Литература о Чехове представляет сегодня такой колоссальный информационный массив, удержать в памяти который и свободно в нем ориентироваться вряд ли способна даже самая блестящая человеческая память.
Проект Чеховской энциклопедии есть как раз один из возможных ответов на всеми нами ощущаемую потребность в оптимальной организации гигантского информационного пространства, которое за сто с лишним лет создало мировое чеховедение.
То, как долго в разных головах прорастала мысль о подобном издании, как эти разные идеи соединялись, дополняя и корректируя друг друга — это отдельный и по-своему интересный сюжет, косвенно только подтверждающий потребность в совершенно новой форме подачи информации и новом информационном контексте, в котором сегодня мы можем осмыслить место Чехова в истории мировой культуры.
Необходимость создания Чеховской энциклопедии была признана Вторым международным чеховским симпозиумом в Баденвейлере. Тогда же было определено, что это будет коллективный труд ученых России, Германии, Великобритании, Франции, США и др. стран. И готовность участвовать в подготовке издания и написании статей действительно выразили специалисты разных стран — в том числе, Р.-Д. Клуге (Тюбингенский университет, Германия), Д. Рейфилд (Лондонский университет, Англия), Ж. Бонамур (Сорбона, Франция), Х. Голомб (Тель-Авивский университете, Израиль), Н. Накамото (университет Канагава, Япония) и др. Предполагалось — и это уже делается — привлечь специалистов стран СНГ, Польши, Чехии, Словакии, Италии и др. стран. Но основной объем работы должен, конечно, быть выполнен российскими учеными.
Сейчас идея Чеховской энциклопедии существует в виде совершенно конкретного — и начавшего осуществляться — проекта персонального трехтомного энциклопедического словаря, реальные очертания которого уже видны, а задачи — концептуальные и практические — более или менее четко сформулированы.
Этот словарь, во-первых, должен стать итогом более чем столетней истории освоения творчества Чехова как в России, так и за рубежом. Во-вторых, уникальность его заключается, с одной стороны, в максимально полной информации о Чехове и истории его изучения, которую он должен содержать, а с другой, в его адресности — он обязательно должен быть многоуровневым: каждый, кто им будет пользоваться, должен получить ровно столько информации, сколько сможет «поднять» — т. е. Чеховская энциклопедия должна быть полезна — и интересна — как специалистам-чеховедам, вообще литературоведам, так и читателям, не имеющим специальной филологической подготовки. Это должно быть издание, стимулирующее исследовательскую мысль. А читателю-неспециалисту, кроме той информации, ради которой он обратится к словарю, он может дать культурный и психологический импульс и вкус к овладению понятиями, составляющими современный научный язык. Это достаточно серьезная культурологическая задача.
Остановлюсь на том, каким видится это издание сегодня, когда у нас уже есть некоторый практический опыт и некоторый задел — во-первых, в виде Словника-тезауруса, очерчивающего содержательное пространство издания, во-вторых, части написанных для Чеховской энциклопедии статей, реально это пространство составляющих.
Чеховская энциклопедия — это опыт создания персонального энциклопедического словаря нового типа. То есть главная практическая задача ЧЭ — как всякого такого энциклопедического издания — дать ее будущему читателю краткие, но точные и систематизированные сведения обо всем, что составляет биографию и творческую судьбу Чехова в широком смысле. (Это значит, что все характеристики, которые будут даны в издании — касаются ли они определенного лица, произведения Чехова, какой-то составляющей поэтики, какого-то отдельного факта, исторической реалии, театральной постановки, учреждения, с которым что-то связано в биографии Чехова, и т. п. — должны быть точны и объективны.)
А в Чеховской энциклопедии будут впервые собраны — и так или иначе подвергнуты историко-литературному, историко-культурному осмыслению именно в таком едином пространственном сосуществовании — факты как жизненного, так и творческого пути самого Чехова и сотен лиц, связанных с ним, характеристики периодических изданий, в которых Чехов печатался или которые отзывались на публикацию его произведений, истории по возможности всех известных сценических интерпретаций его произведений, их кино и телеверсий, характер интертекстуальных связей как Чехова, так и последующей литературы с Чеховым, теоретические аспекты изучения его творчества и персоналии чеховедов и т. д.
То есть одновременно со справочной задачей (возможностью оперативно навести практически любую справку, связанную с биографией и творчеством писателя) читателю должен открыться широкий исторический, культурный, психологический контекст жизни и творчества Чехова, т. е. конкретные формы диалога писателя с его эпохой и историей культуры, и, что не менее существенно — психологический, этический опыт существования личности, каким в культурной рефлексии остается судьба Чехова. Это последнее я хочу подчеркнуть особо.
Может быть, коллективная работа над Чеховской энциклопедией как раз и будет способствовать освобождению Чехова от избыточных аберраций и новых мифов, которые совсем не лучше старых, от недостаточного внимания к подлинному чеховскому времени. В этом смысле Чеховская энциклопедия может и должна открыть — или, во всяком случае, будет способствовать этому — реальную историческую перспективу, в которой Чехов предстанет самым здравомыслящим из русских писателей — в том актуальном значении этого слова, в каком так охарактеризовал его выдающийся английский поэт Оден.
Еще одна особенность Чеховской энциклопедии как типа издания — высокая степень фактографичности и библиографическая насыщенность. Она, кстати, должна образовать еще один, скрытый, но очень существенный информационный пласт, сам по себе создающий возможность исторического взгляда на Чехова — причем взгляда принципиально открытого к дальнейшему обогащению новыми смыслами. Таким образом, все это — полнота и точность информации, ее систематичность и ориентированность на лежащую в «подтексте» общую для издания концепцию Чехова, опирающуюся на современный уровень мирового чеховедения и накопленного исторического, психологического, духовного опыта — с самого начала должно быть заложено в содержательное поле Чеховской энциклопедии на уровне каждой статьи.
В границах Чеховской энциклопедии предполагается описание свыше трех тысяч имен, названий, тем, охватывающих биографию, творчество, поэтику, мировоззрение, состояние культурной, научной и философской мысли эпохи Чехова. Столь обширного по охвату материала издания, посвященного одному лицу, с обозначением множественных связей его с историей культуры в мировой практике, кажется, еще не было.
Все статьи Чеховской энциклопедии можно предварительно классифицировать по тематическому признаку: статьи, посвященные собственно именам, статьи, посвященные фактам и реалиям, статьи, посвященные творчеству Чехова (к каждому без исключения его произведению, неосуществленному замыслу будет относиться самостоятельная статья или заметка, сюда войдут и сценические постановки), статьи, посвященные поэтике, теории, истории изучения Чехова, бытования творчества писателя в круге чтения и т. п. (в целом, они должны дать представление об истории восприятия и изучения того или иного вопроса в отечественном и мировом чеховедении и отразить современные подходы и методологии), статьи, посвященные научной, философской, технической мысли в эпоху Чехова (сверхзадача их в том, чтобы дать представление об общем фоне, на котором происходило развитие творческого метода Чехова, откуда он брал темы, сюжеты, реалии, частотные коллизии и т. п.). Так что реальная биография писателя во множестве пересечений с судьбами его современников; психологический портрет Чехова — человека своей эпохи и художника, ушедшего «дальше века»; чеховская эпоха, состоящая из живых историй и живых судеб людей; творчество писателя как сложнейшая сублимация внешней и внутренней жизни; чеховские тексты как имманентно существующая для восприятия культурная реальность и формы ее рецепции; мир чеховского театра; творчество Чехова как сложнейший процесс культурных «притяжений» и «отталкиваний»; способы и формы изучения Чехова в разные эпохи и в разных странах, в том числе, современные методологии — это все сквозные и взаимосвязанные и взаимозависимые «сюжеты» Чеховской энциклопедии.
Основу биографических сведений составит, с одной стороны, краткая «Летопись жизни и творчества Чехова» — она даст хронологически последовательное представление о наиболее важных фактах жизни и деятельности писателя, о движении этой жизни. С другой стороны, статьи, которые описывают разные этапы и обстоятельства жизненного пути Чехова в конкретике реалий (например, Таганрогская гимназия, Московский университет, чеховская топография — Таганрог, Москва, Сахалин, Сумы, Мелихово, Ялта). Когда я называю эти места, то имею в виду весь связанный с ними пласт — не только чистую топографию, но и реалии, людей, связанных именно с этими местами и этими этапами жизни Чехова и т. п. И здесь участие в Чеховской энциклопедии сотрудников чеховских музеев и библиотек совершенно необходимо. Сюда же примыкают статьи о газетах и журналах, персоналии, описывающие родственные связи, дружеские и литературные контакты с современниками и т. п.
Одна из ключевых тем Чеховской энциклопедии — это связи Чехова с русской и мировой литературами. С одной стороны, это характер усвоения самим Чеховым традиций предшественников — как культурной почвы, на которой вырастало его творчество. Такое усвоение существует и проявляется как на уровне реальных интертекстуальных связей, так и в личной культурной рефлексии, аллюзиях, установках. Все это должно быть отражено в соответствующих статьях, касаются ли они персоналий или общих вопросов.
Связи Чехова с современной ему литературой просматриваются и в синхронности некоторых тенденций, существующих в современном Чехову литературном процессе, и в реальных формах художественных поисков — его и его современников, в том числе, писателей второго-третьего ряда.
Другой стороной этой сквозной темы оказывается влияние уже Чехова на развитие литературы. Объективное его «присутствие» в таких — обратных по отношению к нему — интертекстуальных связях также будет отражено в Чеховской энциклопедии — как в отдельных статьях, посвященных конкретным писателям, так и в общих статьях, посвященных связям Чехова с той или иной литературой в целом. Сюда же относятся статьи, посвященные переводам Чехова, и статьи, затрагивающие такую колоссальную по материалу и значимости тему, как театр Чехова. То есть в целом все это должно представить конкретную историю восприятия Чехова разными культурами.
И здесь, как мне кажется, очень важно, чтобы определенный тематический пласт оказывался, по возможности, в руках одного автора, занимающегося этими вопросами. Это даст возможность свободнее оперировать материалом, решая и где ему лучше быть — в общей статье или статье, посвященной определенному имени, факту, реалии, и видеть связи внутри материала, которые первоначально и видны только тому, кто этим глубоко занимается, кто знает материал изнутри, кто этот материал пережил, и только тогда такие связи удается прочертить и сделать зримыми.
Этот принцип важно было бы соблюсти в целом для Чеховской энциклопедии, поскольку это в равной степени касается всех ее крупных сюжетов. И для авторов, и для издания это окажется очень продуктивно.
ЧЭ должна быть не просто обстоятельным, научно выдержанным справочником по Чехову, но она может стать книгой о Чехове. Совершенно особой книгой — с особой композицией, своей внутренней драматургией, особыми способами воздействия информации, т. е. в каком-то смысле она должна быть текстом и — единым текстом, написанным при этом разными авторами. Мне она видится как книга, которую можно будет читать и над которой будет о чем думать.
Сосредоточенные в пространстве трех томов и максимально связанные между собой и очевидными, и угадываемыми «сюжетными» линиями (в частности, через специально продуманную и широко применяемую систему отсылок), статьи в целом должны создать единую и открытую к дальнейшему развитию — как в плане фактографической насыщенности, так и интерпретации — картину, или концепцию личности и творчества Чехова, в сложной мозаике содержащихся здесь фактов, имен, названий, реалий воссоздать живое присутствие Чехова в тезаурусе общего культурного сознания и движение этого присутствия.
Чтобы не быть голословной, приведу несколько первых пришедших в голову штрихов к этой общей картине, пронизанной бесконечными, часто неожиданными, едва заметными и как будто бы случайными связями-сюжетами, в свете которых уточняются наши представления о времени Чехова, а значит, и о самом Чехове. В 1901 году Чехов получил письмо из Общества по изучению Амурского края, подписанное неким Брониславом Пилсудским. Пилсудский, о котором в нашем ПССП указано только, что он библиотекарь и сахалинский политический ссыльный, на самом деле родной брат знаменитого Юзефа Пилсудского, очень крупный ученый-этнолог, именем которого на Сахалине названа гора, трудам которого посвящена работа двух институтов — в Южно-Сахалинске и в Польше — был арестован по делу покушения на Александра III, приговорен к казни, замененной ссылкой на каторгу, а кончил жизнь самоубийством в Париже во время Первой мировой войны... Судьба, прошедшая всего только по касательной... В переписке Ницше и критика Георга Брандеса однажды как бы между прочим возникает имя кн. Урусова как одного из тех, кому Брандес советует Ницше обязательно послать свою книгу... Чеховедам эта новая цепочка Ницше — Урусов — Чехов говорит или может сказать немало...
Или жизненные финалы современников Чехова — советский конец жизни Потапенко, пишущего незадолго до смерти роман о чекисте. Или конец полунищей, старой, больной Елены Михайловны Шавровой, выпрашивающей у партийного чиновника по культуре Бонч-Бруевича жалкие копейки за раритеты, которые она продавала Литературному музею, и в течение многих лет так и не смогшей опубликовать книгу своих воспоминаний, которые после ее смерти так где-то, очевидно, и пропали (случайно сохранилась только глава о Чехове)... Или тема «Чехов и медицина» — влияние медицинского образования на художественное восприятие Чехова — совершенно по-новому может быть увидена и осмыслена в Чеховской энциклопедии в статьях о всех преподавателях университета, чьи лекции слушал Чехов, — через характеристики школ, к которым они принадлежали, т. е. через общую картину состояния медицинской мысли, какая может сложиться из этих статей... Или привычно полукомическая — в стереотипе нашего отношения — фигура издателя журналов «Мирской толк» и «Свет и тени» Н. Пушкарева. На самом деле это был человек в каком-то смысле типа А.П. Чехова, непрерывно чем-то увлекающийся и что-то изобретающий. Увлеченный фотографией, он покупает фотоателье (где, кстати, однажды фотографирует всех Чеховых, кого сумел завлечь к себе), потом продает его и увлекается изобретением газовых горелок... Это и есть реальная чеховская эпоха.
То же относится и к жизни идей, к проблемам восприятия Чехова, к истории его изучения. Хотим мы этого или нет, но все идеи, аберрации, прозрения и заблуждения рождаются, переживаются, искажаются, передаются в том или ином виде дальше тоже живыми и вполне конкретными людьми. И надо сделать так, чтобы все это можно было «прочитать» в таком издании, как ЧЭ.
Не надо, конечно, думать, что она станет местом, куда можно будет бессистемно «сбрасывать» все, что угодно — любые находки, любые догадки. Я привела первые пришедшие в голову примеры, далеко не самые яркие — только для того, чтобы показать, из чего реально может складываться представление о времени и Чехове в таком издании, как Чеховская энциклопедия, и что может дать тому, кто захочет это увидеть, подобная информация, намеченная тем или иным материалом линия.
Так, присутствие в ЧЭ имен всех литераторов, так или иначе связанных с Чеховым, даст возможность получить оперативную и совершенно конкретную информацию о характере этих связей (на уровне личной биографии и творчества) и одновременно получить представление — в форме той или иной конкретной информации — о живом, подвижном, взаимодействующем фоне чеховского творчества, синхронности многих, шедших в то время в творчестве писателей разного уровня процессов, своеобразной частотности тех или иных составляющих его содержательную реальность элементов, и многое другое, что очень трудно совместить, соединить в жанре статьи, монографии и пр. жанрах чистой науки.
Потому что, помимо широкой возможности получения разнообразной и совершенно конкретной информации, именно так в Чеховской энциклопедии «закладывается» возможность для импульсов к научной, общекультурной рефлексии.
И сейчас, когда у нас есть уже часть материалов, я, пожалуй, осмелюсь произнести вслух то, о чем все время в связи с этой работой думаю. Это может быть еще и по-настоящему талантливая книга. Что никак не вступает в противоречие с научными, академическими задачами. И такую — т. е. талантливую — книгу мы на самом деле можем сделать именно общими усилиями.
Я говорю об этом, потому что материал, которым мы уже располагаем — в разной степени его готовности — подтверждает эту возможность.
Когда математиков спрашивают, чем отличается чистая математика от прикладной, они отвечают: чистая математика показывает, как делать то, что можно, так, как нужно, а прикладная — как делать то, что нужно, так, как можно. Мы должны — как это ни трудно — совместить оба эти подхода. И при этом ясно отдавать себе отчет в том, что практическая реализация этого замысла зависит от всех нас. И мы все должны это четко понимать как некую личную культурную задачу.
Если воспользоваться часто сегодня цитируемыми словами Иосифа Бродского: «Главное — это величие замысла», — то проект Чеховской энциклопедии являет собой это величие. Но если издание не состоится — то есть величие замысла не станет величием его реализации — виноваты будем мы все, т. е. все возможные его участники, которые по тем или иным причинам не нашли для этой работы времени, не поверили в то, что это возможно, предпочли этой работе что-то другое и пр.
Я очень хорошо понимаю, что коллективный или личный энтузиазм, благодаря которому были доведены до конца некоторые капитальные чеховские издания, сегодня не может быть главной движущей силой — такова сегодняшняя наша реальность. Но без некоторой самоотверженности в каждом потенциальном участнике ЧЭ, без личного интереса к этому и желания осуществить этот замысел, наконец, может быть, без понимания того, что от всех нас культурному будущему — если оно будет — по-настоящему останется, может быть, именно ЧЭ, мы вряд ли существенно сдвинемся с места.
И последнее, о чем я хочу сказать именно в связи с работой над ЧЭ.
Сейчас в чеховедении работает несколько поколений ученых, отличающихся не просто опытом и возрастом, а научным языком и преимущественными интересами. С одной стороны, в той же ЧЭ именно это даст уникальную возможность реально показать взаимоналожение и взаимопересечение во времени разных методологий, через оптику которых разным эпохам, разным культурам, разным школам виден разный Чехов. И это, кстати, лучше всего доказывает принципиальную неокончательность любого прочтения. Но — не права на любую аберрацию, не любого произвола в отношении биографии и личности Чехова. То, что, прежде всего, в нас, а не в Чехове, все то, что мы часто в нем вычитываем — сообразуясь с той или иной конъюнктурой — надо хорошо помнить.
Сегодняшние молодые исследователи, которые быстро перестанут быть молодыми и скоро, может быть, должны будут взять завершение ЧЭ в свои руки, мыслят, естественно, в других категориях. У них другое восприятие Чехова и его времени, другое отношение к биографии как некоей исторической и психологической реальности. И практически большей частью утерян интерес и вкус к работе с источниками, к архивной работе. Есть замечательные исключения, но я говорю о тенденции. В то же самое время, чтобы, говоря словами Тынянова, «зайти за документ», без чего трудно написать хорошую энциклопедическую статью, нужно хорошо знать и сам документ, и весь контекст его возникновения, бытования, т. е. все, что составляет подлинную реальность времени, а не миф о нем. Потому что новые мифы ничуть не ближе к истине, чем старые. Но и настоящий анализ текста без пережитого внутри себя знания контекста возникновения текста, — вряд ли возможен. Это знание должно присутствовать хотя бы в знаменателе любой интерпретации.
Поколенческий разрыв в интересах, крен их в сторону теории и интерпретации текстов — закономерен, и я совсем не хочу сказать, что он плох. Просто конкретно в плане подготовки ЧЭ он создает немалые практические трудности. И эту проблему — в частности, как проблему преемственности самой культуры исследования — надо как-то решать. Потому что, если эта преемственность — даже на уровне ощущения материала, что неуловимо, но очень важно — порвется, многое окажется невосстановимо. Без обращения же к первоисточникам, без архивной работы, в частности, которой все еще непочатый край, сделать ЧЭ так, как нужно, не удастся.
Возможно, на новом витке времени, уже завтра, исследователей сама логика жизни вернет к необходимости мыслить и чувствовать категориями и парадигмами реального исторического времени. И, может, сама работа над ЧЭ активизирует необходимость в таких формах работы, тем более что сейчас начинается мощный выброс капитальных для чеховедения работ, сделанных именно на архивных материалах — не просто извлеченных из архивов, но — осмысленных. Только что вышел «Дневник» Суворина. Осенью выходит первый том многотомной «Летописи». На очереди капитальный документальный труд Таганрогского литературного музея «Таганрог и Чеховы». В их ряду ЧЭ, которая мыслится как итог столетней истории чеховедения и мощный импульс к дальнейшему его активному развитию.
Примечания
Текст доклада к конференции «Сибирь и вся Россия в жизни и творчестве Чехова» (9—12 июля 2002 г., Иркутск).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |