Впервые на всю долгую зиму мы остались жить одни, без Антона Павловича. Мне пришлось одной вести хозяйство Мелихова. Нелегко было делить свое время между Москвой и деревней, успевать с делами там и тут. Брат Михаил Павлович к тому времени уже давно не жил с нами, у него была своя семья.
В отсутствие брата я затеяла большой ремонт флигеля. Дело в том, что зимой в нем было довольно прохладно. Ветер выдувал все тепло. Я занялась утеплением комнат, предполагая, что на следующую зиму брат будет жить дома, и тогда для удобства и покоя он мог бы поселиться во флигеле.
Стены комнат с внутренней стороны были обиты шведским картоном и оклеены новыми обоями, парадная дверь в прихожей обита войлоком и клеенкой, и на ней повешен на кольцах большой ковер. На окна, тоже на кольцах, были сделаны тяжелые занавеси. Заново была переложена печка. Одним словом, флигель получился очень хорошеньким и уютным, «похожим на бомбоньерку», — как я сообщала в своем письме брату во Францию. Но, к сожалению, как будет видно из дальнейшего, Антон Павлович зимою так и не жил в нем ни одного дня.
В последние перед этим годы я стала серьезно заниматься живописью. Я посещала вечерние классы Строгановского художественного училища. Там я познакомилась и потом подружилась с художницами Дроздовой и Хотяинцевой. Марья Тимофеевна Дроздова частенько приезжала со мной в Мелихово. Мы вместе писали этюды. Антон Павлович в шутку переделал ее фамилию на другую — тоже «птичью» — и звал ее Удодовой, а иногда еще называл Гургулей. Настоящей художницы из нее так и не получилось. Александра Александровна Хотяинцева была художницей особого склада. Она бесспорно была талантливым человеком, но недостаточно цельной натурой, слишком много распылялась по мелочам и только поэтому не создала ничего значительного. Она была к тому же очень способным и тонким карикатуристом, ее рисунки публиковались в журналах и газетах.
Хотяинцева тоже часто бывала у нас в Мелихове и гостила иной раз по многу дней. Когда Антон Павлович уехал зимовать в Ниццу, она тоже вскоре поехала туда же. «Здесь одна русская художница, рисующая меня в карикатуре раз по десять — пятнадцать в день», — писал из Ниццы Антон Павлович. Кстати, эти карикатуры были довольно удачны. В другом письме Антон Павлович так обрисовал мне Хотяинцеву в Ницце: «Вчера возил я А.А. Хотяинцеву в Монте-Карло и показывал ей рулетку, но она, как вообще женщины, лишена того хорошего любопытства, которое так двигает мужчин, и на нее ничего не производит впечатления. Одета она в то же платье, в каком была в Мелихове. Среди русских, обедающих в Pension russe, она самая интеллигентная, даже сравнивать нельзя».
Спустя года два А.А. Хотяинцева открыла совместно с художницей Елизаветой Николаевной Званцевой художественную мастерскую. Они привлекли в качестве учителей известных художников Серова и Коровина. Лепку преподавала скульптор Анна Семеновна Голубкина. Мастерская пользовалась большой популярностью у молодых художников. Занималась в этой мастерской и я. Некоторые мои работы там, как, например, картину «Балерина», поправлял сам Серов.
В конце 1897 года я получила в Мелихове письмо от художника И.Э. Браза с просьбой прислать ему в Петербург тот портрет Антона Павловича, который он писал в Мелихове и которым не был удовлетворен. Он сообщал мне, что, надеясь на приезд брата из-за границы в Петербург, он собирается еще поработать над этим портретом. Портрет Бразу я отослала, но предупредила его, что Антон Павлович раньше лета в Россию не вернется. Тогда Браз предложил П.М. Третьякову оплатить ему расходы по поездке в Ниццу, где он попытается написать новый портрет Антона Павловича. Третьяков согласился на это, — ему, видимо, очень хотелось иметь портрет Чехова в своей галерее.
В марте 1898 года И.Э. Браз приехал в Ниццу и написал там новый портрет Антона Павловича. Так появился известный портрет Чехова, находящийся и посейчас в Третьяковской галерее, на котором после подписи Браза стоит: «Ницца, 98 г.».
Самому Антону Павловичу портрет опять не нравился, и он писал мне: «Говорят, что я очень похож, но портрет мне не кажется интересным. Что-то есть в нем не мое, и нет чего-то моего». А в письме к Хотяинцевой он пожаловался на то, что «выражение, как в прошлом году, такое, точно я нанюхался хрену». Позднее это дало повод А.А. Хотяинцевой нарисовать карикатуру на Антона Павловича. Она изобразила его стоящим перед своим портретом в Третьяковской галерее. Рисунок этот был опубликован в газете «Новое время».
И.И. Левитану, однако, этот портрет нравился.
В Ницце Антон Павлович написал несколько рассказов, среди них «В родном углу», «Печенег», «На подводе», «У знакомых». Я прочитала их в газете «Русские ведомости», и мне они очень понравились, особенно «В родном углу», о котором много говорилось и в литературных кругах Москвы. Я не удержалась и тогда же сообщила об этом брату в своем письме.
Но Антону Павловичу в Ницце работалось плохо. Его творческое самочувствие за границей было значительно хуже, чем дома. «Работать хочется, но для работы нет подходящей обстановки», — писал он мне оттуда; или еще в другом письме: «Работаю, к великой моей досаде, недостаточно много и недостаточно хорошо, ибо работать на чужой стороне за чужим столом неудобно; чувствуешь себя так, точно подвешен за одну ногу вниз головой». Зато его писем к нам из-за границы приходило значительно больше, чем из других его путешествий. В этих письмах он проявлял заботы и о доме, и о мелиховских крестьянах, и о школьниках. Присылал он также нам и нашим работникам подарки. Это внимание, конечно, всех трогало.
В дни пребывания Антона Павловича в Ницце во Франции гремело известное «дело Дрейфуса». Суть его такова. Еще в 1894 году военным судом был осужден на пожизненную ссылку офицер французской армии Альфред Дрейфус — еврей по национальности, по ложному обвинению в шпионаже.
В конце 1897 года под давлением французского общественного мнения был назначен пересмотр приговора по делу Дрейфуса. Однако военный суд оставил приговор в силе.
Спустя несколько дней после этого суда известный французский писатель Эмиль Золя опубликовал в газете «Аврора» статью — открытое письмо к президенту Франции Фору. Это письмо было озаглавлено «J'accuse» («Я обвиняю»). В нем писатель во всеуслышание, открыто обвинил французское военное министерство, генеральный штаб в шантаже и грязном подлоге, назвал полностью имена тех лиц, которые совершили государственные преступления, связанные с «делом Дрейфуса».
Антон Павлович, для которого справедливость была выше всего на свете, очень близко к сердцу принял все это дело и стал на сторону Дрейфуса и Золя. Интересно, что именно Суворину, занявшему тогда вместе со своей газетой «Новое время» резко отрицательную, реакционную позицию по отношению к Дрейфусу и Золя, брат писал: «Дело Дрейфуса закипело и поехало, но еще не стало на рельсы. Золя благородная душа, и я (принадлежащий к синдикату и получивший уже от евреев 100 франков)1 в восторге от его порыва. Франция чудесная страна, и писатели у нее чудесные».
Суворинская газета до конца была верна себе и продолжала помещать на своих страницах телеграммы, информации, статьи по делу Дрейфуса с злобными клеветническими и антисемитскими выпадами как против Дрейфуса и Золя, так и против всех, кто имел мужество защищать их. Антона Павловича все это очень возмущало, и в письме к профессору Ф.Д. Батюшкову он писал, что «Новое время» просто отвратительно». Теперь он окончательно понял, что нельзя отделять Суворина от его газеты. Именно теперь в личных дружеских отношениях брата к Суворину наступил переломный момент. «В деле Золя «Новое время» вело себя просто гнусно, — писал Антон Павлович брату Александру. — По сему поводу мы со старцем обменялись письмами... и замолкли оба. Я не хочу писать и не хочу его писем...»
Так закончились отношения Антона Павловича с Сувориным. Правда, как я уже упоминала выше, редкая переписка и встречи между ними происходили и позднее, но это было уже совсем не то, что прежде.
В Ницце Антон Павлович познакомился и часто встречался с известным русским профессором М.М. Ковалевским, когда-то читавшим лекции в Московском университете, но отстраненным от преподавания в конце 80-х годов за прогрессивный образ мыслей. Брат писал мне из Ниццы о знакомстве с ним: «Это тот самый Максим Ковалевский, который был уволен из университета за вольнодумство». В другом письме к Хотяинцевой он назвал Ковалевского «большим человеком во всех смыслах и интересным».
Встречался брат в Пицце также с И.Н. Потапенко, с писателем Вас.И. Немировичем-Данченко, артистом и режиссером Малого театра А.И. Сумбатовым-Южиным, или, как мы прозвали его в своей среде, Сашечкой Филе. Это прозвище он у нас получил за то, что во время ужинов в ресторане, когда мы бывали вместе, он всегда заказывал приготовить себе «филе с мозжечком». Жена его Мария Николаевна у нас называлась соответственно — Машечкой Филе.
Талантливый артист, режиссер и драматург, Александр Иванович Южин был очень дружен с Антоном Павловичем и любил его. Антон Павлович платил ему тем же и, так же как с Вл.И. Немировичем-Данченко, был с ним на «ты». Ряд отзывов А.И. Южина о произведениях брата, как, например, о рассказе «Мужики», говорит, что он оценивал творчество Антона Павловича исключительно высоко.
Нельзя не упомянуть еще об одном знакомстве Антона Павловича во Франции — это с известным скульптором М.М. Антокольским. В Таганроге на берегу Азовского моря по сей день стоит великолепный памятник Петру Первому работы Антокольского. Этот памятник появился в Таганроге благодаря переговорам Антона Павловича в Париже со скульптором. Дело в том, что осенью 1898 года исполнялось двухсотлетие со дня основания Таганрога. Город был основан, как известно, Петром Первым. Городское самоуправление собрало деньги на сооружение памятника основателю города. Городской голова Иорданов попросил Антона Павловича повидаться с жившим в Париже русским скульптором М.М. Антокольским и поговорить с ним об изготовлении точно такой же статуи Петра, какая им была раньше сделана для Петергофа. Антон Павлович, всегда заботившийся о родном городе, поручение выполнил, и памятник Петру в Таганроге появился.
* * *
Весной 1898 года наша семья, все друзья и знакомые с нетерпением ждали возвращения Антона Павловича домой. Но, как назло, погода стояла все время холодная: весна была затяжной и снег долго не сходил. Брат по нашей просьбе задерживался в Париже и ждал нашего сообщения, когда можно выезжать. Лишь 2 мая он покинул Францию и 5-го числа приехал в Мелихово после восьмимесячного отсутствия.
Примечания
1. Иронический намек Антона Павловича на то, что реакционные и шовинистически настроенные газеты, в том числе «Новое время» Суворина, писали на своих страницах, будто все, кто стоял на стороне Дрейфуса или Золя, подкуплены каким-то еврейским «синдикатом».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |