1.3. А.Г. Алферьева. Таганрогские впечатления: гимназия, учителя, соученики

В 1806 году в портовом городе Таганрог была основана Коммерческая гимназия по указу императора Александра I и благодаря хлопотам градоначальника Б.Б. Кампенгаузена. Испытав ряд преобразований, к концу 1860-х она уже являлась классической гимназией с двумя древними языками — латинским и древнегреческим. Обучение было платным и довольно дорогим. В 1860-х годах — 25 рублей, в конце 1870-х — уже 40 рублей.

Дети, не младше восьми лет, поступали в приготовительный класс гимназии, после которого следовало ещё восемь. Начиная с первого класса, учащиеся сдавали экзамены. Из-за нескольких небольших ошибок можно было остаться на второй год. К моменту получения аттестата в классе могла остаться едва ли не половина первоначального состава.

Таганрогские учебные заведения относились к Одесскому учебному округу. Сюда периодически приезжали попечители (например, известный хирург Пирогов) и проверяли учебную и хозяйственную части.

В Таганрогской мужской классической гимназии Антон Чехов провел одиннадцать лет — четвертую часть своей жизни. Как известно, в этом престижном заведении обучались все братья Чеховы. Отец определял их туда одного за другим — по мере подрастания. Итоги обучения различались: Александр окончил курс с аттестатом и серебряной медалью, Антон с аттестатом, Николай и Иван «вышли» из гимназии, а Михаил вообще только начал учиться.

Воспоминания об ученических годах остались у всех братьев, но проявлялись они, в основном, в переписке и литературном творчестве. Подробные мемуары под названием «Таганрогская гимназия 1866—1876 годов» написал только Александр Павлович.

Все братья, кроме Михаила, начинали учиться при директоре Николае Николаевиче Порунове. Н.Н. Порунов (1833 г. р.) окончил Санкт-Петербургский главный педагогический институт в 1855 году¹, а в Таганрог прибыл осенью 1865 году.

Бывший гимназист, впоследствии учитель П.П. Филевский так охарактеризовал Порунова: «<...> педагог 60-х годов, когда школьные вопросы подвергались оживленным дебатам, когда школьная жизнь была шумна, сам Пирогов, попечитель Одесского округа, этот шум поддерживал, шумны были заседания и при Порунове, который вносил много страсти в свою работу»; «от него веяло духом времени — это был человек эпохи в особенности в смысле педагогическом. Теории Пирогова и Ушинского ему хотелось внести в школу, сделать сразу этого было нельзя — он встречал препятствия <...>»², «преподаватели были много заняты теориями своих предметов, на советах под руководством Н.Н. Порунова проводились новые педагогические взгляды, <...> но сравнительно меньше входили в общение в детьми и связи между учащими и учащимися делается меньше»³. В гимназии директор преподавал русский язык, в том числе в классе Александра Чехова.

Поруновым была разработана специальная инструкция о классных наставниках. «Каждый класс поручается для воспитания и обучения одному из преподавателей школы — классному наставнику. <...> Каждый классный наставник обязан по окончании месяца заявить словесно или письменно в педагогический совет о тех мерах, которые принимает он для усиления успехов и улучшения нравственности. <...> особенно полезные классные наставники представляются к награде»⁴. Журнал «Министерства Народного просвещения» (1868 г., ч. CXXXVIII. 4—6) восторженно отозвался об этой первой в России инструкции. Она, с некоторыми изменениями, узаконивалась для всех российских гимназий и определяла поведение учителя в стенах учебного заведения и вне их.

По предложению Н.Н. Порунова, в Таганроге в 1867 году появилось первое женское приходское училище. В том же году, по инициативе директора, были открыты Ремесленные курсы при 4-х классном Уездном училище. Местная газета «Азовский вестник» поместила объявление о том, что «преподаются столярно-токарное, переплетное, сапожное и портняжное на швейных машинах (и в скором времени имеет быть введено кузнечно-слесарное) ремесла. <...> Обучение бесплатное и для заявивших однажды свое желание обучаться»⁵.

В 1872 году на курсы поступил Александр Чехов. В 1873 году Николай, Антон и Иван написали прошение на имя директора (уже не Порунова) «о допущении к изучению выше обозначенных ремеслов»⁶. Из хранящихся в фондах Таганрогского музея-заповедника документов видно, что Александр и Иван обучались переплетному ремеслу, Николай — сапожному, Антон — портняжному. Занятия проходили три раза в неделю, после двух часов дня.

Антон учился лучше братьев, получая на курсах пятерки. Его одноклассник Ефим Ефимьев вспоминал: «Весной он щеголял в сшитых им самим непомерно узких гимназических брюках, за что мы прозвали его «гусариком». Он и брату Николаю сшил брюки по своему фасону»⁷. По словам М.П. Чехова, уличные мальчишки дразнили Колю, называя его брюки «макаронами». Сшитая Николаем и другими учениками детская обувь продавалась с аукциона, деньги шли в пользу гимназии.

Николаю Николаевичу Порунову принадлежит ещё одна важная инициатива. 24 февраля 1866 года в актовом зале гимназии начался курс публичных лекций: «О горении и дыхании»⁸. Лекции (числом 8) читал инспектор гимназии Егор Семенович Каменский, для всех желающих расширить свой кругозор. Билеты стоили от 1 рубля до 50 копеек. Присутствовали и гимназисты. Ал.П. Чехов писал: «Мы слушали публичные лекции инспектора по физике». Учитель истории Алексей Иванович Маркевич в феврале—марте 1871 года прочитал курс из девяти публичных лекций: «О брачных обычаях у славян», «О погребальных обычаях славян, о их военном искусстве и играх»⁹ и т. п. Лекции, по-видимому, были востребованы таганрогской публикой. Отсюда и их большое количество и дороговизна билетов.

Летом 1873 года Порунов был переведен на должность директора Одесской 3-й гимназии. Таганрожцы проводили его парадным обедом по подписке. «В нем приняли участие не только родители учеников, но и многие именитые горожане, <...> кто-то из обедавших предложил увековечит память отъезжавших педагогов <Порунова и Каменского> помещением на вечные времена их портретов в актовом зале гимназии. <...> Учитель чистописания и рисования Егор Андреевич Овсяников написал масляными красками портреты с господствующим в лицах зеленоватым оттенком, которого никогда не было в натуре»¹⁰. Эти портреты каждый раз видели братья Чеховы, когда присутствовали на балу или на торжественной общей молитве.

В августе 1873 года в таганрогскую гимназию прибыл новый директор.

Эдмунд Рудольфович Рейтлингер родился 13 (30?) октября 1830 года в г. Ревеле (Таллине), в семье лютеранского пастора. Окончил Санкт-Петербургский главный педагогический институт. С 1853 года — в службе по учебному ведомству. В 1872 году назначен директором Мозырской гимназии (Мозырь — город в Белоруссии на территории современной Гомельской области). Женился на Марии Федоровне, предположительно — сестре коллеги, математика Юлия Федоровича Маака.

В 1873 году мозырскую гимназию преобразовали в прогимназию и оставшийся «за штатом» Рейтлингер был переведен в Таганрог.

П.П. Филевский вспоминал, что появившись в гимназии, Эдмунд Рудольфович встретил группу учащихся. Мундиры на них были застегнуты не на все пуговицы, по-видимому, из-за жары. Он сказал: «Гимназисты должны обращать на себя внимание привлекательной строгостью своей внешности; мне неприятно в молодых людях щегольство, но неряшливость и растрепанность ещё более противны, а потому, чтобы сохранить середину, вы должны быть приличны. Я вас уверяю — это имеет большее значение, чем вы думаете»¹¹. 42-летний директор произвел на Павла Филевского следующее впечатление: «Говорил он <...> уверенно и ясно <...> Взгляд его был открытый, смотрел прямо, <...> лицо бритое, открытое, движение изящное и уверенное. Речь была недостаточно гладкая, но повелительная. Голос громкий, не допускающий возражений своею интонациею»¹².

Э.Р. Рейтлингер с супругой поселились в большой директорской квартире, располагавшейся непосредственно в здании гимназии, на первом этаже. Позднее здесь появились дети, Владимир (1874 г.) и Ефросинья (1880 г.). Один из старших сыновей готовился к поступлению в гимназию. В 1874 году директор пригласил к нему репетитором Александра Чехова и поселил в своей квартире. Актер А.Л. Вишневский, соученик Ивана Чехова, позднее писал, что гимназисты использовали это благоприятное обстоятельство. Они просили Александра «разведать заранее экзаменационную тему или <...> выкрасть <...> из директорского кабинета классную работу, подменив её написанной дома»¹³.

Эдмунд Рудольфович вел уроки латинского языка и истории. Из историков он предпочитал немецкого ученого Теодора Момзена (1817—1903 гг.), автора «Римской истории». Ал.П. Чехов впоследствии писал А.П. Чехову: «Если помнишь — у Рейтлингера вся история, которую он нам преподавал, покоилась, на Момзене, как земля на китах» (25 ноября 1903 г.)¹⁴.

Педагогический коллектив во главе с директором осуществлял постоянный контроль за поведением и нравственностью учеников вверенной им гимназии. Наиболее опасными для неокрепших умов педагоги считали городскую библиотеку и театр. Запреты на посещение библиотеки иногда возникали, но, по словам журналиста (и бывшего ученика) А.Б. Тараховского: «Директор — хлебосол, барин — смотрел сквозь пальцы на увлечение учащихся»¹⁵.

Что касается театра, то 14 октября 1873 года Рейтлингер обращается в Дирекцию: «Руководствуясь мыслью, что для тщательного надзора за учениками <...> в театре необходимо посещение его одним из помощников классных наставников, посему прошу Директора театра разрешить одно бесплатное место в театре»¹⁶. Антрепренер Вальяно отказал директору, мотивируя это тем, что «надзор за порядком в театре <...> лежит на обязанности полицейских чиновников, которым и даются бесплатные места»¹⁷.

С разрешения директора и местного начальства ученики старших классов устраивали в здании гимназии музыкально-литературные вечера в пользу бедных гимназистов. Литературные произведения для таких вечеров избирались директором и преподавателями русского языка.

Эдмунд Рудольфович заботился не только об интеллектуальном развитии учеников, но и об их отдыхе. 1 мая вся гимназия отправлялась на пешую экскурсию в пригород Таганрога — рощу Дубки. Иван Чехов писал в 1876 году отцу: «1-го мы все гимназисты и Директор инспектор и все учителя пошли в дубки у летней форме, идти было весело <...> пили пиво ели апельсины. Я с Антошей пил чай. <...> гимназисты пели потом краса <гимназист Марк Красса> уч. 5-го класс. произнес мног<о>летие директору»¹⁸.

Такие походы считались полезными для здоровья гимназистов, на которое обращалось особое внимание. Каждый год врач гимназии производил осмотр учеников по классам. На основании результатов осмотра Рейтлингер составил таблицу о состоянии здоровья воспитанников (рост, слух, зрение и т. д.). Из неё следовало, например, что в приготовительном классе нормальное зрение было у 100% гимназистов, а в VIII — только у 56%.

Рейтлингер всячески поддерживал занятия учеников гимнастикой и считал, что в этом отношении «таганрогская гимназия не уступает лучшим германским школам». При этом он употреблял латинскую поговорку «Mens sana in corporesano» («В здоровом теле здоровый дух»).

Попечитель Одесского учебного округа С.П. Голубцов, проводивший в мае 1878 года ревизию мужской гимназии, остался ею доволен и вынес благодарность Э.Р. Рейтлингеру и всем преподавателям «за учебно-воспитательное дело, найденное в отличном состоянии»¹⁹.

В таганрогскую гимназию Рейтлингер пришел в чине статского советника. 26 декабря 1877 года ему был пожалован чин действительного статского советника, о чем оповестили таганрожцев «Ведомости Таганрогского градоначальства» (№ 13, 12 февраля 1878 г.). Это был чин IV класса и соответствовал он званию генерал-майора. Младший соученик Чехова, писатель В.Г. Тан (Богораз), вспоминал: «Директор-громовержец, был человек огромный <...> и по-своему довольно добродушный <...> он получил чин действительного статского советника. После этого с ним стало легче ладить. Стоило только в трудную минуту ловко ввернуть: «Ваше превосходительство»»²⁰.

К 1879 году директор имел ордена Св. Владимира 3-й степени, Св. Анны и Св. Станислава 2-й и 3-й степени.

П.П. Филевский писал о нём: «Человек общественный, обходительный, любивший молодежь и 1-й из директоров приобрел значение в обществе. Воспитанники относились к нему с искренним доверием, а преподаватели сплотились в дружный и единодушный кружок»²¹; «Все делалось по-семейному, по домашнему — никто сору из избы не выносил <...> при таких только вполне дружеских отношениях и возможны были те снисхождения, какие при тогдашнем строгом режиме делались»²². Ю.Ф. Маак, большой знаток математики и физики, по словам бывшего гимназиста В.В. Зелененко «манкировал своими обязанностями», пользуясь родством с директором. Латиниста В.Д. Старова оставила жена, и он стал пить, ища забвения в вине. Рейтлингер жалел коллегу и, пока был директором, прикрывал его служебные проступки.

П.П. Филевский вспоминал: «Трудно себе представить человека более доброго на посту начальника. Особенно была ценна его доброта в тех случаях, когда за нее он рисковал поплатиться если не служебным положением, то во всяком случае потерять в глазах начальства. <...> он всегда входил в нужды преподавателя, особенно семейного <...>; при экономном попечителе Лавровском Э.Р. с бою брал пособия учителям»²³.

В 1875 году по инициативе городского головы и купеческого старосты при таганрогских гимназиях была учреждена стипендия имени императора Александра I и императрицы Елизаветы Алексеевны «для выражения благодарных чувств к императору».

Э.Р. Рейтлингер тут же стал посылать городскому голове списки гимназистов, «которые по недостатку средств лишены возможности продолжить учение». 5 октября 1876 года он сообщал: «<...> ныне уволены за невзнос платы <...> более семидесяти учеников»²⁴. Среди этих гимназистов были братья Чеховы.

Вынужденный, в соответствии с требованиями Устава Гимназий, не пускать не заплативших учеников на занятия, Рейтлингер искал способ им помочь. В ГАРО хранятся письма, направленные директором городскому голове в 1876—1879 годах (Ф. 577). В них перечисляются ученики, среди которых есть и лица из чеховского окружения — Моисей Позументиров, Стефан Борисенко, Владимир Агали. В связи с их «удовлетворительными успехами и отличным поведением» директор пытался вернуть их в гимназию и просил выдать по 20 рублей каждому. Благодаря настойчивости директора часть учеников пособие получила. С учреждением стипендий имени О.И. Комиссарова (спасшего царя от покушения) и М.Н. Комнено-Варваци Рейтлингер тут же представляет своих кандидатов на получение этих пособий.

В 1877 году в Таганроге возникло Общество вспомоществования бедным воспитанникам и воспитанницам таганрогских гимназий. Инициатором его создания был управляющий таможней И.М. Мессарош, но без «живейшего участия и полезного содействия» Рейтлингера его существование было бы затруднено, «т. к. директор пользовался в городе громадной популярностью, то общество весьма скоро приобрело значительное количество членов и в первый же год было собрано 1304 руб.»²⁵. Филевский назвал общество «лучшим памятником его <Рейтлингера> участия к бедному человеку».

Благодарные ученики, настоящие и бывшие, превращали каждый его день рождения в большой праздник. Этот день, 13 октября, «был известен всему городу и даже далее его, потому что изо всех университетов получались поздравительные телеграммы бывших воспитанников <...> и, он, показывая эти телеграммы со слезами на глазах говорил: «Это самая высокая награда за службу!»»²⁶.

В классах ученики собирали деньги и покупали торты, которые подносили в высокоторжественный день. В.В. Зелененко вспоминал: «Часам к двенадцати вся гимназия собирается на площадке перед квартирой директора и на лестнице <...> Двери директорской квартиры растворяются, показывается виновник торжества, кланяется; в ответ громоподобное «ура», общее ликование. В перспективе роспуск по домам <...> Через несколько дней <...> классы в порядке подношения пирогов <...> приглашаются к директору на шоколад»²⁷.

В августе 1875 года Александр Чехов уехал в Москву поступать в университет. Все то время, что Антон оставался в Таганроге (1875—1879 гг.), Александр передавал через него приветы Э.Р. Рейтлингеру. Вот строки из его писем: «Как поживает директор?» (7 октября 1875 г.)²⁸; «Поклонись от меня директору, если только твои отношения к нему позволяют это. Я ему несколько раз писал, но по великой его лености ответа от него не получил» (27 октября 1876 г.), «Что Рейтлингер-папа поделывает? Поклон ему» (17 ноября 1878 г.)²⁹.

9 марта 1876 года Антон, в свою очередь, сообщал брату, что был на концерте профессора Ауэра в доме Алфераки. «Bilet na konzert <...> gab mir Director. Maria Feodorofna neposchla tak ja Bilet polutschili poschel» («Билет на концерт <...> дал мне директор. Мария Федоровна не пошла, так я билет получил и пошел») (П. I, 14).

В 1878 году произошло событие, в котором, по свидетельству его соученика М.А. Рабиновича, Чехов «принял деятельное участие». Гимназист Волкенштейн дал пощечину однокласснику, обозвавшему его «жидом». Тот пожаловался отцу, хлебному маклеру, и Педагогический Совет через час исключил Волкенштейна из гимназии. «Чехов предложил нам героическую меру <...> Зная доброту директора и его нескрываемое уважение к проявлению в гимназии духа товарищества, он предложил всему нашему десятку на следующий же день добиться аудиенции у директора и <вручить> ему наши прошения о выходе из гимназии, если постановление не будет отменено» (ТГЛИАМЗ, ЧФ)³⁰. Директор прослезился и дал слово в тот же день собрать Совет и настаивать на отмене решения. Волкенштейн вернулся в гимназию.

В 1879 году Антон Чехов покинул Таганрог и на время потерял из виду Э.Р. Рейтлингера.

22 июля 1883 года Министром Народного просвещения была утверждена стипендия им. Э.Р. Рейтлингера. В «Сборник положений о стипендиях, находящихся при таганрогской мужской гимназии. 1908 г.» говорится: «Основанием стипендии служит капитал в девятьсот рублей, пожертвованный гражданами Таганрога в ознаменование полезной деятельности Э.Р. Рейтлингера в должности директора гимназии <...>»³¹. Стипендия в размере 45 рублей в год присуждалась «достойнейшему по успехам и поведению и беднейшему по состоянию ученику». Такого почета таганрожцы не оказывали ещё ни одному директору.

В 1884 году Эдмунд Рудольфович был назначен инспектором студентов в Киевский университет Св. Владимира.

6 октября таганрожцы устроили в Коммерческом собрании прощальный обед. П.П. Филевский вспоминал: «Не только мужская и женская гимназии, но и общество принимало участие. К отходу поезда собралось огромное количество почитателей <...> многие, в особенности из его сослуживцев и учащихся плакали, сам Э.Р. Рейтлингер неудержимо рыдал»³².

В 1885 году в актовом зале гимназии был помещен его портрет. В 1889 году таганрожцы узнали из газеты «Таганрогский вестник» (№ 1, 10), что Рейтлингер вышел в отставку из-за того, что «паралич правой стороны лишил больного употребления языка и конечностей».

Александр Павлович Чехов, трижды побывав в Киеве, наводил справки о старом знакомом, но не нашел его. Соученику Антона, М.А. Рабиновичу, удалось встретиться с бывшим директором, уже тяжело больным. Он рассказывал, что директор живо интересовался гимназией и некоторыми одаренными учениками, особенно много говорил о Чехове.

11 ноября 1903 года Эдмунд Рудольфович скончался. «Таганрогский Вестник» опубликовал необыкновенно теплый и проникновенный некролог (№ 299, 15 ноября), подписанный «П.Ф.». Автором, очевидно, являлся Филевский.

А.П. Чехов, который считал Рейтлингера умершим 10—15 лет назад, 20 ноября обратился с вопросом по этому поводу к старшему брату. Тот ответил, что директор умер в один год со своим любимым историком Т. Моммзеном и пожелал ему «царства немецко-небесного» (25 ноября 1903 г.)³³.

Кроме вышеуказанного, Э.Р. Рейтлингер сделал одно серьезное дело, важное как для его современников, так и для нынешних историков и чеховедов. Вместе с учителем И.А. Островским он составил «Краткую историческую записку о Таганрогской гимназии», изданную в 1880 году в Таганроге. Чехов, скорее всего, был с ней знаком. Известно, что он интересовался подобными изданиями. Так, в 1896 году инспектор Лонткевич писал «Записку» к 90-летнему юбилею учебного заведения, и Чехов очень хотел заполучить экземпляр. А в пьесе «Три сестры» книгу об истории гимназии написал Кулыгин, муж Маши.

Благодаря труду Рейтлингера и Островского, мы теперь знаем, кто в какие годы преподавал в гимназии и кто её окончил. Завершает книгу список выпускников 1879 года — класс Чехова.

За каждой из преподавательских фамилий — человек, оставивший след в жизни воспитанников. И материальный — в виде подписей под контрольными и аттестатами, и в памяти, в душе, в творчестве.

В тот же год, когда Антон Чехов поступал в приготовительный класс гимназии, в 1868 году, в Таганрог приехал с семьей польский дворянин Эдмунд-Руфим Иосифович Дзержинский. Он родился в 1838 году в мелкопоместной обедневшей семье. Окончил Санкт-Петербургский университет. Преподавал в г. Вильно математику дочери профессора И. Янушевского, которая стала его женой.

В РГИА хранится дело «Об осмотре Министром Народного просвещения учебных заведений Одесского и части Харьковского округов» за октябрь—ноябрь 1867 года. В списке личного состава Екатеринославской гимназии: «Учители <...> Арифметики, Алгебры, Тригонометрии и Космографии в основных классах, состоящий в VIII классе Эдмунд Осипович Дзержинский»³⁴.

Начав преподавание в Таганрогской гимназии, он определил в неё сына Болеслава, в один класс с Александром Чеховым. Антон Чехов был в числе его учеников. Сохранилась контрольная работа по арифметике, выполненная Антоном (ТГЛИАМЗ, ЧФ). Под ней пять преподавательских подписей, но главным проверяющим был Э.И. Дзержинский. В расчетах ученик допустил ошибку, но весь ход рассуждения учителя признали правильным. Все великодушно поставили оценку «5». П.П. Филевский писал: «Дзержинский <...> был болезненный и крайне раздраженный. Он был грозою гимназии. Преподавал основательно и толково»³⁵.

В 1875 году Болеслав окончил гимназию³⁶. Больной туберкулезом Эдмунд Иосифович вышел в отставку. Он уехал «в свое маленькое имение Дзержиново Оменского уезда Виленской губернии (ныне Столбцовский район Минской области)»³⁷. Здесь и родился в 1877 году его знаменитый сын Феликс. По словам внучки, С.В. Дзержинской, Эдмунд Иосифович «часто вспоминал студентов Таганрогской гимназии и мечтал встретить их через годы». Умер он в 1882 году на 43-м году жизни от воспаления легких.

Александр Чехов, окончив в 1875 году гимназию, поступил в Московский университет на физико-математический факультет. 23 сентября он писал родителям: «А славное дело университет! <...> Я прежде побаивался, что меня выйдет такая же безстрастная и равнодушная щепка как наш бывший учитель Дзержинский, но теперь я совершенно спокоен»³⁸.

Перед нами, очевидно, пример несоответствия истинных чувств воспитателя по отношению к воспитанникам и его поведения на уроках согласно инструкциям. Ещё более яркий пример — судьба Ипполита Антоновича Островского.

25-летний выпускник Новороссийского университета был зачислен в штат Таганрогской гимназии 24 августа 1875 года на должность преподавателя математики. Он, по словам бывшего гимназиста В.Г. Богораза (Тана) «рассыпал единицы щедрой рукой». «В утешение мы сложили о нем стихи:

Есть у нас еще один,
Ростом будет в пять аршин,
Не успеет сесть за стол,
Как стоит в журнале кол»³⁹.

В ученическом фольклоре рост «длинного как жердь» Островского был увеличен до 3 м. 55 см. Тот же Богораз рассказывал, что ученики называли Ипполита Антоновича Дылдой или Долдоном. «Дылдой — если объясняет, Долдоном — если спрашивает. Мы любили угадывать по его внешнему виду, какой он сегодня — Дылда или Долдон, даже <...> заключали пари».

Павел Петрович Филевский, который сначала обучался в Таганрогской гимназии, а затем в ней преподавал, написал отзыв на статью В.Г. Богораза (Тана): «Об И.А. Островском много наговорено в шутливом тоне <...>. Я <...> знал учителей и как сослуживец и как ученик. Я помню однажды после третьего урока приходит Островский в столовую, где мы учителя завтракали на большой перемене, разстроенный <...> Он нервно хватает себя за вицмундир и говорит: «Вот, господа, наше зло!» <...> Он далее стал жаловаться, как часто учитель является перед детьми и юношами не с открытой душою, потому что разные инструкции мешают ему быть таким, каков он есть <...> Одним словом он вынужден был на уроке поступать не как совесть велит и это его мучило. Об этих переживаниях учителя общество не знало, а Тан и не подозревал, что предмет его плоских шуток очень сложная натура, полная любви к детям»⁴⁰.

26 января 1876 года в Греческой церкви состоялось венчание Ипполита Антоновича Островского и Елизаветы Михайловны Караспасовой. Дочь разорившегося греческого купца, она была младше жениха на год и уже два года служила в Мариинской женской гимназии. Совершал таинство коллега обоих, преподаватель Закона Божьего, протоиерей Ф.П. Покровский.

Свадьба, несомненно, обсуждалась в семьях учащих и учащихся. И, в том числе, родственниками гимназиста Антона Чехова. Отец невесты, Михаил Захарович Караспасов, являлся крестным Маши Чеховой. А сама барышня посещала любительские спектакли, которые устраивали Антон и его друг Андрей Дросси. Шаферами были Е.В. Титов, родственник крестного отца самого Антона, и В.Д. Старов, один из его любимых учителей.

За десять лет брака в семье Островских родилось четверо детей. Денег не хватало. В 1879 году И.А. Островский, как и его сослуживцы Ю.Ф. Маак и А.И. Сомов и как ранее П.Е. Чехов, вступил в Общество взаимного кредита. С помощью этого банка он, возможно, рассчитывал поправить свое материальное положение.

В 1877 году Островский был избран казначеем Общества вспомоществования недостаточным воспитанникам и воспитанницам гимназий. Затем он начал исполнять обязанности секретаря Педагогического Совета. Именно в этом качестве он подписал в июне 1879 года аттестат выпускника Антона Чехова⁴¹.

В августе 1879 года он был утвержден уже не исполняющим обязанности, а секретарем Педагогического Совета. Одновременно вошел в состав Хозяйственного комитета мужской гимназии. В том же году «было соединено преподавание различных предметов, в руках одних и тех же преподавателей <...> математики и физики у Маака и Островского»⁴². При этом, как было выше упомянуто, Ипполит Антонович работал над книгой «Краткая историческая записка о Таганрогский гимназии». В первой части Э.Р. Рейтлингер поведал об основании учебного заведения, доведя повествование до 1874 года. О 1875—1879 годах рассказал Островский. Книга была издана в таганрогской типографии А.М. Миронова.

В конце 1879 года Островский был командирован в Санкт-Петербург для участия в VI съезде русских естествоиспытателей и врачей, проходившем с 20 по 30 декабря. Э.Р. Рейтлингер отмечал: «Во всех заседаниях физической секции и осмотрах различных учреждений г. Островский принимал возможно деятельное участие <...> сообщает об осмотренных им физических кабинетах университета, технологического и горного институтов, главной физической обсерватории, музеев соляного городка, минных классов Кронштадта, коллекции приборов гимназического курса по физике — г. Еропкина, серии приборов г. Розенберга для демонстрирования оптических явлений»⁴³.

Известны два изображения И.А. Островского. Оба относятся к 1879 году. На общем снимке учителей — задумчивый молодой человек, высокий рост которого хорошо заметен, несмотря на то, что он сидит (ТГЛИАМЗ, ЧФ). Другой портрет — это карикатура, сделанная рукой Алфераки. На ней некто, тощий как палка, слегка наклонился вперед под весом слишком большой головы (ТГЛИАМЗ, Ф. ИЗО). К этому шаржу вполне подходит описание, сделанное бывшим гимназистом В.В. Зелененко: «Худой, <...> на высоких ногах, он несколько напоминал журавля». Но далее следует: «Его объяснения геометрических теорем не могли не вызвать вопрос — зачем этот человек избрал своим предметом математику? И.А. Островский был сух, вял, скучен <...> и, когда доводил объяснение до конца, то чувствовалось, что большая тяжесть свалилась у него с плеч»⁴⁴. Предстающий в этом описании вялый педагог совсем не похож на того энтузиаста, который с увлечением знакомился с научными новинками в Санкт-Петербурге. Возможно, причина в том, что воспоминания относятся к началу 1880-х годов, а в этом время Островский уже болен туберкулезом.

Тяжелобольной, он продолжал активно участвовать в жизни гимназии. В октябре 1885 года освятили гимназическую церковь. П.П. Филевский писал: «Значительную поддержку церкви оказывал первое время своими трудами преподаватель И.А. Островский»⁴⁵.

26 января 1886 года Ипполита Антоновича не стало. «Таганрогский Вестник» (№ 13, 29 января) поместил короткий, но емкий некролог: «Скончался от продолжительной болезни лучший из преподавателей Таганрогской гимназии И.А. Островский, учитель математики. Мир праху твоему, усердный труженик и добрый человек». Протоиерей Ф.П. Покровский произнес на похоронах речь: «Прекраснейший из людей, достойнейший из бывших сослуживцев <...> Он мало жил, но его жизнь, по его благим делам, равнялась самой долгой человеческой жизни»⁴⁶. А 31 января «Таганрогский Вестник» опубликовал заметку, автор которой, подписавшийся «А.К.», обращался к землякам: «Похоронили мы учителя местной гимназии И.А. Островского, оставившего в наследство миру жену с 4-мя малолетними детьми без всяких средств к существованию <...> вспомнят о нём признательные ученики, которые знают, что безвременная смерть их наставника была вызвана непосильным трудом, а нищета, постигшая его семью служит ясным доказательством его честной педагогической деятельности...»⁴⁷.

16 февраля «Таганрогский Вестник» (№ 21) поместил отчет правления Музыкально-драматического общества о том, что «данный спектакль <...> в пользу семьи покойного И.А. Островского дал <...> чистого сбора 422 р. 65 к.»⁴⁸. Это была солидная по тем временам сумма. Но многодетной семье, оставшейся без кормильца, её не хватило бы надолго. Елизавете Михайловне пришлось вернуться на службу в женскую гимназию.

В 1874 году уволился по прошению «учитель математики Цабель, прослуживший 26 с лишком лет в Таганрогской гимназии»⁴⁹. Эмилий Егорович преподавал также естественную историю, немецкий язык в мужской и женской гимназиях. Ал.П. Чехов рассказывал: «Естественную историю преподавал нам обрусевший немец Эмилий Егорович Цабель — очень добрый и милый старичок, и преподавал так, что мы у него знали довольно сносно в первый же год строение человеческого тела, а два или три — в том числе и я — увлеклись до того, что задались целью приобрести себе каждый по скелету»⁵⁰. Поход на кладбище с друзьями закончился тем, что счастливый Саша получил два черепа и несколько ребер. Утром родители нашли всё это на подоконнике, посчитали «святотатством» и решили предать останки землею.

«Э.Е. Цабель, — продолжает Ал.П. Чехов, — преподавал нам также и арифметику, <...> алгебру <...> Мы под его руководством прошли зоологию, ботанику и физику земного шара <...> У Цабеля было доброе сердце. Мучить животных он не мог. <...> вышло раз, что преподавая нам анатомию, должен был произвести вскрытие какого-нибудь животного и показать нам в классе его внутренние органы. <...> Кто-то из учеников услужливо принес для этой цели летучую мышь, посаженную в бумажный колпачок. Эмилий Егорович <...> старался всякими средствами оттянуть неприятный для него момент — вонзить перочинный нож в живое существо. <...> Спасовать же перед учениками ему не хотелось. <...> осторожно потащил животное за крыло. Мышь стала пронзительно пищать на весь класс. Ученики тотчас же вскочили со своих мест и в один миг с жадным любопытством окружили учителя. Это обстоятельство вывело добряка из неловкого положения. Он <...> приказал всем сесть по местам и объявил, что в наказание <...> вскрытие произведено не будет. Мышь <...> унес <...> в учительскую и затем, конечно, выпустил на волю»⁵¹.

В гимназии о нем хранили самые теплые воспоминания. Эмилий Егорович продолжил служить по учебному ведомству в Москве, инспектором Елизаветинского института.

30 августа 1875 года московский студент Александр Чехов пишет матери: «К Цабелю ходить далеко да и некогда я все занят»⁵². Из дальнейших писем следует, что он всё же навещал бывшего учителя, хорошего знакомого семьи: «Цабель кланяется Вам» (7 октября 1875 г.), «Вчера я был у Цабеля. Поклонился ему от Вас и он Вам послал поклон» (19 октября 1875 г.)⁵³.

Спустя десятилетия о педагоге вспомнил и А.П. Чехов. Он сообщал таганрогскому журналисту А.Б. Тараховскому: «В Москве 4 августа скончался действ<ительный> статский советник Эмилий Егорович Цабель, преподававший когда-то в таганрогской гимназии математику и естественную историю <...> Быть может, многоуважаемый Абрам Борисович, это пригодится Вам для заметки, Цабель сослуживец А.Ф. Дьяконова и П.И. Вукова...»⁵⁴.

Когда Цабель в 1874 году покинул гимназию, на его место назначили бывшего преподавателя Мозырской гимназии Ю.Ф. Маака, коллегу и родственника Э.Р. Рейтлингера. Юлий Федорович (1836 г. р.) окончил Санкт-Петербургский университет. П.П. Филевский так охарактеризовал его: «знаток своего предмета, очень способный, но и очень ленивый человек. <...> несмотря на это он так восхитительно излагал, таким изящным, даже образным языком, что его заслушивались ученики; плохих учеников не спрашивал потому что <...> это скучно. Уроков пропускал очень много, но ему все прощалось за его необыкновенные объяснения в области математики и физики, а также и потому, что он сам по себе был в высшей степени симпатичный человек»⁵⁵.

Соученик А.П. Чехова И.Ф. Алдырев запомнил, что в старших классах Антон всегда сидел на задней парте у окна и во время объяснений учителя читал книги. Однажды Маак сказал: ««Вы, Чехов, думаете, что преподавание математики это легкое дело? Идите на мое место, а я сяду на Ваше и ведите урок». <...> Когда все успокоились, А.П. развернув классный журнал, сказал: «Такой-то (назвал фамилию учителя)! Пожалуйста, отвечать к доске!» Это рассмешило класс и самого учителя, который с тех пор никогда не мешал А.П. читать на его уроке книги»⁵⁶.

Антону не нравилось, что эмоциональный учитель прерывал его объяснения и выхватывал мел. Он предупредил товарищей: «Я вырву у него мел и буду продолжать задачу так, как я её умею решать». «В увлечении учитель не обратил внимания на то, что А.П. вырвал у него мел, и через несколько минут вырвал мел из рук А.П. <...> Так несколько раз мел переходил из рук в руки, пока, наконец преподаватель не остановился, заметив эту процедуру. Конечно, все окончилось благополучно для А.П.».

16 сентября 1875 года Ал.П. Чехов писал семье из Москвы: «Мне Юлий Федорович Маак правду говорил, что университет — это второе Крещение. Он прав, <...> я думаю, что у нас в гимназии не знают, что такое математика. У нас считают эту науку скучною»⁵⁷. 25 февраля 1879 года Александр просит Антона передать Мааку привет.

С апреля 1880 года статский советник Ю.Ф. Маак состоял заслуженным преподавателем, «с окладом 1500 р. за 12 уроков».

7 августа 1885 года Маак выехал из Таганрога к месту своего нового назначения — в Киев, инспектором реального училища. «Таганрогский Вестник» (№ 8, 9 августа) писал: «Юлий Федорович прослужил в наших гимназиях ровно 11 лет и в течение этого времени приобрел заслуженную любовь и уважение как своих воспитанников, так и всех, знающих Ю.Ф. В лице последнего наши гимназии теряют <...> педагога, заслуга которого — гуманное и безпристрастное отношение ко всем своим ученикам. <...> проводы его на вокзал отличались особой торжественностью: масса публики, его товарищи-преподаватели, учащаяся молодежь и бывшие его ученики и ученицы, пришли засвидетельствовать любимому учителю искреннюю благодарность и уважение»⁵⁸.

В числе преподавателей математики времен Чехова называют обычно и И.Ф. Крамсакова, поступившего в штат гимназии в 1867 году. Причем, бывшие его ученики П.П. Филевский и В.В. Зелененко, очень по-разному относившиеся к педагогам, оба считали, что на этой должности он оказался случайно. «Это был донской казак по происхождению. По образованию естественник и преподавал свой предмет. Я ещё застал преподавание зоологии, ботаники и физики в низших классах гимназии. Застал это и А.П. Чехов <...> но <...> эти предметы были исключены, а их часы переданы латинскому яз. и арифметике. Крамсаков остался без уроков, но так как ему оставалось дослужить до пенсии несколько лет, то ему дали уроки географии и арифметики и таким его и знал А.П. Этих новых для него предметов Крамсаков не знал и конечно не любил и был несчастнейший человек, сделавшись предметом насмешек за свое преподавание»⁵⁹.

Филевский приводит забавный пример: «На уроках арифметики бывали случаи такого рода: ученик решает арифметическую задачу, требуется определить количество рабочих, решая задачу мальчик бойко пристукивает мелом по доске и заявляет, что получилось 14%, товарищи ему лукаво подмигивают. Иван Федорович <...> говорит: «если бы ты был поумнее, чем ты есть на самом деле, то прежде чем говорить, стер бы дробь. Сотри дробь и садись на место!»»⁶⁰.

Но в РГИА, в деле «Одесский учебный округ 1871—1875 г.» в разделе «Таганрогская гимназия» сказано: «Иван Федорович Крамсаков. Кончил курс в Харьковском университете на физико-математическом факультете в 1854 году. Преподавал математику в Новочеркасском <...> училище в 1854—55 гг., в Новочеркасской гимназии в 1856—57 гг., в Керченском институте благородных девиц в 1858—66 гг.»⁶¹.

Таким образом, вряд ли математика являлась для Крамсакова предметом новым и незнакомым. Что касается подсчетов, то умение хорошо оперировать цифрами было просто необходимо Ивану Федоровичу.

При гимназии была учреждена метеорологическая станция, находившаяся в ведении Санкт-Петербургской Главной Физической обсерватории. Э.Р. Рейтлингер писал: «Наблюдения над барометром, психрометром, гигрометром, флюгером и дождеметром производится по инструкциям <...> Станция содержится на средства Морского Министерства. <...> Результаты наблюдений ежемесячно посылаются в двух экземплярах в главную физическую обсерваторию и гидрографическую часть главного управления черноморского флота <...> До августа 1879 г. станциею заведывал преподаватель Крамсаков»⁶².

На столь ответственный пост не поставили бы человека недалекого. С этим видом деятельности педагога были хорошо знакомы таганрожцы, выписывавшие «Азовский Вестник», в том числе и Чеховы. Газета печатала следующие заметки: «Температура воздуха. Средняя температура. В 7 час. утра 6,0 Ц (4,8 Р), в час по полудни 13,4 (10,7), в 9 ч. вечера 8,9 (7,1), всего месяца 9,5 (7,6) <...> Дождь шел только 3 раза. В течение всего мес. погода была сухая, но ветренная, дни большею частью были ясные, но с температурой прохладною, так что с 8 окт/26 сент. без верхнего теплого платья нельзя было выходить на открытый воздух, с 14/2 окт. началась топка печей <...>, с 14/2 окт. деревья были лишены листьев. Иван Крамсаков» (№ 88, 10 ноября 1874 г.)⁶³.

Возможно, А.П. Чехов вспоминал труды своего учителя, когда готовился к поездке на Сахалин и просматривал специальную литературу о климате острова. Или когда знакомился с книгой «Свод метеорологических наблюдений в сел. Рыковском на о. Сахалине» (1894 г.), подаренной автором, бывшим ссыльным Ювачевым.

Возвращаясь к гимназическим годам Чехова, посмотрим, как воспринимали Крамсакова его соученики: «В нем были некоторые комические черты. Наружность у него была как у Собакевича, черты необычайно грубые, над которыми, по словам Гоголя, природа особо не трудилась <...>. Он носил большие полные усы, нависшие на губы и очки. Гимназисты, даже неумевшие рисовать, удивительно быстро и удачно воспроизводили карандашом его лицо и так как его нависшие усы напоминали китайца, а на уроках географии он любил почему-то подолгу останавливаться на Китае, то его иначе не называли как Китайский император»⁶⁴.

Бывшие воспитанники вспоминали много комических эпизодов из его педагогической деятельности. Так, Филевский рассказывал об одной из ученических проделок. Крамсаков приказал третьеклассникам не возить по карте пальцами и пачкать, а нарезать в гимназическом саду веток и сделать длинные указки. Перед следующим уроком географии надзиратель П.И. Вуков обратился к инспектору, едва удерживая улыбку: «Мальчики в саду режут и ломают ветки, треск раздается на весь сад, я хотел их остановить, но они ответили, что Иван Федорович велел <...> Третьеклассники прошествовали по коридору, как в Вербное воскресенье, удивив все классы. Удивлен был и учитель, когда воспитанники приветствовали его с «дрекольем»». «Крамсаков был человек добрый, но в обращении грубый. <...> «Вы велели нам нарезать указок», с трудом удерживая смех, заявил дежурный. «Болваны, скоты! Сейчас убрать!». «А как же без указки, мы карту испортим!». Между тем у двери стоял П.И. Вуков с инспектором, но инспектор в класс войти не решался, боясь фыркнуть и тем испортить свой карательный престиж»⁶⁵.

Никто из учеников не подозревал, что этот смешной и грубоватый, похожий на Собакевича человек в свободное время занят кропотливой научной работой. Спустя годы В.В. Зелененко увидел его книгу «Перечень растений, собранных в Донской области, преимущественно же в окрестностях гг. Новочеркасска и Таганрога, учителем Таганрогской гимназии И.Ф. Крамсаковым». Эта небольшая по объему книга содержала солидный список латинских наименований растений и была напечатана в 1871 году, в Харьковской университетской типографии (ныне один из экземпляров хранится в РНБ, в Санкт-Петербурге).

А.П. Чехов об этой стороне жизни педагога, скорее всего, так и не узнал. Упоминания о нем в переписке братьев Чеховых всегда шутливые: «Желаю Ивану Федоровичу Кр<амса>кову счастливого пути верхом на комете» (Ал.П. Чехов — А. Чехову, 14 сентября 1875 г.)⁶⁶; «Вчера снился мне почему-то Крамсаков... Избираю его фамилию своим фельетонным псевдонимом...» (А.П. Чехов — П.А. Сергеенко, 17 декабря 1884 г.)⁶⁷. Имя, отчество и профессию Крамсакова — преподаватель математики — А.П. Чехов, возможно, использовал в одном из ранних рассказов «Папаша» (1880).

Учителя математики (по совместительству физики и естественной истории) оставили больше всего ярких воспоминаний в памяти братьев Чеховых и их соучеников.

Но в классической гимназии главное внимание уделялось древним языкам. Преподавателей латинского языка, по словам П.П. Филевского, было трое и все они в разное время «перебывали» в классе Антона Чехова. Кроме инспектора А.Ф. Дьяконова, вели этот предмет В.Ф. Помян и В.Д. Старов.

«Владимир Францевич Помян, <...> серьезный классик, но как преподаватель, он был совершенно чужой в классе. Ни на кого из учеников он не смотрел, и нам казалось, что он нас никого не знал ни по наружности, ни по фамилии <...> Знал он очень много, но преподавал очень скучно, учеников не любил, а мы ему платили тем же. Внутренний мир этого человека никому не был известен»⁶⁸. Впоследствии он оставил учительскую деятельность и сделал прекрасные переводы стихов итальянского поэта Леопарди.

Полной противоположностью Помяну стал назначенный на ту же должность 19 июля 1875 года Владимир Дмитриевич Старов. 24-летний выпускник Новороссийского университета приехал на свое самое первое место службы и сразу произвел благоприятное впечатление. «<...> недурен собой, хорошо одевавшийся, он сделался образцом для подражания воспитанников старших классов. Его успехи в дамском обществе еще более сделали его интересным среди молодежи; но преподаватель он был не важный, а классик слабый, впрочем учащиеся относились к нему хорошо и обыкновенно говорили: «Он в ученике не видит врага»»⁶⁹.

Жизнерадостный и общительный молодой человек обратил внимание на одну из местных красавиц. Соученик А.П. Чехова, А.Д. Дросси вспоминал: «Главной притягательной силой, влекшей нас в сад, была красавица-гимназистка Черец, дочь инспектора гимназии, по имени Ариадна или просто «Рурочка», как мы все ее называли. Окруженная всегда толпой поклонников-гимназистов <...> К числу тайных вздыхателей Рурочки принадлежал и Антон Павлович. Застенчивый до чрезвычайности с женщинами, он очень редко пропускал прогулки в её обществе»⁷⁰.

Старов познакомился с вдовой инспектора Череца и её двумя дочерьми. Вдова, по словам Филевского, «женила на себе» молодого учителя русского языка Андрея Дмитриевича Мальцева, также выпускника Новороссийского университета. Старшая дочь была увлечена загадочным и непонятным Помяном. А младшая, Ариадна, согласилась выйти за Владимира Дмитриевича. «Началась семейная драма. Молодая женщина любила бывать на балах в клубе, в театре. Для балов и театра нужны были наряды, их доставать учитель не мог, хотя и старался, впадая в долги. Поклонники Ариадны Григорьевны, богатые греки, стали делать ей подарки, они их принимала, а это повергало несчастного Старова в отчаяние, он <...> брал частные уроки и с большою платою, чтобы удовлетворять желание жены. Но все было напрасно»⁷¹.

Ситуация впоследствии была отражена в рассказе Чехова «Папаша» (1880). Герой произведения, учитель, говорит жене: «Дорого ты стоишь мне, Ариадна!.. Прихоти твои не имеют пределов!» (С. I, 29).

Филевский утверждал, что детей у супругов Старовых не было. Но 20 марта 1878 года А.И. Блонская писала ему в Харьков, где он учился в университете: «У Старова родился сын, если только это можно причислить к новостям гимназии»⁷². Возможно, ребенок умер, или Ариадна, уехав, забрала его с собой.

Актер А.Л. Вишневский, бывший таганрогский гимназист, рассказывал: «Явился к нам Антон <...> и весело сообщил: «Сейчас артист Соловцов увез жену нашего <...> учителя Старова»»⁷³.Очевидно, с замужеством Рурочки влюбленность Антона прошла, и он увидел в происшествии нечто забавное. Начинающий актер Н.Н. Соловцов играл на сцене Таганрогского театра, а впоследствии стал первым исполнителем роли героя водевиля «Медведь».

Покинув Таганрог с Соловцовым, Ариадна попала в артистическую среду. Граф Кочубей предоставил ей значительную сумму для организации опереточной труппы. Под псевдонимом «Дагмарова» она стала антрепренершей труппы и совершала турне по России. Служила в Курске, Самаре, Воронеже и других городах, но в Таганрог никогда не заезжала. Она занимала заметное место на провинциальной сцене, исполняя роли великосветских дам. Рецензенты местных и столичных журналов обращали внимание на её эффектную внешность и роскошные туалеты. Известный критик и публицист Влас Дорошевич вспоминал, как впервые увидел её: «Я слыхал, что это очень красивая актриса, но не представлял себе, что до такой степени»⁷⁴.

Ариадна пережила всех героев этой истории — и Чехова, и Старова, и Соловцова, — скончавшись в 1915 году.

Оставшись один, Владимир Дмитриевич начал пить. Весной 1887 года. А.П. Чехов приехал в Таганрог и посетил своего учителя. Теперь он уже по-другому смотрел на его несчастье. 15 октября он подарил учителю свою книгу «В сумерках» с дарственной надписью: «Владимиру Дмитриевичу Старову за Салюстия, Овидия, Тита Ливия, Цицерона, Вергилия и Горация <...> и за ночлег от бывшего ученика и автора А. Чехов 1887 15/X»⁷⁵.

В.Д. Старова перевели в менее престижную гимназию в Усть-Медведице, где он и умер в больнице в 1892 году.

Третий латинист, преподававший у Антона Чехова и упомянутый Филевским, — это А.Н. Дьяконов, служивший в гимназии с 1874 по 1879 годы. Так как в учительском коллективе уже имелся человек с такой же фамилией, ведущий уроки по тому же предмету, то новичка стали называть «Дьяконов 2-ой». А ученики между собой называли «Secunda» (второй). «Это была личность, могущая произвести впечатление и на менее впечатлительную натуру, чем юношество старших классов гимназии. <...> А.Н. Дьяконов во время уроков был поразительно одинаков, даже более того, неподвижен. Говорил, не повышая, не понижая голоса, не одного слова не произносил он помимо урока, дисциплина на уроках была безупречная. <...> Урок проходил серьезно, деловито, но убийственно холодно и окаменело. Когда он переводил Тита Ливия с его римскими консулами и трибунами, непреклонными и спокойными исполнителями своего долга, то казалось, что он им подражал. Он никогда никого не хвалил и никогда никого не порицал. <...> на его уроках была ничем не нарушаемая тишина и его боялись»⁷⁶. Филевский считал, что эта холодность создавалась умышленно. Встретив Арсения Николаевича спустя годы на другом месте службы, он узнал «изваяние из гранита» как отзывчивого и внимательного администратора.

В 1876 году А.Н. Дьяконов был командирован в Германию «для ближайшего ознакомления с учебно-воспитательным делом в иностранных гимназиях»⁷⁷. 31 декабря 1878 года был напечатан его отчет «Прусские гимназии». Э.Р. Рейтлингер приводит фрагмент в своей книге: «Пока я был за границей, <...> я был поглощён мыслями и впечатлениями, вызванными <...> совершенством гимназической системы Пруссии, где все так стройно, так согласно, всесторонне обдумано <...> Со времени устава 1871 года бесспорно наступила новая эпоха для нашего гимназического образования, которая может быть охарактеризована тем, что оно ближе чем когда-либо поставлено к европейскому образцу и на европейской почве <...> Не может государство, столь могущественное и великое, как наше отечество, учиться меньше, чем образованнейшие европейские государства, в особенности соседственное с нами»⁷⁸.

Очевидно, Филевский был прав. Этот учитель, как и И.А. Островский, входя в класс, надевал маску, за которой скрывался человек неравнодушный и увлеченный.

Кроме упомянутых педагогов, латинский язык преподавал инспектор гимназии Александр Фёдорович Дьяконов 1-й. Выпускник Главного Санкт-Петербургского педагогического института, Дьяконов вёл с 1852 года в Таганрогской гимназии уроки законоведения. С упразднением этого предмета полностью он переключился на древний язык, а после перевода Е.С. Каменского начал в 1874 году — исполнять обязанности инспектора.

О его внешности, характере и привычках сохранилось довольно много воспоминаний, зачастую противоречащих друг другу. Но, повторим, существуют значительные отличия в том, как воспринимают окружающих людей дети и взрослые. Вот несколько примеров.

Бывший таганрогский гимназист Пётр Христофорович Бабасинов писал: «Когда мы, гимназистики, по утрам проходили мимо дома инспектора Александра Федоровича, его уже поджидал легковой извозчик. Мы знали его хорошо. Это был дядя Илья. <...> на крыльцо выходил высокий и худой Дьяконов. Оглядевшись, он непременно замечал нас и приглашал ехать вместе в гимназию. По дороге рассказывал что-нибудь смешное. Нам очень нравились такие поездки с инспектором. Александр Федорович часто заходил к моему отцу в обувной магазин и разговаривал о политике. Он всегда рекомендовал читать «Московские ведомости»»⁷⁹.

Бывший гимназист В.В. Зелененко вспоминал: «Сухарь, человек жесткий, он и внешним своим обликом напоминал высушенную воблу. <...> А.Ф. отличался феноменальной скупостью. <...> Он жил крайне замкнуто и уединенно — нигде не бывал и никого у себя не принимал»⁸⁰.

Бывшая гимназистка Л.И. Химченко (Бобровская) давала следующую характеристику: «Александр Федорович — это высокий, худой, сухощавый старик, суровый на вид, малоразговорчивый, но добрый человек. <...> Мы его не боялись, потому что он любил детей и относился к ним хорошо. Мы жили рядом <...> и Александр Федорович дружил с моим отцом <...> Отец был учителем и адвокатом»⁸¹.

П.П. Филевский писал о Дьяконове: «Какой-то окаменелый, не стареющий. Маленького роста, худенький и очень подвижный. Носил только усы, тщательно брился, одевался по-спартански: зимою шубы не носил, а только легкое пальто, брюки тоненькие люстриновые и вообще подолгу носил платье, тщательно его сохраняя. <...> Он был человек с хорошими средствами, одинокий, жил с двумя сестрами, уже пожилыми. Приемов не устраивал, но радушно принимал у себя сослуживцев и любил угощать хорошим, выдержанным в его собственном погребке вином»⁸².

Так каким же он был? Высоким, сухим, неразговорчивым, замкнутым? Или маленьким, добрым, общавшимся не только с сестрами и коллегами, но и любившим побеседовать с учениками и их родителями? Кстати, у него квартировал гимназический врач О.Ф. Шремпф.

По-видимому, сухим он был в стенах гимназии, «согласно инструкции». А за её пределами он раскрывался, причем не перед всеми людьми, а теми, кто был ему симпатичен.

Взрослому П.П. Филевскому Александр Федорович, в отличие от учеников, казался невысоким. Ежедневно встречаясь с Дьяконовым на службе, он узнал о нем много хорошего, в том числе и о тех, кого Дьяконов выручал из беды.

Был в гимназии молодой учитель истории Василий Иванович Логинов (1845 г. р.). «Он пробовал читать историю несогласно с учебником и сперва заинтересовал все классы, но скоро наткнулся на директора и программу. После этого он впал в уныние и запил. Он возненавидел гимназию и говорил, что с отвращением открывает дверь в неё»⁸³. Филевский рассказывал: «Логинов, очень порядочный и неглупый человек, но несчастный, пил, чрез это залез в долги, брал деньги у ростовщиков под чрезмерные проценты, вырваться из цепких рук ростовщиков не мог бы и человек с более сильным характером. <...> И вот Дьяконов уплачивает несколько сот рублей по векселям Логинова, наверное зная, что по выкупленным векселям ничего не получит»; «производил впечатление скупого человека, но иногда помогал и даже щедро»⁸⁴.

Братьям Чеховым, как и многим поколениям гимназистов, инспектор запомнился очень хорошо. Ал.П. Чехов отмечал: «Замечателен он был, между прочим, тем, что, прослужив в гимназии чуть ли не сорок лет, не пропустил ни одного урока. Жил он в собственном доме, довольно далеко от гимназии, но его не останавливали ни холод, ни дождь, ни самая возмутительная распутица. <...> всегда ходил пешком. На извозчике его не видел никогда никто. Ученики звали его за глаза Дяденькой, а за скорую и мелкую походку — Сороконожкой. <...> Уживался он со всеми прекрасно и до самой глубокой старости не имел ни одного врага. <...> Преподавал <...>, строго придерживаясь учебника и не отступая от буквы его ни на йоту»⁸⁵.

А.П. Чехов в школьные годы любил показывать пародии на учителей родственникам и друзьям, в том числе Л.А. Камбуровой и О.П. Хомиченко. «Антон надевал отцовский черный люстриновый пиджак и фуражку и живо представлял инспектора гимназии Дьяконова («Сороконожку»), быстро-быстро бегая по комнате и кивая изредка слева направо головой»⁸⁶. Здесь, возможно, проявлялась не «нелюбовь» к Дьяконову, а творческая натура самого мальчика, его писательские и актерские задатки. Ведь он изображал также знакомых семьи, давал ровесникам смешные прозвища — и все отмечали, что очень метко.

Школьники, к тому же, очень наблюдательны. А чтобы посмешить товарищей, могут что-то и преувеличить. В.В. Зелененко писал: «Сколько разговоров, шуток, легенд ходило о нем среди гимназистов! Там, где соберется три гимназиста, в конце концов, разговор сводится к А.Ф., будет рассказан анекдот, какой-нибудь случай, зазвучит смех. <...> Говорили, что А.Ф. носил из-за скупости ботинки своих сестер и летний бурнус-разлетайку. Его внешний облик — манеры, жесты, приемы, присловия, выражения не были лишены своеобразия и оригинальности и служили среди гимназистов предметом шуточного подражания. Выражения: «как мокрая горит», «нелегкая несет» <...> вошли в обиход гимназической речи»⁸⁷.

И всё-таки в качестве прототипа «Человека в футляре» он надолго утвердился в литературоведении с «легкой руки» двух бывших воспитанников.

М.П. Чехов издал в 1923 году книгу «Антон Чехов и его сюжеты», призванную раскрыть таганрогские, мелиховские и другие истоки замыслов брата. В ней он, в частности, рассказывал о Дьяконове: «Он всё был таким же, каким был и 10—15 лет тому назад, на нем были всё те же, как говорили гимназисты, «коленкоровые брюки», все тот же сюртук, он <...> говорил всё одни и те же слова. <...> Одним словом, это была машина, которая ходила, говорила, действовала, исполняла циркуляры и затем сломалась и вышла из употребления. Таков был прототип Беликова, героя «Человека в футляре»»⁸⁸.

Ещё раньше, в 1910 году, опубликовал свою статью «На родине Чехова» В.Г. Богораз (Тан) в газете «Приазовская речь» № 42. «Мы встретились потом в 1899 году в Петербурге и вместе вспомнили Таганрог и нашего инспектора гимназии, Александра Федоровича Дьяконова, по прозвищу «Сороконожка» и «Серое пальто», который отчасти послужил прообразом «Человека в футляре»»⁸⁹.

С этим выводом не согласились многие, лично знавшие инспектора. П.П. Филевский писал: «Я же положительно утверждаю, что между «Человеком в футляре» и А.Ф. Дьяконовым ничего общего нет»⁹⁰. Павел Петрович пытался подтвердить это своими наблюдениями. В отличие от забитого и запуганного жизнью Беликова Дьяконов, по его мнению, был человеком смелым, хотя и педантом. «Коль скоро (его обычный прием речи) существует правило, то оно не забавы законодателя и должно быть соблюдаемо. Каждый его поступок, даже самый ординарный, каждое его слово было согласно выработанному им правилу, которым он руководствовался и которому не изменял. Дисциплина в государстве, дисциплина в школе, дисциплина в частной жизни — есть основа всего. <...> Если директор поступал не на точном основании устава, а это бывало, то он восставал и решительно протестовал. Рейтлингер не особенно долюбливал А.Ф. Дьяконова, но уважал в нем честного, а главное, прямого, окольными путями никогда не действовавшего человека...»⁹¹.

От принципиальности Дьяконова в свое время страдали и братья Чеховы. Как бы ни сочувствовал он в душе детям из разорившихся семейств, но ведь правила запрещали допускать к занятиям не заплативших за обучение.

13 апреля 1873 года Евгения Яковлевна сообщала сыновьям-студентам: «Ваню опять выслали из гимназии, дьяконов прямо прогнал покровский за нас заступался, а дьяконов и слышать не хотел»⁹². 29 июня, П.Е. Чехов, уже из Москвы писал жене: «должно быть Вани много стоило перелезть в 4-й класс. <...> Полагаю, Директор или Покровский помогли по своей доброте»⁹³.

Еще одно отличие между реальным инспектором и чеховским персонажем состояло в том, что Беликов обо всем доносил начальству («Как бы чего не вышло!»), а Дьяконов — никогда. Тот же, критически настроенный народоволец Зелененко признавал: «Он был строг и требователен, был грозой, но наушничества, шпионства, доносов не выносил»⁹⁴.

Беликов ничем не интересовался, кроме своего предмета и инструкций. У Дьяконова была большая библиотека. Прислуга инспектора Н.В. Калмыкова и ее муж, дворник, говорили И.И. Бондаренко, что Александр Федорович любил, когда у него просили почитать интересную книгу. «Сам, бывало, выберет и расскажет об авторе книги, ее содержании и обязательно скажет, что книгу надо беречь, как зеницу ока»⁹⁵.

Посещал Дьяконов и общественную библиотеку. Просматривая нужные ему издания, он иногда замечал гимназистов с неподходящей литературой в руках. По словам А.Б. Тараховского, он делал им замечания, но в гимназии о прискорбном факте так и не узнавали. По долгу службы инспектор присматривал за поведением гимназистов в театре, городском саду. Ал.П. Чехов, повествую в письме брату о гимназистах — «рыцарях сада», шутливо припоминал: «Бежишь, <...> весь занят мыслью о майнридовском подвиге и избегаешь директора и Соро[ко]ножку»⁹⁶.

В ранней юмореске А.П. Чехова «И то и се (Поэзия и проза)» (1881) воспроизведена ситуация, когда инспектора избежать не удалось. В саду на скамейке под акациями гимназист объясняется девушке в любви.

«— Идите в класс! — раздается дребезжащий тенор над головою гимназиста.

Гимназист поднимает голову, и с его головы сваливается кепи... Перед ним инспектор...

— Идите в класс!

— Кгм... Теперь большая перемена, Александр Федорович!..

— Идите! У вас теперь латинский урок! Останетесь сегодня на два часа!

Гимназист встает, надевает кепи и идет... идет и чувствует на своей спине ее большие глаза... Вслед за ним семенит инспектор...» (С. I, 104).

Посетив родной город весной 1887 года, А.П. Чехов 10 апреля извещал родных: «А.Ф. Дьяконов по-прежнему тонок, как гадючка, носит коленкоровые брюки и сковороду вместо картуза <...>»⁹⁷. Но подходил ли он к бывшему наставнику, беседовал ли с ним — неизвестно. «Его как учителя помнит целая плеяда поколений. <...> В самом конце его педагогического поприща его еще захватили внуки самых первых учеников его <...> молодости. <...> Но всем без исключения он памятен как добрый человек»⁹⁸.

Древнегреческий язык считался не менее важной учебной дисциплиной, чем латинский, хотя в дальнейшем мог понадобиться значительно меньшему числу гимназистов. Одним из педагогов, дававших уроки по этому предмету, являлся Н.Ф. Агапьев, служивший в Таганрогской гимназии в 1870—1875-е годы Ал.П. Чехов писал: «Учителем, читавшим с нами Илиаду и Одиссею был обрусевший и выросший на русской почве грек Николай Федорович Агапьев. Преподавал он в старших классах и положение его было поистине жалкое. Древнего языка он не знал, с тонкостями грамматики знаком не был, слов знал мало, на уроках постоянно рылся в лексиконе и страшно путался в переводах. Ученики над ним прямо издевались и нарочно приставали к нему с просьбами объяснить то или иное синтаксическое правило или перевести <...> непонятное место. <...> Чувствуя ехидный подвох, он всякий раз густо краснел, а ученики улыбались»⁹⁹. Учитель страдал, ощущал себя не на своем месте, а затем вообще оставил преподавательскую деятельность.

В 1875 году в штат гимназии зачислили 40-летнего Константина Ефимовича Зико, выпускника Афинского университета. «Родом он был из Греции, с какого-то из окружающих её Цикладских <...> островов. Он <...> не знал русского языка, хотя и учился ему усердно. О нем ученики рассказывали, будто бы он, во время греческого диктанта, фразу: «Кир соскочил с колесницы», передавал: «Кюр скачивался с коленис» и вроде бы он утверждал, что множественное от «муха» будет «муши», потому что «ухо» — «уши». Предмет свой он знал. Его любили. Он был человеком редкой справедливости, не злоупотреблял отметками и в Педагогическом совете всегда стоял за учеников и защищал их интересы. Не любил он, когда к ученикам придирались»¹⁰⁰.

Ал.П. Чехов приводит в пример следующую историю. Не в меру усердный надзиратель Е.М. Дробязгин крикнул ученикам в «раздевальной» (вероятно, гардеробной): «Снимите, господа, фуражки! Разве вы не видите, что здесь даже учителя ходят без шапок!». На что Зико ядовито, со своим греческим акцентом, заметил: «А если уцителя будут ходить без панталони, то и уценики должны ходить без панталони?»¹⁰¹.

Об отличных знаниях и справедливости этого учителя в советское время не вспоминали. Зато, благодаря В.Е. Богоразу (Тану) часто цитировали фразу, якобы сказанную Зико. «Он брал взятки с учеников и экстернов открыто, с блеском и в оптовых размерах. Брал и не находил в этом ничего худого: «Худо, зачем худо? Тебе хорошо, мне хорошо...». Он говорил нам в классе невозмутимым тоном: «<...> (справедливость) и <...> (скромность) — это пустяк. Первое дело — chremata (деньги)»¹⁰². Эти эпизоды хорошо вписывались в сатирический образ «царской» гимназии.

П.П. Филевский полемизировал с Таном и утверждал, что Зико не мог сказать подобного. «Деньги он наживать любил и давал уроки, преследуемые законом, но до такого цинизма не доходил, потому что был человек неглупый и читая Еомера, умел передать красоту греческого текста. <...> на уроках у него не было скучно. Любил очень, чтобы ему задавали вопросы и когда вопрос был действительно содержательный, он говорил, что самый вопрос заслуживает хорошей оценки. Спрашивал у всего класса, как кто понял какое-либо темное место»¹⁰³.

К.Е. Зико не задержался в гимназии надолго. П.П. Филевский рассказывал, что он умел «насколько возможно разнообразить свой скучный предмет и вызвать даже некоторое увлечение духом греческого языка и поэзии, но его <...> приватные уроки и прием пансионеров иногда всего за несколько месяцев до экзаменов вызывали в обществе нарекания; он в 1881 году вышел в отставку»¹⁰⁴.

Фамилия педагога встречается в переписке Николая и Антона Чеховых.

Николай, не окончивший гимназию, хотел сдать экзамены экстерном. По этому поводу он писал Антону: «Ты советуешь мне держать экзамен на аттестат зрелости <...> Я смотрю на Зико как редкость, как на «приблизительно — гения», и ни за что, понятно, не желал бы держать в Таганроге испытания зрелости» (после 27 июня 1878 г.)¹⁰⁵, «Спрашивал ли обо мне Е.А. Овсянников и Зико? Интересуется ли кто-либо мною в смысле участия? Первым и последним низкий поклон» (май 1879 г.)¹⁰⁶.

Очевидно, почему художник передает поклон учителю рисования. К личности Зико отношение, вероятно, более сложное. Николаю нравились многие его качества, но экзамен ему он сдавать не собирался из-за безденежья.

Из современных языков в гимназии преподавали немецкий и французский. Немецким языком А.П. Чехов владел хорошо, в аттестате зрелости по этому предмету стоит оценка «отлично». Выпускной экзамен принимал Эмилий Иванович Штейн (1831—1883). Он служил в Таганрогский гимназии с 1865 года, пользовался любовью и уважением коллег и учеников. Этот добросовестный педагог проработал в гимназии 15 лет, но восхищенных или забавных рассказов о себе не оставил.

Учителем французского языка с 1864 по 1878 год был Юлий Иванович Буссар (1825—1878). Он выдержал в 1856 году в Московском университете экзамен на звание учителя. Преподавал в Одесском, Керченском и Новороссийском народных училищах (1843—1854 гг.), Екатеринославской войсковой гимназии (1854—1856 гг.), Тульской гимназии (1856—1864 гг.).

В Таганрогской гимназии он вел уроки французского языка во всех классах. Он же был классным наставником у Антона Чехова. 27 сентября 1875 года П.Е. Чехов писал Александру в Москву о своих хлопотах из-за «чахотки в кармане»: «Я подавал Директору прошение чрез Буссара, классного наставника Антоши, чтобы освободили двух сыновей от платы, Антона и Михаила <...> Одного только освобождают Мишу <...>»¹⁰⁷.

В данном конкретном случае классный наставник ничего не смог сделать для своего воспитанника. Но обычно он, сам будучи небогатым, старался помочь нуждающимся гимназистам. Например, участвовал в благотворительных концертах. 19 февраля 1871 года в театре состоялся концерт «в пользу бедных учеников мужской гимназии»¹⁰⁸. В программе фамилия Ю.И. Буссара встречается трижды. Он указан среди исполнителей «Секстета соч. Бартини», «Квартета для 4-х виолончелей», «Трио соч. Осборна».

Коллеги составили о нем самое благоприятное мнение. «Ю.И. Буссар принадлежал <...> к вырождающемуся типу людей, воспитанных в началах философской системы Гегеля. Он был эстетик в душе и жизни <...> Он не увлекался меркантильным настроением наших дней, и, несмотря на житейские невзгоды и лишения, всецело сохранил в себе стремление к идеалу. Живя с большой семьей одними уроками, он посвящал все свободное время чтению и музыке, устраняясь от круговорота общественной суеты и личных страстей»¹⁰⁹.

Утром 12 января 1878 года учитель отправился в «цирульню» мещанина Семена Кузьменко. О том, что произошло дальше писала местная газета: «Скоропостижно скончался преподаватель французского языка в здешней гимназии Юлий Иванович Буссар. Все знавшие покойного уважали в нем не только прекрасного наставника, но и человека. Смерть г. Буссара поразила всех, тем более, что была неожиданна и при особой обстановке. Покойный зашел к парикмахеру и в то время, когда последний начал его брить, сильный апоплексический удар мгновенно прекратил дни Юлия Ивановича»¹¹⁰.

На отпевании и погребении присутствовали коллеги Буссара и гимназисты. Возможно, именно эту трагическую историю имел в виду А.П. Чехов, когда писал, что ему снятся похороны гимназических учителей. Кстати, незадолго до этого, в 1876 году скоропостижно скончался учитель истории и географии Л.И. Емельянов.

Что касается Буссара, то «в том же году был поставлен его товарищами по службе, учениками и ученицами мраморный памятник в уважение к его честной, полезной деятельности как педагога, так и человека, пользовавшегося общим уважением и любовью»¹¹¹.

Одна из дочерей Юлия Ивановича была замужем за Федором Христофоровичем Дмитрокопуло (1849—1881). Выпускник Таганрогской гимназии, он служил в той же гимназии помощником классных наставников.

15 июня 1881 года Антону Чехову написал его соученик по гимназии и однокурсник Василий Зембулатов: «Будь так добр, Антон, исполни мою просьбу, хотя она для тебя трудновата; но брат это собственно не для меня а для Елизаветы Юльевны бывшей Буссар жене Дмитрокопуло; положение ее ужасно плохое, муж умер и ни аза нет, между прочим она экзамен выдержала и хочет быть акушеркой и убедительно меня просила справиться на счет родильного приюта в Москве, об условиях поступления и пр. пр. подробности и мне напиши подробно»¹¹². Скорее всего, Чехов эту просьбу исполнил, как исполнял до и после десятки мелких и крупных просьб окружающих. А судьба родных Буссара, как и судьба семьи Островского (о которой он тоже знал) стали для него яркими фрагментами в общей картине положения учителей в России.

Если с математикой и географией отношения у А. Чехова складывались неровно (сначала двойки и сложности в освоении этих предметов, а затем увлечение ими), то ведь эти науки и не являлись определяющими в его жизни. Зато преподаватели словесности, казалось, должны были заметить одаренность воспитанника в этой области. Ал.П. Чехов отмечал: «Приходится на основании опыта признать, что гимназии — плохие и совсем неудачные пророчицы относительно будущего своих питомцев <...> Не угадал в Чехове будущего писателя и учитель русского языка и словесности Андрей Дмитриевич Мальцев, не одобрявший ни одного его ученического сочинения и помечавший их снисходительной тройкой»¹¹³.

В 1896 году прославленный писатель А.П. Чехов встретился в Ростове с товарищем по гимназии Львом Волкенштейном и рассказал за ужином: «Недавно, перебирая бумаги в сундуке, я нашел сочинение, писанное мною в шестом классе гимназии... Без преувеличения скажу, что и сейчас не написал бы на эту тему чего-нибудь лучшего. А Мальцев <...> поставил мне обычную мою тройку. Между тем некоторые наши товарищи получили за это сочинение пятерки и четверки. Думаю, что Мальцев эти сочинения лучше понимал, они были ему ближе по духу. Впрочем, — добавил Антон Павлович со своей милой улыбкой, — Мальцев не лишен был остроумия. Ведь он на чьем-то сочинении написал: «Ваше сочинение приводит меня в недоумение. Следует обратить внимание на знаки препинания»»¹¹⁴. Кстати, А.Д. Мальцев покинул гимназию одновременно с Чеховым. В 1879 году он был переведен на должность инспектора в Бахмутскую прогимназию.

Более наблюдательным, чем Мальцев, оказался его коллега Иван Семенович Стефановский (1846—1919). В 1875 году он был переведен в Таганрогскую гимназию.

Во время выпускных экзаменов 1879 года Иван Семенович входил в состав педагогического совета. Оценку сочинений, кроме него, производили: директор Рейтлингер, инспектор Дьяконов и Мальцев. Именно Стефановский обратил внимание коллег на литературную отделку чеховского сочинения. П.П. Филевский писал: «Шел выпускной экзамен. <...> Иван Семенович Стефановский говорит товарищам учителям: «Представьте себе, кто удачнее всех написал сочинение — Антон Чехов»»¹¹⁵.Впоследствии Стефановский много лет проработал в Петербурге. Но Чехов не забыл его.

В сентябре 1953 года М.П. Чехова получила письмо от незнакомого ей Б.В. Охотского из Днепропетровска. Охотский в 1931 году жил в Ленинграде у Стефановских. Вдова Ивана Семеновича, Мария Константиновна показывала книгу А.П. Чехова «Пестрые рассказы». На заглавном листе рукой Антона Павловича было написано: «Дорогому учителю на добрую память А. Чехов».

Кроме вышеупомянутых предметов, окружное начальство немалое внимание уделяло гимнастике (т. е. физкультуре). Во второй половине 1870-х годов в Таганроге была расквартирована 5-я Резервная артиллерийская бригада. Офицеры-артиллеристы были приглашены в мужскую гимназию преподавателями гимнастики: в 1876—1877-е годы — штабс-капитан Алексей Петрович Соляников, в 1878 — штабс-капитан Антон Николаевич Триполитов.

Для Антона Чехова, росшего среди купцов, духовенства и гимназических учителей, военные были элементом новым и малознакомым. Он, вероятно, очень внимательно к ним присматривался. А впоследствии, какие-то черточки их характеров, манера поведения могли всплыть в его памяти в процессе создания пьесы «Три сестры».

Присутствие офицеров вообще внесло свежую струю в городскую жизнь, оживило балы и клубные беседы. Родители таганрогских невест готовились к свадьбам. Так, например, родственница Чеховых Ольга Павловна Камбурова обвенчалась с капитаном Михаилом Елисеевичем Хомиченко.

Когда артиллерийскую бригаду намеревались перевести из Таганрога, горожане упрашивали её оставить. В связи с этим вспоминаются последняя сцена «Трех сестер» и чувства, охватившие героев в момент ухода из города артиллеристов.

Более привычным для гимназистов был вездесущий надзиратель — Павел Иванович Вуков (1850—1920). После окончания таганрогского уездного училища он какое-то время прослужил учителем приготовительного класса. Но затем юный Павел (он поступил в штат в 17 лет) понял, что это не его призвание. И, по словам Ал.П. Чехова, «сбежал в надзиратели и в этой должности оставался чуть ли не до самой отставки»¹¹⁶. «Все почти учителя носили у нас клички. Павлу Ивановичу была присвоена, по созвучию с именем, довольно-таки обидная кличка — Балваныч. Относился он к ученикам хорошо, хотя и старался иногда казаться суровым и требовательным. Все дело, однако, сводилось к одному только старанию: никто его не боялся и в суровость его не верил»¹¹⁷. Александр Чехов приводит один из примеров его рвения: «Раз один из старших классов расшалился и стал шуметь. Павлу Ивановичу вздумалось водворить порядок. Он явился в класс в самый разгар. Строгий, энергичный и начальственный и крикнул: «Молчите все!». Возня сразу сменилась дружным хохотом — и он сконфузился. Смешным показалось слово «все», прилепленное ни к селу ни к городу»¹¹⁸.

Александр Чехов был всего на пять лет младше Вукова и воспринимал его как доброго, «не хватавшего с неба звезд» и наивного человека. «Славился у нас Павел Иванович как дарвинист, потому что приобрел себе только что вышедшую в свет книгу Дарвина «Происхождение видов». Уразумел ли он содержание этого сочинения, остаётся тайной. Но так как в те времена все «развитые» люди говорили о Дарвине и его теории, то он тоже говорил. Когда его спрашивали ученики, что именно проповедует английский естествоиспытатель-новатор, то он с видом ученого и серьёзного человека отвечал: «Чарльз Дарвин брал голубя и голубку, и от этого получалось скрещивание...»»¹¹⁹.

Иногда ученики позволяли себе по отношению к нему чрезмерную фамильярность. Иван Чехов рассказал в письме к отцу как веселились гимназисты во время гуляния в Дубках. Одним из устроителей различных соревнований, несомненно, являлся Вуков. Одноклассник Чехов Марк Красса хотел отблагодарить его и предложил качать. «Краса закричал давайте Павл. Ивановича Вукова подымем на ура и все подняли его за ноги» (И. Чехов — П.Е. Чехову, 1 мая 1876 г.)¹²⁰.

Братья Чеховы вспоминали Вукова всю жизнь, как и их соученики. Студенты Александр и Николай передавали ему через Антона приветы. «Букову Павлу Ивановичу пожелай от меня доброго здоровья и вящего усердия служить по звонку»¹²¹.Советуясь в 1893 году с братом по поводу документов для поступления на государственную службу, А.П. Чехов шутил: «Не нужно ли написать в Таганрог Вукову <...>?» (П. V, 175). 12 сентября Ал.П. Чехов подписывает послание к А.П. Чехову: «Твой Пал Иванч Вуков»¹²².

16 ноября 1896 году Чехов просит старшего брата приобрести книги для таганрогской библиотеки: «Нужны уставы всех ученых, благотворительных, велосипедных, масонских и прочих обществ, куда тебя не пускают за твой безобразный вид. (Букову всё известно.)» (П. VI, 227).

11 января 1898 года Александр Павлович с юмором упрекает младшего брата: «Желаю тебе от всей души, чтобы ты помечал свои письма ко мне календарными датами. <...> Даже министры, архиереи и Вуков пишут числа, а ты этого не делаешь. Неужели ты думаешь, что ты выше Вукова?»¹²³.

1 января 1899 года больной туберкулезом А.П. Чехов в письме к П.А. Сергеенко вспоминает вечно бодрых, застывших «в одной поре» людей: «Мое здоровье добропорядочно, болезненные и всякие другие процессы остановились во мне, как в Пав. Ив. Букове или в А.Ф. Дьяконове» (П. VIII, 8—9).

Живущий в Таганроге соученик и друг В.А. Сиротин пишет А.П. Чехову 11 февраля 1900 года: «Павлу Ивановичу передам твой ему привет и поклон, на днях буду у него»¹²⁴.

Ал.П. Чехов рассказывал, что, приезжая на родину, его брат любил встречаться с учителями, и, в том числе, с Вуковым. Но, встретившись впервые спустя годы с бывшим подопечным, Павел Иванович его не узнал. Журналист А.Б. Тараховский (Шиллер из Таганрога) стал свидетелем этого события: «В городском саду ему указали П.И. Вукова <...> Антон Павлович пошел за ним и, когда тот остановился, А.П. протянул руку, и счастливая улыбка озарила его <...> лицо. П. Вуков не знал, кто это так любовно пожимает руку, так ласково смотрит в глаза <...>

— Вероятно, в нашей гимназии учились?

— Да, ведь это Чехов! Не узнали? — сказали окружающие.

— Чехов? Антон! Знаменитость!! — у старика появились слезы на глазах»¹²⁵.

Ал.П. Чехов, подчеркивая наивность наставника, по-другому передает эту фразу: «Кто ж знал, что из Вас выйдет такая знаменитость?»¹²⁶.

Узнавши ученика, Вуков затем вспомнил свои наблюдения: «В старших классах в нем обнаружилась определенная черта характера — острым метким словом охарактеризовать того или иного педагога или товарища. Иногда он подавал идею для какой-нибудь остроумной затеи, но сам всегда был в стороне. Его идею или острое словечко подхватывали товарищи, и это становилось источником веселья и смеха»¹²⁷. Начав карьеру надзирателем, П.И. Вуков впоследствии именовался помощником классных наставников.

В 1875 году на службу в таганрогскую гимназию был назначен на ту же должность Степан (Стефан) Карлович Монтанруж (де-Монтанруж) (1823—1899). В отличие от Вукова, он начал свою карьеру в довольно солидном возрасте. Это был дебют домашнего учителя на государственной службе. Швейцарский подданный, он женился на гречанке Смарагде Бенардаки и перешел затем в русское подданство.

Гимназисты любили слушать, как Монтанруж сочинял невероятные небылицы. В.Г. Богораз (Тан) писал: «Монтанруж Стакан Карлович, <...> швейцарский француз, полный рассказов, только нажми настоящую пружину»¹²⁸.

Заканчивая обзор педагогического коллектива гимназии, хочу подчеркнуть, что здесь специально не названы чины учителей, не перечислены их ордена и медали. Вся эта информация имеется в перечисленных источниках. Гораздо важнее было показать впечатления юного Антона Чехова. А они были связаны не с учительскими наградами (хотя ученики были в курсе), а с казенным или душевным отношением к подрастающему поколению. Именно поэтому приведено столь солидное количество цитат, в которых заметно, как сквозь строгие рамки инструкций и циркуляров прорывались человечность, доброта, чувство юмора.

Но говоря о гимназическом персонале, необходимо назвать ещё одного человека — врача О.Ф. Шремпфа (Шремфа). Оскар Федорович Шремпф появился в Таганроге как вольно практикующий врач. 10 ноября 1871 года доктор через газету «Ведомости Таганрогского Градоначальства» (№ 67) объявил о часах приема «В квартире своей на Греческой улице в доме литографа Скулича, утром с 8 до 10, после обеда с 4 до 6 часов»¹²⁹.

9 марта 1873 году он был назначен на должность гимназического врача вместо уволенного по прошению доктора Н.А. Лицына.

На фоне обычной рутинной работы возникали иногда и очень серьезные ситуации. Одна из них пришлась на август 1875 года.

М.П. Чехов вспоминал: «В 1875 году Антон тяжело заболел и чуть не отправился к своим праотцам. <...> Иван Парфентьевич <Селиванов> пригласил к себе погостить Антона. По дороге <...> обратно из имения в Таганрог мальчик Антоша выкупался в холодной речке и схватил тяжелую простудную болезнь. <...> Антошу привезли домой. Как сейчас помню его, лежавшего при смерти. Около него гимназический доктор Шремпф <...> Болезнь оставила в нем большие воспоминания. Это была первая тяжелая болезнь, которую он испытал в жизни. <...> Постоялый же двор, в который завозил его Иван Парфентьевич, и симпатичные евреи выведены им в «Степи» в лице Моисея Моисеевича, его жены и брата Соломона.

Кстати: болезнь настолько сдружила Антона с доктором Шремпфом, окончившим медицинский факультет в Дерптском университете, что все время будущий писатель мечтал отправиться по окончании курса гимназии в Дерпт и там получить медицинское образование»¹³⁰. Таким образом, Шремпф не только спас для человечества великого писателя, но и подтолкнул его на медицинскую дорогу.

На О.Ф. Шремпфа Городской Управой были также возложены обязанности Городского санитарного врача. 16 марта 1877 года «Ведомости Таганрогского градоначальства» (№ 22) извещали горожан, что Управа «по случаю приближения теплого времени года, просит гг. домовладельцев озаботиться безотлагательной очисткой их дворов, помойных ям <...> к 15 апреля <...>. По прошествии этого срока Городской санитарный врач Шремпф приступит к осмотру дворов и неисправно содержащие дворы домовладельцы будут привлечены к законной ответственности»¹³¹.

17 апреля в Успенском соборе был зачитан манифест о начале Русско-турецкой войны. А 14 августа 1877 года таганрожцы узнали из «Азовского Вестника» (№ 57), что Местное Управление Общества попечения о раненых и больных воинах постановило избрать членами-соревнователями О.Ф. Шремпфа, Н.А. Лицына, А.Я. Точиловского и других врачей, которые «изъявили готовность пользовать больных и раненых воинов местных лазаретов безвозмездно».

Весь Таганрог, как и всю Россию, охватило желание помочь братьям-славянам угнетаемым, а то и физически уничтожаемым турками. Все, от мала до велика собирали средства в пользу раненых — в том числе и церковный староста Митрофан Егорович Чехов. Отправлявшихся в действующую армию добровольцев торжественно провожали на вокзале при массовом стечении публики. По газетам следили за деятельностью знаменитого хирурга Н.И. Пирогова, который когда-то приезжал в качестве попечителя, а теперь делал операции в полевых лазаретах. Выехал в Болгарию и О.Ф. Шремпф, оставив вместо себя другого врача. Вернувшихся с войны встречали как героев. Так же, наверное, смотрели на своего доктора таганрогские гимназисты.

Оскар Федорович был награжден медалью «в память войны 1877—1878 гг.». Он, как прежде, служил врачом при гимназии.

В 1880 году его, как специалиста, вместе с доктором Н. Гудзенко пригласили на заседание подготовительной комиссии по устройству водопровода. «Санитарный врач Шремпф стоял за проведение в Таганроге морской воды для наружного употребления, так как в этом город ощущает несравненно большую потребность, чем для внутреннего употребления. Это мнение <...> единодушно было принято всеми, как самое удобно исполнимое в настоящее время для Таганрога»¹³². 11 апреля 1887 года А.П. Чехов коротко упомянул в письме из Таганрога: «Теперь о текущих делах. Умерли: д-р Шремпф»¹³³.

Перечень рассматриваемых гимназических впечатлений Чехова будет неполным без упоминания его соучеников. Современники писателя всегда отмечали его веротерпимость, интерес к традициям и культуре других народов. Все это, как известно, тоже из детства, из очень толерантного города Таганрога. Не говоря уж о самом многонациональном Таганроге, в классе Чехова и 23-х выпускников было только несколько русских мальчиков. С будущим писателем обучались греки, евреи, немцы. Он с ранних лет воспринимал человека не столько как представителя определенной национальности, сколько как личность.

Греческая фамилия Дросси у всех, кто знаком с биографией А.П. Чехова, ассоциируется со словами «таганрогский любительский театр».

Глава семьи Дросси, Дмитрий Андреевич (1828—1897) оплачивал свидетельство купца 2-ой гильдии. П.П. Филевский вспоминал: «Старинный таганрогский комиссионер <...> Небольшого роста горячий грек, пользовавшийся славой честного коммерсанта»¹³⁴. Около 1856 года он женился на дочери харьковского купца Ольге Михайловне Калита (1837—1898), «крупной красивой даме».

В семье было пятеро детей: Иван, Андрей, Мария, Александр, Варвара. Андрей, тот, благодаря которому до сих пор знают об этой семье, родился 20 января 1861 года. Его, как и остальных, крестили в Греческой церкви. Большая семья размещалась в двухэтажном особняке под № 24 на Николаевской улице (ныне ул. Фрунзе, № 22), выстроенном в 1850-х годах. Вместе с семьей проживали гувернантка и слуги: дворецкий, повар, кухарка, горничная, конюх.

Несмотря на значительные домашние расходы Д.А. Дросси постоянно участвовал в различных благотворительных акциях. В списках тех, кто жертвует в пользу голодающих, раненых воинов и т. п., его фамилия нередко соседствует с фамилиями М.Е. Чехова и лиц из чеховского окружения.

У Чеховых и Дросси было немало общих знакомых. Митрофан Егорович посещал дом Дросси.

В 1869 году Андрей поступил в Таганрогскую гимназию. Он вспоминал: «С Антоном мы были погодки и шли вместе до четвертого класса, где я остался на повторительный курс, но в пятом классе мы встретились снова, так как Антона постигла та же участь»¹³⁵.

Андрей заходил в лавку П.Е. Чехова на углу Александровской улицы и Ярмарочного переулка, в которой «часто можно было видеть будущего писателя отвешивающим товар покупателям»¹³⁶.

В собственном доме Чеховых на Конторской улице, куда семья переехала осенью 1874 года, Андрею бывать не приходилось. Но именно в это время окрепла его дружба с Антоном. «Я близко сошелся с Антоном <...> на почве весьма распространенного тогда в Таганроге спорта, а именно — ловле, чижей, щеглов и прочих пернатых. <...> Сколько долгих часов я проводил осенью с Антоном <...> на большом пустыре за их двором, притаившись за рогожною привадою»¹³⁷. «С годами, — отмечал А. Дросси, — увлечение ловлей щеглят <...> прошло, и, мы начали увлекаться литературой и театром»¹³⁸.

С 1874 года Антон начинает часто бывать в доме друга. Здесь царили совсем иные порядки, нежели в его семье. Старшие при воспитании младших обходились без подзатыльников, а младшие пользовались довольно большой свободой. Чуткий, внимательный Антоша стал всеобщим любимцем и родителей Андрея, и прислуги.

Ольга Михайловна отличала Антона среди других гостей-гимназистов, часто беседовала с ним. Она рассказала о вишневых садах, оставшихся в её усадьбе в Миргородском уезде... Мария Дросси-Стейгер (1863 г. р.) вспоминала: «Когда много лет спустя я прочла «Вишневый сад», мне все казалось, что первые образы этого имения с вишневым садом были заронены в Чехове рассказами матери»¹³⁹. Бывшие крепостные О.М. Дросси, служившие у нее, казались прототипами Фирса: «Старый дворецкий Герасим <...> стариков называл молодыми людьми. Повар Степан немолодую замужнюю хозяйку продолжал именовать «барышней»»¹⁴⁰.

Антон с Андреем и маленьким Александром играл во дворе в лапту, запускал воздушных змеев. О Мане, подруге и ровеснице сестры, заботился поистине по-братски, даже оберегал её от нападок собственных братьев. Даже прислуга ласково называла мальчика Антошей. В доме Чехова не было гувернанток, конюхов и поваров. Однако уже в ранних рассказах они описаны очень точно, со знанием их психологии и привычек. Вероятно, этот жизненный опыт был получен во время наблюдений, сделанных в доме друга.

В гостях у Андрея часто собирались гимназисты и гимназистки — он обладал определенной харизмой. П.П. Филевский писал: «Андрей, красивый мальчик, веселый, благовоспитанный, с красивыми манерами, хорошим голосом, способный, но ленивый <...> Пользовался всеобщей любовью за свой веселый нрав и общительность»¹⁴¹. Андрей писал стихи, играл на скрипке.

Став постарше, Андрей и Антон часто посещали вместе театр. «Все наши сбережения и карманные деньги мы несли на галерку театра», — вспоминал А.Д. Дросси.

В то время в Таганроге была мода на любительские спектакли. Взрослым подражали гимназисты, у которых были свои «труппы». Однажды подобная идея захватила Андрея и Антона. Старшие Дросси отнеслись с пониманием и сочувствием. Семья жила в верхнем этаже особняка, нижний предоставили детям. В большой комнате, находившейся в центре, была устроена сцена, расставлены стулья для зрителей. В соседних комнатах гримировались «барышни» и «кавалеры». Раскрывался самодельный занавес с наклеенными попугаями и жар-птицей — и представление начиналось. Организатором спектаклей был Андрей. Душой их — Антон, который предпочитал роли неудачников и меланхоликов. В «Лесе» он играл Несчастливцева.

Впоследствии спектакли стали устраивать еще и в большом пустующем сарае, во дворе дома Караспасовых. Сами хозяева тоже принимали участие в постановках. Андрей Дросси, Александр и Николай Чеховы решили играть мужские роли, а Антон добровольно причислил себя к «женскому персоналу».

В пьесе «Ямщики, или Шалость гусарского офицера» Александр Чехов играл станционного смотрителя, Андрей — молодого ямщика, Антон — старуху-старостиху: «Репетировали мы эту пьесу не менее десяти раз, и она у нас прошла великолепно». «Шероховатости» вроде станционного смотрителя в мундире таможенного ведомства «искупались художественной игрою Антона»¹⁴².

Летом 1874 года было поставлено 6 спектаклей. Андрей Дмитриевич вспоминал: «Нельзя себе представить того гомерического хохота, который раздавался в публике при каждом появлении старостихи. <...> играл он мастерски, а загримирован был идеально»¹⁴³.

Любительские спектакли нашли впоследствии свое отражение в рассказах А.П. Чехова: «Страдальцы» (1886), «Лишние люди» (1886), «Рассказ без конца» (1886).

Спектакли в доме Дросси прекратились после отъезда Андрея. Он не закончил гимназию, выбрав военную стезю, вероятно под влиянием ещё одного друга и соученика, Владимира Сиротина. Казак, сын полковника, Владимир также не завершил гимназического курса.

Андрей поступил в Елизаветградское кавалерийское юнкерское училище. 28 апреля 1885 года корнет 30-го Драгунского полка Андрей Дмитриевич Дросси присутствовал на венчании своей сестры в Греческой церкви. 22-летняя купеческая дочь Мария Дросси выходила замуж за Владимира Александровича Сиротина, хорунжего Войска Донского. П.П. Филевский отмечал, что всех удивил этот странный брак, который, впрочем, был недолговечным.

В бойкую капризную Маню с роскошной косой влюблялись гимназисты, когда она была ещё подростком. Филевский недолюбливал Сиротина и не понимал, как «красивая, интересная» девушка могла выбрать «пустого глупого хвастуна». Между тем, А.П. Чехов и А.Д. Дросси дружили с Сиротиным долгие годы. Фото его хранилось в ялтинском доме писателя.

Вскоре Андрей, как и его отец когда-то, нашёл себе жену в Харькове. По словам Филевского, «похитил и женился на дочери харьковского предводителя дворянства».

31 октября 1887 года А.Д. Дросси пишет другу детства А.П. Чехову: «Мой тесть издает в Харькове к Новому году «Харьковский Календарь-Альманах», в нем будет отдел беллетристический. Твои рассказы имеют у нас такой большой успех, что весьма желательно было бы, предполагаемый сборник украсить одним из твоих рассказов. <...> В надежде, что ты исполнишь просьбу старого товарища по гимназии, остаюсь преданный тебе А. Дросси»¹⁴⁴. Ответил ли Чехов на эту просьбу — неизвестно.

Во 2-ой половине 1880-х годов А.Д. Дросси вышел в отставку. С 1886 года его имя встречается на афишах и в программах любительских спектаклей.

Маня воспитывала троих детей от брака с Сиротиным. Расставшись с ним, она в 1895 году вышла замуж за германско-подданного Джеймса Осфальда Стейгера. Новый супруг был управляющим хлебной конторой парижской фирмы «Луи Дрейфус» и владельцем кирпичного завода.

1 ноября 1901 года отставной ротмистр А.Д. Дросси поступил на службу в Таганрогское Коммерческое училище преподавателем гимнастики, в 1903 году занял должность письмоводителя; а затем и заведующего библиотекой. Со своими воспитанниками он поставил 1 января 1904 года, на рождественских каникулах, спектакль по комедии Н.В. Гоголя «Ревизор».

Вскоре началась русско-японская война, и Андрей Дмитриевич отправился в действующую армию. 29 ноября 1904 года газета «Приазовский край» поместила письмо ротмистра нежинских драгун А.Д. Дросси.

После войны Андрей Дмитриевич вернулся в Коммерческое училище.

С началом Первой мировой войны он снова принял участие в военных действиях. 5 марта 1915 года «Таганрогский Вестник» (№ 61) поместил информацию под заголовком «Наши герои»: «В Таганрог прибыл для лечения полковник одного из кавалерийских полков А.Д. Дросси, прошедший всю кампанию на австрийском фронте».

22 марта 1918 года А.Д. Дросси скончался от рака горла.

Таким образом, двое соучеников Чехова, с которыми он поддерживал отношения всю жизнь — Дросси и Сиротин — пошли по военной стезе и гимназию не окончили.

Из оставшихся одноклассников треть избрала медицинское поприще. М.Ф. Волкенштейн вспоминал, что в старших классах возникло несколько кружков. «Чехов был в кружке «земские врачи»»¹⁴⁵, наряду с Савельевым и Зембулатовым. Впоследствии из двадцати трех выпускников семь стали врачами: Чехов, Зембулатов, Красса, Сабсовичи (два брата), Савельев и Шамкович.

8 августа 1879 года Антон Чехов прибыл в Москву поступать в университет. По словам младшего брата М.П. Чехова: «Приехал он <...> не с пустыми руками, зная стесненное положение нашей семьи и привез с собой еще двух нахлебников, своих товарищей по гимназии — В.И. Зембулатова и Д.Т. Савельева»¹⁴⁶.

Г.И. Россолимо, товарищ Чехова по Московскому университету, рассказывал: «Представление о Чехове-студенте у меня составилось частью из <...> личных встреч <...>, частью же из того, что о нем сообщал словоохотливый и прямодушный, наш милый товарищ Вася Зембулатов, которого Чехов звал по гимназическому обычаю «Макаром», и другой товарищ по Таганрогу Савельев. Оба товарища А.П. относились к нему, как к самому лучшему другу детства, их соединяла не только гимназическая скамья, но и донское происхождение и весь, хотя и неглубокий, но обычно интимный круг интересов гимназических одноклассников. Толстенький, маленький, с ротиком сердечком, маленькими усиками и жидкой эспаньолкой, с подпрыгивающим животиком во время добродушного смеха, степняк-хуторянин Вася Зембулатов и поджарый, высокий, добрый, благородный, по-детски мечтательно удивленный молчаливый казак Савельев как-то дополняли друг друга»¹⁴⁷.

Истории семей Чеховых и Савельевых очень похожи. Отцы Антона и Дмитрия родились и выросли крепостными. Поварёнок Тимофей Савельев принадлежал графу Шереметьеву. Став свободным и скопив деньги, он арендовал буфеты в таганрогском клубе Общественного собрания и в городском саду. Старший сын Дмитрий родился в 1857 году. Его ранние годы прошли, вероятно, так же, как у Антона — в большой многодетной семье, под разговоры о ценах и товарах. Перед поступлением в гимназию он также посещал церковно-приходскую школу, только не греческую, а русскую, при кладбищенской Всехсвятской церкви.

Дмитрий играл в любительских спектаклях в доме Павла Филевского, сочинял для рукописных гимназических журналов.

Правда, в отличие от Антона, сына купца-банкрота, Дмитрий провел последние ученические годы весьма беззаботно. В январе 1875 года общий знакомый Антона и Дмитрия Д. Суховетченко писал П. Филевскому: «Я не Савельев, который имеет у батюшки своего довольно кругленькую сумму <...> и потому может оплатить всё, что ему вздумается»¹⁴⁸.

В этот период Савельев флиртовал одновременно с несколькими знакомыми барышнями... Соседка Чеховых по Конторской улице, дочь нотариуса Ариадна Блонская часто писала о нём своему другу Павлу Филевскому. Например, о том, что, проводя много времени с Галей Гарцевич, он ей, Ариадне, объясняется в любви — «верно врёт» (10 мая 1878 г.). «Галя Андреевна <...> гуляет по большой <Петровской ул.> с Савельевым <...>. Женя говорит, что Галя дрянь и терпеть ее не может» (2 ноября 1878 г.)¹⁴⁹. Именно Женя Блонская вскоре станет женой Савельева.

Савельев любил заниматься самоанализом. 1 января 1881 года он писал Филевскому: «Я принадлежу к разряду недовольных <...> это мое последнее наблюдение над собою. Прибавьте к недовольству всем еще страшную раздражительность. Проявление веселости у меня чрезмерно стихийно и порывисто»¹⁵⁰.

Материальное положение семьи Савельевых в это время начало ухудшаться. Продав Блонским свой дом на Конторской улице, они перебрались в Москву. Тимофей Дмитриевич открыл кухмистерскую. Денег на жизнь едва хватало. Как незадолго до этого старшие Чеховы протестовали против женитьбы Александра на Марии Файст, так и Савельев-отец не хотел свадьбы сына. Тем не менее, 29 июля 1882 года Д.Т. Савельев, «Императорского Московского университета студент Медицинского факультета 4-го курса», 25-ти лет, обвенчался с Е.И. Блонской, 21-го года. Венчание происходило в Скорбященской церкви при таганрогской больнице богоугодных заведений. Вскоре Дмитрию пришлось вернуться в университет, оставив молодую жену в Таганроге.

В январе 1884 года тяжело заболела мать Савельева. Он просил Чехова: «Будь так добр, Антон, ссуди меня еще, если сможешь, от 5 до 15 руб. <...> Я тебе должен уже 45 руб., которые в конце этой недели надеюсь с благодарностью возвратить» (5 февраля 1884 г.)¹⁵¹. Вскоре Пелагея Моисеевна умерла. Чехов пишет другу: «Посылаю тебе 15 руб. Извини, что не мог больше достать. Отдай их иереям и дьяконам, насчет же гробовщика потолкуем сегодня за обедом» (П. I, с. 102). Он спешит успокоить Евгению: «Ваш долговязый супруг, а мой друг Дмитрий Тимофеевич, жив и здоров. <...> Он здоров телесно, но не духовно. <...> опечален смертью матери, тоскует за Вами <...>. Будь Вы около него, мне кажется, он претерпел бы наполовину менее терзаний <...> Вообще судьба держит себя мерзко по отношению к Вашему мужу, и он умно делает, что держит себя героем. Я уважаю в нем эту выносливость» (П. I, 105—106).

После окончания университета Д.Т. Савельев стал земским врачом. В 1885 году у супругов Савельевых родилась дочь Евгения, затем два сына. Весной 1887 года А.П. Чехов нанес визит Евгении Иасоновне. Она жила на Конторской улице «в покривившемся заржавленном флигеле». Писатель сообщал родным: «По всем видимостям несчастна. Ее Митя служит где-то на Кавказе в станице. <...> Дочка вся в папеньку: много хохочет и уже прекрасно говорит»¹⁵².

В том же году Савельев был переведен в Ростовский округ, в немецкую колонию Ойгенфельд, где супруги наконец-то поселились вместе. Но уже 17 января 1889 года он пишет Чехову с нового места службы — из станицы Тифлисской, в Кубанской области. Станица находилась в глуши. «Письмо от жены из Таганрога я получаю на 9-й день и нередко на 12-й». Тем не менее, Савельев следил за литературной деятельностью друга по рецензиям в газетах и радовался его успехам.

Чехов и Савельев часто приглашали друг друга в гости. В декабре 1895 года Дмитрий Тимофеевич всё-таки смог приехать в Мелихово.

Возможно, образы земских врачей, созданные писателем, возникли не только из его личных наблюдений, но и из рассказов и писем бывшего соученика. Ведь где бы Савельев ни оказался по воле начальства, он везде наводил порядок в больницах, открывал аптеки: «Я заведую уездной земской больницей на 40 кроватей при ежедневной амбулатории, доходящей <...> в месяц выше 1000 человек. Меня не гонят, напротив, очень дорожат, но ей Богу, невыносима изо дня в день такая непосильная работа. <...> Весь мой кругозор здесь больница и моя убогая квартира, а семья осталась в Таганроге» (4 сентября 1903 г.)¹⁵³.

В последнем из известных писем, от 4 февраля 1904 года, вернувшийся в Таганрог Савельев приглашал друга на любительский спектакль в пользу Красного Креста. Но тяжелобольной писатель не смог приехать зимой.

Через пять лет, 16 февраля 1909 года, «Таганрогский Вестник» поместил некролог: «На днях скончался <...> от сыпного тифа земский врач таганрогского округа, Дмитрий Тимофеевич Савельев, заразившись этой болезнью при подаче помощи своим больным. <...> Как и подобает таким безкорыстным труженикам, Д.Т. умер совершенным бедняком, оставившим без обеспечения семью».

Василий Зембулатов (1858—1908) также, как и Савельев, оставался другом Чехова до последних дней. По словам М.П. Чехова: «Любитель давать каждому человеку название, Антоша <...> прозвал этого толстяка Макаром. <...> На вопрос учителя, как по-гречески слово «блаженный» В.И. вместо «мАкар» ляпнул «макАр» и этим, благодаря Антоше, перекрестил себя для всей гимназии, и затем для университета и для всей жизни»¹⁵⁴.

Летом 1879 года Антон отдыхал после выпускных экзаменов в имении его родителей Котломино, в 35 верстах от Таганрога. Брат Василия, Виссарион, вспоминал: «По истечение первого года пребывания в Москве, А.П. уже студент <...> снова прибыл с Зембулатовым в Котломино и прожил здесь второе лето. Отец Зембулатова отвел студентам две комнаты в доме — каждому по кабинету. <...> Что А.П. уже писал и печатался — это все мы знали. Мы знали также, что его труды — рукописи, заметки, письма и проч. хранятся в маленьком чемоданчике, стоявшем в его комнате. Мы видели, что нередко А.П. уединялся в отдельном уголке сада или в своей комнате и мы догадывались, что он пишет»¹⁵⁵.

Об отце друга, отставном военном, помещике Иване Васильевиче Зембулатове Чехов так отозвался в письме к брату: «Хорош бы я был, если бы надел на Зембулатова дурацкий колпак за то, что он незнаком с Дарвином! Он, воспитанный на крепостном праве, враг крепостничества — за одно это я люблю его!»¹⁵⁶.

Из дальнейшей переписки Чехова с друзьями и знакомыми видно, что он был в курсе дел бывшего соученика. Так, Дмитрий Савельев пишет Чехову: «Зембулатов прикомандирован к какому-то Новочеркасскому Госпиталю за вознаграждение в 16 руб. 50 коп. в м-ц; на днях подал прошение об откомандировании и думает поехать <...> в Москву — ещё «поучить» как он выражается» (24—30 августа 1884 г.)¹⁵⁷. «На днях уехал из Таганрога <...> Васька Зембулатов <...> Один маклер грек <...> хотел ему навязать дом за 12 тысяч (каковые деньги у Васьки водятся), но Васька зрело обсудивши, <...> отказал греку <...>» (И.В. Еремеев — А.П. Чехову, до 1 октября 1888 г.)¹⁵⁸. «Василий Иванович Зембулатов, врач на Московск<о>-Курск<ой> дороге, живет в Серпухове» (А.П. Чехов — П.Ф. Иорданову, 19 мая 1898 г.)¹⁵⁹.

Последняя встреча старых друзей состоялась в 1903 году 14 августа. Чехов сообщал Савельеву: «На днях в Ялте был у меня Макар, который стал немилосердно толст. <...> и я поседел, похудел,.. одним словом, обращаемся все мало-помалу в маститых»¹⁶⁰.

Антон Павлович не терял из виду и других одноклассников-коллег.

Марк Федорович Красса (1860—1913) после окончания Киевского университета служил тюремным врачом в г. Ростове-на-Дону. «Марк Крассо — врач в Ростове» (А.П. Чехов — И.И. Островскому, 11 февраля 1903 г.)¹⁶¹.

В феврале 1890 года в городе проходил сенсационный судебный процесс. Жена местного лесопромышленника Максименко обвинялась в отравлении мужа. М.Ф. Красса был привлечен к расследованию причин смерти потерпевшего. Вдову защищали известные адвокаты Ф.Н. Плевако и Н.И. Холева. А предполагаемого сообщника, приказчика Резникова защищал еще один соученик Чехова Л.Ф. Волкенштейн. 23 февраля Чехов рассказывал издателю газеты «Новое время» А.С. Суворину об оправдании вдовы: «До процесса я разговаривал с защитником Холевой и мог убедиться, что Максименко совсем не виновата. Того же мнения и все ростовцы, аплодировавшие приговору»¹⁶².

Красса, производя вскрытие, сделал вывод, что купец был отравлен. В ходе процесса было признано, что им из-за объективных причин совершена ошибка. «Плевако пустил про него эпиграмму, что, как известно, он любил делать. <...>

В мире божьем, где краса,
Там и радость.
А в Ростове, где Краса
Там и гадость»¹⁶³.

В личной библиотеке Чехова хранилось издание, посвященное «Делу Максименко»».

В 1891 году Красса оставил место службы. 2 июня «Ростовский на Дону Листок» (№ 61) сообщал: «Горячая признательность из «мертвого дома». Нельзя обойти молчанием редкое и выдающееся по своей трогательности прощание заключенных со своим врачом <...> многие плакали навзрыд, а старики старались протиснуться вперед, чтобы поцеловать ему руку». Марку Федоровичу преподнесли икону Казанской Божьей матери в серебряной ризе. Один из заключенных произнес речь: «Со дня поступления Вашего в тюрьму Вы употребили все усилия, чтобы облегчить нашу горькую участь, <...> борясь и отстаивая наши интересы и человеческие права. Мы вполне сознаем, что идти Вам по начертанному пути было трудно, что доказывает то, что вы покидаете нас. <...> В далекой Сибири и в самых отдаленных уголках России, <...> везде Ваше имя произносится с благоговением, тысячи из нас молят за Вас Бога — молят, чтобы он воздал Вам за все, Вами содеянное...»¹⁶⁴.

Некоторое время, в связи с эпидемией холеры, Красса являлся врачом одного из районов Ростова-на-Дону, Затемерницкого. Затем участок был закрыт. 2 августа 1891 года «Донская пчела» (№ 66) поместила письмо одного из жителей района: «<...> признавая необходимость присутствия врача в Затемерницком поселении, гор. управление предлагает ему принять эту должность за 100 руб. в месяц вместо прежде ассигнованных 250 руб. Понятно, г. Красса отказался от такой платы. Надо принять во внимание, что в нашем поселении г. Красса были поручены не один, а два участка, расстоянием в 5 верст по косогорам и ухабам, с населением 12 000 душ <...> хлебопашцы, рыбаки, драгили, огородники, шахтеры в каменоломнях <...> никогда ни о какой помощи понятия не имели, лечились у баб, шептунов. <...> враждебное настроение скоро сменилось выражением доверия и признательности, г. Крассе и готовности принять его помощь и советы. Я неоднократно <...> был свидетелем как врач давал свои деньги на хлеб и бульон больному»¹⁶⁵.

21 ноября 1896 году двоюродный брат Г.М. Чехов сообщал писателю: «Зашел к твоему товарищу по гимназии, если ты помнишь Марка Федоровича Красса, который теперь живет в Анапе и лечит больных летом, а зимою кажется некого лечить, жителей совсем мало <...> Красса просил меня кланяться тебе, и он высказал свое удовольствие, что приш<лось> ему совершенно случайно в этом захолустье встретить земляка и узнать хорошенько о тебе»¹⁶⁶. 29 ноября А.П. Чехов ответил: «Марку Федоровичу поклонись и передай ему, что я его очень, очень помню»¹⁶⁷.

Братья Александр и Исаак Сабсовичи были сыновьями хлебного маклера. Ал.П. Чехов в очерке «Недавнее прошлое Азовского побережья» ярко обрисовал сцену, свидетелем которой стал в гимназические годы. Осип (Иосиф) Сабсович, наперегонки с другими маклерами, мчался к крестьянским возам с хлебом. Необходимо было первым перехватить крестьян в степи, еще до въезда в город, и перекупить зерно. Победа и заработок зависели от выносливости лошадей и скорости их бега. Но в ночь на 8 августа 1877 года «во дворе мещанина Осипа Сабсовича чрез взлом замков у ворот и конюшни, украдены 3 лошади со сбруей, стоющие 130 р.»¹⁶⁸.

Вероятно, братья рассказали Антону и другим соученикам о том, что стряслось у них дома. Пропажа лошадей была частым явлением в Таганроге 1870-х годов. И всё же рассказ «из первых рук» от хорошо знакомых потерпевших мог добавить новые штрихи к складывающемуся в сознании Чехова образу персонажа-конокрада.

Братья Сабсовичи впоследствии стали врачами, практиковали в родном городе и состояли с 1890-х годов в Таганрогском Обществе врачей.

Секретарем этого общества являлся ещё один одноклассник Чехова, Исаак Яковлевич Шамкович (1862 г. р.). Он окончил в 1887 году Петербургскую Медико-Хирургическую Академию. В мае этого же года писатель встретился в Таганроге с соучениками. А.К. Гетманов-Наливайко, артист Таганрогского театра, вспоминал: «Чехов <...> сидел в кругу друзей, бывших гимназистов. Здесь был доктор Исаак Яковлевич Шамкович, сидевший с Чеховым в выпускном, восьмом классе гимназии за одной партой. Все они расположились на скамьях, немного поодаль от музыкальной раковины, в которой играл симфонический оркестр. <...> Шла веселая беседа. Гимназические воспоминания, шутки, остроты сыпались как из рога изобилия. Все были бесконечно веселы и рады своему товарищу, о котором уже тогда знал читающий Таганрог»¹⁶⁹.

15 июня 1899 года Антон Павлович в последний раз приехал в родной город. Он «по целым часам просиживал в уединенных аллеях городского сада, в гавани на берегу моря, в Карантине, в Дубках. Ходил по коридорам гимназии, в которой учился»¹⁷⁰.

Писатель С. Званцев, сын И.Я. Шамковича, вспоминал: «В доме царило волнение, связанное с приездом в Таганрог Чехова. <...> когда раздался звонок и открывать вышел сам отец, <...> в дверях показался высокий <...> и худой человек, в черном пальто и черной шляпе, несмотря на лето.

Отец сказал дрогнувшим голосом: «Здравствуй, Антон!» <...> А в кабинете <...> уже сидел консилиум: доктор Шимановский и доктор Лицын <...> Консилиум собрался, чтобы решить, можно ли Чехову остаться в Таганроге, на чем Антон Павлович стал снова настаивать: время от времени писатель возвращался к этой мысли, <...> под конец речь стала уже идти не только об уютном уголке, но и о климатически здоровом месте. Но годится ли для этого Таганрог, приморский южный город? Консилиум решил: нет, не годится. Восточные ветра, зимние холода... <...> Помню, отец грустно сказал моей матери:

— Я удивляюсь, как может дышать человек такими легкими...»¹⁷¹.

17 июня Чехов с Шамковичем совершили прогулку по Таганрогу. Писатель рассказывал П.Ф. Иорданову: «Утром в день отъезда я со своим другом детства ездил на Банный съезд <...>. Хороший город!» (6 августа 1899 г., П. VIII, с. 235).

22 августа 1901 году Г.М. Чехов в письме к двоюродному брату упоминает: «Твой товарищ по гимназии, Шамкович, имеет практику побольше любого профессора, сумел зарекомендовать себя великим медиком»¹⁷².

Впоследствии И.Я. Шамкович состоял членом таганрогского отделения Всероссийской лиги по борьбе с туберкулезом. И участвовал в вечерах, посвященных памяти А.П. Чехова.

М.Ф. Волкенштейн, повествуя в мемуарах о кружке старшеклассников «земских врачей», включал в его состав Кукушкина и Зиберова.

М.Д. Кукушкин вспоминал: «Учился Чехов неважно и из двадцати трех учеников выпускного класса занимал одиннадцатое место <...> Знал массу славянских текстов и в товарищеских беседах увлекал нас рассказами, пересыпанными славянскими изречениями, из которых многие я впоследствии встречал в некоторых его первых литературных произведениях. <...> Товарищи все без исключения, любили Чехова, хотя ни с кем из нас он особенно не сближался»¹⁷³.

Михаил, действительно, не входил в близкий круг общения Антона. В отличие от Дросси, Сиротина и Савельева, знакомых с членами семьи Чеховых, он полагал, что Антон принадлежит к «духовному званию».

Престижную профессию врача Михаил выбрал, вероятно, следуя примеру одноклассников. Или так пожелали его родители. Уже в ученические годы он увлекался пением. 16 октября 1876 года рукописный журнал «Голубочка» (№ 1) информировал читателей из мужской и женской гимназий: «24 октября наша Гимназия намерена дать концерт в пользу бедных гимназистов. Участие принимают следующие: <...> Волкенштейн (прочтёт «Жена» Никитина), Кладас (исполнит что-то на фортепиано), Кукушкин и Цимплер (пропоют какие-то романсы) <...>»¹⁷⁴.

24—30 августа 1884 года Д.Т. Савельев писал А.П. Чехову из Таганрога: «Не раз предпринимал я поездки в Ростов по делам, виделся с Кукушкиным <...> и Зиберовым <...> Кукушкин университетскую науку бросил уже совсем и помышляет подвизаться на театральных подмостках, кстати, имеет довольно порядочный горловой баритон. <...> он даже ездил в Москву с целью дебютировать у Лентовского, но последний не дал ему дебюта и он думает как-нибудь пристроиться в Ростове <...> Зиберов, находясь в данное время в Одессе на юридическом факультете, как юрист имеет несколько благообразную внешность, но физиономия такая же сморкательная, как и была прежде»¹⁷⁵.

В 1893 году А.П. Чехов, в письме к врачу И.И. Островскому, рассказывал о соучениках по гимназии (Иосиф Островский учился с Чеховым в начальных классах, до того как тот остался на второй год). «Эйнгорн поет в петербургской опере под фамилией Чернов, <...> Кукушкин ведет бродячую жизнь опереточного певца. Братья Волкенштейны — адвокаты. <...> Зиберов, говорят, умер»¹⁷⁶.

М.Д. Кукушкин вспоминал впоследствии: «По окончании курса мы все разбрелись в разные стороны, но А.П. не переставал хранить к нам товарищеские отношения. Много лет спустя я встретил его в Москве таким же хорошим и скромным, как и в гимназии, а не особенно давно, попав случайно в Ростов, он разыскивал здесь нас, своих школьных товарищей»¹⁷⁷. Кукушкин, скорее всего, имеет ввиду приезд Чехова на родину в 1896 году. Писатель погостил в Таганроге всего два дня, 22—23 августа. И 23-го же выехал в Ростов-на-Дону.

В «Дневниковых записях. 1896» Чехов отметил: «В Ростове ужинал с товарищем по гимназии Львом Волкенштейном, адвокатом, уже имеющим собственный дом и дачу в Кисловодске»¹⁷⁸. Он вполне мог расспросить приятеля о Кукушкине или Абраме Лазаревиче Черникове, помощнике присяжного поверенного. Но в записях и письмах упоминаний о них нет — вероятно, ввиду их отсутствия в Ростове.

Кроме Л.Ф. Волкенштейна (ок. 1860—1935) и А.Л. Черникова среди одноклассников Чехова были ещё юристы. Брат первого, Михаил Филиппович (1861—1934) служил присяжным поверенным.

22 сентября 1895 года А.П. Чехов передавал в письме к М.Ф. Волкенштейну привет его брату Льву. В конце сентября 1898 года Ал.П. Чехов сообщал из Петербурга: «Существует у нас фирма «Издатель», членом которой состоит твой товарищ по гимназии <...> М.Ф. Волкенштейн. Фирма сия издает «Сын Отечества», а в последнее время стала отбивать хлеб у Суворина, открыв на Невском книжный магазин <...> На днях представитель этой фирмы обратился ко мне с вопросом, не уступишь ли ты им для издания на мягкой бумаге для брошюр несколько твоих неизданных рассказов?»¹⁷⁹.

Мари Харлампиевич Кладас служил присяжным стряпчим при Таганрогском Коммерческом суде.

Соломон (Шлема) Крамарев после окончания Харьковского университета стал присяжным поверенным в Гродно. Сохранилось два письма, ещё студенческих времен, Крамарева к Чехову и Чехова к Крамареву.

8 мая 1881 года Антон Чехов писал: «Мудрейший, а следовательно, и ехиднейший Соломон! <...> Жив, здоров, учусь и поучаю. Силюсь перейти в Шкурс. <...> Тебя воображаю не иначе как с бородой. Желал бы и видеть. <...> Приезжай учиться и поучать в Москву: таганрожцам счастливится в Москве: и по учению, мерзавцы, идут хорошо и от неблагонамеренных людей далеко стоят. Преобладающая оценка у санкт-таганрожцев пятерка»¹⁸⁰. И в ответ на рассказ Крамарева о еврейских погромах в Харькове: «Биконсфильдов, Ротшильдов и Крамаровых не бьют и не будут бить. Где люди делом заняты, там не до драк, а в Москве все делом заняты» (П. I, 39).

О судьбе некоторых одноклассников А.П. Чехова сведений пока не найдено. Среди вышеперечисленных почти никто не пошел по стопам родителей. Дети купцов становились врачами, юристами, военными. Они «выламывались» из купеческой среды, которая казалась им отсталой и живущей по устаревшим традициям.

А вот условия, в которых рос Леон Эйнгорн, казалось бы благоприятствовали тому, чтобы он продолжил отцовское дело. Купеческий сын Елизар Гиршевич Эйнгорн, окончив Харьковский университет, стал таганрогским врачом. Некоторое время он являлся врачом мужской гимназии (1877), вероятно, замещал О.Ф. Шремпфа, участника Русско-турецкой войны. В «Деле о принадлежности к таганрогскому кружку с целью революционной пропаганды. Материалы следствия» (РГИА. Ф. 112) говорится: «Он и его семейство постоянно читают книги в свободное время: он — медицинского содержания, а семейство — литературного: журналы, газеты или книги из существующих привилегированных библиотек, или из библиотеки коммерческого клуба. Характер чтений образовательный и воспитательный. Один читает, другие слушают»¹⁸¹. Казалось бы, отец подготовил почву для будущего медика. Но Леон стал оперным певцом, под псевдонимом «Аркадий Яковлевич Чернов».

Иногда он приезжал в родной город, и «Таганрогский Вестник» помещал подобные объявления: «Во вторник, 28 февраля в городском театре концерт Артистов С.-Петербурск. Оперы А.Я. Чернова (баритон) и г-жи Пильц (контральто)» (№ 21, 26 февраля 1896 г.)¹⁸².

Таганрогский журналист А.Г. Торопов вспоминал о начале творческого пути артиста: «Серию концертов открыл вчера г-н Чернов, баритон С.-Петербургской Императорской сцены. Для нас г-н Чернов представляет двойной интерес, так как он <...> наш земляк и на наших глазах прошли чуть ли не первые сценические попытки этого артиста. Теперь г-н Чернов — звезда, если не первой, то во всяком случае очень крупной величины <...> А у меня в памяти другое время — когда г-н Чернов на второй или третий сезон сценической деятельности подвизался и на нашей сцене <...> Мы помним его лакеем в «Зимнем вечере с итальянцами», Парисом <...> Г-н Чернов решил сделаться певцом и поехал учиться в Италию. <...> Петербург широко открыл гостеприимные двери молодому артисту»¹⁸³.

А.П. Чехов хорошо знал об успешной карьере бывшего соученика.

Пожалуй, единственным человеком в чеховском классе, продолжившим отцовское дело, был Александр (Аарон) Викторович Виктешмайер (ок. 1860—1911). Сын купца, он тоже стал купцом, владел паровой мельницей. Был избран старостой синагоги.

С некоторыми известными одноклассниками писатель учился совсем недолго. Например, с П.Ф. Иордановым (1857—1920). Антон остался в третьем классе на второй год, и Павел окончил гимназию раньше. Завершив обучение в Харьковском университете, он в 1884 году стал таганрогским санитарным врачом. Это был патриот своего города, энтузиаст и единомышленник А.П. Чехова. В бытность членом Городской Управы и заведующим городской библиотекой (с 1895 г.) он очень многое сделал для пополнения библиотеки, создания музея и памятника Петру I. В 1917 году его избрали членом Государственного Совета. А умер, как и Д.Т. Савельев, во время исполнения своего врачебного долга — заразился, работая в тифозных бараках.

В 1877—1879 годах в Таганроге гастролировала труппа под управлением актера и антрепренера М.Ф. Яковлева. Он определил своего сына Александра в гимназию. А.Д. Дросси вспоминал: «Благодаря протекции гимназического товарища нашего Яковлева, сына <...> артиста, служившего несколько сезонов к ряду в Таганроге, мы имели беспрепятственный доступ за кулисы»¹⁸⁴.

Гимназическими правилами вход за кулисы строго воспрещался. Но сын, конечно же, приходил к отцу, а с ним — и будущий писатель. Вот откуда взялось столь хорошо заметное в ранних рассказах Чехова детальное знание актерской жизни. С её творческими взлетами и завистью, чувством товарищества и интригами, пьянством и бедностью. «Александр Михайлович Яковлев (Московский театр Корша), артист» (А.П. Чехов — П.Ф. Иорданову, 19 мая 1898 г.)¹⁸⁵. Когда таганрогский городской голова прислал Чехову подписные листы для сбора средств на памятник Петру I, он отправил один из них Яковлеву.

Младшим соучеником Чехова был знаменитый этнограф, писатель и поэт В.Г. Тан (Богораз). Натан Менделевич Богораз родился в 1865 году в городе Овруч Волынской губернии. У его отца, сына раввина, была склонность к литературе. Он много писал на древне- и ново-еврейском языках, кое-что печатал. В поисках заработка перебрался в Таганрог, торговал пшеницей и углем. Вскоре к нему присоединились жена и восемь детей.

7-летний Натан так надоел отцу просьбами о гимназии, что тот раздобыл метрическое свидетельство с новой датой рождения сына — 1862 год. Богораз вспоминал: «Я учился <...> почти одновременно с Антоном Павловичем Чеховым. Он был старше меня одним классом»¹⁸⁶. Антон посещал основной класс, Натан — параллельный, открытый позже. «Он был «основником», а я «параллельником». Он выглядел букой и все ходил по коридору мимо нашего класса, а мы прятались за дверью и дразнили его «чехонью»»¹⁸⁷.

В гимназические годы Натан, как и Чехов, занимался репетиторством, много читал и... участвовал в драках с учениками уездного училища.

В 1880 году, завершив гимназический курс, он поступил в Санкт-Петербургский университет. Вначале на физико-математический факультет, затем перешел на экономическое отделение юридического факультета. Зарабатывал Богораз на жизнь переводами для журнала «Отечественные записки».

В 1881 году Богораз принял православие, по его словам — «для целей революционных». Осенью 1882 года за участие в студенческих волнениях Натан был выслан в Таганрог, где организовал народовольческий кружок. Натан Менделевич стал Владимиром Германовичем. Из прежнего имени был образован псевдоним «Н.А. Тан».

Богораз принял участие в работе подпольной типографии, печатавшей газету «Народная воля». Типографию разгромила полиция. 9 декабря 1886 года он был арестован, а затем заключен в Петропавловскую крепость.

В 1889 году его сослали в Колымский округ Якутской области на 10 лет. В условиях, напоминающих каменный век, он научился ездить на собаках и сверлить лед на реке, чтобы добывать воду. «Свою этнографическую карьеру он начал фольклорными записями среди русского населения на р. Колыма <...>, записывал русские народные песни, былины, сказки, пословицы»¹⁸⁸. Кочуя не оленях с чукчами, Богораз выучил чукотский, а затем и эскимосский языки.

Его записями заинтересовался В.Ф. Миллер, председатель Московского этнографического отдела Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Богоразу поручили провести этнографические исследования русских и чукчей на Колыме, результаты которых он должен был отправлять в Москву. А 1897 году В.Г. Богораз провел на Чукотке перепись местного населения.

Академия наук опубликовала 180 чукотских сказок, записанных Богоразом. В 1898 году по ходатайству Академии его освободили из ссылки. Вскоре он стал научным сотрудником Музея антропологии и этнографии.

Занимаясь научными исследованиями, Богораз ещё в 1896 году дебютировал как литератор. Под псевдонимом «Тан» он публиковал в журнале «Русское богатство» рассказы и стихи.

11 июня 1899 года А.П. Чехов сообщал А.Л. Вишневскому: «Сегодня я видел Богораза, таганрогского, он живет в Петербурге, занимается стихотворством. Как много великих людей, однако, вышло из Таганрога»¹⁸⁹.

В.Г. Богораз вспоминал: «Мы встретились <...> в 1899 г. в Петербурге и вместе вспоминали Таганрог и нашего инспектора гимназии Александра Фёдоровича Дьяконова по прозвищу «Сороконожка» и «Серое пальто»»¹⁹⁰.

Первой книгой прозы, вышедшей отдельным изданием, стали «Чукотские рассказы». В книге было помещено 11 фотографий чукчей, их ездовых собак, оленей. Часть снимков сделал сам автор. В декабре 1899 года А.П. Чехов писал из Ялты редактору «Журнала для всех» В.С. Миролюбову: «Скажите Тану, чтобы он выслал мне свою книжку. Я о ней слышу и читаю много хорошего, а купить негде, да и совестно покупать книгу земляка»¹⁹¹. Книга была отправлена писателю с дарственной надписью: «Антону Чехову на память о Таганрогских огнях от автора»¹⁹².

С 1918 года В.Г. Богораз — сотрудник Музея антропологии и этнографии АН СССР, с 1921 года — профессор ряда ленинградских вузов, в том числе основанного им Института народов Севера. Автор учебников и словарей, один из создателей письменности народов Севера. Умер в 1936 году в поезде, направляясь в Ростов-на-Дону.

К гимназическим годам братьев Чеховых относится и более близкое знакомство с семьей Файстов. Франц Файст был известным на всем Юге России часовым мастером. Вначале он был приписан к польскому городу Варшаве, где, по-видимому, и родился в 1806 году. В 1837 году талантливый молодой человек находился в Одессе, где уже успел прославиться. Он готов был изготавливать на заказ не только столовые и кабинетные часы, но и башенные — для церквей, официальных учреждений. Таганрогский градоначальник барон Франк пригласил его в свой процветающий портовый город. В 1843 году польско-подданный Франц Файст принял российское подданство и всю последующую жизнь оставался таганрогским гражданином.

Семья Чеховых познакомилась с Файстом в период жизни на улице Петровской. Как раз напротив дверей магазина Павла Егоровича в доме Третьякова, через улицу, находилась часовая мастерская. Ал.П. Чехов вспоминал: «Часовщиков и тогда было достаточно, но Файсту принадлежало всегда первое и почетное место. <...> Чехова-писателя, тогда ещё маленького мальчика, в качающихся часах Файста занимали больше всего маленькие циферблаты, показывающие время в разных пунктах мира, и он не раз задавал вопрос: «Каким образом Файст, живя в Таганроге, может знать, который час в Константинополе?»»¹⁹³.

19 августа 1870 года в газете «Ведомости Таганрогского Градоначальства» (№ 14) было помещено объявление о том, что Файстом изготовлены башенные часы для Афонского монастыря. Вскоре, когда потребовались часы для таганрогского Успенского собора, церковный староста Третьяков обратился к знаменитому земляку. В 1869 году часы с тремя циферблатами установили на колокольне собора. Бой их круглый год был слышен во всем городе. Местная газета «Азовский вестник» (№ 17, 25 февраля 1873 г.) сообщала: «Механизм часов устроен по новейшим усовершенствованиям часового мастерства. Собственно часы помещены на самом низу для того, чтобы избежать сильного мороза и находиться под влиянием одинаковой температуры; к трем циферблатам же, помещенным на верху колокольни, проведены от часов провода, управляющие часовыми стрелками».

Павел Егорович выписывал местные газеты и заставлял детей читать их вслух. Таким образом, братья Чеховы могли не только рассматривать соборные часы, но и получить представление об их устройстве. Александр интересовался часами. Будучи взрослым, он смог изготовить их, правда, небольшие, комнатные.

Франц Файст по количеству потомков обогнал многодетного П.Е. Чехова. У него и его жены Марии было пять сыновей и три дочери: Адольф, Фридрих, Карл, Эдуард, Вильгельм, Луиза, Ида и Мария. Некоторые из них обучались в таганрогских гимназиях. Эдуард был одноклассником Александра Чехова. Они дружили.

Мария Файст училась тогда в женской гимназии. Впоследствии она вспоминала, что по праздникам в дом Файстов приходили Александр, Николай, Антон и Иван Чеховы. Старшая сестра Марии, Луиза, с немецкой педантичностью осматривала костюмы младших Чеховых. А затем исправляла то, за чем не успела уследить вечно занятая Евгения Яковлевна: штопала «изъяны» в одежде, пришивала пуговки. Юным гостям при встрече выдавались чистые носовые платки, которые отбирались при уходе и к новому посещению выдавались вновь выстиранные и выглаженные. Маше Чеховой Мария давала уроки музыки. Очевидно, Франц Файст и его супруга одобряли общение своих детей с детьми солидного купца Чехова, строгого родителя.

Эдуард и Александр окончили гимназию в 1875 году. Последние гимназические годы Марию и Александра связывал возвышенный роман, превратившийся затем в эпистолярный. В 1898 году Ал.П. Чехов писал младшему брату Михаилу, как они с Марией Францевной прятались от родителей на заднем дворе дома и в городском саду. Глядя на Большую Медведицу, они строили воздушные замки о своем будущем, об учебе Саши в Гейдельбергском университете в Германии. Возможно, их беседы напоминали объяснения героев А.П. Чехова из юморески «И то и сё» (1881 г.).

После отъезда Александра в Москву, Евгения Яковлевна, Антон, Маша сообщали ему о визитах Марии Файст, передавали от неё приветы. А он писал ей письма, расспрашивал братьев о «родной М.Ф.», клялся, что только она одна вступит хозяйкой в его дом. 9 марта 1876 года Антон сообщает старшему брату: «Дорогой сударь! Я был вчера в доме Алфераки на концерте и видел там твою Марию Файст и её сестру Луизу. Я сделал открытие: Луиза ревнует тебя к Марии и наоборот. Они спрашивали меня о тебе, поодиночке, наперерыв. Что это? Ты мазурик и ничего более, дорогой сударь Мазепа»¹⁹⁴.

Вначале родители поддерживали отношения сына с Марией Файст, а затем выступили против предполагаемого брака. Они бедствовали в Москве, и им требовалась помощь сына. Александр писал Марии в 1875—1878 годах, но не приезжал. С 1879 года упоминаний о М. Файст в переписке членов семьи Чеховых нет. Возможно, родителям девушки и ей самой просто надоело ждать. Она приняла предложение таганрогского ювелира И.И. Ланкау и родила ему четверых детей.

Корреспондент «Таганрогского вестника» писал 8 января 1882 года: «Нам кажется, весь город знает <...> уважаемого и честного часового мастера Франца Файста. Уже 45 лет он живет в Таганроге и до сих пор не навлек ни от кого нарекания за свою работу, которую всегда выполняет искусно и добросовестно <...> И до сих пор трудится над своим делом маститый старец». 11 апреля 1887 года А.П. Чехов, сообщая семье таганрогские новости, упомянул, что Файст «умирать не собирается». И ошибся. 16 февраля 1888 г. 82-летний Франц скончался «от старческой немощи», о чем была сделана запись в Метрическую книгу католической церкви.

В 1876—1877 годах гимназист Антон Чехов был репетитором младшего соученика Антона Гриньковского (1864 г. р.). Гриньковские были соседями Чеховых по Конторской улице. Они жили в двухэтажном доме под № 47. Евгения Яковлевна дружила с Екатериной Павловной Гриньковской. «Женщины любили проводить вечера за пулькой в преферанс. Играли и <...> в лото. <...> Игры часто заканчивались беседами о городских и семейных новостях. Между нашим домом и домом Чеховых был всего один квартал. Антоша обязательно приходил за матерью, чтобы проводить домой», — рассказывала дочь Антона Александровича, с его слов¹⁹⁵.

А.А. Гриньковский в дальнейшем служил учителем народных училищ. В 1889 году он обвенчался с дочерью священника Спиридона Стефановича Жолткевича, Александрой.

Антона Павловича Чехова всю жизнь интересовала судьба его учителей и соучеников. С одними он долгие годы поддерживал отношения, о других узнавал от общих знакомых или из прессы. Но то, что с ними происходило, было Чехову небезразлично. Во время учебы в гимназии он увидел вокруг себя столько неповторимых индивидуальностей, ярких и непримечательных, что их одних хватило бы на десятки рассказов. Не только педагоги и одноклассники, но и младшие и старшие соученики, их родители, попечители, благотворители, классные дамы и гимназистки, возможно, их черты присутствуют в образах персонажей Чехова. Но исследователям об этом пока не известно. Тема эта неисчерпаема, как и все, что связано с жизнью и творчеством писателя.

Примечания

1. Ронталер Э.А. Памятная книга по Одесскому учебному округу. — Одесса, 1881. — С. 48.

2. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 67 (здесь и далее орфография и пунктуация подлинников. — А.А.).

3. Филевский П.П. Очерки из прошлого Таганрогской гимназии. — Таганрог, 1906. — С. 25.

4. Ружейников В. Футлярная политика // А.П. Чехов и наш край. — Ростов-н/Д, 1935. — С. 178—179.

5. Азовский вестник. — 1871. — № 6. — С. 48.

6. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 128.

7. Там же.

8. Полицейский Листок Таганрогского градоначальства. — 1866. — № 8. — 19 февраля. — С. 1.

9. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 106.

10. Чехов Ал.П. Таганрогская гимназия // Александр и Антон Чеховы. Воспоминания, переписка. — М., 2012. — С. 189.

11. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 126—127.

12. Филевский П.П. Очерки из прошлого Таганрогской гимназии. — Таганрог, 1906. — С. 29.

13. Вишневский А.Л. Клочки воспоминаний. — Л., 1928. — С. 16—17.

14. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 669.

15. Приазовский край. — 1901. — № 137. — 27 мая.

16. ТГЛИАМЗ, ЧФ.

17. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 128.

18. Там же. С. 185.

19. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 251.

20. Из школьных лет Антона Чехова. — М., 1962. — С. 48—49.

21. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 127.

22. Филевский П.П. Указ. соч. С. 29.

23. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 660.

24. Таганрогская Городская Управа. ГАРО. Ф. 577.

25. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 218.

26. Там же. С. 669.

27. Там же. С. 136.

28. Там же. С. 170.

29. Александр и Антон Чеховы. Воспоминания, переписка / Сост. Е.М. Гушанской, И.С. Кузьмичева. — М., 2012. — С. 284.

30. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 243.

31. Там же. С. 331.

32. Филевский П.П. Указ. соч. С. 36—37.

33. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 669.

34. Ф. 733. Оп. 193. Д. 333. С. 25.

35. Филевский П.П. История города Таганрога. — М., 1898. — С. 289.

36. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 159.

37. Абрамов Л., Присякин А. Отец рыцаря революции // Таганрогская правда. — 1988. — 19 мая.

38. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 168.

39. Там же. С. 165.

40. Филевский П.П. О статье Тана-Богораза «На родине Чехова». ТГЛИАМЗ, ЧФ. Рукопись. С. 58.

41. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 271.

42. Рейтлингер Э.Р., Островский И.А. Краткая историческая записка о Таганрогский гимназии. — Таганрог, 1880. — С. 60.

43. Там же. С. 64.

44. Зелененко В.В. Таганрогская гимназия времен А.П. Чехова // А.П. Чехов: сб. ст. и мат-в. — Ростов н/Д, 1959. — С. 356.

45. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 366.

46. Там же. С. 368.

47. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 369.

48. Там же. С. 369.

49. Там же. С. 153.

50. Чехов Ал.П. Таганрогская гимназия // Александр и Антон Чеховы. Воспоминания, переписка. — М., 2012. — С. 31.

51. Чехов Ал.П. Указ. соч.

52. Там же. С. 219—221.

53. Там же. С. 170—171.

54. Там же. С. 601.

55. Филевский П.П. Очерки из прошлого Таганрогской гимназии по случаю столетнего юбилея. — Таганрог, 1906. — С. 32.

56. Петрова О.П. К проблеме критической оценки документов и воспоминаний об А.П. Чехове // Творчество А.П. Чехова. — Ростов н/Д, 1976. — С. 95—96.

57. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 167.

58. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 362—363.

59. Филевский П.П. Таганрогская гимназия в ученические годы А.П. Чехова и его местные биографы, и отношение писателя к родному городу. ТГЛИАМЗ. ЧФ. Рукопись. С. 7.

60. Филевский П.П. Указ. соч. С. 9—10.

61. РГИА. Ф. 846. Оп. 1. Ед. х. 94. С. 124.

62. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 152.

63. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 152.

64. Филевский П.П. Указ. соч. С. 7—8.

65. Филевский П.П. Указ. соч. С. 7—8.

66. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 167.

67. Там же. С. 352.

68. Филевский П.П. Указ. соч. С. 10.

69. Там же. С. 11.

70. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 244.

71. Филевский П.П. Указ. соч. С. 12.

72. ТГЛИАМЗ. ЧФ.

73. Вишневский А. Чехов-гимназист // Из школьных лет Антона Чехова. — М., 1962. — С. 115.

74. Альтшуллер А.Я. А.П. Чехов в актерском кругу. — СПб., 2001. — С. 20.

75. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 401.

76. Филевский П.П. Указ. соч. С. 13—14.

77. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 213.

78. Там же. С. 259.

79. Бондаренко И.И. Следы его жизни. Книга о Чехове. — Ростов н/Д, 1992. — С. 54.

80. Там же. С. 57.

81. Там же. С. 55.

82. Филевский П.П. Указ. соч. С. 18.

83. Тан В.Г. На родине Чехова // Из школьных лет Антона Чехова. — М., 1962. — С. 49.

84. Филевский П.П. Указ. соч. С. 18.

85. Чехов Ал.П. Указ. соч. С. 197—198.

86. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 302.

87. Бондаренко И.И. Следы его жизни. Книга о Чехове. — Ростов н/Д, 1992. — С. 57.

88. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 562.

89. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 596.

90. Там же. С. 562.

91. Бондаренко И.И. Указ. соч. С. 57.

92. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 183.

93. Там же. С. 194.

94. Бондаренко И.И. Указ. соч. С. 58.

95. Там же. С. 55.

96. Там же. С. 315.

97. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 382.

98. Чехов Ал.П. Указ. соч. С. 198.

99. Там же. С. 195.

100. Чехов Ал.П. Указ. соч. С. 196.

101. Александр и Антон Чеховы. Воспоминания, переписка / Сост. Е.М. Гушанской, И.С. Кузьмичева. — М., 2012. — С. 196.

102. Тан В.Г. На родине Чехова // Из школьных лет Антона Чехова. — М., 1962. — С. 48.

103. Филевский П.П. О статье Тана-Богораза «На родине Чехова». ТГЛИАМЗ, ЧФ. Рукопись. С. 58.

104. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 304.

105. Там же. С. 252.

106. Там же. С. 269.

107. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 168.

108. Там же. С. 105.

109. Там же. С. 245.

110. Азовский Вестник. — 1878. — № 5. — 15 января. — С. 2.

111. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 245.

112. Там же. С. 299.

113. Чехов Ал.П. Указ. соч. С. 208.

114. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 520.

115. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 268.

116. Чехов Ал.П. Указ. соч. С. 208.

117. Там же. С. 208.

118. Там же. С. 210.

119. Там же. С. 211.

120. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 185.

121. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 201.

122. Там же. С. 489.

123. Там же. С. 547.

124. Там же. С. 617.

125. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 598.

126. Чехов Ал.П. Указ. соч. С. 208.

127. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 243.

128. Там же. С. 169.

129. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 110.

130. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 162.

131. Там же. С. 223.

132. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 202.

133. Там же. С. 388.

134. Там же. С. 154.

135. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 108.

136. Там же.

137. Там же.

138. Там же.

139. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 154.

140. Там же. С. 154.

141. Там же. С. 154.

142. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 141.

143. Там же. С. 141.

144. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 402.

145. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 260.

146. Там же. С. 275.

147. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 337.

148. ТГЛИАМЗ. ФПИ. Ф. 7.

149. ТГЛИАМЗ. ФПИ. Ф. 7.

150. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003.

151. Там же. С. 340.

152. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 385—386.

153. ТГЛИАМЗ. ЧФ (по копии РГБ).

154. Чехов М.П. Антон Чехов на каникулах // А.П. Чехов в воспоминаниях современников. — М., 1960. — С. 83.

155. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 286.

156. Там же. С. 326.

157. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 346.

158. Там же. С. 419.

159. Там же. С. 557.

160. Там же. С. 664.

161. Там же. С. 468.

162. Там же. С. 440.

163. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 439.

164. Там же. С. 451.

165. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 454.

166. Там же. С. 528—529.

167. Там же. С. 530.

168. Азовский вестник. — 1877. — № 64. — С. 2.

169. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 394.

170. Там же. С. 598.

171. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 599.

172. Там же. С. 636.

173. Там же. С. 254.

174. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 203.

175. Там же. С. 346.

176. Там же. С. 468.

177. Кукушкин М. Из воспоминаний об А.П. Чехове // Из школьных лет Антона Чехова / Сост., предисл. и пояснит, статьи к разделам Н. Роскиной. — М., 1962. — С. 56.

178. Кукушкин М. Указ. соч. С. 520.

179. Там же. С. 573.

180. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 297.

181. Там же. С. 151.

182. Там же. С. 427.

183. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 428.

184. Там же. С. 242.

185. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 556.

186. Тан В.Г. На родине Чехова // Из школьных лет Антона Чехова. — М., 1962. — С. 46.

187. Там же. С. 46.

188. Зеленин Д.К. В.Г. Богораз — этнограф и фольклорист // Памяти В.Г. Богораза (1865—1936): сборник статей. — М.; Л., 1937. — С. 8.

189. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 596.

190. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 596.

191. Там же. С. 609.

192. Там же. С. 627.

193. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 65.

194. Таганрог и Чеховы. Материалы к биографии А.П. Чехова. — Таганрог, 2003. — С. 181.

195. Бондаренко И.И. Следы его жизни. Книга о Чехове. — Ростов н/Д, 1992. — С. 132—133.