Время и пространство являются объективно реальными формами бытия. Художественный мир, как и реальная действительность, в нем изображённая, функционирует во времени и пространстве. Особенности представления времени и пространства в художественном тексте говорят о мировидении автора, утверждаемой им системе ценностей и структуре его художественного мира.
Взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, М.М. Бахтин назвал хронотопом, подчеркнув формально-содержательный синтез данной категории: «Существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, мы будем называть хронотопом. В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп» [Бахтин 1975: 234—235]. По словам Бахтина, центральной в понимании хронотопа является ценностная направленность пространственно-временного единства, основная роль которого в произведении сводится к выражению личностной позиции, смысла: «Хронотоп определяет художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности. Поэтому хронотоп в произведении всегда включает в себя ценностный момент, который может быть выделен из целого художественного хронотопа только в абстрактном анализе» [Бахтин 1975: 391]. То есть хронотоп, как единство времени и места, не только конкретизирует описываемые события, но и специфически образом подчеркивает принятое в данной культуре отношение к этим обстоятельствам. И.Н. Сухих, развивая идеи М.М. Бахтина, верно отмечает, что «язык хронотопа (пространства-времени) отражает другие, глубинные слои художественного мира: художественную философию, систему архетипов» [Сухих 2010: 29].
Исследователи творчества Чехова не раз обращались к особенностям представления времени и пространства в произведениях. М.М. Бахтин в качестве ключевых особенностей хронотопической структуры чеховских произведений называет «замкнутость» и «однородность» [Бахтин 1975]. Некоторые стилевые черты чеховской прозы, например, его «адогматичность» и объективность, позволяющие показать мир разомкнутым, незавершенным, а движение времени уподобить движению бытия, были впервые отмечены А.П. Чудаковым [Чудаков 1986].
Проблему специфики художественного пространства в чеховских произведениях рассматривает И.Н. Сухих в монографии «Проблемы поэтики А.П. Чехова» (1987). Литературовед считает, что доминантный хронотоп чеховского творчества строится на иных, прямо противоположных предпосылках, «разомкнутости, неограниченности мира вместо его замкнутости и структурности, психологической неоднородности вместо прежней однородности и контакта полюсов» [Сухих 1987: 134]. В работе подчеркивается безграничность мира в эпических произведениях Чехова и отсутствие в нем предрешенности. Предметное наполнение также является важным отличием чеховского мира. И.Н. Сухих спорит с утверждением М.М. Бахтина о том, что чеховские произведения характеризуются хронотопом «провинциального городка». Сухих проводит мысль о том, что на смену эпическому, «деревенскому» образу мира в творчестве Чехова приходит хронотоп «большого города», так разомкнутость и неоднородность, несовпадение географического пространства с психологическим полем — признаки городского социума: «Доминирующие хронотопы Чехова легко проецируются на предшествующую классическую традицию и сводятся к пяти основным типам: большой город (столица) — усадьба — провинциальный город — усадьба — деревня — большая дорога. Но целостно в этом ракурсе чеховский мир не описан» [Сухих 2010: 28].
Во многих работах, посвящённых изучению хронотопа чеховских произведений, главное место отводится анализу категории пространства. Анализируя пространство, по словам А.Б. Есина, «мы обращаем внимание на предметы, заполняющие его. О времени мы судим по происходящим в нем процессам» [Есин 2000: 67].
М.О. Горячева, занимающаяся рассмотрением художественного пространства в произведениях писателя, считает, что «художественное пространство концептуально, отражает ведущие идеи творчества писателей, систему его ценностей» [Горячева 2010: 43], и относит категорию пространства к доминантным характеристикам чеховского мира. Согласно Горячевой, чеховское повествование воспроизводит в основном пространственный мир определенного исторического времени, локализуемый в пространстве России [Горячева 1992]. По мнению исследователя, в ранних произведениях изображенное пространство явлено у писателя многолико и разнообразно и даёт полное, всестороннее воспроизведение пространственной структуры русского бытия. Степень предметного наполнения пространственной картины монет быть различной, но всегда топос Чехова конкретен и темпорален. Горячева показывает, что пространственная структура, сложившаяся в ранний период творчества, впоследствии у писателя практически не изменилась, несмотря на общие тенденции к расширению пространственного мира и подробному его описанию [Горячева 1992]. Исследователь выявляет пространственные оппозиции, моделирующие непространственные отношения: «столица — провинция», «дом — мир», «родина — чужбина», «Россия — Европа», «небо — земля»: «Для чеховского художественного мира важными являются оппозиции: столица — провинция, дом — мир, родина — чужбина» [Горячева 2010: 44]. По мнению чеховеда, столица является не только сосредоточением культуры и духовности, но с ней связывается представление о гармоничной жизни вообще. Провинция же, напротив, вбирает в себя все самые неприглядные стороны человеческого бытия, и семантика топоса ярко негативна.
Оппозиционность чеховского художественного мира представляется нам спорной. Недостаточно убедительным для нас является и утверждение чеховеда о том, что в зрелых произведениях Чехова образы пространства становятся первостепенными элементами повествования. Мы считаем, что в поздних произведениях писателя ведущим началом в хронотопе является время, а не пространство.
В очень глубокой монографии Н.Е. Разумовой «Творчество А.П. Чехова в аспекте пространства» (2001), которая представляет анализ творческого пути Чехова, прослеженного через эволюцию пространственной картины мира, делается ценное для нас наблюдение о наполнении категории пространства в творчестве писателя «темпоральным содержанием: «Стремление «В Москву!» является у сестер не мечтой, нацеленной в будущее, а проявлением боязни времени, попыткой оказаться в желанном, предпочтительном его моменте с помощью пространства. Пространство в пьесе выступает не в самодовлеющей значимости, а как выражение, воплощение времени. Как никогда ранее зыбкой становится грань между пространством и временем. Постоянно думая о времени, персонажи облекают свои мысли в пространственные образы. В результате пространство оказывается едва ли не в большей степени принадлежностью их сознания, чем объективной «квазиреальностью» сюжета, что в принципе ведет к уравниванию их с автором [Разумова 2001: 395—396]. Правда, исследователем в основном берутся драматические произведения, так как именно в драме символическая насыщенность чеховских пространственных образов значительно большая, чем в эпике, поскольку в драме нет эксплицитно выраженной авторской позиции, а также характерного для эпики описания предмета. Но мысль о соотношении чеховских топосов с определёнными пространственными координатами представляется нам очень перспективной в современном чеховедении и может быть применена к анализу прозы писателя.
К изучению пространственных структур и пространственных образов, значимых для фольклорно-мифологического сознания, обращается В.В. Кондратьева в своей кандидатской диссертации «Мифопоэтика пространства в пьесах А.П. Чехова 1890-х — 1900-х гг.» (2007). Исследователь выявляет и анализирует мифопоэтические основы «конструирования» пространства и делает вывод о том, что пространственные образы в произведениях Чехова имеют традиционную семантику и символический смысл, закрепленные в мифологии и фольклоре. В монографии В.В. Кондратьевой и М.Ч. Ларионовой «Художественное пространство в пьесах А.П. Чехова 1890-х — 1900-х гг.: мифопоэтические модели» предлагается мифопоэтический подход к исследованию художественного пространства в драматургии Чехова, и образы пространства рассматриваются сквозь призму культурной традиции, мифологических образов и представлений, сложившихся в фольклоре и в целом национальной культур: «Под мифопоэтикой пространства мы будем понимать лежащие в основе литературных образов устойчивые архаические пространственные модели, включающие бинарные оппозиции (свое/чужое, верх/низ, юг/север, жизнь/смерть и т. д.), центр и периферию, границы, а также предметы и явления, символическое значение которых связано с древнейшей культурной традицией» [Кондратьева, Ларионова 2012: 34]. В центре исследователей снова находится в основном драматургия писателя.
Крупных исследований, посвящённых анализу творчества Чехова в аспекте времени нет, что связано, на наш взгляд, с тем, что в произведениях писателя историческое, социальное, календарное, другими словами, объективно представленное время, выражено фрагментарно. Основной акцент делается на изображение субъективного (психологического) времени героя. Исследователи творчества Чехова не раз отмечали внимание писателя, испытавшего на себе влияние концепций субъективного психологического времени, к «внутреннему времени» человека, к субъективному восприятию времени, «чувству времени» (термин А. Бергсона). «В конце XIX — начале XX веков, в эпоху, на которую приходится позднее творчество А.П. Чехова, значительно меняется осмысление мира и человека» [Тамарли 2014: 97]. «Темпоральные структуры во многом детерминировали своеобразие художественного мира Дж. Джойса, М. Пруста, Ф. Кафки, Т. Манна, В. Набокова, У. Фолкнера, Ф. Гарсиа Лорки и др. Симптоматично, что открывает этот ряд Чехов, завершивший эпоху классики и положивший начало новому эстетическому мышлению» [Тамарли 2014: 98]. Именно в тот период происходит переосмысление физического времени. В работах «Опыт о непосредственных данных сознания» (1889), «Материя и память» (1896), «Творческая эволюция» (1907) французский философ А. Бергсон рассматривает «внутреннее время» человека как независимое от объективного течения времени.
И.И. Плеханова в двух статьях «Человек времени в прозе А.П. Чехова («Степь» и «Скучная история»)» (2008) и «Вопрос духовной эволюции чеховского героя: психологический детерминизм и резонанс со временем» (2012) выдвигает очень глубокий тезис: «У Чехова происходит антропологизация времени, т. е. очеловечивание его роли в историческом и личном существовании людей. Оно не антропоморфно, т. е. не соразмерно человеку, но и не являет собой отчуждённое божественное сознание. Оно — соприродно человеку и действует как некая стихийная сила, открытая и расположенная к нему: предупреждает тревожными звуками, напоминает о своем ходе колотушкой сторожа, об исполнении срока — звуком лопнувшей струны, о ритмичной гармонии общего существования — шумом прибоя» [Плеханова 2012: 135]. Работы исследователя могут быть очень полезны для дальнейшего осмысления субъективного времени в творчестве писателя.
В статье «Нарратив и время в рассказе А.П. Чехова «У знакомых»» (2013) А.В. Кубасов рассматривает рассказ с точки зрения взаимосвязи нарратива и времени и отмечает такую особенность хронотопа писателя, как монтаж разных временных планов в пределах одного произведения. По мнению чеховеда, в рассказе слова «ещё» и «уже» приобретают характер двух миров и переход героев из одного мира в другой оказывается проблематичен: «Авторский подход ко времени поливалентен и поливариантен. Автору доступно понимание того, что время может по-разному чувствоваться, осознаваться, мыслиться и передаваться. Время может стоять, идти, бежать и мчаться. Оно может быть дискретным или течь непрерывным потоком. Прошедшее может выступать в значении настоящего и даже будущего, а будущее окликать давно прошедшее. Время может двигаться автономно или вместе с человеком. Оно может проходить сквозь человека, разрушая его или не оставляя на нем ни малейшего следа. Однако для чеховских героев такого временного разнообразия нет. Их сознанию довлеют устоявшиеся, частичные представления о времени» [Кубасов 2013: 144].
В кандидатской диссертации Е.В. Маслаковой «Лексико-грамматические средства художественной концептуализации времени в художественном творчестве А.П. Чехова (на материале прозы 1895—1904 гг.)» (2010) впервые на основании анализа лексических грамматических темпоральных показателей выявляется специфика концептуализации времени в творчестве писателя 1895—1904 гг. и делается вывод о том, что «лексико-грамматическая концептуализация времени в прозаических произведениях А.П. Чехова 1895—1904 гг. обусловливает специфику темпоральной модели бытия, основанную на представлении повседневного, рутинного существования человека» [Маслакова 2010: 6—7].
Проблеме художественного пространства и времени в произведениях Чехова была посвящена специальная конференция «Чеховские чтения в Ялте» в 2010 г., а материалы конференции опубликованы в сборнике научных трудов1.
Таким образом, в качестве материала для исследования пространства и времени в творчестве Чехова в основном привлекаются драматургические произведения, проза реже оказывается в центре внимания чеховедов. Категория пространства рассматривается как ведущая, а категория времени как вспомогательная. В чеховедении присутствуют отдельные замечания на тему субъективного времени героя, особая роль времени в характеристике сознания героев произведений специально не исследовалась. Между тем время играет огромную роль в характеристике сознания героя и организации эмоционально-смысловых структур произведений. Более того, недостаточно раскрытой остаётся и природа топосов в произведениях писателя. На наш взгляд, анализ ключевых топосов, их семантики, структуры и функционирования в прозе Чехова будет способствовать более глубокому проникновению в суть произведений, а также позволит вписать литературные тексты в широкий культурный контекст.
Примечания
1. Чеховские чтения в Ялте: вып. 15. Мир Чехова: пространство и время. Сб. науч. тр. — Симферополь: ДОЛЯ, 2010. — 360 с.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |