У нашего отца, Павла Егоровича, в мелиховском доме была своя небольшая комнатка, расположенная рядом со столовой. Он жил в то время уже на полном покое и занимался чем хотел. Летом он любил возиться в саду, следить за дорожками, подчищать их, ухаживать за деревьями. Зимой он обычно расчищал от снега тропинку во флигель, подметал около дома снег.
Отец полностью признавал в Антоне Павловиче хозяина и главу дома, во всем ему подчинялся. В последние годы своей жизни он был необычайно кротким. Брат очень внимательно и заботливо относился к отцу, хотя иногда безобидно и подтрунивал над его слабостями и привычками. Отец до конца жизни оставался верен религии и выполнял все религиозные обряды. По праздникам он посещал церковь в соседнем селе, куда нужно было специально ездить на лошади. Так как часто делать такие поездки, особенно вечером ко всенощной, было нелегко, то отец порой совершал у себя в комнатке в одиночестве свои собственные богослужения: зажигал лампаду, свечи, читал евангелие, тихонько подпевал, кадил ладаном. Никто ему в этом не мешал.
Было у отца еще одно занятие в Мелихове, свойственное его педантичной и аккуратной натуре, — это ведение дневника. Каждый день он заносил в него события мелиховского дня. Эти лаконичные записи порой были трогательны и наивны: кто приезжал к нам, кто обедал, кто из членов семьи куда уехал, какие цветы в саду расцвели, какое настроение у Антоши и т. д.1 Приведу для примера ряд отцовских записей из его дневника.
| 29 июня 1892 г. | На именинах собрание было полное гостей. |
| 3 марта 1893 г. | Снег тает. Парники наклали навозом. |
| 18 марта 1893 г. | Мамаша говела. |
| 22 апреля 1893 г. | Антоша болен. |
| 20 августа 1894 г. | За эти двадцать дней ничего нельзя было делать. Убыток громадный сельскому хозяйству. Отчаяние и упадок духа. |
| 31 декабря 1894 г. | Гостей не было никого. Новый год не встречали, после ужина легли спать в 10 часов. |
| 2 января 1895 г. | Антоша ездил обедать к священнику. Т.Л. Щепкина-Куперник и И.И. Левитан приехали, когда мы ужинали. |
| 7 апреля 1895 г. | Антоша, Левитан и Маша пошли в лес. Гуляли до 10 часов вечера. |
| 6 мая 1895 г. | Приехал художник. Вечером приехали: мать, Соня с Володькой и нянькой, Семашко и Иваненко. |
| 1 января 1896 г. | Были князь и княгиня Шаховские. Женщины и мальчики были с поздравлением. Савельев уехал в Таганрог. Были Семенкович с женой. Батюшка. |
| 24 февраля 1896 г. | Батюшка и псаломщик обедали.: Приехали Лидия и Маша. Был ветеринар и ночевал. |
| 6 марта 1896 г. | Гости ночевали в флигеле и дома. |
| 20 марта 1896 г. | Антоша проехал мимо ст. Лопасни на курьерском порзде на юг. |
| 19 октября 1896 г. | Антоша, Маша и Мизинова приехали из Петербурга. Забытые вещи в вагоне возвращены в Лопасню целыми. |
| 28 декабря 1896 г. | Наряженные поехали к Семенковичу в гости. |
| 31 декабря 1896 г. | Новый год встретили в 12 ч. ночи, своя семья и гости: Лика, Саша Селиванова и художник. Они у нас ночевали. |
| 17 января 1897 г. | Антоше 37 лет. О. Николай с псаломщиком были. Маша приехала. |
| 5 февраля 1897 г. | Антоша закончил народную перепись. |
| 23 апреля 1897 г. | Антоша в саду занимается. |
| 3 июня 1897 г. | Антоша и Иваненко рыбы наловили в большом пруде. |
| 22 июля 1897 г. | Антоша, Лидия и художник уехали. Браз писал портрет 17 дней и не кончил. |
| 20 августа 1897 г. | Теперь у нас обедали две художницы и 1 худ. Левитан. Маша уехала в Москву. |
| 31 августа 1897 г. | Антоша уехал из Мелихова в Биарриц в 8 ч. утра. |
| 5 мая 1898 г. | Антоша приехал из Франции. Привез подарков много. |
| 15 июля 1898 г. | Ходили в лес за грибами — Маша, Анюта, Роман, Иван и Антоша. |
| 30 июля 1898 г. | Французы были, ужинали и чай пили. |
| 15 августа 1898 г. | Приехала Н.М. Линтварева. Приехали Гольцев и Коновицер. Были Семенковичи. 7 душ ночевали посторонних. |
| 3 сентября 1898 г. | Землекопы копают в саду ямки под наблюдением Антоши, сажают деревья и т. д. |
Помимо этого, каждый день записывалась температура воздуха и какая была погода: солнечно, пасмурно, дождь, снег.
Когда отец куда-нибудь уезжал из Мелихова (в Москву к Ивану Павловичу, в Петербург к Александру Павловичу), Антон Павлович за него сам делал записи в дневнике, причем приспосабливался к тому стилю, который завел отец. Иногда он не выдерживал серьезного тона и начинал делать шутливые записи в том же отцовском «стиле», например:
| 15—16 марта 1893 г. | Баран прыгает. Марьюшка радуется. |
| 18 марта 1893 г. | Идет снег. Слава богу, все уехали и остались только двое: я и M-me Чехова. |
| 20 марта 1893 г. | Ясный день. Парники готовы. Мамаше снилась коза на горшке. |
| 23 марта 1893 г. | Мамаше снился гусь в камилавке. Это к добру. Больна животом Машка. Зарезали свинью. |
| 13 мая 1895 г. | По этому дневнику Саша справлялся для Антоши и Маши, скоро ли будет дождь. Облака есть, дождем пахнет, а Саша хоть и умный, а все-таки — дурак... |
* * *
Последнюю запись в этом отцовском дневнике пришлось сделать мне. Вот как это случилось.
В половине сентября 1898 года Антон Павлович уехал в Ялту. Я опять осталась одна с родителями, причем, как всегда, большую часть времени вынуждена была жить в Москве из-за работы в гимназии. Я жила тогда на Садовой Сухаревской, в доме Кирхгоф.
В пятницу 9 октября 1898 года вечером у меня в гостях был художник И.Э. Браз. Сидим мы, весело беседуем, смеемся, как вдруг приносят телеграмму из Лопасни, адресованную на мое имя. Телеграмма была без подписи и содержала несколько слов: «Поезжай клиники Левшина, там больной отец». Сначала я ничего не могла понять: чей отец, почему больной и почему в Москве в клиниках Левшина? Своего отца, Павла Егоровича, я оставила в Мелихове всего несколько дней назад совершенно здоровым.
В это время ко мне пришел брат Иван Павлович. Прочитав телеграмму, он тоже решил, что тут какое-то недоразумение и путаница. Но я все же начала волноваться, ибо телеграмма адресована мне и все-таки из Лопасни. Я решила поехать в клиники. Браз любезно предложил мне поехать вместе.
Мы не знали адреса клиник Левшина и заехали вначале в первую попавшуюся аптеку. Это было уже около половины десятого вечера. Узнав адрес профессора Левшина, я позвонила по телефону к нему на квартиру. Там мне ответили, что профессора дома нет, что его вызвали по телефону в клиники, так как туда был привезен из Серпухова больной с ущемлением грыжи. Тогда мне стало ясно, что это отец. Невыносимо мучаясь, подъезжала я к хирургическим клиникам.
Первое, на что я обратила внимание, когда мы подъехали, — это огромное окно, через которое была видна комната, залитая электрическим светом, и там вокруг стола двигались белые фигуры. Каким-то чутьем я сразу поняла, что это делают операцию отцу.
Я не помню, как я вбежала в парадное клиники. На мой вопрос швейцар подтвердил мне, что действительно несколько времени назад из Серпухова привезли старика Чехова с ущемлением грыжи, что он был достаточно бодр и сам взошел по лестнице. Дальше он сообщил, что недавно приехал профессор и сейчас будет делать операцию. Я узнала также, что отца привез земский врач Е.П. Григорьев, живший в селе Угрюмове, недалеко от Мелихова.
Меня в клинику, конечно, не пустили, и я осталась ждать внизу в вестибюле. Нетрудно представить, что я переживала в тот момент, когда отцу делали операцию... Мимо меня проходили в белых халатах какие-то мужчины, женщины, которые мне, конечно, ничего не могли сказать.
Шли минуты и часы. Браз не оставлял меня. Он и швейцар, как могли, успокаивали и утешали меня. Был уже четвертый час ночи, когда ко мне спустился профессор Левшин. Вид его был утомленный, волосы прилипли к вискам, руки, как мне показалось, были еще в крови. Ему уже раньше сообщили о моем приезде, и он прямо направился ко мне и буквально накинулся на меня:
— Как вам не стыдно. Бросили старика одного. Операция была трудной и длительной, и только такой здоровый старик, как ваш отец, мог ее вынести. Пришлось вырезать почти три четверти аршина омертвевшей кишки.
— Профессор, я оставила дома отца три дня назад совершенно здоровым. Я в Москве служу в гимназии и завтра должна была ехать домой. Телеграмма о том, что отца привезли к вам в клинику, свалилась на меня как снег на голову, — чуть не плача, ответила я ему.
Левшин, видимо, пожалел меня и более мягко стал говорить, что операция в общем прошла удачно, что больной уже пришел в себя и я, если хочу, могу услышать его голос. Он провел меня наверх в операционную, и я услышала довольно бодрый голос отца. Он меня не видел, так как был загорожен ординаторами.
Уведя меня из комнаты, Левшин вновь сказал мне:
— Повторяю, это была трудная операция, потому что прошло слишком много времени, пока больного доставили в клинику, и через час он мог бы умереть. Сейчас пока все благополучно, но все еще нельзя рассчитывать на полный успех. Уезжайте домой, а завтра в восемь утра снова приезжайте.
Дома я, конечно, ни на одну минуту не сомкнула глаз. Наутро я приехала в клинику уже с Иваном Павловичем. Все еще спали, и отец и врач, который был при нем всю ночь. Мы стали ждать.
Позднее приехал Левшин и провел нас в свой кабинет. Нужно сказать, что за все это время я не плакала, а тут, у профессора, меня как прорвало...
Отец спал долго и проснулся только к часу дня. Заходившие к нам врачи сообщили, что пульс и температура нормальные. Наконец в сопровождении доктора Зыкова мы поднялись к отцу. Он обрадовался нашему приходу. Слабым голосом он рассказал нам, что совершенно не слыхал, как ему сделали операцию, и что он доволен, потому что вчера ему невыносимо тяжело было, ехать от Мелихова до станции Лопасня на санях по кочкам. Нам не позволили долго быть у больного, но разрешили прийти еще раз к концу дня.
Вечером я нашла отца в значительно лучшем состоянии. Он был заметно бодрее и сказал, что уход за ним очень хороший, все внимательны и ему все нравится тут. Жаловался только на боль в животе. Попросил также, чтобы я привела к нему мать. Отцом в клинике действительно интересовались все — и врачи, и студенты-практиканты, и обслуживающий персонал. Все удивлялись, что отцу уже 74 года, а он так здоров и крепок. Видимо, им интересовались еще и потому, что он — отец писателя Чехова.
На другой день, 11 октября, я опять навестила отца вместе с приехавшей из Мелихова матерью. Он был по-прежнему в хорошем состоянии, всем был доволен, но продолжал жаловаться на боль в животе и на неприятную отрыжку. Я немного успокоилась. Как будто все шло хорошо.
Но вот 12 октября отцу стало вдруг хуже и выяснилась необходимость делать повторную операцию. Она была произведена во второй половине дня. Эту операцию отец уже не мог вынести и скончался. Это для всех нас было совершенной неожиданностью и тяжелым ударом.
* * *
Так появилась в мелиховском дневнике отца последняя запись, сделанная мною в 1898 году:
«12 октября П.Е. Чехов умер в Москве в 5 часов дня».
* * *
Трудно передать горе нашей семьи. Я не знала, как сообщить о смерти отца Антону Павловичу в Ялту. Он отца любил, а в последнее время был особенно заботлив и внимателен к нему, и я боялась, что такое известие произведет на больного брата тяжелое впечатление и может обострить его болезнь. Я не нашла в себе силы сообщить брату грустную весть и думала, что он сам узнает из каких-либо других источников или из газет. Я послала лишь в Ялту на имя И.А. Синани, владельца небольшого книжно-табачного магазина, где часто бывал брат, такую телеграмму: «Не откажите сообщить, как принял Антон Павлович Чехов известие о кончине его отца. Как его здоровье».
Как потом выяснилось, И.А. Синани был смущен этой телеграммой и думал, что ему нужно скрывать от Антона Павловича смерть отца и лишь вечером 13 октября показал ему мою телеграмму. Антон Павлович сейчас же телеграфировал нам: «Отцу царство небесное, вечный покой. Грустно, глубоко жаль. Пишите подробности. Здоров совершенно, не беспокойтесь, берегите мать».
Позднее, когда брат узнал причину смерти отца, он глубоко переживал, что его не было в это время в Мелихове.
— Будь я дома, я никогда бы не допустил омертвения, отца не пришлось бы везти в Москву и он долго бы еще жил, — говорил Антон Павлович.
Мы похоронили отца на кладбище Новодевичьего монастыря. Через несколько дней я получила от Антона Павловича и письмо. Он писал в нем: «Грустная новость, совершенно неожиданная, опечалила и потрясла меня глубоко. Жаль отца, жаль всех вас; сознание, что вам всем приходится переживать в Москве такую передрягу, в то время как я живу в Ялте, в покое, — это сознание не покидает и угнетает меня все время... Не пожелает ли мамаша приехать ко мне в Ялту, чтобы отдохнуть здесь? Кстати бы она огляделась здесь, и если бы ей понравилось, то мы поселились бы здесь навсегда... А если бы и ты могла взять отпуск и приехать хоть на неделю, то для меня это была бы большая радость. Кстати бы поговорили, как теперь быть. Мне кажется, что после смерти отца в Мелихове будет уже не то житье, точно с дневником его прекратилось и течение мелиховской жизни...»
В дальнейшем именно так и получилось: «течение мелиховской жизни» у нас прекратилось. Мы в Мелихове уже больше не жили по-настоящему, а лишь наезжали туда, пока не продали совсем, переехав на жительство в Ялту.
Примечания
1. Правда, теперь этот дневник отца оказался полезен, и литературоведы пользуются им для уточнения тех или иных обстоятельств биографии писателя,
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |