Мы ждали Антошу в Москве сразу же после окончания выпускных экзаменов, но он задержался в Таганроге до осени. Он все лето хлопотал там для себя стипендию Таганрогского самоуправления, которая была установлена для одного из уроженцев города, поступающих в университет. Стипендия размером в двадцать пять рублей в месяц имела большое значение для нас в годы московской жизни.
Из материальных соображений брат привез с собой двух квартирантов-пансионеров. Это были его товарищи по гимназии, тоже поступавшие в университет: Василий Иванович Зембулатов, по прозвищу «Макар», данному ему Антоном Павловичем1, и Димитрий Тимофеевич Савельев. В это время мы жили в подвальном этаже одного из церковных домов на Грачевке. С приездом брата и его товарищей у нас стало совсем тесно.
Переезд к нам брата ободрил всю семью. Отец в то время устроился наконец на службу по счетной части к купцу Гаврилову и жил в Замоскворечье, на месте службы. Старший брат Александр продолжал жить отдельно. И как-то незаметно Антон Павлович сделался главой семьи, стал ее кормильцем. Его положительность, рассудительность, несмотря на его обычную склонность к юмору и шуткам, заставили всех членов семьи прислушиваться к его мнениям и подчиняться его голосу. Заходивший к нам отец тоже стал понимать новое положение Антоши в семье и постепенно утратил свое прежнее влияние. А со временем, когда мы снова стали жить все вместе, отец молчаливо признал в Антоне Павловиче хозяина дома и уже не пытался руководить семейной жизнью.
Вскоре мы переехали на новую, более просторную квартиру в доме Савицкого, на той же улице Грачевке, ближе к Трубной площади. Жить нам стало значительно легче. Помимо двух пансионеров, привезенных братом, у нас появился еще один — Николай Иванович Коробов. Особенных доходов они нашей семье не давали, но благодаря им у нас появилась лучшая квартира и лучше стало наше питание.
Четыре молодых, жизнерадостных студента сразу внесли бодрую струю в жизнь семьи. Вновь в доме зазвучали смех и шутки, тон которым, как всегда, задавал Антон Павлович.
* * *
Я не придала большого значения появлению в журнале «Стрекоза» первого произведения Антона Павловича — «Письмо к ученому соседу», да и кому тогда могло прийти в голову, что это «первое произведение» в будущем великого русского писателя! К тому же я уже слышала, что брат где-то печатал свои остроты, анекдоты, сценки. Помню только, что мы смеялись, когда читали это «Письмо», вспоминая, как Антоша еще в Таганроге выступал перед нами со своими экспромтами в таком же роде. Но, конечно, мне было приятно, что мой брат может писать так, что его печатают в журналах. Да и гонорар, хотя и небольшой, шел на общую пользу семьи. Так брат стал зарабатывать литературным трудом, что еще больше подняло его авторитет в семье.
Примерно к этому времени относится происхождение одного моего ученического сочинения. Однажды в училище (я была тогда в четвертом классе) нам задали домашнее сочинение по словесности на пушкинскую тему: «Какие следы остались после Петра Великого, Карла XII, Кочубея и Искры, Мазепы и Марии».
Передо мной лежит сейчас моя ученическая черновая тетрадка, почти вся исписанная детским почерком. Из этой тетрадки можно видеть, как я пыталась написать «умное» сочинение. Замечательную пушкинскую поэму «Полтава» я к тому времени читала не раз, по-детски любила ее и многие стихи знала наизусть. Но заданное сочинение, к моему большому огорчению, у меня никак не получалось. После многих попыток я в конце концов написала его так:
«Вот уже сто с лишним лет прошло с тех пор, когда случилось то, что Пушкин так хорошо описывает в своей поэме «Полтава». Был когда-то Мазепа, так нагло предавший отечество, был Кочубей, невинно пострадавший из-за Мазепы. Были Искра и Мария. Вот Полтава, памятник победы Петра I над Карлом XII. В Бендерах остались три сени, углубленные в земле и поросшие мхом ступени: это то место, где Карл так мужественно отражал натиск турок. Все забыли Мазепу. Одна только церковь, так долго проклинавшая его, напоминала людям об изменнике отечеству. Тихо спят сном смерти два страдальца, и одна только могила их, приютившаяся под церковью, говорит о Кочубее и Искре. Также никто не говорит о Марии, которая ради Мазепы пренебрегла отцом и матерью, но только слепой украинский певец напоминает изредка молодым козачкам об этой преступнице».
С трепетом я показала это Антоше, прося сказать свое мнение. По этой тетради видно, что он сначала пытался исправлять, но потом бросил и написал внизу под сочинением свой отзыв: «Неудобно. К возврату. Редактор Гатцук». Подпись «редактор Гатцук» брат поставил в стиле своих обычных шуток, используя имя редактора издававшейся в Москве «Газеты А. Гатцука» и распространенного в то время «Крестного календаря», который был и у нас в доме.
Убитая этим отзывом, я еще два раза пробовала писать сочинение, но сама же и зачеркивала все, как видно из сохранившейся тетради.
Я чуть не плакала от сознания своего бессилия. А ведь надо было написать и подать сочинение в срок. К тому же у нас был строгий учитель словесности. И вот, как ни было мне стыдно, я обратилась к брату:
— Антоша, помоги мне...
Брат сжалился над моим детским горем и стал «помогать» мне, то есть, перевернув страницу, чтобы не видеть моих мук творчества, он... написал за меня сочинение, сохранив в нем все же мой «стиль», если можно так громко выразиться.
Вот это сочинение, написанное карандашом ранним почерком Антона Павловича, четко и крупно, видимо для того, чтобы мне легче было переписать:
«С лишком сто лет прошло с тех пор, когда происходили события, описанные Пушкиным в его прекрасной поэме «Полтава». Места описанных им действий группируются вокруг Полтавы, а потому и следы, оставшиеся после героев поэмы, нужно искать около Полтавы. Памятником победы Петра Великого над Карлом XII служит сама Полтава.
В Бендерах можно видеть три сени, углубленные в земле и поросшие мхом ступени: место, где Карл XII мужественно отражал натиск турок. Мазепа не забыт только как изменник отечества. Церковь, проклинавшая его, долго напоминала людям об этом изменнике.
Об Искре и Кочубее говорит нам могила их, приютившаяся в ограде одной из украинских церквей. О Марии, променявшей из честолюбия своих [благородных] родителей на Мазепу, никто не помнит и никто не говорит: только иногда [бродячий] украинский певец, воспевая старину, напоминает молодым козочкам об этой преступнице.
Марья Глупцова
Памятником Петра Великого служат те его великие преобразования, плодами которых пользуется теперь русская земля».
Сейчас я вижу, что слова «благородных» и «бродячий» зачеркнуты. Я теперь не припомню, кем они были зачеркнуты, но едва ли мною, едва ли у меня поднялась бы рука «править» то, что написано таким для меня авторитетом, как Антоша. Но вот энергичная карандашная черта, перечеркивающая подпись «Марья Глупцова», это уже, без сомнения, дело моих рук, хотя я обычно и не обижалась на брата за его веселые шутки.
Я тщательно переписала сочинение в беловую тетрадь и сдала учителю. Не могу припомнить теперь, оставила ли я без изменения шутливо написанные братом слова «молодым козочкам» (вместо козачкам) и как к этому отнесся мой учитель словесности. Беловой тетради у меня не сохранилось, и я не знаю, какие вообще замечания по сочинению он сделал, но отлично помню, что отметку за сочинение он поставил три с плюсом.
Когда я сообщила о полученной отметке Антону Павловичу, он отнесся к этому совершенно равнодушно и тайны нашей никогда никому не выдавал. Перелистывая сейчас пожелтевшие страницы моей школьной тетради, я до сих пор испытываю чувство стыда за этот мой детский «проступок». Меня утешает немного лишь то, что соучастником его был будущий великий русский писатель, а это написанное им за меня школьное сочинение печатается в полном собрании его произведений.
* * *
Дружба моя с братом все более укреплялась. Я делилась с ним всеми моими мыслями, от него у меня не было никаких тайн. Таким же откровенным расположением платил мне и он. Под влиянием брата я стала осмысленнее относиться к жизни, научилась критически оценивать окружающее. Это сказалось и на успешности моих занятий в училище.
Постепенно литературный труд брата стал главным источником существования семьи. Мы начали выбиваться из бедности. У нас появилась настоящая квартира. Но для этого Антону Павловичу приходилось очень много работать. Можно было только удивляться его работоспособности. Он успевал и слушать лекции в университете, и заниматься в клиниках, и в то же время писать свои рассказы и фельетоны.
Все члены семьи старались помогать Антону Павловичу кто чем только мог. Мы с матерью обшивали его, готовили вкусные и любимые им блюда. Брат Миша бегал по его денежным делам: получал в редакциях причитающиеся гонорары. Даже наша мать взяла на себя «курьерские» обязанности: отвозить на Николаевский вокзал к поезду, отходящему в Петербург в двенадцать часов ночи, все написанное Антоном Павловичем за день, чтобы на следующее утро его рассказы попали в редакции петербургских газет и журналов, в которых сотрудничал брат.
Остальные мои братья к тому времени жили уже самостоятельно на других квартирах и бывали у нас только в гостях. Чаще других заходил брат Николай Павлович. Антон Павлович был с ним очень дружен и ценил в нем талант большого художника. Их связывали к тому же общие интересы: они работали в одних и тех же журналах и изданиях. Кстати, тогда немногие знали, что писатель Антоша Чехонте (литературный псевдоним брата в то время) и художник Николай Чехов — родные братья. Николай Павлович был автором многих талантливых иллюстраций к произведениям Антона Павловича. Кроме того, Николай, как я уже говорила, обладал большими музыкальными способностями. Он не имел никакого музыкального образования, но неплохо играл на рояле. Когда у нас на квартире появился инструмент, Николай Павлович, приходя к нам, обычно садился играть, а Антон Павлович любил в это время работать. Большой популярностью у нас пользовалась одна из известных рапсодий Листа в исполнении Николая (об этой рапсодии Антон Павлович упоминает в своем рассказе «Забыл!!»).
Рано и нелепо кончилась жизнь Николая Павловича, этого большого, талантливого художника. Я помню, как Антон Павлович говаривал:
— Эх, если бы мне талант Николая...
Беспорядочная жизнь в богемной среде привела к тому, что на тридцать первом году жизни Николай погиб от скоротечной чахотки, не успев создать ничего большого и значительного.
Все мои старшие братья были одаренными людьми, но лишь один Антон Павлович развил данные ему природой способности.
Я уже упоминала о старшем брате Александре. Он окончил университет по двум факультетам. В течение своей жизни занимался естественными науками, литературой, был блестящим лингвистом, талантливым журналистом. Но ни одну из этих способностей он по-настоящему не развил, разменявшись на мелочи.
* * *
После окончания училища мне захотелось продолжить свое образование и поступить в высшее учебное заведение. В Москве тогда существовали Высшие женские курсы, созданные профессором В.И. Герье, и я мечтала о них. Антон Павлович и тут помог мне, приняв на себя плату за учение.
Это было осенью 1883 года. Брат перешел уже на последний курс университета, а в литературных кругах твердо занял место как популярный автор юмористических и сатирических рассказов на бытовые и общественные темы.
Я с увлечением стала заниматься на курсах. Лекции читали такие известные в то время профессора, как Ключевский, Лопатин, Чупров и др. Я перезнакомилась с курсистками, завела себе подруг. Все мы тогда стремились быть «передовыми». Мы читали много книг на исторические, философские и общественные темы, среди них были и труды Маркса. Прочитанное обсуждали, писали рефераты, а затем читали их, собравшись на квартире у какой-нибудь курсистки. Иногда собирались в нашем доме. Обычно эти сборища у нас заканчивались вечеринками с танцами, музыкой, играми — всем тем, что сопутствует чудесной поре — молодости. Мои подруги очень любили собираться у меня: их привлекала непринужденная веселая атмосфера, которая всегда царила в нашем доме. Конечно, большой притягательной силой для них был Антон Павлович. Он в то время был уже известен как писатель. Его личные качества — обаяние, общительность, остроумие, живой юмор — пленяли моих подруг. Многие из них, например Юношева, Кундасова, Эфрос и другие, продолжали быть с ним в дружеских отношениях долгие годы.
В 1884 году Антон Павлович кончил университет, и на двери нашего парадного появилась дощечка: «Доктор А.П. Чехов». Но течение нашей жизни от этого не изменилось. Пациентов, желающих лечиться у молодого врача, не находилось. Свою практическую врачебную работу Антон Павлович начал в подмосковных больницах, в Воскресенске и Звенигороде. В Москве же пациентами брата были большей частью знакомые или же случайные больные. И по-прежнему главной работой его была — литературная, являвшаяся основным источником нашего существования.
В 1886 году и я закончила свои курсы, получив диплом учительницы среднеучебных заведений. В тот же год я поступила в частную женскую гимназию Л.Ф. Ржевской преподавательницей истории и географии. С этого времени началась моя самостоятельная трудовая жизнь.
1886 год я считаю переломным годом в биографии Антона Павловича. С этого года стала быстро расти его известность как писателя. Это сказалось на жизни нашей семьи, наполнившейся новым содержанием.
Примечания
1. Это прозвище он получил за то, что однажды в гимназии на уроке греческого языка слово «макар», то есть счастливый, произнес «мака́р».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |