Перед зрителем старый дом, стены которого хранят воспоминание о давно прошедших днях. Окна выходят в сад. «Комната, которая до сих пор называется детскою. [Так прочны эти воспоминания.] Одна из дверей ведёт в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдёт солнце. Уже май, цветут вишнёвые деревья, но в саду холодно, утренник. Окна в комнате закрыты».
Так тщательно описана декорация. Она, как и всё в пьесе, введена автором в действие; это — комната и сад, о которых и с которыми будут разговаривать, чувствовать их, любить, радоваться на них, связывать с своей жизнью и оплакивать их.
При открытии занавеса сцена пуста, но сейчас же входят горничная со свечой и новый хозяин жизни, будущий владелец «Вишнёвого сада», с книгой в руках. Он открывает действие пьесы. «Который час?» — обращается он к Дуняше. «На сколько же это опоздал поезд? Часа на два по крайней мере». Он один во всей пьесе ведёт счёт времени, один смотрит на часы (если не считать Дуняшу, — у неё тоже часы, но... для украшения), для него одного время — деньги, и он один дорожит им. Он взволнован приездом Любови Андреевны. Пять лет не видались, «какая она теперь стала?» — говорит он, но его гораздо более занимает другой вопрос: «узнает ли она меня?» За эти пять лет она могла измениться только по наружности — пополнеть или похудеть, постареть или похорошеть, но он — он изменился по своему положению, и это волнует и радует его. Он теперь большой человек; как отнесётся к нему она, его бывшая барыня?.. Вот что волнует его теперь, и он вспоминает своё недавнее прошлое, застенчиво и самодовольно любуется собой, упрекает себя в серости, но в то же время чувствует своё превосходство перед Дуняшей и Епиходовым и говорит с ними повелительно («Квасу мне принесёшь») и небрежно («Отстань. Надоел».) И ему приходит на память, как «вот в этой самой комнате, в детской (и Лопахину памятна эта комната!), уговаривала его, побитого, Любовь Андреевна, и теперь, в этой же комнате она снова встретится с ним, но не с маленьким «мужичком», как она называла его тогда, а с крупным дельцом — Ермолаем Алексеевичем Лопахиным.
Как не волноваться?! И Лопахин словно готовится к экзамену, проверяя себя со всех сторон.
«Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, «жёлтых башмаках», — внешне всё в порядке, но этого ещё мало, чтобы уравняться с Раневской. «Со свиным рылом в калашный ряд...» — иронизирует он над собой и дальше с искренней горечью признаётся в своей несостоятельности в деле освоения истинной культуры, т. е. того, чего за деньги не купишь. Умный и трезвый Лопахин очень хорошо понимает это: «Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик — мужиком... Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул». (Пауза.)
Поэтому Лопахин никогда не смешон. Он знает своё место и в жизни, и в обществе и нигде не роняет своего достоинства.
А перед ним кривое зеркало — Дуняша, «нежная», как барышня, и с причёской, как у барышни, у неё и «руки трясутся», и в обморок упасть готова, и говорит не просто («Он меня любит безумно», «говорит чувствительно»), и истерики разыгрывает хорошо: «Едут! Что ж это со мной... похолодела вся». (В волнении.) «Я сейчас упаду... Ах, упаду!» — всё, как полагается. И это противно Лопахину. «Надо себя помнить», — наставляет он Дуняшу. И второе зеркало — «образованный» Епиходов, овладевший, по его собственному убеждению, красноречием, которым он и щеголяет.
«Сейчас утренник, мороз в три градуса, а вишня вся в цвету. Не могу одобрить нашего климата. (Вздыхает.) Не могу. Наш климат не может способствовать в самый раз». Вот образец его нелепого красноречия, но в этих словах уже прозвучал лейтмотив пьесы — цветущий сад. Правда, тут же речь переходит на другую тему: чем смазать сапоги и как избавиться от «несчастий». И как всё это жизненно и просто! «А у меня всегда так — серьёзное чередуется с пошлым», — заявляет Чехов.
Нелепое поведение Епиходова, притворство Дуняши и искреннее волнение Лопахина сливаются воедино, смешат и заражают зрителя, и он с таким же нетерпением, как и люди на сцене, ждёт приезда Раневской и прислушивается к стуку колёс.
Наконец, «слышно, как к дому подъезжают два экипажа [как точен Чехов!]. Пауза. Сцена пуста, действие идёт за сценой, около подъезда и в соседних комнатах».
А зритель всё ждёт, напряжение растёт, наконец, кто-то идёт. Но это не Раневская, это «через сцену, опираясь на палочку, торопливо проходит Фирс, ездивший встречать Любовь Андреевну; он в «старинной ливрее и в высокой шляпе», это почтенный слуга, хранитель старых традиций барского быта, остаток былого величия владельцев «Вишнёвого сада». Ему Чехов отводит особое место, показывая его одного на сцене. Он при исполнении своих обязанностей. Он стар и слаб, но, одевшись по этикету, ездил встречать свою барыню и теперь полон забот.
Эту роль с неподражаемым мастерством и теплотой исполнял любимый артист и близкий друг Чехова — Артём.
Шум усиливается, приближается, слышен уже голос: «Вот пройдёмте здесь...», и, наконец, появляются на сцене: Любовь Андреевна, Аня и Шарлотта Ивановна, Варя, Гаев, Симеонов-Пищик, Лопахин, Дуняша — «все идут через комнату».
Аня. Ты, мама, помнишь, какая это комната?
Любовь Андреевна (радостно, сквозь слёзы). Детская!
Любовь Андреевна по пути целует брата, Варю, опять брата, Дуняшу, она готова расцеловать и комнату и приветствует её: «Детская, милая моя, прекрасная комната...
Я тут спала, когда была маленькой...» (Плачет.) Она растрогана и уносится мыслями в милое, невозвратное прошлое. Все уходят, кроме Ани и Дуняши.
Так соблюдён ещё один принцип Чехова: «Нужно, чтобы с каждым явлением число лиц росло по прогрессии».
А это явление — своеобразный парад, смотр всех персонажей, каждый из которых успел на ходу обозначить свой характерный штрих: хозяйская забота Вари, собачка Шарлотты, наивное удивление Пищика, брюзжание Гаева, нежность Ани.
Аня, как и мать, прежде всего радуется, что она, наконец, дома, она «глядит в свою дверь» и говорит нежно: «Моя комната, мои окна, как будто я не уезжала. Я дома! Завтра утром встану, побегу в сад...»
Дом и сад — вот тот мирок, в котором живёт Аня. Она любит свой дом и свой сад, и это наполняет её счастьем. От Дуняши она с радостью узнаёт о приезде Пети. (Так обозначено начало молодёжной линии в пьесе.)
Аня «очень утомлена, даже пошатывается», но входит Варя (на поясе у неё вязка ключей). Эти ключи тоже будут введены в действие, как увидим ниже. «Если вы в первом акте повесили на сцене пистолет, то в последнем он должен выстрелить, иначе не вешайте его» (Чехов).
Так давно не видались, так о многом надо поговорить.
Этот диалог имеет очень большое значение в пьесе: из него мы узнаем о парижской жизни Раневской, о неудачном, странно затянувшемся, мучительном романе Вари, — словом, то внутреннее, чем каждый живёт, но о чём он молчит или говорит только очень близким и то не всегда, и то не охотно. Человеку более свойственно стремление отвлечь собеседника в сторону от сокровенного и тяжёлого, так сказать, обмануть его и обмануться самому, чтобы успокоиться.
А поэтому Варя при появлении Ани так бурно радуется: «Душечка моя приехала! Красавица приехала!» А после признания говорит «другим тоном». — «У тебя брошка вроде как пчёлка».
Аня (печально). Это мама купила. (Идёт в свою комнату, говорит весело, по-детски.) А в Париже я на шаре летала!
На это Варя, окончательно оправившись, повторяет слова: «Душенька моя приехала! Красавица приехала!»
Но в этом же диалоге есть третья тема, самая главная: тревога о судьбе имения — лейтмотив всей пьесы.
Аня. Ну что, как? Заплатили проценты?
Варя. Где там.
Аня. Боже мой, боже мой...
Варя. В августе будут продавать имение...
Аня. Боже мой.
Это, так сказать, начало генеральной линии, от которого пойдёт её дальнейшее развитие.
Чувством тревоги охвачены все члены семьи. Оно проявляется в темах разговора: «Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда была покойней, пошла бы себе в пустынь... Так бы всё и ходила...» — размышляет Варя, — здесь ей оставаться уже не у чего. «Барыня моя приехала! Дождался! Теперь хоть и помереть» (Плачет от радости.) — подводит итог жизни Фирс. Тревога звучит в недосказанных речах, в полунамёках: «Да... Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима», — рассуждает Гаев. Она выражается в нервном настроении героев, в быстром переходе от радости к грусти, от улыбки к слезам, от спокойного состояния к раздражению. Но больше всего затаённая тревога сказывается в восторженном любовании садом и домом, приводящим и Раневскую, и Гаева, и Аню в какой-то экстаз: они слагают патетические гимны и саду, и дому, разговаривают с вещами — со шкафом, со столиком, целуют их, любуются ими, и не могут налюбоваться, и уносятся мыслями в милое, беззаботное прошлое.
От этого прошлого остался один Фирс: он в белом жилете и в белых перчатках, он сам «хлопочет около кофейника», бормоча себе под нос о былом: «И барин когда-то ездил в Париж... на лошадях»... (Смеётся.) Он кладёт барыне под ноги подушечку и создаёт Любови Андреевне иллюзию прежнего уюта: «Спасибо тебе, Фирс, спасибо, мой старичок. Я так рада, что ты ещё жив». Ещё не всё отошло в прошлое: Фирс — живая связь с ним. И Любовь Андреевна в избытке чувств «целует Фирса», «смеётся», «закрывает лицо руками», «плачет», «вскакивает и ходит в сильном волнении», «целует шкаф» — таковы ремарки автора, которым он придавал большое значение. Но тревога закралась в сердце, и от неё никуда не уйдёшь. Неизбежность катастрофы отравляет радость встречи в родном доме, но об этом все молчат, говорят о другом. Гаев сообщает сестре новости, какие произошли в её отсутствие, но о главном молчит... Один Лопахин просто и прямо называет вещи своими именами. «Вам уже известно, вишнёвый сад Ваш продаётся за долги, на 22 августа назначены торги». Он преисполнен любви, уважения и благодарности к Любови Андреевне и искренно готов помочь ей в беде.
Но дело в том, что у него нет общего языка с Гаевыми. И как изумительно показал это Чехов! Лопахин спешит, он глядит на часы, он хотел бы и посидеть, и поговорить, но дело не ждёт, и он «в двух-трёх словах», очень ясно и толково излагает свой проект, проект, который кажется Гаевым варварским, чудовищным, нелепым. А начинает он свой разговор так: «Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, весёлое...» В самом деле, разве не приятно получать 25 тысяч дохода в год?! Но Лопахин упускает из виду, какой ценой?! «Извините, какая чепуха!» — говорит в изумлении Гаев. «Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете», — вторит Любовь Андреевна.
В разговор вступает и Фирс, он вспоминает то время, когда сад приносил доход. «Денег было! ...Способ тогда знали»..., а теперь «забыли». Какая значительная мысль скрывается в его примитивных речах! Этот «способ» — крепостные рабочие руки, а не рецепт сушения вишен, как думает Фирс. Разговор становится неприятным, Пищик пытается отвлечь его в сторону, но Лопахин настойчиво развивает свой план, он рисует картину заманчивого будущего... «но ведь может случиться, что... он [дачник] займётся хозяйством, и тогда ваш вишнёвый сад станет счастливым, богатым, роскошным...» Гаев не выдерживает. «Какая чепуха!» — перебивает он, возмущаясь.
О каком счастье и о какой роскоши может идти речь, когда не будет ни цветущего сада, ни уютного старого дома?
Гаевы не берут на себя труда даже вдуматься в сущность дела и понять проект Лопахина, и как бы в подтверждение невнимания к соображениям Лопахина Гаев обращается с патетической речью к шкафу.
Гаев (сквозь слёзы). ...твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет. «Да...», — только мог выговорить Лопахин, выслушав эту речь, замечательно метко характеризующую Гаева, витающего мыслями далеко от реальной жизни даже в момент надвигающейся опасности, но декламирующего о «плодотворной работе».
Дальше следуют комические эпизоды — Пищик проглатывает пилюли, появляется Шарлотта, Яша. Лопахин прощается, предлагая подумать ещё раз о своём проекте, и уходит. А тревога остаётся и растёт.
Опять звучит мелодия нежного сада.
Варя (тихо отворяет окно). Уже взошло солнце, не холодно. Взгляните, мамочка: какие чудесные деревья! Боже мой, воздух! Скворцы поют!
И дальше следует лирический дуэт Гаева и Любови Андреевны.
Гаев (отворяет другое окно). Сад весь белый...
Любовь Андреевна (глядит в окно на сад). О, моё детство, чистота моя! В этой детской я спала, счастье просыпалось вместе со мной каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеётся от радости.) Весь, весь белый! О, сад мой! После тёмной ненастной осени и холодной зимы, опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя...
Сад опять молод, но весна Любови Андреевны не повторится. У неё всё в прошлом: «Если бы снять с груди и с плеч моих тяжёлый камень, если бы я могла забыть моё прошлое».
И в нежную, скорбную мелодию её воспоминаний вплетается беспокойная нота тревоги и Гаева: «Да, и сад продадут за долги, как это ни странно...»
Гаеву «странно» и непонятно, ему и в голову не приходит, что причина несчастья не в обстоятельствах, не в злом роке, как он думает, а в нём самом.
Любовь Андреевна продолжает любоваться садом, но входит Петя Трофимов и своим видом напоминает ей ещё об одном ударе судьбы — смерти сына.
Все уходят, кроме Вари и Гаева, потом присоединяется Аня, и все трое обсуждают, как найти выход из положения.
Несостоятельность планов Гаева совершенно очевидна, но легкомысленная и наивная доверчивость его племянниц подогревает его, и он продолжает фантазировать, он уже верит в осуществление своих замыслов и торжественно клянётся спасти честь своего рода.
«Вот так и будем действовать с трёх концов — и дело наше в шляпе. Проценты мы заплатим, я убеждён... (Кладёт в рот леденец.) Честью моей, чем хочешь клянусь, имение не будет продано! (Возбуждённо.) Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона! Всем существом моим клянусь!» — патетически заканчивает он.
И все трое успокаиваются, Аня «счастлива», она в восторге обнимает дядю. «Какой ты хороший, дядя, какой умный! Я теперь покойна! Я покойна! Я счастлива!» Слова Ани повторяют ремарку.
Так кончается этот «семейный совет», и Фирс «с укоризнами» заботливо уводит барина на покой. Аня тоже засыпает под тихий говор Вари, и её, полусонную, Варя ведёт в комнату.
Появляется Петя. «Солнышко моё! Весна моя!» — посылает он вслед Ане.
Весна в природе: цветущий сад, майское утро, восход солнца — картина возрождения природы, и сама Аня — воплощение весны и солнца! (Мажорный тон — действие.)
«А далеко за садом пастух играет на свирели». Этот звук — символ уходящей идиллии барских усадеб. (Минорный тон — фон.)
Такова лирическая концовка первого действия, которая завершается линией молодёжи.
Все признаки новаторства Чехова налицо уже в первом действии, и самый главный из них — жизненная правда. «На сцене всё так же сложно и так же, вместе с тем, просто, как и в жизни» (Чехов).
Люди встречаются, пьют кофе, любуются садом, острят, шутят, просят денег взаймы, говорят о маленьких новостях, о Карпе, об Евстигнее, о парижской брошке, о воздушном шаре, а в то же время все думают об одном — о надвигающейся катастрофе, и все охвачены тревогой, которая будет нарастать в следующих действиях пьесы, переходя от скрытого беспокойства к явной боязни, от смутного предчувствия к ясному сознанию обречённости, от туманных намёков — к откровенному признанию.
Такова основная психологическая линия развития пьесы.
Итак, первое действие в плане композиции пьесы носит экспозиционный характер: в нём мы знакомимся со всеми героями пьесы, и не просто знакомимся, а уже включаемся в курс интересов каждого из них.
В I действии уже раскрыта система образов и намечены отправные моменты сюжетных линий каждой группы персонажей.
A. Старый мир, уходящий со сцены жизни: здесь всё в прошлом. Гаев и Раневская — старое барство. Дополнительные образы к ним: Фирс, хранитель былых традиций, Шарлотта — необходимый член в барском доме; Варя — приёмная дочь, именно приёмная, волею судеб очутившаяся в этой среде, она ревностно хранит ключи от остатков имущества старого дома, но не его традиции, а втайне лелеет мечту «уйти и ходить по свету». Ей нет места ни в этом доме, ни в этой семье, ни в жизни. Она одинока не в меньшей мере, чем Шарлотта. Чрезвычайно трогательный образ Вари — доброй, хлопотливой, заботливой девушки, обделённой судьбой, создала артистка Савицкая.
И, наконец, Симеонов-Пищик — человек по виду иной формации, чем Гаев, — он «работает», т. е. мечется в поисках за деньгами, он энергичен, неутомим, всегда спешит, всегда утомлён, на ходу засыпает, но это движение на холостом ходу. Так с необыкновенной убедительностью подчёркивается несостоятельность Гаевых: вот что может выйти, в лучшем случае, если эти люди попробуют приспособиться к жизни. Ибо по существу своему, Симеонов-Пищик — тот же Гаев, но наизнанку. Он, правда, давно забыл барские замашки, одевается без помощи лакея и ездит без кучера, он даже пошёл ещё дальше: отрастил бороду, надел картуз, поддёвку (но «из очень тонкого сукна», замечает автор) и шаровары, выражается попросту («лай не лай, а хвостом виляй»), но он тот же барин, ему так же чужд труд, он также мало понимает, что происходит вокруг, он так же, как и Гаев, надеется на «авось» и, когда что-либо сваливается на него в виде неожиданной благодати, радуется и удивляется, но не берёт труда разобраться в сути дела.
Вот по его земле прошла железная дорога, денег дали — он удивляется, но почему дали, по-настоящему не интересуется. Англичане нашли в его земле глину, тоже денег дали — он опять рад и удивляется. Вот Лопахин — другое дело. Он прежде всего спросил его: «Какие же это англичане?», но Пищик не мог ничего объяснить толком, кроме того, что «нашли какую-то белую глину», а какую, он и не поинтересовался. Он только удивился и обрадовался, ведь до сих пор он надеялся только на одно, что выиграет на билет Дашенька, как Гаев надеялся на богатого жениха для Ани.
Симеонов-Пищик, правда, ушёл от Гаева, но не смог стать Лопахиным.
Приказчик Епиходов, горничная Дуняша, лакей Яша — комические персонажи в пьесе, но они дополняют тех же Гаева и Раневскую: своим поведением и отношением к «господам» они усугубляют впечатление ущерба старого барства, они «недотёпы», с точки зрения тренированного старого слуги Фирса. Гаев презирает их, нахала же Яшу он не выносит, а Любовь Андреевна даже побаивается его. Ненавидит его и Варя, Епиходов грубит Варе, Дуняша за панибрата танцует на балу с господами. Словом, стёрлась грань, разделяющая господ и слуг, или, как говорит Фирс, пошло «всё вразброд, не поймёшь ничего». Один Фирс верен кодексу отношения к господам — и Фирса в доме все любят, уважают и выслушивают его рассуждения. На Фирса не обижаются, когда он ворчит, заботятся, когда покидают родное гнездо.
Так многолюдна первая группа — старое барство и его окружение.
Б. Новый хозяин жизни — делец, капиталист Лопахин. Его пути и цели тоже намечены в I действий. Он весь в настоящем, перед ним широкие перспективы, вполне осуществимые, ясные и определённые: создать большое хозяйство, скопить капитал, использовать все возможности для его развития. Он и других стремится вовлечь в своё дело. Если Гаевы примут его проект, он не прочь дать взаймы, вложить и свой капитал в выгодное дело.
Но пускать деньги на ветер, давая их на уплату процентов, он не желает; при всём уважении, при всей любви к Раневской он никогда не займётся пустой благотворительностью, потому что знает, что через год повторится то же самое.
Он тоже мечтает о роскошном саде, но не о том, который только цветёт и ласкает глаз, а о том, что приносит доход, о том, где кипит работа, т. е. о ви́шневом саде.
В.Третья группа — молодёжь, Аня и Петя. У них всё в будущем.
В I же действии начинает звучать основная идея и тема пьесы, её психологическая завязка — первые симптомы тревоги.
Красной нитью проходит лейтмотив всей пьесы.
Определяется лирический тон пьесы, особенно в концовке действия.
Насыщенное по содержанию, это действие возбуждает живой интерес зрителя, подготавливая его к восприятию дальнейшего развития пьесы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |