Обращение молодого писателя к художественному освоению феномена памяти во многом было обусловлено предшествующей литературной традицией в изображении внутреннего мира героя и организации повествовательной структуры произведения, и в первую очередь художественными открытиями Л.Н. Толстого.
На протяжении 19 века, начиная с романов А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, внимание русской литературы было преимущественно направлено на изучение внутреннего мира человека. Основная романная проблематика была связана с осмыслением духовного развития человека и эволюции его характера. В романах Пушкина, Лермонтова, Гончарова, Тургенева, Достоевского, Толстого перед читателем раскрывалась история души или история характера героя. Характерными чертами романного героя являлись стремление к самопознанию, к осмыслению действительности и своего места в ней, к осмыслению собственной жизни особенно в моменты особого душевного напряжения и в драматических (конфликтных) ситуациях. В центре внимания оказывались различные аспекты внутреннего мира героя, в том числе и такие «душевные движения и мыслительные процессы, которые не находили внешнего выражения»1. Литература вырабатывала новые композиционно-повествовательные формы, способные запечатлеть скрытые явления внутреннего мира. Таким образом, в распоряжении Чехова к началу его писательской деятельности был целый арсенал способов и приемов психологического анализа — от пушкинской простоты и соразмерности пропорций в изображении внутреннего и внешнего до форм усложненного психологического письма Достоевского и психологизма Толстого, распространившего психологический анализ на динамику человеческого сознания и максимально полно выяснявшего и объяснявшего характеры своих героев. Творчество Л.Н. Толстого, в произведениях которого исследование внутренней жизни человека достигло и предельной степени глубины и подробности, и высочайшего художественного мастерства, стало итогом и вершиной развития психологического романа в России, «высшей точкой аналитического, объясняющего психологизма XIX века»2.
Художественное освоение феномена памяти в творчестве Л.Н. Толстого было связано с разработкой особого принципа художественного изображения внутренней жизни человека — «диалектики души»3. При этом в отличие, скажем, от психологизма Ф.М. Достоевского, одной из наиболее важных художественных задач и одним из художественных открытий Л.Н. Толстого явилось постижение и изображение «механизмов вполне трезвого, дневного сознания с его разными уровнями, существующими синхронно, совмещающими логически несовместимое содержание»4. Пристальное внимание писателя к «тайной связи мыслей», к странствиям мысли и чувства «по цепи воспоминаний», замеченное, как известно, ещё Н.Г. Чернышевским, позволяет, по мнению современных исследователей, определить воспоминание как одно из движущих начал «диалектики души»5. Воспоминание, посредством которого связываются прошлое и настоящее, является, с одной стороны, одним из способов обнаружения «текучести» чувств и свойств человека, с другой — способом обнаружения единства человеческой личности и непрерывного развития души.
Поскольку вопрос о воспоминании как значимом элементе художественной системы произведений Л.Н. Толстого не является специальным предметом нашего исследования и подробно изучен толстоведами, мы ограничимся кратким обзором способов изображения и основных поэтических функций воспоминаний в произведениях писателя.
Уже в произведениях 1852—1858 гг.6 воспоминание (в художественной реальности — воспоминания героев) является предметом художественного исследования писателя. Предметом художественного изображения становятся закономерности и механизмы воспоминания, в частности ассоциативные механизмы7, а также непосредственно связанные с функционированием памяти процессы сна8 и воображения9. Воспоминания оказывается одним из способов проникновения во внутренний мир героя, средством психологического анализа, позволяющего обнаруживать изменчивость чувств и переживаний героев и фиксировать то или иное душевное движение или движение мысли. Более того, уже в трилогии повествование о событиях дано с точки зрения оценивающего сознания. Время событий, о которых рассказывается в повестях, подчеркнуто отделено от времени рассказывания («вспоминая теперь свои впечатления, я нахожу, что только одна эта минута самозабвения была настоящим горем» (1, 85)). Воспоминание становится способом осмысления действительности и оказывается тождественным пониманию10.
Таким образом, в трилогии наметились, а позже в «Войне и мире» в полной мере определились основные формы изображения, структурные разновидности воспоминаний героев и их поэтические функции.
Способы изображения воспоминаний героев, их структурные разновидности в произведениях Толстого подробно описаны и исследованы в работе И.В. Страхова11. В целом можно выделить два основных способа изображения. Воспоминания могут быть представлены либо в форме внутренней речи героев12, либо через перечисление образов памяти, отдельных эпизодов или развернутых картин прошлого, возникающих в сознании героев. При втором способе изображения, указывает исследователь, «образы в значительной степени заменяют словесное рассуждение — движение мысли и чувства опирается на смену или преобразование наглядных представлений»13. В зрелых произведениях писателя эти способы изображения часто совмещаются, дополняя друг друга14. Структурные разновидности воспоминаний варьируются в зависимости от того, во-первых, какими внешними или внутренними причинами они вызваны, т. е. чем психологически обусловлено и сюжетно мотивировано их возникновение, а во-вторых, широтой охвата жизненных событий, составляющих содержательную сторону воспоминаний. Это могут быть воспоминания отдельных «эмоционально впечатляющих эпизодов прошлого»15, объясняющих изменение эмоционального состояния героя в настоящий момент. Это может быть последовательная смена образов и картин прошлого, своеобразный «обзор жизни», когда «перед умственным взором вспоминающего как бы проходит вся его индивидуальная история»16. Благодаря чему, отмечает исследователь, «внутренняя жизнь и поступки персонажа обрисовываются генетически и обосновываются в своей определенности предшествующей его историей»17. Возникновение воспоминаний-обзоров в виде «синтетических картин», представляющих собой соединение отдельных образов, эпизодов, «образов-событий», характерно для воспоминаний, возникающих в наиболее важных поворотных моментах жизни героев18. Отличительной особенностью образных воспоминаний (будь то отдельный эпизод или синтетическая картина прошлого) является их яркость, чувственная живость, обилие подробностей, отчетливость эмоциональной тональности. Такой способ изображения Толстой применяет и при раскрытии душевного состояния героев в моменты особого напряжения, крайне возбужденного эмоционального, аффективного состояния, при изображении различных пограничных состояний19. При этом образы, возникающие в сознании героя, обретают часто спутанный, хаотичный характер, отличаются многочисленностью, чувственной живостью (вплоть до смешения с реальными ощущениями), динамизмом, благодаря чему, «в краткий момент в сознании героя появляется масса различных образов прошлого, целый мир воспоминаний, охватывающий большие и малые события прошедшего, близкое и далекое, существенное и случайное»20. Всё это позволяет писателю воссоздавать самые разные картины внутренней жизни своих героев, давать их глубокий и подробный анализ. В целом, как отмечает И.В. Страхов, воспоминания героев в произведениях Толстого можно рассматривать как реализацию подсознательного (сновидение как форма воспоминания); как деятельность воображения (воспоминания — мечты); как психологическую историю души; как морально-ориентированную рефлексию; как форму подведения героями итогов жизни.
Кроме того, исследователи творчества Л.Н. Толстого отмечают, что в зрелых произведениях писателя обнаруживается устойчивая связь между процессом воспоминания и нравственным прозрением героя21. Прошлое и настоящее героя вступают в конфликтное противоречие, и та напряженная духовная работа, которая возникает при их столкновении, становится причиной нравственного пробуждения героев Толстого. «Тогда» и «теперь», пишет Л.Н. Кузина, «встают на минуту рядом, поражая воображение тем, как они далеки друг от друга. Многое представляется в истинном свете перед «духовным взором» таких воспоминаний», и именно они способны стать «основой и разума, и всей духовной жизни»22. Такие воспоминания, которые часто оказываются минутами высшего душевного напряжения героя, становятся смысловыми центрами произведения. Это характерно для таких повестей как «Смерть Ивана Ильича», «Записки сумасшедшего», «Крейцерова соната», «Хозяин и работник», для романов «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение». Как отмечает И.Ю. Матвеева, воспоминание героя «становится одним из основных механизмов сознания, через которое воскресение становится возможным»23. Таким образом, воспоминание в художественном мире Толстого становится значимым элементом сюжета о прозрении, а, следовательно, одним из сюжетообразующих мотивов зрелых произведений писателя.
Наконец, исследователи связывают активное использование воспоминаний с формированием особых свойств поэтики художественного времени, отличающих все поздние произведения Л.Н. Толстого. Художественное время в произведениях писателя 1880—1890 гг. значительно «уплотняется», что достигается введением в структуру произведения воспоминаний героев (целые пласты жизни героя входят в структуру повествования через воспоминания). «Глубоко вторгаясь в механизм памяти, — пишет Л.Н. Кузина, — Толстой затрагивает и всё течение художественного романического времени. Благодаря катализирующей роли воспоминаний была использована им возможность в короткий промежуток времени вместить всё прошлое героев, мгновенно и свободно перенестись от настоящего к прошлому, отдаваясь логике припоминания...»24.
Таким образом, феномен памяти, и в первую очередь воспоминание, в произведениях Л.Н. Толстого является и предметом художественного исследования, и устойчивым способом изображения внутреннего мира персонажа, и значимым элементом сюжетно-композиционной структуры, и идейно-тематической доминантой многих произведений писателя.
Чехов в полной мере использовал художественный потенциал феномена памяти, раскрытый Толстым и всей предшествующей литературной традицией. Тем ярче на фоне типологической общности форм психологического изображения, а также способов временной организации повествования, основанных на введении в структуру произведения феноменов памяти у А.П. Чехова, И.С. Тургенева, И.А. Гончарова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, проявляется чеховское своеобразие.
Определяя это своеобразие, необходимо учитывать и тот научный контекст, в рамках которого происходило становление Чехова-писателя. Поэтому определение предпосылок обращения Чехова к художественному освоению феномена памяти, очевидно, следует продолжить, выделив современные писателю научные тенденции в изучении этого феномена в психологии и медицине, поскольку с этими вопросами Чехов, несомненно, был знаком в силу своих профессиональных и научных интересов.
Примечания
1. Есин А.Б. Художественный психологизм как свойство литературного стиля: Дис. ... к. филол. н. — М., 1980. — С. 25.
2. Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. — М., 1999. — С. 243.
3. Громов П.П. О стиле Льва Толстого. Становление «диалектики души». — Л., 1971. — С. 149; Страхов И.В. Психологический анализ в литературном творчестве. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1976; Кузина Л.Н. Художественное завещание Льва Толстого. Поэтика Л.Н. Толстого конца XIX — начала XX в. — М.: «Наследие», 1993. — С. 28—75; Матвеева И.Ю. Воспоминание в художественной системе романа Л.Н. Толстого «Воскресение»: Дисс. ... к. филол. н. — СПб., 2002. — С. 14—15.
4. Гинзбург Л.Я. Указ. соч. — С. 288.
5. Кузина Л.Н. Указ. соч. — С. 67.
6. Тексты произведений Л.Н. Толстого приводится по академическому Полному собранию сочинений в 90 томах (юбилейное издание, М.—Л., ГИХЛ, 1928—1958) с указанием в скобках тома и страницы.
7. В трилогии активно используются писателем различные типы ассоциаций: «Maman играла второй концерт Фильда — своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и прозрачные воспоминания. Она заиграла патетическую сонату Бетховена, и я вспоминал что-то грустное, тяжелое и мрачное» (1, 31); «Запах этот так поразил меня, что, не только когда я слышу его, но когда лишь вспоминаю о нем, воображение мгновенно переносит меня в эту мрачную, душную комнату и воспроизводит все мельчайшие подробности ужасной минуты» (1, 83); «...тропинка почему-то мне чрезвычайно живо напомнила деревню и, вследствие воспоминания о деревне, по какой-то странной связи мыслей, чрезвычайно живо напомнила мне Сонечку и то, что я влюблен в неё» (2, 141).
8. В рассказе «Метель» дано последовательное описание трех сновидений, содержанием которых являются воспоминания героя. Их изобразительное значение заключается в том, что динамика психологического состояния героя показана через постепенное замещение целостных картин воспоминаний отдельными образами, всё более приобретающими фантастический, навязчиво повторяющийся характер.
9. Невольно домысливает воспоминания восприимчивый и мечтательный Володя Козельцев: «...впечатления дня невольно возникали в воображении <...> то ему грезились раненые и кровь, то бомбы и осколки, которые влетают в комнату (курсив мой. — А.Ж.), то хорошенькая сестра милосердия, делающая ему, умирающему, перевязку и плачущая над ним, то мать его, провожающая его в уездном городе и горячо, со слезами, молящаяся перед чудотворной иконой...» (4, 89). Подобное перетекание воспоминаний в мечты и фантазии раскрывает сложность и многоуровневость психического состояния Нехлюдова в рассказе «Утро помещика» (4, 164—166; 166—167; 168—171). В дальнейшем этот прием будет использован Толстым в «Казаках», «Анне Карениной», «Хаджи-Мурате» и других произведениях.
10. И.Ю. Матвеева подчеркивает, что «роль воспоминания как процесса понимания», отмеченная Я. Билинкисом при характеристике повествования в «Детстве. Отрочестве. Юности», «окончательно определится и станет текстопорождающей в творчестве Толстого 1880—1890-х гг.». См. указ. соч. — С. 22—23.
11. Страхов И.В. Психология литературного творчества. — М.—Воронеж: Издательство «Институт практической психологии», 1998.
12. При этом воспоминания могут выступать психологической основой монолога (в этом случае можно говорить о внутренних монологах-воспоминаниях), могут являться компонентами внутренних монологов-размышлений, монологов-мечтаний. Подробнее см. об этом: Страхов И.В. Указ. соч. — С. 23—143.
13. Страхов И.В. Указ. Соч. — С. 99.
14. Таково описание воспоминаний Пьера после дуэли с Долоховым: «Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать <...> То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо-насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег <...> А сколько раз я гордился ею, думал он, гордился её величавой красотой, её светским тактом <...> Я тогда думал, что не понимаю её. Как часто, вдумываясь в её характер, я говорил себе, что я виноват, что я не понимаю её...» (10, 27—28).
15. «Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизительной сцены, поскакал дальше...» (9, 203); «Ей было теперь тяжелее, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти её о нем присоединились неприятные воспоминания о свидании с княжной Марьей и старым князем <...> Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье, и о последнем спектакле, и о Курагине <...> и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для неё и страшное чувство» (10, 334—335).
16. Страхов И.В. Указ. соч. — С. 112.
17. Характерны в этом отношении воспоминания героев, возникающие в дороге, когда «сознание персонажа, освобождаясь от загромождающей его суеты привычной жизни, невольно обращается к близкому и далекому прошлому». Таковы воспоминания Оленина (6, 9—10), Долли (19, 180) и других толстовских героев.
18. Таковы воспоминания, охватившие князя Андрея при мысли о смертельной опасности перед Аустерлицким сражением (9, 323); его воспоминания и размышления перед началом Бородинского сражения (11, 201—202); воспоминания, нахлынувшие на него при возвращении из Отрадного (10, 157).
19. Подобным образом описывается болезненное состояние Альберта: «В голове его бродили странные, несвязные мысли. То он вспоминал последний разговор с Захаром, то почему-то море и первый свой приезд на пароходе в Россию, то счастливую ночь, проведенную с другом в лавочке <...> Но несмотря на несвязность, все эти воспоминания с такой яркостью представлялись его воображению, что, закрыв глаза, он не знал, что было больше действительность: то, что он делал, или то, что он думал?» (5, 48); состояние Николая Ростова, переживающего острую душеную и физическую боль: «Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и её большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телятина, и всю свою историю с Телятиным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же...» (9, 243); душевная работа Николая Ростова, переполненного впечатлениями от посещения госпиталя и встречи двух императоров «Ростов долго стоял у угла <...> В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомненья. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своею покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой <...> То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный...» (10, 149). Таковы картины, возникающие в сознании Праскухина (4, 47) и Анны Карениной (19, 348—349).
20. Страхов И.В. Указ. соч. — С. 103.
21. Подробно этот вопрос рассмотрен в работе О.В. Сливицкой «Война и мир» Л.Н. Толстого: Проблемы человеческого общения. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1988. — С. 59—92; в указанных работах Л.Н. Кузиной и И.Ю. Матвеевой.
22. Кузина Л.Н. Указ. соч. — С. 71.
23. Матвеева И.Ю. Указ. Соч. — С. 30.
24. Кузина Л.Н. Указ. соч. — С. 67.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |