Cromer: Swallow House Books, 2010.
Харви Питчер — известный английский русист, исследователь творчества Чехова. Он автор монографии о пьесах Чехова («The Chekhov Play: A New Interpretation», 1973, 2-е изд. — 1985), биографии О.Л. Книппер-Чеховой («Chekhov's Leading Lady: A Portrait of the Actress Olga Knipper», 1979); вместе с П. Майлзом он перевел на английский язык многие из ранних юмористических рассказов Чехова. В 2002 г. Х. Питчер выступил как переводчик и редактор книги В.Б. Катаева «If Only We Could Know! An Interpretation of Chekhov». Еще одна область исследований Х. Питчера — культурные связи между Великобританией и Россией; одна из его книг на эту тему вышла и в переводе на русский язык («Мюр и Мерилиз: Шотландцы в России», 1993).
Рецензируемая книга, вышедшая, как подчеркивает автор, в год 150-летнего юбилея со дня рождения Чехова, посвящена его творчеству в целом, но при этом особое внимание уделяется поздним рассказам. Таким образом, вместе с предшествующими книгами Х. Питчера, в которых он представил английскому читателю раннюю прозу Чехова и интерпретировал его драматургию, новое исследование образует своего рода цикл, охватывающий все многообразие жанровых форм, к которым Чехов обращался на протяжении творческого пути.
Метафорическое название книги (труднопереводимое на русский язык: «Отвечая Чехову. Путешествие длиною в жизнь» — перевод если и довольно точный лексически, то не передающий стилистики оригинала) призвано подчеркнуть своеобразие, индивидуальность подхода исследователя к творчеству Чехова — подхода глубоко личного и принципиально эмоционального. Это опыт вживания, вчувствования в текст, не только литературоведческого анализа, но — что нисколько не менее важно — непосредственного читательского общения с ним на протяжении многих лет. Поэтому часто интерпретации творчества Чехова, которые предлагает Х. Питчер, принципиально психологичны, а автобиографический экскурс о первом, еще юношеском, опыте прочтения Чехова в предисловии перекликается с биографической трактовкой многих его рассказов.
Книга состоит из предисловия, введения, включающего пять разделов, в каждом из которых рассматривается один из общих вопросов интерпретации Чехова, и двадцати глав, посвященных биографии писателя и анализу произведений. Во введении определяется центральная проблема книги — по сути, это проблема личности автора, нашедшей выражение в творчестве. Личность Чехова видится Х. Питчеру противоречивой. Первое противоречие — между двумя его образами: это Чехов «открытый» и «замкнутый», Чехов — общественный деятель, «убежденный гуманист» (с. 1) и Чехов — сосредоточенный, закрытый от других, одинокий человек. Это противоречие, по крайней мере отчасти, с точки зрения ученого, объясняется болезнью Чехова, которая очень рано заставила его чувствовать свою обреченность; она отделила его от других людей, не таких, как он, и предопределила ощущение сжатости жизненного пути. Чехов спешил — поэтому его «зрелое», «позднее» творчество начинается с конца 80-х годов, когда ему не исполнилось и тридцати, и около тридцати лет наступает психологический кризис середины жизни: именно с переоценкой пройденного пути Х. Питчер связывает поездку на Сахалин. Второе противоречие — между Чеховым-писателем и Чеховым-врачом, человеком искусства и человеком науки. Уже получив литературную известность, Чехов не оставлял врачебной практики; если сравнить образы врачей и людей искусства в его рассказах и пьесах, то, по мнению Х. Питчера, выяснится, что к последним он относился более настороженно, чем к первым (это особенно заметно в рассказе «Попрыгунья», которому посвящена глава 7 основной части книги). Эти два психологических противоречия видятся исследователю неотъемлемой частью личности и творчества Чехова: они создают то внутреннее напряжение, которое во многом определяет своеобразие его творчества.
Ни один из двух образов Чехова не дан изначально в своей целостности: его личность раскрывается читателю по мере знакомства с книгой не только в своей противоречивости, но и в своей текучести, неполной определенности психологического рисунка и прихотливой сложности проекций сознания в творчество. В представлении Х. Питчера Чехов-гуманист — это сатирик, который рисует карикатурные фигуры, такие как Беликов, неправдоподобно-нежизненные в своем гиперболизме, чтобы осудить их во имя идеалов справедливости. Чехов — замкнутый, страдающий человек — это писатель, изображающий личность как она есть, дающий читателю почувствовать себя на месте героя и принципиально отказывающийся от оценок. Однако безоценочность переливается в симпатию, понимание оборачивается сопереживанием: это другая сторона чеховской гуманности. Этот же Чехов — писатель, готовый на рискованный психологический эксперимент, изображая человека на грани и за гранью безумия в «Палате № 6» и «Черном монахе» и вводящий в литературу реальных людей в «Попрыгунье». Так личность Чехова определяет своеобразие его творческой манеры. Двум ее сторонам соответствуют два типа образов его произведений, два способа обрисовки персонажей: в качестве примеров Х. Питчер называет образы Беликова и Марьи Васильевны из рассказа «На подводе». Одни — это образы сатирические: Чехов видит таких героев извне и строго судит их. Других Чехов рисует изнутри, проникая в их внутренний мир; он дает читателю понять, «что значит быть» таким человеком (с. 29), и здесь нет места оценке.
Внимание к тому, как личность автора отражается в творчестве и как в произведении связаны содержание и форма, — характерная особенность исследовательского подхода Х. Питчера. В то же время книга построена так, что внимание читателя сосредоточивается то на формальных, то на содержательных проблемах. Смысловое поле творчества Чехова представлено предельно обширным: один его полюс — личность писателя, и в этой субъективно-личностной перспективе ставятся философские проблемы, другой — общество, и здесь перед читателем встают вопросы социальной практики. Интеллектуальный сюжет книги определяется движением от одной проблемы к другой. Ее основная часть открывается анализом трех рассказов, которые, по мнению Х. Питчера, принадлежат к числу наиболее интересных и философски значительных: это «Скучная история», «Палата № 6» и «Черный монах» (гл. 1, 3—4); между ними — биографическая глава, посвященная психологическим причинам поездки Чехова на Сахалин (гл. 2). Затем Х. Питчер сосредоточивает внимание на анализе различных направлений развития чеховской поэтики в гл. 5—6, обращается к социальным проблемам в гл. 7—11, к эстетической индивидуальности чеховского образа мира в гл. 12—17 и снова к философским вопросам в гл. 18—19; книгу завершает биографическая глава 20, посвященная последнему дню жизни Чехова.
Композиционная целостность книги скрепляется системой параллелей и контрастов. Чередуются (видимо, намеренно формально не обозначенные и четко не разграниченные) части, посвященные содержанию и форме. Тема трагической судьбы Чехова объединяет начало книги и ее конец: биографический первый раздел введения, в котором показано, как болезнь повлияла на его мироощущение, читатель вспоминает, обращаясь к заключительной, двадцатой главе. Основная часть книги, посвященная разбору произведений, тоже замыкается в кольцо: в первой главе Х. Питчер анализирует «Скучную историю», а в девятнадцатой, непосредственно предшествующей биографическому заключению, — рассказ «Архиерей», проводя между этими произведениями содержательные параллели. Наиболее важные, этапные, по мысли Х. Питчера, произведения рассматриваются в «сильных» местах текста — в начале («Скучная история», «Палата № 6», «Черный монах», гл. 1, 3—4) и в конце («Гусев», «Студент», «Архиерей», гл. 18—19); при этом первые расположены в хронологической последовательности, что позволяет создать ощущение исторической перспективы, а последние определяют условные границы зрелого творчества Чехова — от 1890 до 1902 г., давая читателю возможность еще раз охватить взглядом весь этот период в его целостности и в то же время противоречивости. Разбор финалов трех пьес — «Дядя Ваня», «Три сестры» и «Вишневый сад» (гл. 15—17), предваряемый общим обзором особенностей драматургии Чехова (гл. 14), предшествует анализу рассказов «Гусев» и «Студент», таким образом подготавливая кульминацию книги. В основе первой из частей, посвященных поэтике, контраст: с главой 5 — «Альтернативные направления», в которой рассматриваются повести «Дуэль», «Рассказ неизвестного человека» и «Три года», соотнесена глава 6 — «Полярные противоположности», где противопоставляются рассказы «Человек в футляре» и «На подводе». Такое построение придает книге динамизм, создавая волны спада и роста эмоционального напряжения.
Те альтернативные пути поэтики, о которых говорит Х. Питчер, — это разработка сложного сюжета, обращение к жанровой форме семейного романа (в повести «Три года»), игра литературными аллюзиями (среди претекстов «Дуэли» и «Рассказа неизвестного человека» — «Евгений Онегин», «Герой нашего времени», «Накануне», «Отцы и дети», «Записки из подполья», «Анна Каренина» и т. д.). С точки зрения исследователя, ни один из этих путей не определяет эстетического своеобразия творчества Чехова: все они обычны для литературы его эпохи, так мог бы написать не только он, и если бы Чехов всегда шел этими путями, то не был бы таким, каким мы его знаем. Индивидуальность его творческой манеры проявляется в контрастном сочетании и чередовании тех двух точек зрения на человека — изнутри и извне, примерами которых служат рассказы «Человек в футляре» и «На подводе». Однако и это едва ли главное в поэтике Чехова. Главное — в неповторимой и трудно под дающейся рационалистическому истолкованию, но узнаваемой и памятной любому читателю атмосфере, которая отличает многие его рассказы и пьесы: именно в этом смысле Х. Питчер называет «Дом с мезонином» «самым чеховским» среди всех чеховских рассказов (с. 185).
Круг проблем позднего творчества Чехова в основном определяется уже в рассказах «Скучная история», «Палата № 6» и «Черный монах». Это проблема смысла жизни — знаменитый вопрос об «общей идее», проблемы альтруизма и эгоизма, противостояния общественному злу и судьбы творческой личности. И, как часто у Чехова (в этом — тоже особенность его как писателя), постановка вопросов не означает их решения. Х. Питчер цитирует известное письмо Чехова Суворину: «Вы смешиваете два понятия: решение вопроса и правильная постановка вопроса. Только второе обязательно для художника». А даже если решение и возможно, то искать его следует не на тех путях, куда вначале направляется наша мысль. В «Скучной истории» к сознанию невозможности найти «общую идею» приходит герой, который, как подчеркивает Х. Питчер, казалось бы, приближается к идеалу Чехова-человека (впрочем, в чеховском художественном мире идеальных в собственном смысле слова персонажей нет). В то же время читатель ощущает, как этот финал предопределяется эгоцентризмом Николая Степановича, его сосредоточенностью на своем деле, трагической неспособностью и неготовностью понять другого и искать понимания — однако все это не умаляет сострадания и сочувствия. Вопрос об «общей идее» остается открытым; утешением может стать то, что сам поиск ответа на этот вопрос становится ее заменой. В «Палате № 6» на вызов общественного зла возможны два ответа — терпение, пассивность и протест: это пути Рагина и Громова. По мысли Х. Питчера, Чехов отвергает оба пути. Первый морально неприемлем, но и второй едва ли допустим, так как ведет к безумию. Выход видится в гуманизме практическом, воплощенном в жизнь: так поступал Чехов после Сахалина; это ответ, но, чтобы получить его, нужно поставить вопрос иначе, нежели он был поставлен вначале, выйдя за рамки предположенной сюжетом рассказа альтернативы. «Черный монах» — с точки зрения Х. Питчера, рассказ о судьбе творческого человека, о той опасности, которой он подвергает себя. В период работы над этим произведением Чехов, возможно, опасался за свой рассудок; опасения усугублялись тем, что в то время медицина предполагала связь между туберкулезом и психическим расстройством. Однако, как полагает Х. Питчер, это не единственный и не главный автобиографический подтекст. Важнее то, что творчество — всегда риск, и это было особенно верно для Чехова, которому из-за его состояния здоровья тяжелый труд был действительно опасен.
Развитие социальной проблематики в поздних рассказах Чехова определяет вопрос, поставленный в «Палате № 6»: что делать человеку, столкнувшемуся с общественным злом. Х. Питчер идет от произведений сатирических, социально-критических («Попрыгунья» в гл. 7, «Анна на шее», «Ионыч» и «Крыжовник» — в гл. 8) к тем, в которых изображены люди, стремящиеся что-то изменить в своей жизни: названием главы 9, посвященной рассказам «Учитель словесности», «Бабье царство», «Случай из практики» и «Невеста», стала цитата из «Бабьего царства» — «Я не могу больше так жить». Глава 10 — «Киносценарий Чехова» — посвящена повести «Моя жизнь» (сходство с киносценарием, по мысли Х. Питчера, определяется особенностями поэтики: набором образов — «ролей», чередованием «планов», эффектной сменой мест действия). Ее герой не только захотел, но и смог изменить свою жизнь, и хотя, как обычно в чеховском мире, действительность не равна мечте, но сама готовность и способность сделать тот шаг, на который многие другие не решились, уже вызывает уважение.
Среди социальных вопросов, которые ставит Чехов, особое место занимает вопрос о жизни народа, то есть, как понимали в его эпоху это слово, крестьянства. Главу 11, посвященную «народной теме», Х. Питчер назвал «Разделенные миры». Она заканчивается анализом двух рассказов — «Ванька» и «На святках», в центре которых проблема коммуникации, общения между людьми. Но, по существу, именно эта проблема выдвигается на первый план и в других произведениях, посвященных народу, в первую очередь в повести «Мужики», которой Х. Питчер уделяет особое внимание; точнее, она определяет своеобразный угол зрения, под которым Чехов предлагает увидеть народную жизнь. Мир крестьян — чужой и для читателя, и для самого Чехова, к крестьянству не принадлежавших; поэтому его цель — дать читателю возможность понять крестьянина именно как другого, понять несмотря на то, что он другой, поставить себя на его место; Чехов изображает крестьянина не извне, а изнутри. По мнению Х. Питчера, повесть «Мужики», где Чехов рисовал картину страданий народа, была предупреждением — предупреждением, которого никто не услышал: это показали последовавшие вскоре события трех революций.
Все эти темы очень важны. Однако объединяет творчество Чехова, придает ему цельность, завершенность другая идея, онтологического масштаба — идея потока времени и мысль о месте в нем человека. И здесь, как во многих других случаях, Чехов не предлагает единого решения. Х. Питчер противопоставляет два рассказа — «Гусев» и «Студент»: в одном человек уничтожается, растворяясь в «чуждом мире» (с. 257), в другом — включается в «непрерывную цепь событий», неразрывно связывающую настоящее с прошлым. Поставленный в этих двух рассказах абстрактно, в рассказе «Архиерей», по существу, тот же вопрос осмысляется в автобиографической перспективе: обозревая пройденный путь, Чехов задумывается о своем месте во времени. И этот вопрос остался в творчестве Чехова неразрешенным. Его решила история. Здесь — кульминация книги Х. Питчера. Далее следует заключительная, биографическая глава — развязка.
Новая работа Х. Питчера естественно сочетает научные и литературные достоинства. Его подход соединяет преимущества взгляда извне и изнутри: он видит Чехова издалека, из другой культуры, и в то же время, будучи не только ученым — знатоком его творчества, но и внимательным, вдумчивым и, главное, любящим его читателем, он проникает в те глубины смысла, которые способно открыть сочувствие и сопереживание; Чехов для него — не только писатель, но и человек. Это неотстраненное, личное, эмоциональное отношение к творчеству Чехова, погружение в его суть и сущность, индивидуальный взгляд и творческий подход к его истолкованию определяют несомненное значение и ценность книги Х. Питчера.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |