Брат своего брата — Николай Чехов

[А.Н. Подорольский. Художник Николай Чехов. Альбом избранных произведений. Каталог. М.: ПЛАНЕТА; МК-Периодика, 2008. 192 с.]¹

Есть книги, которые, входя в научный оборот, своим дальнейшим существованием в качестве источника неизбежно меняют самое направление исследовательской мысли.

Именно к таким изданиям относится книга «Художник Николай Чехов. Альбом избранных произведений. Каталог», объективно меняющая теперь парадигму исследования такого культурного феномена, как малая пресса 1880-х годов, ее генезиса и роли в развитии художественного языка. Но сначала о герое книги, ее авторе, предыстории и истории.

Николай Павлович Чехов, один из двух старших братьев великого писателя, рано умерший художник, обычно воспринимался теми, кто знаком с биографией писателя, только как один из спутников его детства и юности, правда, очень значимых для Чехова. Обычно о нем знают, что он был талантлив («все Чеховы талантливы»), что, несмотря на свой талант, отличался редкой безответственностью по отношению к своему дарованию — начатое не заканчивал, задуманное не спешил реализовать. К тому же пил и вел такой образ жизни, что это однажды заставило младшего брата написать ему письмо, которое обычно называют «кодексом воспитанного человека» — где буквально по пунктам была изложена программа самовоспитания. Но письмо ничего не изменило в образе жизни художника. У него к тому же рано обнаружилась чахотка. И увезенный летом 1889 года братом в Сумы, где Чеховы снимали дачу, он вскоре умер там в возрасте тридцати одного года. Для Чехова же это была первая смерть очень близкого человека, пережил он ее крайне тяжело, и с настроением тех месяцев связана написанная к концу года и поразившая современников своей зрелостью «Скучная история». В некоторых изданиях, посвященных Чехову, изредка печатались репродукции с некоторых картин Николая, среди них самым известным остается портрет молодого Чехова.

Но вот каким Николай был художником, каково его собственное место в истории изобразительного искусства этого времени, если такое место у него есть, до этого альбома мы представляли себе плохо. Разве что цитировали строки из письма Чехова к сестре. Антон Павлович рассказывал, как, просматривая юмористические журналы своей молодости в поисках собственных напечатанных там рассказов для готовящегося у А. Маркса собрания сочинений, обнаружил в «Сверчке» за 1883 год «много превосходных рисунков Николая». И дальше: «Вот, если бы поискать у букинистов под Сухаревой и купить! Я решил собрать все рисунки Николая, сделать альбом и послать его в Таганрогскую библиотеку с приказом хранить. Есть такие рисунки, что даже не верится, как это мы до сих пор не позаботились собрать их» (эти слова, кстати, поставлены эпиграфом к альбому-каталогу).

Реализовать этот замысел Чехов не сумел.

Спустя сто с лишним лет это сделал Александр Николаевич Подорольский, физик-ядерщик по основной своей специальности, собравший наследие художника и, по сути, вернувший ему самостоятельную роль в истории культуры. Благодаря его дотошности и тщательности, а главное, редкой увлеченности, мы теперь получили возможность познакомиться с творчеством Н.П. Чехова уже не понаслышке. Как написано в издательской аннотации, «альбом избранных произведений Н.П. Чехова и иллюстрированный каталог работ художника впервые в полном объеме представляют его творчество».

Ситуация, когда профессионал в другой области неожиданно выступает на чужом поле с книгой самого высокого научного уровня, возникает редко и вызывает изумление. Как же так... Научное чеховедение перегружено балластом любительских работ, принадлежащих дипломированным и даже остепененным авторам из нашего собственного профессионального цеха. Мы почти свыклись со снижением научных критериев в собственной области. А тут ситуация «наоборот» — не филолог, не искусствовед, а физик берется за работу, касающуюся таких далеких от физики областей, как искусствоведение и литературоведение, что само по себе изначально требует очень высокого профессионального уровня и особых навыков работы. И в итоге является книга, которая резко поднимает планку этих самых критериев и задает иной уровень самой научной проблематики.

Интерес к фигуре Николая Чехова у физика Подорольского наследственный. В середине 50-х годов прошлого столетия, когда мы, сегодняшнее старшее поколение чеховедов, были совсем еще молодыми, его отец, журналист Н.А. Подорольский, увлеченно собирал материалы к биографии Н.П. Чехова. Он не раз выступал с докладами и сообщениями о художнике в музее Чехова на Садовой-Кудринской. Именно там я, как и другие, с ним тогда и познакомилась. Но реализовать свои замыслы он по-настоящему не сумел.

В статье «Собирание работ Н.П. Чехова», предваряющей в книге раздел «Каталог», А.Н. Подорольский скрупулезно, шаг за шагом, прослеживает историю собирания и сохранения наследия Н.П. Чехова, начиная с М.М. Дюковского, верного друга Николая и его доброго гения, который первым понял масштаб художника и сохранил его наследие, а потом завещал хранить его своим потомкам, потому что большую часть теперешних музейных коллекций живописи и графики Николая Чехова музеи, где эти коллекции хранятся, получили от внука Дюковского.

А.Н. Подорольский упоминает всех, кто в разное время занимался художником Чеховым, и не просто упоминает, но сообщает, что кем было сделано, сколько работ художника найдено, как далеко каждому из этих собирателей удалось продвинуться по пути поисков, воочию показывая преемственность усилий, а иногда и возникающую их параллельность.

Автор статьи с огромным уважением оценивает вклад своих предшественников — краеведа и библиографа А.Н. Турунова, первым, кажется, после Дюковского еще в 30-е годы начавшего сбор материалов о Николае Чехове. Архив Турунова его вдова через два года после смерти мужа — это был 1956 год — передала Н.А. Подорольскому. За точной фиксацией того, что было сделано этими людьми и что описано автором статьи в нескольких сдержанных, но насыщенных фактами абзацах, стоят судьбы бескорыстно преданных интересам культуры людей. И это побочный урок этой книги нам всем.

Подорольский пишет, что работа по собиранию наследия Н.П. Чехова ни Туруновым, который умер, не успев завершить начатое, ни Н.А. Подорольским не была закончена и даже результаты, пусть и неокончательные, не были опубликованы, поскольку в 1963 году о завершении аналогичной собственной работы объявила исследовательница из Таганрога И.Д. Громова. Она опубликовала тогда статью об итогах своих поисков, практически перейдя этим дорогу Н.А. Подорольскому, который тогда просто отошел в сторону. Легко сейчас произнести это «просто», но чего стоят живым людям такие спровоцированные случайностями финалы... Часто — жизни.

Сдержанно и почти отстраненно автор рассказывает, с чего началась его собственная работа, фундамент которой был подготовлен упомянутыми выше исследователями, как расширялось поисковое пространство, как увеличивалось число обнаруженных работ Николая Чехова.

Общим итогом этой работы стали вытащенные на свет божий и учтенные в каталоге 457 рисунков Николая Чехова, часть которых не имела подписи и должна была быть атрибутирована Подорольским, что называется, по манере, творческому почерку художника... Фрагмент статьи, где рассказано о том, как им были выделены элементы, по которым сличались штрихи, линии, композиция, способы характеристики персонажей, запечатленных на рисунках, вызывает восхищение. Ведь о поэтике художника пишет физик, и пишет с редким даже для профессионального искусствоведа ощущением самого процесса творчества и безупречным ощущением стиля и стилистики.

Раскрыв в первый раз альбом, я невольно вспомнила и те полувековой давности научные заседания в чеховском музее на Садовой-Кудринской, посвященные Николаю Чехову, и знакомство там с Подорольским-старшим, и то, как впервые услышала уже от его сына, с которым познакомилась через несколько десятилетий в том же кудринском «комоде», о мечте собрать все рисунки Николая и издать их полный каталог. И подумала, что пути культурных интересов неисповедимы, но, когда они честны и бескорыстны, открывающаяся в них неизбежность преемственности становится великой и обнадеживающей силой самой культуры.

Не то чтобы издание такого альбома или каталога казалось нереальным и несбыточным, но представлялось делом очень далекого будущего. Кому, как не тем, кто имеет дело с архивными поисками, трудоемкой проверкой источников, с атрибуцией и комментированием, понимать, какой труд требуется, чтобы реализовать замысел такой сложности, какой родился у А.Н. Подорольского. Ведь Сухаревки и букинистов под ней, у которых А.П. Чехов собирался искать журналы, давно уже нет. А тут предстоит сплошной просмотр десятков годовых комплектов старых журналов. Среди них то и дело попадаются неполные комплекты или дефектные экземпляры, или в своих поисках нарываешься на отсутствие тех или иных названий журналов даже в крупнейших книгохранилищах. А ведь сначала надо еще собрать и проверить все упоминания о том, что создано художником Николаем Чеховым. Если это рисунки, то где они могли быть помещены. Если картины, то где могут храниться сегодня, проследить сведения об их перемещении, постоянно при этом сталкиваясь то с неточностью свидетельств, то с неожиданными обрывами информационных нитей в самых важных для поиска точках. А сколько предстояло атрибутировать. Но, с другой стороны, не в стремлении ли к завершенности подобных поисков, начатых кем-то и когда-то, и состоит восстановление исторической справедливости и логика общей культурной памяти?

А потом стало известно, что А.Н. обзавелся каким-то совершенным цифровым аппаратом для съемок, засел в библиотеки, просматривает журналы, комплект за комплектом, что он уже побывал во всех музеях, во всех архивах, где имеются чеховские фонды, съездил не по одному разу в Сумы и Таганрог, Ялту и Питер...

Мы все скоро стали тогда свидетелями и того, как из увлеченного дилетанта, каким поначалу казался в нашем сообществе физик Подорольский, готовый говорить о Николае Чехове в любое время и в любой обстановке, он на глазах превращался в уверенного специалиста, которому уже не мы отвечали на его вопросы, а это он вдумчиво и взвешенно отвечал на наши. Хорошо помню свой с ним разговор в жарком июльском Мелихове об особенностях цветового зрения писателя и художника Чеховых. Нет ли тут между ними сходства, а если есть, то чем оно обусловлено — только ли особенностями зрительного аппарата или не меньше временем, задачами и потребностями художественного языка?.. Высказанные тогда Подорольским предположения и соображения подтверждаются сейчас материалами альбома. А сколько было подобных разговоров, сколько возникало по ходу гипотез, толчков к размышлениям, за которые я благодарна Александру Николаевичу.

А потом пришел день, когда альбом-каталог был готов, и, благодаря сопутствующей тут Подорольскому удаче, быстро нашлось издательство, готовое такую книгу издать. И вот альбом-каталог «Художник Николай Чехов», замечательно полиграфически изданный, перед нами, а в нем — репродукции картин художника разных лет, разных жанров, выполненные в разной технике, описание нескольких сот рисунков, разбросанных по журналам, большая часть их при этом воспроизведена в уменьшенном виде в каталоге. И оказывается, что этот непутевый, каким считался, человек успел не так мало. Ибо перед нами открывается выразительнейшая визуальная панорама жизни 80-х годов, без которой уже нельзя изучать это время, удивительная типология ее сюжетов, реалий, а если «наложить» на это первые пять томов Собрания сочинений Чехова, то на фоне этой панорамы выделяется галерея выразительнейших типов и характеров. Тот вид графики, который сформировался в это десятилетие на страницах малой прессы и перекочевал чуть позже в другие, более солидные издания, представляет собой своеобразный аналог литературных текстов, типичных для этих изданий. В сущности, именно здесь родился жанр, в котором парадоксальным образом первичным по отношению к линии и штриху оказывалось слово, хотя, казалось, именно оно вытеснялось, выдавливалось рисунком как более простым способом информации и коммуникации. И все же кажется, что графический образ рождает звучание слова, оно определяет психологическую выразительность рисунка, задает композицию. Неслучайно, наверное, Николай Чехов обладал недюжинными литературными задатками. Параллельное внимание к его языковому самоощущению и языковой одаренности — дело будущих исследований.

Рисунки Николая, которые мы имеем теперь возможность увидеть в такой полноте, подводят и к мысли о рождении в недрах малой прессы особого синтетического жанра, органически соединяющего в своей поэтике текст и изображение, структурные элементы театра, музыки и еще не существовавшего кинематографа.

Открывается альбом прекрасно написанной статьей о Николае Чехове, которая мне, например, видится прообразом самостоятельной книги А.Н. Подорольского о художнике. Статья содержит большой биографический материал о его жизни, не просто собранный, но глубоко пережитый и осмысленный автором. Получился замечательный по убедительности и, что не менее важно, такту психологический портрет, показаны с необходимой в таких вещах мерой вкуса и деликатности личностные противоречия и слабости характера художника, а также те социальные предпосылки, что во многом определяли частотность подобных судеб.

В статье на редкость убедительно проанализировано и творчество Николая Чехова, так что совершенно ясно, что Николай Чехов — отнюдь не приложение к биографии своего великого брата, а во многом конгениальный ему участник литературно-художественного процесса того времени. Сама эта конгениальность «задана» временем, его логикой и потребностями, и самый феномен именно такого вхождения братьев Чеховых в художественную жизнь предопределен социально-историческими и культурно-историческими задачами времени.

Автор пишет о том, что работы маслом, станковые формы живописи, чем обычно художники добиваются известности (писателю для утверждения и самоутверждения по аналогичным законам тоже требуется крупная форма), не были для Николая не только основными, но и не стали большими творческими его удачами. И дело не в том, что он не умел доводить работу до конца, разбрасывался или уходил в пустые мечты, а в «направленности» и свойствах дарования, в особенностях художнического видения, определяющих самый диапазон возможностей. Но из сказанного автором статьи, из увиденного нами в этом альбоме-каталоге можно, с не меньшей долей вероятности, предположить, что дело также и в той общекультурной миссии, которую суждено было выполнить братьям Чеховым, а выполнить ее можно было только в пространстве жанров и поэтики малой прессы.

Продолжение раздумий в этом направлении ведет к следующему вопросу: может быть, не братья Чеховы, руководствуясь логикой жизненной прагматики, вынуждены были для своего начала избрать эту третируемую «низкую» жанровую форму, а форма «выбрала» их — с их социальным и психологическим опытом и необходимостью в приращении такого опыта видения и переживания к опыту большого искусства, и через этот жанр была таким образом сложно реализована задача расширения и демократизации художественного языка.

Монографический очерк жизни и творчества Николая Чехова даст интересный материал и по истории и социологии художественного быта и среды малой прессы, «миграции» форм художественного языка и т. д., но еще больше содержит импульсов к дальнейшему изучению контекста и текста этого культурного пласта.

И последнее.

Беря время от времени в руки этот альбом, я ловила себя на возобновляющемся во мне каждый раз ощущении, что эта книга удивительным образом возвращает надежду на ненапрасность культурных усилий, сильно поколебленную в последнее время нарастающей агрессивностью непрофессиональной и бесталанной продукции. «Вопреки и несмотря», как говорил З.С. Паперный, такие книги, как книга А.Н. Подорольского, укрепляют веру в необходимость этих усилий, а это само по себе тоже чего-то да стоит.

Примечания

1. Первая публикация: Гитович И. Брат своего брата — Николай Чехов // Чеховский вестник. 2008. № 23. С. 6—14.