не в монологах, а в паузах, между строк или в односложных репликах. Веря в силу сценического искусства и не умея искусственно отделять человека от природы, от мира звуков и вещей его окружающих, Чехов доверялся не только артистам, но и духу сцены, признавая в театре соавтора и сотворца. Станиславский считал, что Чехов был на сцене не только поэтом, но и чутким режиссером, критиком, художником и музыкантом. Говоря о Чехове, он сравнивал его с пейзажами Левитана и мелодиями Чайковского. Главный вывод великого режиссера состоял в том, что Чехова нельзя представлять, его можно только переживать [8, т. 5, с. 409].
Практически каждый день в доме у Чехова собирались гости, проходили литературные и музыкальные вечера. В гостиной звучали романсы Чайковского, Глинки, русские народные песни в исполнении Шаляпина и Рахманинова. Некогда гости слушали выступления сказителя Рябинина, писателя и драматурга Немировича-Данченко, библиографа Быкова, артиста Свободина и многих других носителей русской культуры, хранителей традиций и духовной силы народа.
Многие гости дарили сувениры и подарки, бесценные по своему духовному содержанию, энергетике и важности, которую придавал предмету даритель. Так и сегодня комнаты дома А.П. Чехова в Ялте наполнены различными подарками, связанными с русской историей и культурой. Это, например, макет зимнего древнерусского городка [ДМЧ, КП907] и панно «Древнерусский город» [ДМЧ, КП989] художницы Натальи Давыдовой, деревянное блюдо с надписью «Чем хата богата, тем и рада» [ДМЧ, КП925], преподнесенная в благодарность за постройку школы крестьянами деревни Новоселки, резные ларцы первой половины XIX века [ДМЧ, КП7154, КП7155] подаренные писателю К.С. Станиславским, русские пейзажи известных и самодеятельных талантливых художников. Все это создавало ту атмосферу и настроение, в которой творил А.П. Чехов.
V
Завершая данное исследование, можно согласиться с выводами известного ученого, филолога и фольклориста о том, что «между фольклором и литературой, между фольклористикой и литературоведением существует самая тесная связь» [7, с. 9]. Именно литература рождается из фольклора, а фольклор представляет собою доисторию литературы. И главным в этом симбиозе и наследственности становится родной язык.
Чехов имел ясное понимание ценности и художественного значения родного языка. И в этом восприятии, в творческом развитии большую роль сыграл фольклор, изучение истории, летописей, сказаний и былин. Также немаловажную роль играла живая, насыщенная афоризмами простая речь окружающего народа, среди которого рос и развивался писатель. Благодаря этой речи, лучше раскрывались характеры изображаемых людей, образы становились ярче.
Создавая свои произведения, Чехов проникался мыслями и чувствами своих героев, переживал сюжеты, образы, мысли, состояние природы, отчасти транслировал в текст собственные мироощущения. Все это беспокоило и волновало до тех пор, пока не воплощалось на бумаге. Именно эти свойства — талантливо рассказать и показать — были главным даром Чехова-художника.
В.Б. Катаев в своей работе «Реализм и натурализм» считает, что Чехов выделялся прежде всего тем, что картина русской жизни в его произведениях была охвачена единым углом зрения и понимания, в том числе, с учетом истории. Автор говорит, что лишь немногие художники-реалисты рубежа веков в первую очередь Толстой и Чехов владели искусством слитного повествования. Повествования, объединяющего мир персонажа с миром автора и миром читателя. Повествования, снимающего культурные и языковые барьеры и таким чисто художественным путем проводящего идею единого народа и единого человечества [3, с. 197].
Можно сделать вывод, что Чехов, создавая свои произведения, старается воздействовать на все чувства человека разом, оперируя музыкой и художественностью, осязанием и обонянием, звуком и цветом. Фольклор, сказочность, народное бытование, незаметно вплетаются в пьесы или рассказы писателя, создают прочную основу повествования, оформляя ее и создавая ту реалистическую картину, в которой мы привыкли видеть Чехова как писателя-реалиста. В этом ключ к пониманию приемов и того экспериментального новаторства в российской литературе и искусстве, которое впоследствии развилось в авангардизм со всеми его проявлениями начала XX века.
Станиславский в своих мемуарах пишет: «Чехов неисчерпаем, потому что, несмотря на обыдщену, которую он будто бы всегда изображает, он говорит всегда, в своем основном, духовном лейтмотиве, не о случайном, не о частном, а о Человеческом с большой буквы» [8, т. 1, с. 686]. В заключении можно привести слова Линтварева, одного из героев рассказа «На пути»: «Я так понимаю, что вера есть способность духа. Она все равно что талант: с нею надо родиться. Насколько я могу судить по себе, по тем людям, которых видал на своем веку, по всему тому, что творилось вокруг, эта способность присуща русским людям в высочайшей степени. Русская жизнь представляет из себя непрерывный ряд верований и увлечений, а неверия и отрицания она еще, ежели желаете знать и не нюхала. Если русский человек не верит в бога, то это значит, что он верует во что-нибудь другое» [10, т. 5, с. 408].
Использованные источники и литература
1. Бельчиков Н.Ф. Опыт научной работы Чехова // Чехов и его среда. Сборник под ред. Н.Ф. Бельчикова. — Л.: ACADEMIA, 1930. — 466 с.
2. Гитович Н.И. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. — М.: Государственное изд-во Художественной литературы, 1955. — 880 с.
3. Катаев В.Б. Реализм и натурализм // сборник Русская литература на рубеже веков под ред. Н.А. Богомолова, ИМЛИ РАН. — М.: Наследие, 2000. — 960 с.
4. Кожин В.В. Из хроники семейной родословной: Людмила Александровна Чехова // Гуманитарная парадигма. 2021. — № 2 (17). — 142 с.
5. Кони А.Ф. А.П. Чехов. Отрывочные воспоминания // А.П. Чехов. Затерянные произведения. Неизданные письма. Воспоминания. Библиография. Сборник под ред. М.Д. Беляева. — Л.: 1925. — 213 с.
6. Кузичева А. Чехов. Жизнь «отдельного человека». — М.: Молодая гвардия, 2010. — 844 с.
7. Пропп В.Я. Фольклор и действительность. — М.: Наука, 1976. — 280 с.
8. Станиславский К.С. Отчет о десятилетней художественной деятельности МХТ // Собрание сочинений К.С. Станиславского в 8 т., под ред. М.Н. Кедрова. — М.: Искусство, 1958. — 686 с.
9. Тетрадь П.Е. Чехова, Рукописный текст. 1877. Фонды ГБУК РК «Крымский литературно-художественный мемориальный музей-заповедник», Ялта, КП 9226. — 152 с.
10. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. — М.: наука, 1974—1983.
11. Чехова М.П. Из далекого прошлого. — М.: Государственное изд-во Художественной литературы, 1960. — 270 с.
12. Чехов М.П. Вокруг Чехова. — М.: Московский рабочий, 1964. — 368 с.
13. Шалюгин Г.А. Чехов: жизнь которой мы не знаем. Севастополь: Таврия, 2005. — 520 с.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |