1.1. «Дядя Ваня» в МХТ: первая театральная постановка пьесы

Пьеса А.П. Чехова «Дядя Ваня» впервые была напечатана в сборнике «Пьесы», вышедшим в свет в мае 1897 года. Первое предложение о постановке пьесы поступило драматургу от артиста московского Малого театра, А.И. Сумбатова (Южина). Ознакомившись с «Дядей Ваней», Сумбатов заверял Чехова в своей поддержке и протекции князя А.И. Урусова, если драматург решит отдать пьесу Малому театру. Поэтому Чехов был вынужден отказать Ф.А. Коршу осенью того же года, когда тот выразил желание поставить «Дядю Ваню» в своем театре.

С успехом «Чайки» на сцене Художественного театра в декабре 1898 года В.И. Немирович-Данченко загорелся идеей поставить «Дядю Ваню» и напоминал драматургу об этом несколько раз в письмах (18—21 декабря 1898 года, 3 февраля 1899 года). Чехов сообщал, что предварительная договоренность о постановке «Дяди Вани» была с Малым театром, поэтому в письме от 8 февраля 1899 года попросил Немировича-Данченко прояснить этот вопрос.

Видимо, Немирович-Данченко узнавал об этом, так как неделей позже (около 16 февраля 1899 года) находившемуся тогда в Ялте Чехову написал режиссер Малого театра А.М. Кондратьев с просьбой от лица дирекции и всех артистов театра разрешить постановку «Дяди Вани». 20 февраля 1899 года писатель в ответном письме дал свое согласие и высказал просьбу передать пьесу в Театрально-литературный комитет.

Просьба писателя была исполнена, однако до получения официального разрешения от Театрального комитета режиссером А.М. Кондратьевым и управляющим Московской конторой императорских театров В.А. Теляковским было организовано первое прочтение «Дяди Вани» 1 марта 1899 года, на котором присутствовали ведущие артисты Малого театра. По воспоминаниям Теляковского, «пьеса всем понравилась и решено по просмотре ее Комитетом <...> внести в репертуар будущего сезона»¹.

Кондратьев направил два экземпляра пьесы в Комитет, но разрешения на постановку пьесы получено не было. Театрально-литературный комитет фактически забраковал пьесу: согласие на постановку «Дяди Вани» на сцене императорских театров было бы получено только при условии сокращения и изменения автором пьесы определенных деталей, которые не понравились Комитету. Тогда можно было бы представить «Дядю Ваню» на вторичное рассмотрение.

Хотя Комитет положительно высказывался о таких достоинствах пьесы, как «живой язык, меткие четкие характеристики, мастерское воспроизведение психологических моментов»², но «сокращений и переделок», которые потребовались бы «Дяде Ване», «недостатков» и «длиннот»³, по мнению членов комитета, было много. В конечном итоге они предлагали всестороннюю переделку пьесы с существенным изменением ее размера.

Теляковский предполагал два варианта развития событий: либо официально протестовать против решения Комитета, либо договариваться с Дирекцией императорских театров и ставить пьесу без разрешения Комитета. Чехов заходил к нему 13 (14) апреля 1899 года и просил не предпринимать никаких действий, ибо переделывать ничего не собирается, а от поднятого шума испытывал бы одни неудобства. 21 апреля 1899 года писатель оставил Теляковскому копию протокола заседания Комитета с собственными пометками насчет тех моментов, что обратили на себя внимание Комитета, и обещал написать к осени новую пьесу для Малого театра, «которая не оскорбила бы гг. профессоров театрально-литературного комитета»⁴.

В то же время Немирович-Данченко был готов поставить «Дядю Ваню» на сцене Художественного театра в изначальном виде, без «переделок» и «изменений». К тому же он был уверен, что Чехов не собирался ничего менять в пьесе. Немирович-Данченко находил «Дядю Ваню» замечательной пьесой, а К.С. Станиславскому она нравилась даже больше «Чайки» [П, 8; 461—462]⁵.

Учитывая, как Чехова огорчали и нервировали подобные бесчисленные препятствия его пьесам и неразумные решения Театрально-литературного комитета, неспособность и, главное, нежелание понять его пьесы, неудивительно, что он в итоге отдал «Дядю Ваню» Художественному театру.

Уже в начале мая 1899 года состоялась первая читка пьесы у Немировича-Данченко. Чтения пьесы продолжались до середины мая. Также проходил подбор актеров на роли. 24 мая 1899 года состоялась репетиция, где присутствовал Чехов. В письме своему двоюродному брату, Г.М. Чехову, от 2 июня 1899 года писатель выразил свое впечатление — два акта, на которых он присутствовал, шли «замечательно» [П, 8; 194].

Впоследствии Станиславский вспоминал, что Чехов не раз бывал на репетициях «Дяди Вани», и актеры пользовались каждой возможностью поговорить с автором, чтобы получить более точные указания, как именно исполнять роли. Однако Чехов ограничивался краткими указаниями заглянуть в текст пьесы. Только один раз его глубоко потрясло одно замечание: «...Кто-то говорил о виденном в провинции спектакле «Дяди Вани». Там исполнитель заглавной роли играл его опустившимся помещиком, в смазных сапогах и в мужицкой рубахе. Так всегда изображают русских помещиков на сцене.

Боже, что сделалось с А.П. от этой пошлости!

— Нельзя же так, послушайте. У меня же написано: он носит чудесные галстуки. Чудесные! Поймите, помещики лучше нас с вами одеваются.

И тут дело было не в галстуке, а в главной идее пьесы. Самородок Астров и поэтически нежный дядя Ваня глохнут в захолустье, а тупица профессор блаженствует в С.-Петербурге и вместе с себе подобными правит Россией. Вот затаенный смысл ремарки о галстуке»⁶.

Разработкой плана проведения спектакля Станиславский занимался в мае 1899 года. Мотив «жизнь скучна, глупа, грязна...» [С, 13; 63] в пьесе стал ведущим для режиссера. Станиславский прорабатывал множество деталей. В его режиссерской партитуре первый акт отмечен постоянными сторонними шумами, которые отличались своей немузыкальностью: «ужасная полька»⁷, которую наигрывает полусонный Телегин, и «тявканье и кудахтанье»⁸ (в итоге Станиславский откажется от них на сцене). Во втором акте на столе — лекарства вперемешку с недоеденной едой; комары «как образ донимающий, жалящий, высасывающий кровь мелочи»⁹. Общий темп и характер спектакля получались размеренными, нервными, тоскливыми и сумрачными.

К 27 маю 1899 года Станиславский завершил составление режиссерского плана «Дяди Вани» и отдал его Немировичу-Данченко для начала репетиционной работы. Если Станиславский тяготел к увеличению роли действенного начала в чеховской пьесе, к обострению драматизма, чтобы представить перед зрителями «душевную борьбу людей, обострить конфликты, вспыхивающие между ними, и подать их в полную силу»¹⁰, то Немирович-Данченко, чувствовавший лирическое начало в чеховских пьесах, чуткий к недоговоренности и недосказанности у Чехова, «стремился увести их в подтекст, дать тончайшие психологические нюансы»¹¹. Тем самым «действенное» начало Станиславского и «лирическое» Немировича-Данченко сплетались в постановке.

20 октября 1899 года состоялась первая генеральная репетиция «Дяди Вани». В.Э. Мейерхольд, присутствовавший на ней, писал драматургу 23 октября 1899 года, что спектакль поражает цельностью до самого конца благодаря органичному союзу двух режиссеров — «режиссеру-актеру»¹² (Станиславский) с богатым воображением, но склонного к эффектным жестам и некоторой порывистости в постановках, и «режиссеру-литератору»¹³ (Немирович-Данченко), оберегающего авторские интересы. Последний, как показалось Мейерхольду, берет вверх над первым, ибо идейная сторона пьесы сохранена в полной мере, не заслоняется обстановкой и внешними деталями.

Премьера «Дяди Вани» на сцене Художественного театра состоялась 26 октября 1899 года.

После премьеры Чехову о большом успехе «Дяди Вани» телеграфировали Немирович-Данченко и знакомые писателя (В.М. Соболевский, С.И. Шаховский с женой Л.В. Лепешкиной, В.Е. Ермилов, Е.З. Коновицер и И.М. Кондратьев)¹⁴.

Однако сами артисты, некоторые критики и зрители не были вполне довольны спектаклем. Особенно по сравнению с горячим приемом «Чайки» в Художественном театре. О.Л. Книппер-Чехова (исполнительница роли Елены Андреевны) впоследствии писала, что причиной не слишком благополучной премьеры стало то, что актеры не сразу вошли в образы, однако со временем все глубже вживались в роли и находили нужное настроение. Как замечала Книппер-Чехова, «пьесы Чехова не вызывали сразу шумного восторга, но медленно, шаг за шагом внедрялись глубоко и прочно в души актеров и зрителей и обволакивали сердца своим обаянием»¹⁵. В пьесах Чехова есть нечто живое и вечное, замечала Ольга Леонардовна, поэтому каждый новый спектакль воспринимался по-разному, открывал новые детали в пьесе и никогда не терял свежести и интереса.

Уже после второго представления «Дяди Вани» 29 октября 1899 года Немирович-Данченко телеграфировал Чехову и сообщал о прекрасном приеме аудитории и замечательной игре актеров. Об успехе пьесы сообщала Чехову и его сестра, Мария Павловна [С, 13; 572].

А.Л. Вишневский, исполнитель роли Войницкого, признавал, что сильное волнение артистов во время премьеры сказалось на их исполнении ролей, в то время как второе представление было «выдающимся». Актер только выразил досаду, что критика судила всех по дню премьеры, «когда все артисты находились в обморочном состоянии»¹⁶.

М. Горький, ранее видевший «Дядю Ваню» в Нижнем Новгороде, в январе 1900 года несколько раз ходил на постановку Художественного театра. Он отмечал богатство содержания пьесы и искусное исполнение «Дяди Вани» труппой Художественного театра.

В отличие от М. Горького Л.Н. Толстой отзывался о «Дяде Ване» с неудовлетворением. Посетив постановку пьесы 24 января 1900 года, писатель 27 января оставил следующую запись в дневнике: «Ездил смотреть «Дядю Ваню» и возмутился»¹⁷. О посещении Толстого Чехову сообщали сестра Мария Павловна, Немирович-Данченко и А.А. Санин-Шенберг. Немирович-Данченко писал, что Толстой возмущался отсутствием в «Дяде Ване» «трагизма положения»¹⁸.

Писатель, высоко ценивший чеховскую прозу, пьесы драматурга не понимал. Толстой ценил в произведении морализаторскую основу и дидактичность, а в пьесах Чехова отсутствовали назидания и нравоучительный тон. К тому же они казались Толстому «пустыми» и лишенными центра, необходимого смысла. Отсутствие же необходимой драмы, развития драматического действия в пьесах Чехова писатель расценивал как слабость и неудачу и в целом отрицал наличие драматургического таланта у Чехова. Показательны слова Толстого о постановке «Дяди Вани», переданные драматургу раздосадованным Саниным в письме от 12 марта 1900 года: «Толстому не понравился мой любимейший «Дядя Ваня», хотя он очень чтит и ценит Вас как писателя. «Где драма?!», вопил гениальный писатель, «в чем она», «пьеса топчется на одном месте! «...Вот за это спасибо! За этот синтез благодарю Толстого!.. Он как раз говорит о том, что мне в «Дяде Ване» дороже всего, что я считаю эпически важным, глубоким и драматическим, говорит о болезни нашего характера, жизни, истории, культуры <...> Затем Толстой заявил, что Астров и дядя Ваня — дрянь люди, бездельники, бегущие от дела и деревни, как места спасения... На эту тему он говорил много... Говорил еще о том, что «Астрову нужно взять Алену, а дяде Ване — Матрену и что приставать к Серебряковой нехорошо и безнравственно...»»¹⁹.

В отличие от суждений Толстого петербургский журналист В.А. Поссе²⁰ был солидарен с положительной оценкой пьесы М. Горьким. В 1901 году в журнале «Жизнь»²¹ вышла пространная статья Поссе о постановке «Дяди Вани» Художественным театром.

Журналист рассматривал постановку с точки зрения отражения сути и настроения самой пьесы труппой театра. «Дядю Ваню» Поссе считал пьесой «настроения», в которой душевные волнения действующих лиц выражаются через диалоги, монологи и мельчайшие детали поведения, тем самым раскрывая их характеры и замысел пьесы. Поэтому вдумчивая игра актеров, глубокое понимание ими своих ролей и замысла автора пьесы создавали цельное впечатление от всей постановки.

Общий тон настроения, царящего в «Дяде Ване», журналист считал «подавленным»: отсутствие жизненной энергии, неспособность идти на риск и страх смерти довлеют над действующими лицами — особенно над самыми интеллигентными и незаурядными (Астров, Войницкий, в какой-то степени профессор с женой).

«Привязанности к жизни без страха смерти»²² нет у Сони, Телегина и Марины, писал Поссе. Они прописаны ясно и определенно, они живут маленькой жизнью, но они ее любят и принимают такой, какая она есть. Их оптимизм поддерживает вера, ведь вера может «примирить его [современного человека] с мыслью об умирании, о смерти, а это возможно лишь при возрождении любви к людям, любви, освещающей <...> души Сони, Марина: и Телегина. В этих душах, <...> мерцает огонек, который может разгореться в пламя, освещающее дорогу человечеству»²³.

Высоко оценивая работу всех актеров над своими образами, Поссе замечал, что Астров в исполнении Станиславского не совсем совпадал с Астровым Чехова. По мнению журналиста, у Станиславского получился более циничный и определенный образ, слишком походящий на обыкновенного земского доктора. «Чеховский Астров сложнее, мягче, изящнее и как бы духовнее Астрова, созданного Станиславским»²⁴. Но в целом разница не настолько заметна, чтобы нарушить цельность восприятия пьесы и чеховское «настроение», подытоживал Поссе.

Критик заявлял, что с именами Немировича-Данченко и Станиславского будет связана как новая эпоха в сценическом искусстве, так и новая эпоха в драматургии, начало в которой уже положено Чеховым.

Весной 1900 года состоялись крымские гастроли Художественного театра. Труппа выступала в Севастополе и в Ялте. Как писал Н.Е. Эфрос, гастроли были предприняты главным образом для того, чтобы показать Художественный театр и «Дядю Ваню» Чехову, тем самым убедить писателя не бросать драматургию²⁵.

Чехов, до этого потерпевший немало поражений в сценической судьбе своих пьес — не имевшие успеха постановки императорских театров, препятствия, чинимые Театрально-литературным комитетом, и неприятие его критиками — изрядно разочаровался в возможности принятия его драматургии и не раз заявлял, что писать для театров более не собирается. Тем более понятно желание Немировича-Данченко и Станиславского «закрепить» Чехова за Художественным театром, ведь его пьесы положили начало долгой и успешной истории МХТ.

В апреле 1900 года «Дядя Ваня» был показан Чехову. Писатель отмечал, что именно этот спектакль в сценической интерпретации и показался ему «своим», близким авторскому замыслу.

Н.Е. Эфрос вспоминал, что и Станиславский видел, какое большое впечатление произвел «Дядя Ваня» на Чехова. Режиссер был уверен, что именно эта пьеса заставила писателя поверить, «что писать для театра можно и стоит»²⁶.

По воспоминаниям Станиславского, первое представление «Дяди Вани» в Севастополе 10 апреля 1900 года прошло с успехом. Поначалу публика принимала холодно, но с каждым актом рос интерес аудитории к происходящему на сцене, и в финале зрительный зал взорвался аплодисментами и радостными восклицаниями, а когда Чехов вышел на сцену²⁷, его долго не хотели отпускать.

По окончании спектакля драматург поговорил с актерами и каждому из них сделал по небольшому замечанию, которое касалось исполнения их ролей. Станиславский вспоминал, что Чехов говорил с ним о свисте Астрова и прощальном поцелуе с Еленой Андреевной:

«— Он же ее целует так (тут он коротким поцелуем приложился к своей руке). Астров же не уважает Елену. Потом же, слушайте, Астров свистит, уезжая»²⁸.

Станиславский не сразу смог отгадать истинный смысл «филигранных» замечаний автора, но впоследствии осознал и согласился, что это придает совершенно иное, более тонкое понимание роли: «Астров циник, он им сделался от презрения к окружающей пошлости. Он не сентиментален и не раскисает. Он человек идейного дела. Его не удивишь прозой жизни, которую он хорошо изучил. Раскисая к концу, он отнимает лиризм финала дяди Вани и Сони. Он уезжает по-своему. Он мужественно переносит жизнь»²⁹. То же объяснение поведения Астрова можем найти в письме Антона Павловича Ольге Леонардовне от 2 января 1901 года, где драматург пишет, что «люди, которые давно носят в себе горе и привыкли к нему, только посвистывают да задумываются часто» [П, 9; 173].

14 апреля 1900 года труппа театра уехала на пароходе в Ялту, где продолжила свои гастроли. 16 и 20 апреля 1900 года «Дядя Ваня» был показан в Ялте.

В «Крымском курьере» 18 апреля 1900 года вышел отзыв на постановку. Рецензент замечал, что пьеса на сцене производила сильное впечатление благодаря прекрасно сыгранному актерскому ансамблю московской труппы. Отмечая в «Дяде Ване» «поразительную простоту и безыскусственность»³⁰, корреспондент добавлял, что «отсутствие всякой вычурности»³¹ в пьесе сильно контрастировало с обычным репертуаром. Почти полное отсутствие «театральности» в мире театра — явление редкое, а труппа МХТ доказывала, «до какой степени можно приблизить сценическую передачу к жизни, как много можно уменьшить условность в исполнении драматического произведения»³².

В Москве, уже в самом МХТ, Чехов впервые увидел «Дядю Ваню» 27 октября 1900 года. Е.Н. Чириков, вместе с которым Чехов был в театре (а также с М. Горьким и его супругой), впоследствии писал, что спектакль произвел неизгладимое впечатление, заставил сопереживать и жить вместе с героями пьесы. Автор пьесы же был сдержан, стоял поодаль и скромно прятался от публики, «и не было в нем никакой торжествующей авторской гордости, словно вовсе не он и написал эту пьесу, до дна всколыхнувшую наши сердца...»³³, — вспоминал Чириков.

В январе 1902 года Художественный театр играл спектакль «Дядя Ваня», который имел особенное значение для Чехова.

В России с 1885 года, с периодичностью раз в два года, организовывали съезды врачей и деятелей общественной медицины, названные в память хирурга, профессора и педагога Н.И. Пирогова его именем: ставились вопросы общественной медицины, и проходило их обсуждение, исходя из взаимосвязи с политической и экономической обстановкой в стране.

VIII Пироговский съезд проходил в Москве с 3 по 10 января 1902 года. Для участников съезда Немировичем-Данченко было решено играть «специальный спектакль» [П, 10; 404], и выбрали «Дядю Ваню».

Для Чехова данный спектакль был очень важен. В переписке с Книппер-Чеховой драматург настаивал, чтобы в тот вечер обязательно играл основной состав исполнителей, иначе он обещал «навеки рассориться с театром» [П, 10; 162], просил играть как можно лучше [П, 10; 158] и обязательно отписаться, как прошел спектакль [П, 10; 163]. Перед началом спектакля зрители-врачи послали Чехову приветственную телеграмму с выражением своего уважения и пожеланиями здоровья [П, 10; 167].

На врачей постановка «Дяди Вани» произвела большое впечатление [П, 10; 438]. В дар театру был преподнесен потрет Чехова работы О.Э. Браза с подписью «Художникам — врачи. На память о спектакле для врачей, приехавших на VIII Пироговский съезд, 11.I.1902 г.»³⁴.

Доктор М.А. Членов, принимавший участие в организации этого вечера, писал Чехову по окончании работы съезда: «...в общем все вышло превосходно. Играли «Дядю Ваню» невероятно хорошо; я был несколько раз за сценой и видел по артистам, что им самим приятно играть перед такой редкой публикой...»³⁵. «Дядю Ваню» участники съезда воспринимали как пьесу, написанную врачом-художником о враче, также в душе художнике.

Итак, пьеса Чехова «Дядя Ваня» способствовала укреплению плодотворного сотрудничества писателя и Московского Художественного театра. Постановка пьесы Немировичем-Данченко и Станиславским положила начало для пересмотра бытовавших прежде убеждений о Чехове как бытописателе, неспособном к созданию драматургических произведений. Театрально-литературный комитет, высказывавший неодобрительные суждения о пьесе и посчитавший невозможным ее постановку в изначальном виде на сцене императорских театров, своим решением продемонстрировал собственную некомпетентность в понимании драматургии Чехова. Спектакль «Дядя Ваня» Художественного театра пользовался заслуженным уважением многих критиков, популярностью и любовью публики, которая в пьесе находила отражение своей настоящей жизни и тонкую передачу собственных переживаний.

Примечания

1. Чехов: статьи и материалы / Серия: Литературное наследство / [гл. ред.: В.В. Виноградов]. Т. 68 М.: Акад. наук СССР, 1960. — С. 512.

2. Теляковский В.А. Воспоминания [Электронный ресурс] / [вступ. статья и примеч. Д. Золотницкого]. — Л.; М.: Искусство, 1965. — Режим доступа: http://az.lib.ru/t/teljakowskij_w_a/text_0010.shtml (дата обращения: 14.07.2018).

3. Там же.

4. Там же.

5. Все чеховские тексты цитируются по изданию: А.П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем: В 30 тт. Сочинения: в 18 тт. Письма: в 12 тт. — М.: Наука, 1974—1983. Ссылки, с указанием номеров тома Сочинений и страницы, даются в скобках после цитат. При цитировании серии Писем перед номером тома ставится буква П.

6. А.П. Чехов в воспоминаниях современников: сборник / [подготовка текста и примеч. Н.И. Гитович и И.В. Федорова]. — М.: Гослитиздат, 1960. — С. 381.

7. Наш Чехов: произведения А.П. Чехова на сцене Московского Художественного театра: альбом / [авт.-сост. Л. Богова]. — М.: Московский Худож. театр им. А.П. Чехова, 2010. — С. 39.

8. Там же.

9. Там же.

10. Строева М.Н. Чехов и Художественный театр: Работа К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко над пьесами А.П. Чехова. — М.: Искусство, 1955. — С. 80.

11. Там же.

12. Гродская Н.С. и др. Примечания. Ук. изд. — С. 397.

13. Там же.

14. Там же. — С. 397—398.

15. Книппер-Чехова О.Л. О А.П. Чехове [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://chehov-lit.ru/chehov/vospominaniya/knipper-chehova.htm (дата обращения 2018-04-21).

16. Гродская Н.С. и др. Примечания. Ук. изд. — С. 399.

17. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 т. Юбилейное издание / [под общ. ред. В.Г. Черткова]. М. — Л.: Художественная литература, 1928—1958. — Т. 54: Дневник, записные книжки и отдельные записи 1900—1903. — 1935. — С. 10.

18. Гродская Н.С. и др. Примечания. Ук. изд. — С. 413.

19. Чехов: статьи и материалы / Серия: Литературное наследство / [гл. ред.: В.В. Виноградов]. Т. 68 М.: Акад. наук СССР, 1960. — С. 873.

20. А.П. Чехов был знаком с В.А. Поссе, ему нравились статьи петербургского журналиста. В переписке, которую они вели, есть тонкие наблюдения критика о чеховских произведениях и одобрительные отзывы самого писателя.

21. «Московский Художественный театр» (По поводу его петербургских гастролей) // «Жизнь». — СПб., 1901, том IV, апрель. — С. 324—346.

22. Кузичева А.П. А.П. Чехов в русской театральной критике: комментированная антология: 1887—1917. — М.; СПб.: Летний сад, 2007. — С. 243.

23. Там же.

24. Там же. — С. 245.

25. Гродская Н.С. и др. Примечания. Ук. изд. — С. 399.

26. Там же. — С. 400.

27. А.П. Чехов в воспоминаниях современников. 1960. Ук. изд. — С. 385.

28. Гродская Н.С. и др. Примечания. Ук. изд. Там же.

29. Там же.

30. Наш Чехов: произведения А.П. Чехова на сцене Московского Художественного театра. Ук. изд. — С. 37.

31. Там же.

32. Там же.

33. Гродская Н.С. и др. Примечания. Ук. изд. — С. 401.

34. Там же. — С. 401—402.

35. Там же. — С. 402.