3.2. Зрители как критики

Театр у Треплева носит коллективный характер. Все собираются вместе, чтобы участвовать в культурной жизни провинциального города. Кто-то поставит спектакль, кто-то играет, кто-то смотрит, еще кто-то обсуждает, критикует, оценивает. Автор пьесы Треплев сидит среди зрителей, как и Чехов в зале Александринского театра 17 октября 1896 года, практически «нулевая» дистанция между драматургом и зрителями позволяет ему при первой же возможности услышать их реакцию.

В усадьбе Сорина следующие зрители: известная актриса Аркадина, ее брат, бывший чиновник по судебному ведомству (статский советник: гражданский чин 5-го класса в Табели о рангах до 1917 года¹) Сорин, знаменитый писатель, любовник Аркадиной Тригорин, муза и любовь Треплева, провинциальная актриса Нина Заречная, доктор Дорн, бывший поручик (10-ого класса в Табели о рангах с 1884 года²) и управляющий Шамраев, его жена Полина Андреевна, дочь Полины Андреевны и Дорна Маша и учитель Медведенко.

Как единая площадка театр Треплева разрушает социальные границы: оказываются уже не так важны социальный статус, происхождение, возраст и уровень грамотности зрителей. У них общий интерес и вовлеченность в искусство. Как полагает автор монографии «Эволюция драматургии Чехова» П.Н. Долженков: «В «Чайке» связь персонажей заключается в том, что почти все они имеют непосредственное отношение к центральным темам пьесы — искусству и любви»³.

Сам драматург, исполнительница и зрители участвуют в творческой практике Треплева, они образуют некий коллектив художественного сопереживания. Притом зрители играют не менее важную роль в данной практике, театр является местом свободного выражения эстетического вкуса зрителей⁴.

«Играть будет Заречная, а пьеса сочинения Константина Гавриловича. Они влюблены друг в друга, и сегодня их души сольются в стремлении дать один и тот же художественный образ» [Чехов XIII: 5]. Так перед началом спектакля учитель Медведенко формулирует свое понимание творчества Треплева. В конце он передумает и возразит Треплеву по поводу содержания его пьесы: «...никто не имеет основания отделять дух от материи, так как, быть может, самый дух есть совокупность материальных атомов» [Чехов XIII: 15]. О том, слились ли души Кости и Нины, дали ли в постановке единый художественный образ, он ничего не говорит. У него желание видеть что-то иное: «А вот, знаете ли, описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живет наш брат — учитель. Трудно, трудно живется!» [Там же].

Критика Медведенко отражает взгляд на искусство как на социально ответственную форму самовыражения, предполагающую отражение реальной жизни и обстоятельств определенной группы людей в обществе, например, учителей. Возможно также, что Медведенко, выступая в роли учителя, придает большое значение воспитательной функции искусства, ожидая, что оно будет побуждать к размышлениям, передавать знания и ценности, а не просто доставлять эстетическое удовольствие. Однако дело не в сфере художественной оценки. По его мнению, идеал любви — это слияние двух душ, а между ним и Машей нет такого слияния. Причину своей безнадежной любви он объясняет отсутствием материальных средств (то есть, денег): «Я без средств, семья у меня большая... Какая охота идти за человека, которому самому есть нечего?» [Чехов XIII: 6]. Можно предположить, что эстетические стандарты Медведенко главным образом основаны на его личной ситуации. Культурное мероприятие (спектакль) не имеет для Медведенко особого значения, и зрительный зал в усадьбе Сорина — это место, где он мог выразить свои душевные терзания. В мировоззрении Медведенко одна только «материя» значительна. После спектакля он спрашивает Шамраеву: «А сколько жалованья получает синодальный певчий?» [Чехов XIII: 18].

Люди искусства, актрисы Аркадина и Нина, писатель Тригорин не понимают (и не хотят понять) пьесу Треплева. Мнения напрямую связаны с их эстетикой. Учитывая особую среду деятельности в театре, эти персонажи способны выражать свое мнение о пьесе более профессионально, чем обычные зрители.

Сравним мнения «непрофессионалов» и профессионалов. Сорин комментирует спектакль так: «Через двести тысяч лет ничего не будет» [Чехов XIII: 13], Медведенко говорит, что «никто не имеет основания отделять дух от материи» [Чехов XIII: 15]. Единственный ценитель пьесы Треплева Дорн говорит: «Не знаю, быть может, я ничего не понимаю или сошел с ума, но пьеса мне понравилась. В ней что-то есть <...> Свежо, наивно...» [Чехов XIII: 18].

Аркадина полагает, что «это что-то декадентское», она говорит, что «вот он не выбрал какой-нибудь обыкновенной пьесы, а заставил нас прослушать этот декадентский бред. Ради шутки я готова слушать и бред, но ведь тут претензии на новые формы, на новую эру в искусстве. А, по-моему, никаких тут новых форм нет, а просто дурной характер» [Чехов XIII: 13—15]. Исполнительница спектакля Нина Заречная считает, что в пьесе «нет живых лиц», что «трудно играть» [Чехов XIII: 10]. Тригорин комментирует: «Я ничего не понял. Впрочем, смотрел я с удовольствием <...> декорация была прекрасная» [Там же].

Реакция Аркадиной на дебютное выступление Нины такова: «Браво! браво! Мы любовались. С такою наружностью, с таким чудным голосом нельзя, грешно сидеть в деревне. У вас должен быть талант. Слышите? Вы обязаны поступить на сцену!» [Чехов XIII: 16]. А вот отзыв Тригорина: «Вы так искренно играли» [Там же].

Люди с опытом театральной и литературной деятельности, такие как Аркадина и Тригорин, противопоставляются Треплеву. Их эстетические интересы связаны с более традиционными формами, техниками и нормами искусства. В силу устоявшегося творческого опыта они склонны к более осторожному или даже консервативному отношению к инновациям и переменам в искусстве. Поэтому они оказываются в растерянности, когда сталкиваются с новыми театральными формами Треплева. На данном этапе своей жизни Нина все еще молодая актриса, полная мечтаний, ее взгляды формируются под влиянием двух знаменитостей — Аркадиной и Тригорина. Чехов в записной книжке пишет: «За новыми формами в литературе всегда следуют новые формы жизни (предвозвестники), и потому они бывают так противны консервативному человеческому духу» [Чехов XVII: 48]. В таком случае, Треплев — предвозвестник нового, Аркадина — консервативная старина. Будучи важным представителем традиционного театрального искусства, 43-летняя актриса считает себя служащей «настоящему искусству», она гордится этим и не готова принять «новые формы». Так называемый «декадентский» лагерь, представляемый ее сыном, является угрозой для нее. Кажется, Тригорин не чистый противник Кости, ведь он не критикует пьесу Треплева, а говорит: «Каждый пишет так, как хочет и как может» [Чехов XVII: 15]. Но за этой нейтральностью скрывалось полное равнодушие и пренебрежение Тригорина, его не интересовало, какие попытки предпринимает Костя в писательстве, он был к ним абсолютно равнодушен. И нет никакой настоящей разницы между таким безразличием и отрицанием Аркадиной.

В отличие от них, зрители, не являющиеся экспертами в области искусства, такие как Сорин, Медведенко и Дорн, основывают свои эстетические оценки на личном эмоциональном опыте и жизненной философии. Хотя им может не хватать специальных знаний об искусстве, их оценки более реалистичные, они не ограничены рамками традиционных форм искусства. Их суждения тесно связаны с эмоциональным резонансом, которые вызывает пьеса Треплева. Например, доктор Дорн искренне ценит новизну и оригинальность драмы, несмотря на свою неуверенность в ее полном понимании.

Домашний театр служит платформой для эстетического общения, позволяя персонажам делиться своими мнениями и чувствами. Обычно обмен мнениями является важной частью эстетической деятельности. Однако в «Чайке» прекрасно видно, что взгляды героев субъективны: все говорят о театре, никто не слушает друг друга, таким образом коммуникация теряет свой интерактивный смысл. У каждого зрителя Треплева свой вкус.

Треплев создает пьесу, в то же время он тоже является зрителем. Притом он, по сути, внимательный наблюдатель игр двух актрис. Об игре матери Костя говорит так: «Бесспорно талантлива, умна, способна рыдать над книжкой, отхватит тебе всего Некрасова наизусть <...> но попробуй похвалить при ней Дузе! Ого-го! Нужно хвалить только ее одну, нужно писать о ней, кричать, восторгаться ее необыкновенною игрой в «La dame aux camélias» или в «Чад жизни»» [Чехов XVII: 7], — значит, в глазах Треплева Аркадина считает себя соперницей Дузе. О Костиной оценке матери А.Г. Головачева пишет, что насмехается над Аркадиной не только он, но и сам Чехов. Такая ирония выявляет «самодовольство» и «тщеславие»⁵ Аркадиной. Слова Аркадиной в четвертом действии: «Как меня в Харькове принимали, батюшки мои, до сих пор голова кружится!», «Студенты овацию устроили... Три корзины, два венка и вот...» [Чехов XVII: 53] свидетельствует ее самолюбии. Суждения Кости — это и признание способностей матери, и критика ее тщеславия. В представлении Кости как пионера нового искусства, мать его является приверженцем традиционного театра: «Она любит театр, ей кажется, что она служит человечеству, святому искусству, а по-моему, современный театр — это рутина, предрассудок» [Чехов XVII: 8].

Костя не комментировал игру Нины в его собственной постановке, он и не успел досмотреть до конца. Любовь Кости к Нине никогда не угасла, он сохранил свою любовь и нежность к ней даже после того, как она предала его и сбежала в Москву вслед за Тригориным. Но когда дело касается ее актерского мастерства, на оценочные стандарты Кости не влияют его чувства: «Дебютировала она под Москвой в дачном театре, потом уехала в провинцию. Тогда я не упускал ее из виду и некоторое время куда она, туда и я. Бралась она все за большие роли, но играла грубо, безвкусно, с завываниями, с резкими жестами. Бывали моменты, когда она талантливо вскрикивала, талантливо умирала, но это были только моменты» [Чехов XIII: 50]. Костя не может управлять своими чувствами, поэтому он идет по стопам Нины, чтобы увидеть, как она осуществляет свою актерскую мечту. Но реальность для него мучительна: его «волшебница» на самом деле оказывается обычной, провинциальной актрисой без особого таланта, а на вопрос, есть ли у Нины талант, он отвечает так: «Понять было трудно. Должно быть, есть» [Чехов XIII: 50]. Реплика слышится как «Нет».

* * *

Состав зрителей в «Чайке» свидетельствует о том же разнообразии, которое было представлено в прозе Чеховым, пространство домашнего театра также способствует общению и взаимодействию между зрителями из всех слоев общества. Мнения людей искусства и «непрофессионалов» о пьесе Кости формируются под влиянием их личных эмоций, жизненного опыта и мировоззрения. Поэтому их оценки и мнения зачастую субъективны и противоречивы, что приводит к отсутствию взаимопонимания, но одновременно свидетельствуют об огромных возможностях театра в этом плане. Говоря о социальной роли зрителя, Чехов делает особый акцент на образе Треплева, который занимает двойственную позицию: драматурга и зрителя. Он наблюдает и оценивает игру своей матери и ее любовника, исходя из собственных творческих представлений. Он не может быть равнодушным зрителем, потому что выступления матери и любимой женщины оказывают на него явное эмоциональное воздействие.

Примечания

1. URL: https://znanierussia.ru/articles/Табель_о_рангах

2. Там же.

3. Долженков П.Н. Эволюция драматургии Чехова. М.: МАКС-Пресс, 2014. С. 22.

4. Говоря об эстетической способности зрителя, Бурдье пишет: «Произведение искусства существует как символический объект, представляющий ценность, только когда оно распознано и признано, т. е. социально институционализировано как произведение искусства читателями или зрителями, обладающими диспозицией и эстетической компетентностью, необходимой для того, чтобы распознать и признать его в этом качестве» Бурдье П. Социальное пространство: поля и практики / Пер. с франц.; Отв. ред. перевода, сост. и послесл. Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии. СПб.: Алетейя, 2005. С. 401.

5. Головачева А.Г. «Чайка» А.П. Чехова. Поэтика. Проблематика. Литературнотеатральный контекст. М.: ИНФРА-М, 2022. С. 121.