«Куда это Ионыч едет?»
(«Ионыч», гл. V)
В четвёртой главе автор судит общество города С. устами Старцева, а в пятой главе он произносит приговор самому Старцеву. Только в этой главе в полной мере чувствуется его неприязнь к своему герою, и обида за него переходит в горечь и боль за человека вообще, которого Старцев погубил в самом себе.
Чехов не любил нытиков, эгоистов, бездельников — этих «хмурых и скучных» людей, погибающих в «сумерках» жизни. Он не любил холодных и равнодушных, не умеющих ценить жизнь, труд, любовь, счастье, не желающих найти своё место и дело в настоящем, ради создания прекрасного будущего, людей, смотрящих не вперёд, а назад. Он никогда не оправдывал их и не позволял ссылаться на обстоятельства. Вспомним «Иванова». «Я лелеял дерзкую мечту суммировать всё то, что доселе писалось о ноющих и тоскующих людях, и своим «Ивановым» положить предел этим писаниям», — пишет он Суворину ещё в 1889 г. по поводу драмы «Иванов».
Ведь показал же он нам Астрова, тоже земского доктора, который среди потёмок осенней ночи ищет свой огонёк, который насаждает леса для будущих поколений, который любит творческий труд и радуется при мысли, что и он положил свой камень в прекрасное здание прекрасного будущего. И Чехов любит Астрова и сочувствует ему, но он не любит Старцева и ни в чём не оправдывает его. Природа и жизнь дали Старцеву много: ум, образование, интересное дело, любовь. Куда же он растратил эти драгоценные дары? Ума и образования хватило на то, чтобы понять и возненавидеть обывательщину. Но что же противопоставил он её «злой и тупой философии», кроме своего презрения?
«Обыватели не делали решительно ничего и не интересовались ничем». Но чем же отличался от них Старцев? Он делал несколько вялых и робких попыток заговорить с ними о политике, о труде, но в ответ на их нелепые возражения смог только «махнуть рукой и отойти... и всё, что они говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо».
Но чем же он отвечал, на эти разговоры, кроме молчания? Он «волновался», «раздражался» «на жизнь и на людей», но ежедневно встречался с ними не только на практике, по необходимости, но и в их же домах, на семейных праздниках, а в клубе за «зелёным столом» с наслаждением играл с ними в винт. Среди этих же людей суетился он в поисках наживы, не замечая, оскорбляя и пугая их: «он без церемоний идёт в этот дом и, проходя через все комнаты, не обращая внимания на неодетых женщин и детей, которые глядят на него с изумлением и страхом, тычет во все двери палкой», «принимая больных, он обыкновенно сердится, нетерпеливо стучит палкой о пол», «...и старшины клуба, и повар, и лакей ...стараются изо всех сил угодить ему, а то, чего доброго, рассердится вдруг и станет стучать палкой о пол».
Палка теперь заменила ему слова в обращении с людьми. «Извольте отвечать только на вопросы! Не разговаривать!» — кричит он на пациентов. Интерес к делу уступил место интересу к деньгам: «У него много хлопот, но всё же он не бросает земского места: жадность одолела, хочется поспеть и здесь, и там».
За всё время, пока он живёт в Дялиже, любовь к Котику была его единственной радостью и, вероятно, последней. Но и она не смогла оставить в его душе светлого, отрадного следа, он не мог уберечь в памяти неприкосновенным даже этого «единственного» и неповторимого в жизни чувства — он опошлил и его: «это вы про каких Туркиных? Это про тех, что дочка играет на фортепианах?»
Какой же приговор выносит автор своему герою! И как он делает это?
Пятая глава, как и предыдущая, начинается с указания срока: «Прошло ещё несколько лет», и дальше автор подводит итог жизни Старцева. Казалось бы, рано ещё делать это, Старцев не старик, впереди у него может быть много лет. Но чего нового можно ждать от Старцева? Посмотрим на него.
«Старцев ещё больше пополнел, ожирел, тяжело дышит... и вытирает пот со лба... ходит, откинув назад голову... вероятно, оттого, что горло заплыло жиром, голос у него изменился, стал тонким, резким. Характер у него тоже изменился: стал тяжёлым, раздражительным».
Таков теперь его портрет.
Он одинок. «Живётся ему скучно, ничто его не интересует». «По вечерам он играет в клубе в винт и потом сидит один за большим столом и ужинает». «И возвращается домой поздно ночью».
Таков уклад его жизни.
«У него много хлопот, но всё же он не бросает земского места: жадность одолела, хочется поспеть и здесь, и там».
Такова его деятельность.
«У него в городе громадная практика, некогда вздохнуть, и уже есть имение и два дома в городе, и он облюбовывает себе ещё третий, повыгоднее».
Такова цель его жизни.
Старцев приобрёл для себя богатство, но потерял в себе человека, а вместе с этим утратил и своё имя: «В Дялиже и в городе его зовут просто «Ионычем».
Какая бездна падения человека!
Как же автор разрешает это противоречие?
С каждой главой становится всё яснее и яснее, что жизнь героя должна будет завершиться неизбежным роковым финалом. Чем выше поднимался он вверх — к обогащению кармана, тем ниже опускался вниз к обнищанию духа, до тех пор, пока эти пути не сошлись и не замкнулись в тот же проклятый круг, по которому двигалась, всегда оставаясь на месте, и жизнь Туркиных, и жизнь губернского города С.
Это стремление без цели автор изображает в потрясающей картине — символе, где и Старцев, и Пантелеймон, и тройка лошадей сливаются в одно целое, словно скульптурная группа, под названием: «Куда это Ионыч едет?»
«Когда он, пухлый, красный, едет на тройке с бубенчиками, и Пантелеймон, тоже пухлый и красный, с мясистым затылком сидит на козлах, протянув вперёд прямые, точно деревянные руки, и кричит встречным «пррава держи!», то картина бывает внушительная, и кажется, что едет не человек, а языческий бог».
«Вот и всё, что можно сказать про него», — заканчивает автор грустную повесть жизни земского врача Дмитрия Ионыча Старцева, навсегда прощаясь со своим героем, но ничего не прощая ему.
Казалось бы, всё, но эпилог есть эпилог, и Чехов не оставляет без внимания и спутников доктора — Туркиных. Он снова проводит читателя по кругу их жизни, заканчивая новеллу приевшейся остротой Ивана Петровича. Провожая семью, он «машет платком» и кричит со слезами: «Прощайте, пожалуйста!»
И как хочется переадресовать этот прощальный привет ко всем Туркиным, навсегда забыть их пустую и нудную жизнь и всей грудью вдохнуть освежающий воздух наших кипучих и радостных дней.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |