В свет эта книга так и не вышла.
Сохранилось лишь два ее экземпляра, оба — без титульных листов, без последних страниц, без оглавления.
Один из них можно увидеть под музейным стеклом в доме Чехова на Садово-Кудринской. Он заключен в переплет домашней работы. На крышке переплета написано: «Сохранившиеся листы первого сборника рассказов А.П., не вышедшего в свет (начало 80-х годов, до «Сказок Мельпомены»). И. Чехов. 31 марта 1913. Рисунки покойного брата Николая».
Михаил Павлович — младший брат А.П. Чехова и его биограф — писал об этой книге весьма осторожно: «Я не знаю, почему именно она не вышла в свет и вообще какова была ее дальнейшая судьба»1.
Сам Чехов о первой своей книге никому ничего не говорил и не писал, и судьба ее осталась тайной даже для очень близких ему людей — для сестры, для жены и братьев.
Шло время. Тайна не раскрывалась, но обрастала догадками. Скрепленные авторитетными именами, догадки обретали видимость фактов.
Стали писать без всяких оговорок, что Чехов задумал во второй половине 1883 года издать в Москве свой первый сборник рассказов и фельетонов под названием «На досуге», подчеркивая этим характер включенных в него произведений, предназначавшихся для легкого и занимательного чтения.
Между тем ни точная дата набора книги, ни ее издатель, ни заглавие, ни полный объем до сих пор не известны.
Точнее, известны по догадке.
К 1883 году книга была приурочена потому, что хронологически позднейшая в ней вещь — «Летающие острова» — появилась в «Будильнике» в мае 1883 года. Поскольку Чехов обычно публиковал свои рассказы в журналах или газетах и лишь затем перерабатывал их для сборников, то и принято было считать, что книга сложилась после мая, во второй половине 1883 года, хотя остальные одиннадцать рассказов из состава книги были напечатаны в различных периодических изданиях гораздо раньше, до апреля 1882 года.
Между апрелем 1882-го и маем 1883 года Чехов создал множество рассказов, из которых ни один в книгу не попал.
Как объяснить этот странный пробел, когда сами «Летающие острова», с§дя по характерным особенностям содержания и стиля, принадлежат поре литературного ученичества и совершенно не вяжутся с тематикой и стилем прозы 1883 года?
Возможно лишь одно объяснение: пародия перепечатывалась не из журнала в книгу, а, напротив, из приостановленной книги в журнал. Иными словами: книгу нужно датировать не 1883-м, а 1882 годом.
Невозможно было принять и закрепившееся за книгой заглавие: «На досуге». Привилось оно потому, что сохранился (был передан дочерью М.М. Дюковского в московский музей А.П. Чехова) эскиз обложки, рисованной Н.П. Чеховым: «На досуге» Антоши Чехонте. С рисунками Н.П. Чехова».
Если эскиз действительно предназначался для первой книги, то Чехов должен был отвергнуть его: на книжном рынке уже существовал юмористический сборник «На досуге» (СПб., 1878). А дать своей первой книге ходовой, и к тому же весьма тривиальный, заголовок Чехов, конечно, не мог.
Должно быть, у книги было иное заглавие — неизвестное нам, и, вероятно, неожиданное.
Не выдерживает критики и последняя догадка: издание приостановилось потому, что Чехов не смог расплатиться с типографией.
Судя по «Сказкам Мельпомены», книга должна была стоить 150—200 рублей — расход большой, но, имея в виду реализацию тиража, для Чехова все же посильный. О «Сказках Мельпомены» он писал Н.А. Лейкину: «Издание стоит 200 руб. Пропадут эти деньги — плевать... На пропивку и амуры просаживали больше, отчего же не просадить на литературное удовольствие?»
Можно в данном случае не поверить Чехову; но издатель, потратившись на набор, бумагу и прочее, не стал бы выбрасывать деньги на ветер. Он распродал бы книгу сам. Так и поступил А.А. Левенсон, издатель «Сказок Мельпомены». Он же предоставил автору кредит, широко распространенный в книжном деле.
«Книжку я напечатал в кредит, — писал Чехов Н.А. Лейкину 25 июня 1884 года, — с уплатою в продолжение 4-х месяцев со дня выхода».
Книжка разошлась в полгода.
В начале 80-х годов юмористика была предприятием доходным. Юмористические еженедельники, «веселые сборники» и альманахи целыми дюжинами выходили на книжный рынок — в нарядных обложках, с броскими заголовками. Издание их стоило дешево. Читатель их охотно раскупал. Благонамеренной юмористике мирволила цензура: А.М. Пазухин печатал по два сборника в год.
В 1882—1883 годах выпустили свои первые книги В.В. Билибин (Любовь и смех. Веселый сборник. Соч. И. Грэк. СПб., 1882) и А.А. Плещеев (Петербургские сказки Мухи. СПб., 1883) — молодые литераторы, начинавшие в одну пору с Чеховым, но далеко уступавшие ему в таланте и мастерстве. Даже А. Педро (А.П. Подуров) издал своих «Европейцев» (СПб., 1882). Подуров жил в Самаре, выпустить книгу ему было, конечно, труднее, чем столичным собратьям по перу.
Первую книгу Чехова следовало бы выставить в музее среди бесчисленных юмористических альманашков и сборничков, среди книжиц-однодневок, сочиненных на скорую руку, изданных кое-как, чтобы воочию убедиться, какую веселую, умную книгу создали братья Чеховы, насколько превышала она средний уровень книжной продукции 80-х годов.
Отпечатанная в большом формате, хорошим шрифтом, талантливо иллюстрированная Н.П. Чеховым (заставки, концовки, рисунки пером — может быть, лучшее из того, что Николай Чехов сделал как иллюстратор), книга должна была понравиться русскому читателю, уже знакомому с веселым талантом Антоши Чехонте.
«Мои рассказы не подлы и, говорят, лучше других по форме и содержанию, — писал Чехов старшему брату 13 мая 1883 года, — а андрюшки Дмитриевы возводят меня в юмористы первой степени, в одного из лучших, даже самых лучших; на литературных вечерах рассказываются мои рассказы...»
В коммерческом успехе книги сомневаться не приходилось.
Позднее Чехов писал: «Что книжка моя разойдется, видно из того, что такая дрянь, как «Сказки Мельпомены», разошлась» (Н.А. Лейкину, 1 апреля 1885 г.).
А первая книга была лучше «Сказок» — ярче, острее, изящнее.
Вот она — отпечатанная в типографии, с оттиснутыми рисунками, совершенно готовая к выпуску в свет.
Но в свет она так и не вышла.
Если собрать в логическом порядке то немногое, что бесспорно известно о книге, сопоставить догадки о ней с возражениями, которые возникают по ходу исследования, то получится следующее.
Книга была набрана в одной из московских типографий в самом начале 80-х годов (как указывает И.П. Чехов, до «Сказок Мельпомены», т. е. до 1884 г.).
Наиболее вероятной датой нужно считать не 1883-й, как это принято в литературе о Чехове, а 1882 год.
Заглавие книги неизвестно. Гипотетическое «На досуге» принять нельзя: книга должна была называться иначе.
Издание было приостановлено, но почему это произошло, сказать без документальных данных невозможно.
Эти данные и следовало найти прежде всего.
Обнаружились они в тексте самой книги.
В книге двенадцать рассказов: «Жены артистов», «Папаша», «Петров день», «За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», «Исповедь, или Оля, Женя, Зоя», «Грешник из Толедо», «Темпераменты», «Летающие острова», «Перед свадьбой», «Письмо к ученому соседу», «В вагоне», «Тысяча одна страсть, или Страшная ночь».
Все эти рассказы, за вычетом «Летающих островов», были опубликованы в различных повременных изданиях до апреля 1882 года. Для книги Чехов их переработал — усилил, выправил, отшлифовал. Например, длинный журнальный заголовок «Письмо донского помещика Степана Владимировича N к ученому соседу д-ру Фридриху» был заменен коротким и точным: «Письмо к ученому соседу»; вместо самого Степана Владимировича появился «отставной урядник из дворян Василий Семи-Булатов». Это правка Чехова, и смысл ее совершенно понятен.
Но целый ряд купюр и поправок объяснить гораздо трудней.
Так, из «Письма» был удален один из персонажей — священник отец Герасим, тот самый, что «со свойственным ему фанатизмом бранил и порицал мысли и идеи касательно человеческого происхождения». Место его занял «сосед Герасимов».
Почему?
Ведь священник, отрицающий происхождение человека «от обезьянских племен», — лицо характерное, хорошо знакомое людям 80-х годов. В эту пору власти ожесточенно боролись с Дарвином, а цензура не пропускала в печать никаких «сочинений, заключающих в себе грубый материализм и не признающих значение и участие божественной силы в сотворении мира»2.
Довольно было указать, что речь идет о священнике, чтобы отношение его к теории происхождения видов объяснилось само собой.
А «сосед Герасимов» — лицо нейтральное, и без особых пояснений читатель уже не поймет, почему он восстал против Дарвина, почему так озлобился, узнав, что «на солнце есть черные пятнушки».
Но никаких пояснений в книге нет.
Подмена персонажа существенно исказила смысл «Письма», а таких подмен и поправок в книге множество.
В рассказе «Грешник из Толедо» читалась фраза: «Но может ли, не раз думала Мария, любить тот Христа, кто не любит человека?»
В этих словах и был воплощен смысл маленькой повести о глупом испанце и его молодой прекрасной жене. Испанцу пришлось сделать выбор: любовь к человеку — любовь ко Христу, и во имя Христа он предал инквизиторам Марию.
«Нет народа глупее испанцев!.. Презирай и не верь в то, во что верят они!»
В книге слова Марии опущены.
Почему? Ведь убрать их — это почти то же самое, что перечеркнуть всю повесть. Чехов дорожил еретической мыслью Марии. Позднее, в 1894 году, в «Рассказе старшего садовника» он выразил ее так: «Веровать в бога нетрудно. В него веровали и инквизиторы, и Бирон, и Аракчеев. Нет, вы в человека уверуйте!»
В рукописи была вымарана единственная фраза — как раз эта. Как заметил Чехов, вымарали ее «страха ради иудейска».
Но в тексте первой книги были опущены и все другие упоминания и намеки, связанные с церковью, духовенством и христианской религией, — все до единого, вплоть до самых незначительных, мельчайших. Например, фраза «На башне св. Ста сорока мучеников пробила полночь» напечатана так: «На башне пробила полночь». Из рассказа «В вагоне» исчез невинный эпизодический персонаж: свящий дьякон. Еще один «русский дьякон» опущен в рассказе «Жены артистов».
Складывается впечатление, что кто-то разгадал эзопов язык чеховских «португальских легенд» и «переводов с испанского» и прошелся по книге бдительным красным карандашом.
Амаранта («Жены артистов») говорила так: «Эта мне еще цензура! С тех пор, как я стала твоею, я ненавижу эту цензуру всею душою!»
В книге она говорит другое: «...я всей душой ненавижу редакторов!»
Редакторы правят книги, цензура их запрещает.
Предположение о цензурном запрете кажется совершенно естественным. Правда, до включения в книгу рассказы Чехова печатались в подцензурных юмористических журналах; но то, что дозволялось в 1880—1881 годах, не могло быть дозволено позже: 1 марта 1881 года был убит Александр II.
К.П. Победоносцев потребовал «прекратить невообразимую болтовню, которою заняты все, — чтобы меньше было праздных слов», ибо, как писал он молодому царю, «невозможно предпринять ничего прочного и существенного для водворения порядка, покуда останется полная разнузданная свобода... для газет и журналов»3.
В развитие этих идей князь П.П. Вяземский, занимавший в начале 80-х годов пост «и. д. начальника Главного управления по делам печати», указывал в циркулярном письме 25 декабря 1881 года: «...предварительная цензура обязана не только устранять все то, что имеет прямо вредный или тенденциозный характер, но и все то, что может допускать предосудительное толкование»4.
Перечитывая протоколы Московского цензурного комитета, можно наблюдать, как день за днем усиливался надзор над русской печатью.
Московский генерал-губернатор, ссылаясь на императорский указ 1879 года, потребовал от комитета, чтобы все сколько-нибудь неблагонадежное представлялось лично ему. Указ давал губернатору право запрещать и приостанавливать любые издания, помимо всякой цензуры.
Особенно придирчиво прочитывались теперь юмористические и сатирические издания: по цензуре было объявлено, что «начальник главного управления по делам печати вообще против сатирических журналов и не находит, чтобы они были необходимы для публики»5.
Московский цензор Никотин был уволен от должности за либерализм. Остальные в своем рвении и бдительности подтянулись.
«Громы разверзлись страшные, — писал Чехову Н.А. Лейкин. — Мне приказано, чтобы весь запас каждую неделю посылаем был в комитет на новое рассмотрение, и мотивировано это тем, что неделю раньше могло быть дозволено, то неделю позже, вследствие некоторых циркуляров, не может быть уже дозволено»6.
Ни одно сатирическое, как, впрочем, и любое другое издание, без предварительной цензуры в свет не выпускалось.
Дела Московского цензурного комитета хранятся в Центральном государственном историческом архиве в Москве.
В конце 60-х годов он занимал старый особняк в узком консерваторском переулке, в глубине тесного двора по улице Станкевича. Крашеные полы, скрипучие деревянные лестницы. В крошечный читальный зал приносят дела — пухлые папки, целые горы протоколов, прошитые суровой нитью, исписанные четким секретарским почерком. На переплетах пометы: «Итого в сей книге столько-то листов». Многие бумаги с грифами — «доверительно», «секретно».
Архивной пылью здесь вовсе не пахло; дела сохранялись в образцовом порядке.
Итак, 1882 год.
Папка прошений, с которыми, наклеив предварительно гербовую марку, обращались в цензурный комитет типографии, издательства, частные лица.
Множество осьмушек со штампом «Университетская типография. М.Н. Катков»; бумаги других известных издателей, прошения пресловутой книготорговли Леухина — судя по неверному, колеблющемуся почерку подписи, Леухин едва-едва умел писать.
Испрашиваются «билеты» — разрешения на предварительный набор книг и брошюр, — с тем чтобы цензура читала их в корректурных листах.
Если книга Чехова набиралась не в 1883 году, а, как предположено, в 1882 году, то известия о ней хранятся в этой папке.
Бумаги, датированные апрелем 1882 года.
Прошения, поданные в мае.
Июнь: восемьдесят восьмой, девятый, девяносто первый листы.
Наконец лист дела девяносто пятый.
Верхний левый угол его, где обычно пишутся резолюции, оборван. Осталось одно четко и мелко написанное слово: «отказать».
На этом тщательно подклеенном и разглаженном листе написано:
В Московский цензурный
комитет
Типографии Коди
Прошение
Имеет честь покорнейше просить Московский Цензурный Комитет выдать ей билет для представления в корректурных листах книги под заглавием «Шелопаи и благодушные». Альманах Антоши Чехонте с рисунками Чехова, в которой будет 7 печатных листов.
Название у первой книги Чехова оказалось совершенно неожиданным: «Шелопаи и благодушные»7.
И — теперь это не догадка, а факт — набиралась она не в 1883-м, а в 1882 году, в той самой типографии, где печатался юмористический журнал «Зритель».
Но обнаруженный в папке прошений документ неполон: что же было написано на верхнем оборванном клочке, от которого осталось одно только слово — «отказать»?
В книге протоколов под 19 июня 1882 года отмечено:
«Слушали:
3. Прошение типографии Коди о корректурном билете на предварительный набор книги под заглавием: «Шелопаи и благодушные». Альманах Антоши Чехонте с рисунками». 7 печатных листов. Определено: по неимению в виду закона для разрешения настоящего прошения — отказать»8.
Определение написано таким классическим чиновничьим языком, что до смысла удается добраться не сразу. Вероятно, прошение было подано не по форме, с нарушением какой-то буквы цензурного делопроизводства.
Но тогда типография Коди должна была возобновить прошение, написав его так, чтобы канцеляристам из цензурного комитета не к чему было придраться.
Снова листается книга прошений.
Лист 155.
«Типографии Н. Коди
Прошение
Имею честь покорнейше просить Московский Цензурный Комитет выдать ей билет для представления в корректурных листах книги «Шалость» А. Чехонте, с рисунками Н.П. Чехова, книги, в состав которой входят статьи, уже печатавшиеся разновременно в подцензурных изданиях. Статьи, которые еще не были напечатаны, будут доставлены в рукописи. Книга будет состоять из 5—7 печатных листов.
Июня 30-го дня 1882 года.
За г. Коди К. Яхонтов»9.
В новом прошении обойдены все подводные камни: изменено заглавие книги; предусмотрительно указано, что рассказы уже проходили цензуру; наконец, обещано представить в рукописи то, что до книги в печати не появлялось (в рукописи могли быть представлены лишь «Летающие острова», пародия на Ж. Верна).
Прошение написано рукою Чехова; это — его неизвестный автограф.
В книге протоколов 30 июня 1882 года отмечено:
«Слушали:
2. Прошение типографии Коди о разрешении представить к цензору книгу «Шалость» А. Чехонте с рисунками — в корректурных листах (до 6 печ. л.). Определено: разрешить и выдать билет на имя цензора Федорова»10.
На самом прошении две пометки: «Выдать установленный билет» и «Выдан 30 июня 1882 г. за № 958, цензор Федоров».
Цензор Федоров. Судя по делам комитета, суровый цензор и влиятельный чиновник. Имея чин действительного статского советника, Федоров был старшим среди своих коллег. В 1882 году его назначили председателем Московского цензурного комитета. Под его председательством 9 ноября 1883 года состоялось заседание комитета, где цензор столь резко оценил рассказ Чехова «В море» (мнение цензуры об этом рассказе известно до сих пор не было):
«За последнее время бесцензурная еженедельная газета «Мирский толк», издаваемая Пушкаревым, стала, как известно уже по докладам г. Назаревского, все более и более обнаруживать свое вредное направление. Последние два нумера ее (40 и 41) почти сплошь составлены из статей более или менее непозволительного духа. ...Обращаю внимание Комитета на...
2) В море, перевод с английского. Ужасный рассказ про пастора, который продает на 1-ю ночь свою новобрачную богатому банкиру, и про двух матросов, отца и сына, которые вместе приготовляют себе в стенке отверстие, чтобы смотреть на дела этой ночи»11.
Книга Чехова попала к главе московской цензуры.
Дальнейшая ее судьба в архивных документах не отразилась. Ни в протоколах заседаний комитета, ни в списке книг, разрешенных к печати в 1882—1883 годах, ни среди черновиков цензорских донесений — о «Шелопаях и благодушных» или «Шалости» А. Чехонте нет ни слова.
Остается поэтому привести последний документ — свидетельство самого А.П. Чехова.
Договариваясь с Н.А. Лейкиным об издании «Пестрых рассказов», Чехов писал: «В Москве находятся издатели-типографы, но в Москве цензура книги не пустит, ибо все мои отборные рассказы, по московским понятиям, подрывают основы...» (1 апреля 1885 г.).
Поскольку «Сказки Мельпомены» цензурных препятствий не встретили, слова Чехова можно связать только с судьбой первой книги.
В них и заключен ответ на вопрос о том, почему книга не увидела света: цензура запретила ее, поскольку рассказы Чехова «подрывали основы».
Все это происходило в начале лета 1882 года, и это было второе крушение Чехова на литературном его пути. Первое он пережил годом раньше, когда обращался со своей пьесой к М.Н. Ермоловой в Малый театр.
Примечания
1. Чехов М.П. Вокруг Чехова. С. 137.
2. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2172.
3. Письма К.П. Победоносцева к Александру III. М., 1925. Т. 1. С. 367.
4. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2098.
5. Н.А. Лейкин в его воспоминаниях и переписке. СПб., 1907. С. 240.
6. Там же. С. 240—241.
7. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2251, л. 95.
8. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2173, л. 125 об.
9. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2251, л. 155.
10. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2173, л. 134.
11. ЦГИА, ф. 31, оп. 3, ед. хр. 2174, лл. 208—210.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |