Анализ специфики внутренней диалогичности в художественной прозе А.П. Чехова показал, что данный тип категории диалогичности функционирует в произведениях всех трех периодов творчества писателя.
Обращение к материалу позволило зафиксировать в структуре чеховского нарратива два приема переключения авторского повествования в план персонажа — НПР и прямую речь в виде внутреннего монолога.
Полученные данные свидетельствуют о значительном преобладании НПР над прямой речью в виде внутреннего монолога на протяжении всех трех периодов творчества писателя (рис. 4). Количественное соотношение между двумя формами включения чужой речи от периода к периоду изменяется, но в незначительных пределах: начиная со второго периода наблюдается расширение объема НПР и сокращение числа употреблений прямой речи, представленной как внутренний монолог, для передачи слов, мыслей и чувств персонажей.
Доминирование НПР над прямой речью при создании внутренней диалогичности обусловлено, по нашему мнению, тем, что в чеховском повествовании «рождается эффект слияния голосов повествователя и героя» [Кубасов 1990, с. 29]. Поскольку в НПР происходит смещение речевых планов повествователя и персонажа, то границы между ними зачастую размыты. «Слово» героя взаимодействует с авторским «словом» и вычленяется из нарративной структуры благодаря грамматическим и лексическим сигналам, которые «рассеяны» в авторском контексте.
Напротив, внутренний монолог, содержащий прямую речь персонажа, характеризуется синтаксической замкнутостью и строго закрепленным графическим оформлением, то границы между речью повествователя и речью героя в таком случае отчетливы (отмечены кавычками). С формальной точки зрения прямая речь в виде внутреннего монолога в большей степени, нежели НПР, контрастирует с авторским повествованием и поэтому представляет собой «явный», «наглядный» прием.
Приоритет в использовании форм НПР при включении «голоса» героя в повествование отмечается уже в произведениях первого периода. По нашему мнению, это объясняется тем, что свойственная ранним рассказам писателя субъективная манера, несмотря на ярко выраженную оценочность, исходящую от «активного» персонифицированного повествователя, чей голос постоянно включается в текст [Чудаков 1971], тем не менее характеризуется определенной степенью насыщенности нарративной структуры голосами персонажей [Кройчик 1986; Петракова 2010 и др.].
Проведенное исследование показало, что начиная со второго периода для передачи слова и точки зрения героя НПР задействуется еще более интенсивно. Выявленная закономерность соотносится с наблюдениями литературоведов, которые отмечают, что к концу первого периода в чеховской прозе «голос героя из прямой речи проникает в речь повествователя и широким потоком вливается в нее» [Чудаков 1971, с. 51], в результате чего рождается повествование, в котором «сплавлены эти два вида речи, два разных голоса» [там же]. В связи с этим сложившейся ко второму периоду новый тип повествования А.П. Чудаков называет объективным и определяет как предельно «безавторскую манеру», в которой «устранена субъективность рассказчика и господствует точка зрения и слово героя» [там же].
Анализ имеющегося в нашем распоряжении материала позволяет утверждать, что специфика НПР в чеховском повествовании заключается в значительном преобладании грамматических средств над лексическими во всех трех периодах творчества писателя (рис. 5). При этом имеет место расширение объема грамматических средств НПР и одновременное сокращение лексических.
Зафиксированное предпочтение в выборе средств, маркирующих НПР в чеховской прозе, связано, по нашему мнению, со стремлением ослабить противопоставление слова героя слову автора в повествовательной структуре текста, поскольку, согласно наблюдениям исследователей, в прозе А.П. Чехова субъектно-речевые планы автора и персонажей, как правило, не контрастируют, и вследствие их стилистической однородности НПР гораздо чаще ощущается именно благодаря грамматическим признакам [см.: Чудаков 1971; Прохватилова 1991].
Что касается состава грамматических и лексических сигналов НПР, то он стабилен для всех трех периодов творчества А.П. Чехова (рис. 6 и 7 соответственно).
Несмотря на то, что репертуар используемых маркеров НПР остается неизмененным во всех трех периодах творчества А.П. Чехова, степень насыщенности ими текста по каждому периоду отличается.
Так, минимальная концентрация средств переключения авторского повествования в план персонажа с помощью НПР наблюдается в текстах первого периода — в среднем 20 употреблений на 21 тыс. знаков (что соответствует среднему объему одного рассказа), что связано, на наш взгляд, с характерной для ранней прозы А.П. Чехова субъективной манерой изложения, обусловливающей превалирование точки зрения автора-рассказчика, чьи эмоции и оценки формируют субъективный пласт повествования и чей «голос» «заглушает» голоса персонажей [см.: Чудаков 1971].
Наибольшая концентрация средств НПР (в среднем 58 употреблений на 21 тыс. знаков) отмечается в прозаических произведениях второго периода, созданных в объективной манере, которая базируется на принципе доминирования точки зрения и слова героя на фоне нейтральной позиции повествователя [см. Чудаков 1971; Кожевникова 2011].
Чеховская проза третьего периода по насыщенности средствами НПР занимает промежуточное положение (38 употреблений на 21 тыс. знаков), что определяется особенностями объективного повествования в рассказах 1895—1904 гг.: с одной стороны, восприятие героя продолжает оставаться тем «фильтром», через который пропускается изображаемое, с другой — точка зрения персонажа, как отмечают исследователи, теперь теснится позицией автора, который периодически выступает со своими оценками и вторгается в повествовательные отрезки, данные в «геройном» аспекте [см.: Чудаков 1971].
Согласно нашим наблюдениям, начиная со второго периода наблюдается тенденция к расширению внутренней диалогичности. На наш взгляд, это связано с эволюцией повествовательной системы А.П. Чехова, выразившейся в переходе от субъективной к объективной манере изложения.
Как известно, начиная со второго периода в чеховской прозе превалирует объективный принцип повествования, который, по определению А.П. Чудакова, базируется на господстве точки зрения и слова героя на фоне нейтральной позиции повествователя [Чудаков 1971].
В литературоведческих работах, посвященных творчеству писателя, отмечается, что изображение действительности через восприятие персонажа становится одной из характерных черт чеховской поэтики [Бялый 1981; Бердников 1981; Еремина 1983; Катаев 1979; Кожевникова 1963, 2011; Кройчик 1986, 2007; Кубасов 1990; Полоцкая 1979; Тюпа 1989; Чудаков 1971, 1986 и др.].
Г.П. Бердников определяет чеховский стиль как «подчеркнутую невозмутимость, строго объективное, будто протокольное описание и обстановки действия, и развивающихся событий» [Бердников 1981, с. 139].
Л.Е. Кройчик также называет максимальный объективизм «квинтэссенцией чеховского стиля» и подчеркивает его значимость в организации повествования [Кройчик 2007, с. 77]. Глядя на мир глазами своих персонажей, А.П. Чехов предлагает читателю самому судить об их состоятельности, определять справедливость их размышлений и т. д. Такая персонификация повествования «расширяет пределы описания происходящего» [там же, с. 103].
При этом, согласно наблюдению Э.А. Полоцкой, для некоторых рассказов А.П. Чехова 1890-х годов характерно «сочетание восприятий нескольких героев», повествование в них «в принципе одинаково внимательно к точке зрения каждого героя» [Полоцкая 1979, с. 223].
Выявленное нами расширение объема внутренней диалогичности приводит к тому, что повествование насыщается «голосами» персонажей, происходит максимальная диалогизация повествовательной структуры прозаического текста и, как следствие, усиливается его драматургичность.
Рис. 4. Соотношение средств внутренней диалогичности в прозе А.П. Чехова (в % от общего количества единиц в рамках каждого триода творчества)
Рис. 5. Соотношение средств НПР в прозе А.П. Чехова (в % от общего количества единиц в рамках каждого триода творчества)
Рис. 6. Употребление грамматических средств НПР в прозе А.П. Чехова (в % от общего количества единиц в рамках каждого триода творчества)
Рис. 7. Употребление лексических средств НПР в прозе А.П. Чехова (в % от общего количества единиц в рамках каждого триода творчества)
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |