«Самое главное место занимал в этот «оседлый» московский период в его обиходе — письменный стол» — так образно определил значение литературной работы в кудринские годы жизни Чехова писатель И.Л. Леонтьев-Щеглов. Это время названо «оседлым», так как впервые после скитаний по московским квартирам Антон Павлович надолго поселился в доме Корнеева.
Прежде Чехову приходилось работать в очень неблагоприятных условиях. Вплоть до переезда на Якиманку в 1885 г. у Антона Павловича не было даже отдельной комнаты для работы. «Пишу при самых гнусных условиях, — жаловался Антон Павлович, — ...в соседней комнате кричит детеныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает матери вслух «Запечатленного ангела»... Кто-то завел [музыкальную] шкатулку, и я слышу «Елену Прекрасную»... Для пишущего человека гнусней этой обстановки и придумать трудно что-либо другое».
В кудринском доме кабинет и спальня Чехова были изолированы от остальной части квартиры, что было важно для сосредоточенной работы писателя. Интересно, что рабочий стол Чехова находится не возле окон, поближе к свету, как можно было ожидать, а у глухой стены, справа от входа в кабинет. Конечно, он поставлен сюда не случайно. У низких окон первого этажа работать было бы неспокойно, особенно когда окна открыты.
Письменный стол Чехова — простой, окрашенный черной масляной краской. Здесь только то, что необходимо для работы: чернильный прибор с бронзовой лошадкой, костяной нож для разрезания книг, типичная для того времени лампа с жестяным зеленым абажуром-козырьком и подсвечники в виде драконов (Чехов любил писать при свечах).
Антон Павлович говорил: я «привинчиваю себя к столу», «липну к своему креслу». Чехов трудился каждый день, независимо от настроения, упорно и много. «Работать и иметь вид работающего человека в промежутки от 9 часов утра до обеда и от вечернего чая до сна вошло у меня в привычку, и в этом отношении я чиновник», — писал Чехов.
А.С. Лазарев-Грузинский, не раз бывавший в кудринском доме, так передает свое впечатление о редкой работоспособности Чехова: «Он [Чехов] все сидит, пишет, пишет, пишет. Нет дня, когда бы он не писал... Порой, если нет [медицинской] практики, он по целому дню носу не показывает на улицу. Ужасный архитруженик».
Привычка работать в шумной обстановке осталась у Чехова после переезда на Садовую-Кудринскую. Это подмечали его друзья и знакомые. Артист П.М. Свободин писал: «Вот Шиллер, работая, любил класть возле себя и в стол гнилые яблоки, а Вам непременно нужно, чтобы наверху пели и шумели, а за спиной мазал бы Мишель [младший брат Чехова — Михаил Павлович] изразцы печки в помпейско-кудринском стиле и чтобы не менее гнилых яблок воняло в комнате Мишелевой краской».
Присутствие постороннего человека в кабинете не мешало Чехову сосредоточенно работать. «Не раз я спешил уйти, застав его за работой, но уйти не удавалось никогда. «Посидите. Я скоро кончу. Потолкуем», — говорил он, — вспоминает А.С. Лазарев-Грузинский. — В кабинете открытые полки с книгами тянулись до самого потолка; возьмешь одну из книг и уйдешь с головой в чтение, а Чехов у письменного стола уходит с головой в письмо».
Поражала легкость, с которой писатель создавал свои произведения. Казалось, он не испытывал обычного «сопротивления материала». Богатая способность воображения, без которой не может быть подлинного художника, была присуща Чехову.
«— Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы? — спросил однажды Антон Павлович Короленко. — Вот. — Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь — это оказалась пепельница — поставил ее передо мной и сказал:
— Хотите — завтра будет рассказ... Заглавие «Пепельница». — И глаза его засветились весельем. Казалось, над пепельницей начинают уже роиться какие-то неопределенные образы, положения, приключения, еще не нашедшие своих форм, но уже с готовым юмористическим настроением...
Образы теснились к нему веселой и легкой гурьбой... Они наполняли уютную квартиру и, казалось, приходили в гости зараз ко всей семье».
Одному из современников Чехова, литератору Н. Ежову, посчастливилось увидеть писателя в волнующий момент творчества, обычно не доступный постороннему взгляду.
«Однажды, собравшись к автору только что выпущенной книги «В сумерках», я подошел к его квартире. Чехов тогда жил на Кудринской-Садовой... и окна его кабинета выходили... на двор. Я заглянул в окошко и остановился.
Чехов сидел один за освещенным столом и что-то быстро-быстро писал. Перо так и бегало по бумаге... Я долго глядел на него. Красивые волосы волнами падали ему на лоб; он положил перо, задумался и вдруг улыбнулся. Эта улыбка была особая... не юмористическая, а нежная и мягкая. И я понял, что это была улыбка счастья, — беллетрист, творя, набрел на удачный тип, образ, фразу, и это доставило ему те радостные переживания, которые только пишущим понятны... Я не захотел своим появлением мешать работе талантливого писателя. Я медленно отправился домой...»
Конечно, у Антона Павловича как, вероятно, и у многих художников, бывали часы творческого застоя. Случалось, что после многодневной непрерывной работы писатель был вынужден бросить перо и некоторое время ничего не делать. Иногда у обычно общительного Чехова была потребность побыть наедине с собой, предаться размышлениям.
В письмах Чехова второй половины 1880-х годов встречаются такие признания:
«Я разленился, посоловел и опять впадаю в хандру. Не работаю. Сижу по целым дням на кресле и гляжу в потолок. Впрочем, есть [медицинская] практика».
«На дворе идет дождь, в комнате у меня сумеречно, на душе грустно...»
«Не работаю, а читаю или шагаю из угла в угол».
Обдумывая свою очередную работу или беседуя с близкими людьми, Чехов любил шагать по кабинету. Дочь домохозяина М.Я. Дмитриева-Корнеева в своих неопубликованных воспоминаниях рассказывает: «Окна нашей залы находились как раз напротив окон чеховского флигеля. Я частенько наблюдала за Антоном Павловичем, как он писал... Лампа под зеленым абажуром бросала легкие блики на его склоненное лицо... Иногда он вставал и, заложив руки в карманы, начинал вышагивать целые часы по кабинету, обдумывая свои произведения».
Интересно, что привычка шагать по комнате не оставляла Чехова, даже когда он бывал в гостях у хороших знакомых. «Антон Павлович почти никогда не садился, а ходил, как у себя в кабинете, из угла в угол, имел вид сосредоточенный и вдумчивый, — вспоминает М.Я. Дмитриева-Корнеева. — Казалось он вовсе не слушал общего разговора, но те замечания, которые он вставлял, показывали, что он не терял нити разговора».
О постоянной творческой сосредоточенности Чехова говорят и другие его современники. Владимир Тихонов рассказывает об одной встрече с Чеховым в кабинете писателя на Садовой-Кудринской, об общем разговоре, в котором принимали участие Антон Павлович и его братья.
«Во время этой общей беседы я подметил в Чехове одну характерную черту, это то, что он всегда думал, всегда, всякую минуту, всякую секунду. Слушая веселый рассказ, сам рассказывая что-нибудь, сидя в приятельской пирушке, говоря с женщиной, играя с собакой, — Чехов всегда думал. Благодаря этому, он иногда сам обрывался на полуслове, задавал вам, кажется, совсем неподходящий вопрос и казался иногда даже рассеянным. Благодаря этому, он среди разговора присаживался к столу и что-то писал на своих листках почтовой бумаги; благодаря этому, стоя лицом к лицу с вами, он вдруг начинал смотреть куда-то в глубь себя...
Нас позвали наверх обедать... Не доев тарелку супу, Антон Павлович встал из-за стола, закурил папироску и зашагал взад и вперед по столовой, прислушиваясь к нашему разговору. А после жаркого он и совсем вышел из столовой.
— Антон всегда так, — сказала мне Мария Павловна, — поест-поест, а потом пойдет к себе вниз, да и рассказ попишет.
К третьему блюду он был опять наверху».
Поразительное умение Чехова переходить от других дел к литературной работе является результатом огромной творческой сосредоточенности. Писателю не нужно было искусственно, нарочито вызывать рабочее состояние, оно всегда жило в нем.
Лев Николаевич Толстой говорил, что никогда не работает по ночам, так как это отрицательно сказывается на качестве его литературного труда. При этом Л. Толстой образно пояснял, что в писателе во время работы всегда должно быть двое — один пишет, другой критикует, ночью же критик отсутствует. Чехов также не любил ночной работы, понимая как писатель и врач всю ее неполноценность. Антон Павлович утверждал: «Проводить ночи в работе... так же вредно, как кутить по ночам». Все же творческая деятельность Чехова зачастую не угасала даже ночью. Когда в сознании писателя возникали новые образы, которыми хотелось немедленно поделиться, Антон Павлович стучал в стену смежной комнаты брата и подолгу беседовал с ним в ночной тишине. Наступало утро. Начинался новый день. Чехов садился за письменный стол и опять погружался в трудную и радостную работу.
Необходимым и важным элементом труда писателя являются записные книжки. Читателям Чехова хорошо известны его записные книжки 90-х годов. Они уже сами по себе воспринимаются как замечательное художественное произведение. Записные книжки содержат много интереснейших набросков фабул, портретов, диалогов, заглавий, много глубоких мыслей и являются поэтому ценнейшим источником для исследования писательского мастерства Чехова. В кудринские годы Антон Павлович также хорошо понимал значение записных книжек.
«Сидя в кабинете корнеевского дома, — рассказывает А.С. Лазарев-Грузинский, — я спросил у Чехова о тонкой тетрадке: «Что это?» Чехов ответил: «Записная книжка. Заведите себе такую же. Если интересно, можете просмотреть».
Это был прообраз записных книжек Чехова, позже появившихся в печати; книжечка была крайне миниатюрных размеров, помнится, самодельная, из писчей бумаги; в ней очень мелким почерком были записаны темы, остроумные мысли, афоризмы, приходившие Чехову в голову. Одну заметку об особенном лае рыжих собак — «все рыжие собаки лают тенором» — я вскоре встретил в последних страницах «Степи».
К сожалению, то, что хранилось в этой своеобразной творческой кладовой, не дошло до нас. Не любивший хранить черновиков, Чехов, по-видимому, уничтожил записные книжки 80-х годов.
На письменном столе Чехова наряду с рукописями лежали газеты, журналы и книги. На простых книжных полках в кабинете писателя стояли сотни книг в переплете и без переплета, иногда очень зачитанных. Книги и газеты — важный элемент творческой лаборатории художника слова. Они приобщают писателя к наследию культуры, позволяют ему полнее чувствовать биение пульса современности, служат источником, откуда писатель черпает многое, нужное ему для литературной работы.
Каков же был состав библиотеки Чехова в кудринские годы? Это была совсем молодая, непрерывно растущая библиотека. В первые годы жизни в Москве у Чехова было еще мало средств для покупки книг. И все же Антон Павлович в 1883 г. приобрел по случаю книжное собрание, оставшееся после смерти знакомого литератора Ф.Ф. Попудогло. Этот скромный сотрудник юмористических журналов и газет был одним из первых друзей молодого писателя.
«Он был старожил литературный и имел прекрасный литературный нюх, а такие люди дороги для нашего брата начинающего. Как тать ночной, тайком хаживал я к нему в Кудрино, и он изливал мне свою душу. Он симпатизировал мне», — писал Антон Павлович о Ф.Ф. Попудогло. Таким образом, Кудрино связано и с более ранними годами жизни Чехова.
В первые годы жизни Чехова в Москве книги покупались обычно после получения очередного гонорара где-нибудь на развале на Сухаревском рынке. Только в 1885 г., когда у Антона Павловича появился свой кабинет, он мог написать: «Я заказал себе полки и учиняю библиотеку».
Почетное место в библиотеке писателя занимали книги классиков русской и мировой литературы. Здесь были собрания сочинений и отдельные издания произведений А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, С.Т. Аксакова, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова, Ф.М. Достоевского, И.А. Гончарова, Овидия, Шекспира, Гёте и других. Антон Павлович очень любил поэзию Пушкина, считал Гоголя «величайшим русским писателем», ставил Л.Н. Толстого на первое место в русской литературе.
Очень широко были представлены в библиотеке Чехова книги писателей-современников, многие с надписями авторов. Здесь беллетристы, поэты, переводчики, драматурги 80-х годов: В.Г. Короленко, Д.В. Григорович, Н.С. Лесков, Н.А. Лейкин, Л.И. Пальмин, К.С. Баранцевич, С.Н. Терпигорев-Атава, И.Н. Потапенко, В.А. Тихонов, А.Н. Маслов-Бежецкий, А.Н. Плещеев, Я.П. Полонский, Л.Н. Трефолев, Н.Н. Златовратский, К.М. Фофанов, Н.М. Ежов, И.Л. Леонтьев-Щеглов, П.П. Гнедич, Г.И. Успенский и другие. Антон Павлович дорожил подарками собратьев по перу и бережно хранил их.
Библиотека свидетельствует о разнообразии интересов Чехова. На полках в кабинете писателя книги по истории, географии, искусству, мемуары. Особенно много медицинских книг. Некоторые из них имеют надпись «Студент Антон Чехов». Это университетские курсы лекций. Антон Павлович очень высоко ценил великого русского врача Г.А. Захарьина. В библиотеке была его книга «Клинические лекции». О незаконченной научной работе Чехова по истории медицины в России напоминают «Полное собрание русских летописей», т. 1 (1846 г.), «Русские народные пословицы и поговорки» И. Снегирева (1848 г.). Антон Павлович использовал здесь материалы, связанные с медициной.
В библиотеке представлены книги самого Чехова, а также альманахи: сборники, журналы, где были помещены его произведения (например, альманах «Будильник» за 1882 г., альманах «Стрекоза» за 1884 г., сборник «Памяти Гаршина», 1889 г.). На книге «Пестрые рассказы» шутливая надпись, сделанная рукою писателя: «Уважаемому Антону Павловичу Чехову от автора. 86.V.24».
Чехов следил за толстыми журналами, просматривал юмористические и иллюстрированные еженедельники. На полках — отдельные номера и комплекты журналов 80-х годов, в частности «Северного вестника», где сотрудничал Антон Павлович. Кроме литературно-художественных журналов здесь «Русская старина», «Исторический вестник».
Антон Павлович был внимательным читателем газет, которые держали его в курсе жизни Москвы и России. На их страницах Чехов встречал рецензии на свои книги и пьесы. Газетная хроника была источником сюжетов для ряда рассказов и фельетонов «Осколки московской жизни». Характерно, что, уезжая куда-нибудь, Антон Павлович просил сохранять полученные без него газеты.
Особый интерес представляют книги, послужившие источниками для произведений Чехова. Таковы, например, книга А. Доде «Жены артистов», на которую Чехов написал смешную пародию; книга Дрианского «Записки мелкотравчатого», откуда Антон Павлович взял охотничьи термины для пьесы «Предложение»; старинный толкователь морской терминологии, которым Чехов воспользовался, работая над пьесой «Свадьба».
Об этом со слов самого Антона Павловича сообщил в своих воспоминаниях А.С. Лазарев-Грузинский. Мемуарист на память, приблизительно привел название книги: «Толкователь слов разных и терминов иностранных, в российском флоте употребляемых». Как удалось установить, книга называется «Командные слова для совершения главнейших на корабле действий». Издана она в Николаеве в 1835 г., еще в эпоху парусного флота.
О содержании заинтересовавшей Чехова книги дают представление названия ее частей: «1. О предметах, случающихся на якорной стоянке; 2. Сниматься и становиться на якорь и фертониг; 3. О поставлении парусов; 4. О убирании парусов; 5. О взятии и отдавании рифов; 6. О различных движениях корабля». Перед Антоном Павловичем был морской устав, наполненный множеством специальных терминов и изложенный устаревшим деловым языком 30-х годов XIX века.
Сухие, непонятные для нас термины морского устава оживают в гениальной чеховской миниатюре «Свадьба».
Морская терминология придает своеобразный колорит речи капитана 2-го ранга Ревунова-Караулова. Она призвана создать и комический эффект: то, что для старого моряка живо и полно глубокого смысла, для слушателей совершенно непонятно. Писатель очень широко использует книгу «Командные слова» в репликах Ревунова-Караулова.
Чехов не только внимательно читал подаренные ему книги, он был своего рода редактором некоторых из них. Так, Антон Павлович подверг правке драматическую хронику А.И. Сумбатова-Южина «Царь Иоанн Четвертый». Испещрен поправками и сокращениями Чехова текст рассказа В.Г. Короленко «Лес шумит», напечатанного в книге «Очерки и рассказы» (1887 г.).
«Друзья» — так называл свои книги Пушкин. Книги были верными друзьями и Чехова на протяжении всей его жизни. В одном из писем 1889 г. Чехов говорил: «Читать веселее, чем писать. Я думаю, что если бы мне прожить еще 40 лет, и во все эти сорок лет читать, читать и читать и учиться писать талантливо, т. е. коротко, то через 40 лет я выпалил бы во всех вас из такой большой пушки, что задрожали бы небеса». В этих словах — голос писателя, для которого книга — необходимое и важное орудие творческого труда.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |