В повести «Скучная история» (1889) А.П. Чехов затрагивает такое проявление человеческой природы, как времяощущение. В произведении немало указаний на время, и они исподволь акцентируются автором. Уже подзаголовок произведения — «Из записок старого человека» — настраивает читателя на особенность мировосприятия главного действующего лица, в том числе, и на особенность его времяощущения: как известно, пожилые, «старые» люди, в силу определенных изменений в психике и физиологии, чувствуют время и пространство иначе, чем обыкновенный человек средних лет.
Повествование ведется от первого лица. Характерно, что, представив свои личностные особенности («трудолюбив», «вынослив», «талант-лив», «воспитанный»), рассказчик с той же обстоятельностью говорит о своем физическом облике: «...я... изображаю из себя человека шестидесяти двух лет, с лысой головой, с вставными зубами и с неизлечимым tic'ом. Насколько красиво и блестяще мое имя, настолько тускл и безобразен я сам. Голова и руки у меня трясутся от слабости; шея, как у одной тургеневской героини, похожа на ручку контрабаса, грудь впалая, спина узкая...» [194, т. VII, с. 252]. Чехов подчеркивает, что мироощущение и самосознание героя зависят не от «блестящего» имени и репутации знаменитого человека, а, в первую очередь, от его физического состояния. Определяя бессонницу (проявление физиологии) как основную черту существования Николая Степановича, писатель подтверждает то, что природа, человеческое естество непреодолимы даже развитым интеллектом.
Чехов, как врач, как человек с богатым духовным опытом, приемлет человеческую природу во всей ее сложности и неоднозначности. Композиция рассказа содержит убедительное противополагание мысли Н. Федорова о том, что «натура» отдаляет человека от его цели. В «Скучной истории» физиологические проявления организма (бессонница, болезнь, старость) стимулируют духовное пробуждение личности. В частности, именно благодаря бессоннице герой начинает переосмысливать свою семейную жизнь: «...вероятно, оттого, что не спал ночь, странные, ненужные мысли овладевают мной. Я смотрю на свою жену и удивляюсь, как ребенок. В недоумении я спрашиваю себя: неужели эта старая, очень полная, неуклюжая женщина... была когда-то той самой тоненькой Варею, которую я страстно полюбил за хороший, ясный ум, за чистую душу, красоту...?» [194, т. VII, с. 255]. Вопрос о дочерней любви также встает перед профессором с тех пор, как он страдает бессонницей. Последняя, таким образом, становится неким рубежом, разделившим жизнь героя на то, что было до ее появления и после.
Бессонница, как один из симптомов, дополняет картину болезни профессора. С медицинской точностью Чехов фиксирует физическое состояние Николая Степановича: слабость, сухость во рту, головокружение, слезливость. Именно эти проявления натуры диктуют психическое самочувствие героя, характеризующееся истеричностью, паникой, чувством одиночества. В уста героя Чехов вкладывает предположение, что и его морально-нравственные принципы также являются порождением болезни. Чехов говорит о двоякой роли болезни как воплощения природы: с одной стороны, Николай Степанович, будучи врачом, осознает неизлечимость своего недуга и близость смерти — и это позволяет ему видеть суть вещей и событий, все наносное теряет свою мнимую ценность перед лицом смерти; с другой стороны, чувство собственной обреченности вызывает в герое вспышки паники и слепого гнева: «Я и ненавижу, и презираю, и негодую, и возмущаюсь, и боюсь. Я стал не в меру строг, требователен, раздражителен, нелюбезен, подозрителен» [194, т. VII, с. 282], — признается Николай Степанович Кате, самому близкому и любимому человеку.
Чехов приводит своего героя к знаменательному выводу: для того, чтобы человек с достоинством переносил физические тяготы своего существования, ему необходимы надличностные ценности — общая идея, Бог. Эти категории, по мысли Чехова, никоим образом не могут преодолеть природу, но они могут уравновесить ее, внести в мироощущение человека гармонию, которой лишен и Николай Степанович, и другие герои «Скучной истории». Такое проявление природы человека, как времяощущение, непосредственно связано с наличием или отсутствием этой гармонии во внутреннем мире личности. Чувство времени может свидетельствовать либо об осмысленности, наполненности человеческой жизни, либо об ее бесцельности и опустошенности.
Времяощущение профессора двупланово: во-первых, он прозревает в перспективе всю свою сознательную жизнь и, упоминая о ней, опирается на временные характеристики: «...за последние двадцать пять — тридцать лет в России нет и не было такого знаменитого ученого, с которым он не был бы коротко знаком» [194, т. VII, с. 251]. Во-вторых, герой ощущает течение времени в настоящем. И это настоящее, и чувство времени профессора в настоящем противопоставлены прошлому и времяощущению прошлых лет.
Особенность психофизического состояния героя, переживающего томительные ночи без сна, Чехов подчеркивает указаниями на время. Это и время, в которое Николай Степанович засыпает — полночь, и время бессонницы — со второго часа ночи, и час или два хождения профессора по комнате. Времяощущение его в первую очередь субъективно: герой подавлен тем, как «много томительного времени» проходит с момента вынужденного пробуждения до первого крика петуха. Он «каждую минуту» сознает себя ненормальным, и этим штрихом Чехов демонстрирует читателю особенность мироощущения героя ночью: каждая минута переживается профессором как гораздо больший временной интервал, и она наполнена сознанием ненормальности, которое испытывает Николай Степанович. Время бессонницы не занято какой-либо интеллектуально-духовной деятельностью героя, это в определенном смысле ход его «биологических часов», не соответствующий астрономическому времени. Однако Чехов наделяет Николая Степановича и способностью объективно ориентироваться во времени, и эта способность проявляется по мере приближения утра, т. е. периода профессиональной деятельности профессора: «Проходит много томительного времени, прежде чем на дворе закричит петух. Это мой первый благовеститель. Как только он прокричит, я уже знаю, что через час внизу проснется швейцар...» [194, т. VII, с. 254]. В этом месте монолога ощущается смысловая антитеза: безличное, отчужденное «много времени» в восприятии Николая Степановича противополагается определенному, внушающему покой «через час». Таким образом, Чехов демонстрирует перемену во внутреннем состоянии героя: если переживание, а по сути, пережидание «биологического времени» вызывает у Николая Степановича ощущение дискомфорта, то наступление качественно иного временного интервала — периода интеллектуальной и социальной активности — определенную уверенность в себе и успокоение.
До самозабвения любящий свою работу, во время чтения лекций Николай Степанович в прошлом ощущал течение времени совершенно по-иному, чем бессонной ночью. Его субъективное время предельно сконцентрировано и динамично. Вместе с тем, он держит под контролем и фиксирует астрономическое, объективное время, что необходимо для успешного преподавания. Чехов наделяет героя и способностью ощущать субъективное чувство времени других людей: «...Каждую минуту я должен осаживать себя и помнить, что в моем распоряжении имеются только час и сорок минут... Читаешь четверть, полчаса и вот замечаешь..., что внимание утомлено. Нужно принять меры» [194, т. VII, с. 262]. В отличие от «каждой минуты» бессонной ночи «каждая минута» работы оказывается для героя насыщенной и осмысленной. Однако — «это было прежде».
В настоящем, показывает Чехов, в самосознание и времяощущение профессора вмешивается природа. Объективность времяощущения разрушена физическим недомоганием и вместо точных временных характеристик Чехов дает неконкретные и расплывчатые: «не проходит и получаса», «раньше, чем следует». Если причиной изменения времяощущения в течение лекции является болезнь, то время, проводимое с семьей, чувствуется героем иначе, чем прежде, по другим причинам: «Генеральский чин и известность отняли у меня навсегда и щи, и вкусные пироги, и гуся с яблоками, и леща с кашей. Они же отняли у меня горничную Агашу, говорливую и смешливую старушку, вместо которой подает обед Егор, тупой и надменный малый, с белой перчаткой на правой руке. Антракты коротки, но кажутся чрезмерно длинными, потому что их нечем наполнить» [194, т. VII, с. 277]. Причина же этих изменений, этого внезапного ощущения опустошенности жизни — в отчуждении, возникшем между Николаем Степановичем и его семьей. Чехов показывает зависимость времяощущения от внешних факторов, связывая в сознании героя констатацию томительности времени, проведенного в кругу семьи, с признанием профессора самому себе, что внутренняя жизнь жены и дочери давно уже ускользнула от его наблюдения.
Динамику времяощущения героя Чехов подчеркивает и в эпизоде «воробьиной» ночи. Для писателя чрезвычайно важно физическое состояние персонажа, и он в очередной раз указывает на симптомы болезни профессора: обильный холодный пот, учащенное дыхание, озноб, слабость, непрощупываемый пульс. В уста Николая Степановича Чехов вкладывает характеристику его состояния: «Ужас у меня безотчетный, животный, и я никак не могу понять, отчего мне страшно: оттого ли, что хочется жить, или оттого, что меня ждет новая, еще не изведанная боль?» [194, т. VII, с. 301]. И именно этот животный страх смерти сообщает времяощущению героя напряженную сконцентрированность и насыщенность. Каждый миг переживается профессором, как последний. Ожидание смерти сообщает чувству времени героя остроту и отчетливость. Пережив апогей ужаса, Николай Степанович испытывает усталость и апатию, времяощущение его снова аморфно и вяло.
Обращает на себя внимание значительность природного, инстинктивного начала в трактовке Чехова: оно способно придать небывалую насыщенность времяощущению человека настолько же, насколько и акт творчества и интеллектуальная деятельность. Однако композиция рассказа позволяет сделать вывод, что животные инстинкты не могут постоянно сообщать человеку ясность и сознательность существования: несмотря на понимание своей обреченности, профессор теряет остроту времяощущения по прошествии воробьиной ночи.
По приезду в Харьков, Николай Степанович продолжает машинально фиксировать объективное астрономическое течение времени, но субъективное времяощущение героя искажено: «Последние месяцы моей жизни», — признается себе профессор. Чехов констатирует объективное положение вещей: человек преклонных лет, несмотря на ясность ума и высокоразвитый интеллект, в своем самосознании руководствуется, прежде всего, своей «физикой». Времяощущение героя отражает духовное оцепенение, в которое он впадает в ожидании конца. Время жизни Николая Степановича выхолощено, лишено той насыщенности и напряженности, которые сообщают чувству времени осмысленность существования и наличие «общей идеи».
Таким образом, в повести «Скучная история» Чехов углубляется в особенности человеческой природы и рассматривает такие ее проявления, как болезнь, страх смерти, времяощущение. Композиция произведения позволяет отметить объективное значение, которое видит писатель в природном, инстинктивном начале человеческой натуры. Однако, по мысли Чехова, нормальное существование индивида не может исчерпываться его биологическими порывами и потребностями. Опасность абсолютизации природного начала в героях Чехова обусловлена отсутствием «противовеса» в виде религиозности, «общей идеи», высокой духовности персонажей. Чеховская концепция человека подразумевает необходимость некоего духовного противополагания натуре, и герои писателя очевидно разделяются на тех, кто осознает необходимость этого противополагания (в частности, Николай Степанович) и тех, кто такой необходимости не видит (Гусев из одноименного рассказа, Жмухин из рассказа «Печенег»).
Чеховская мысль об окультуривании косного природного начала человека определенным образом полемизирует с символистским постулатом о безусловно и однозначно позитивном влиянии натуры на самосознание и духовную реальность человека. Русские символисты «первой волны» (Д.С. Мережковский, З. Гиппиус, Н. Минский) подвергали сомнению целесообразность межличностных связей. Мир символизма — мир противостояния сильной, одинокой личности и мрака небытия. Символистская концепция человека подразумевает его обособленность от других, что обусловливает абсолютизацию природного начала в человеке. Зачастую это природное начало, натура в символической трактовке отождествляется с надличностными факторами. Так, в стихотворении «Бог» Д.С. Мережковского читаем:
Я сердцем чувствовал Тебя.
И Ты открылся мне: Ты — мир,
Ты — все, Ты — небо и вода,
Ты — голос бури, Ты — эфир,
Ты — мысль поэта, Ты — звезда...[117, т. IV, с. 521]
Таким образом, поэт обнаруживает божественное начало и в неживой природе, и во внутренней реальности человека, и во всем и вся, что человека окружает — «Ты — мир». Данный фрагмент иллюстрирует тенденцию русского символизма, отмеченную В. Жирмунским: фактически стирается грань «...между объективной действительностью и субъективным чувством, между природой и душой поэта» [61, с. 63]. Иными словами, природа, в понимании Д.С. Мережковского одухотворена и самодостаточна. Человек же, будучи ее порождением, склонен стремиться к единению с ней, что означает разрыв с миром людей:
Я людям чужд и мало верю
Я добродетели земной:
Иною мерой жизнь я мерю,
Иной, бесцельной и простой.[117, т. IV, с. 523]
Эта иная мера — вненравственна. Если взгляд Чехова выражает мысль о необходимости нравственного начала, уравновешивающего природное в человеке, то концепция символизма заключается в отрицании этой необходимости и объявлении натуры человека приоритетом.
Однако Чехов сопоставим, в частности, с Д.С. Мережковским в своей убежденности в том, что подавление природы пагубно для человека. Утверждение Чеховым идеала физического и нравственного здоровья перекликается с мыслью Мережковского о том, что вялость духа, неудовлетворенность, которые мучают человека 80—90-х годов, есть следствие «болезни культуры, проклятия людей, слишком далеко отошедших от природы».
Природа, выступающая в концепции А.П. Чехова в роли одного из естественных компонентов человеческого «Я», в творчестве Мережковского является некоей верховной силой, подавляющей человеческое в человеке:
Что мы можешь? В безумной борьбе
Человек не достигнет свободы:
Покорись же, о, дух мой, судьбе
И неведомым силам природы![117, т. IV, с. 531]
Путь подчинения силам природы в трактовке Чехова чреват трагедией: растворяясь в природе, «покоряясь» ей, человек теряет свое «я», свою «личную тайну», наличие которой в чеховском художественном мире является неким камертоном, обнаруживающим подлинную ценность личности. Продолжая традиции русского реализма, Чехов утверждает мысль о том, что человеческая личность не может исчерпываться лишь «натурой», хотя во многом может быть обусловлена ею.
Вопрос о личностной ценности человека, поиске смысла его существования на различных уровнях поднимался беллетристами-современниками Чехова. Так с повестью «Скучная история» в журнале «Северный вестник» соседствует произведение Н.А. Таля «Душевные бури» [172]. Как явствует из названия, автор описывает и анализирует здесь внутреннюю жизнь своих персонажей, исполненную противоречий и страданий. В центре повествования — герой с говорящей фамилией Пучинин. В нем заметны черты «демонического» героя, и в начале повести он предстает обаятельным негодяем, вызывающим сочувствие читателя. Определив род занятий Пучинина — финансовые махинации, посредством которых он увеличивает свое состояние, — Н. Таль пытается прояснить причину падения человека, наделенного умом, добротой, даже порядочностью и совестью. Причина поражает своей банальностью: герой родился в богатой семье и до определенного времени не знал никаких лишений как в материальном, так и в душевном отношении; однако отец его скоропостижно умирает, оставив семье долги; убитая горем мать Пучинина, недостаточно осведомленная в юридических вопросах, становится жертвой пронырливого дельца-махинатора и оказывается «пущенной по миру» вместе со своим малолетним сыном. Потрясенный роковыми переменами в жизни и человеческим вероломством, Пучинин, повзрослев и наработав определенные навыки, начинает заниматься тем же самым — банкротить вдовушек. Это и составляет бизнес и образ жизни героя на момент появления его на страницах повести.
Сюжетные перипетии в повести перемежаются рассуждениями о загадочности и непредсказуемости движений человеческой души. Для автора они именно загадочны, немотивированны. Н. Талю интересен персонаж необыкновенный, противоречивый, с романтическими, «демоническими» чертами. Душевную жизнь человека он исследует на принципиально ином, нежели у Чехова, материале: его Пучинин исключителен, чего нельзя сказать о Николае Степановиче, герое повести Чехова «Скучная история». И если Чехов, мучительно размышляя вместе со своим героем, так или иначе объясняет происходящее, то автор «Душевных бурь» так и оставляет своих персонажей во власти рока и таинственных внутренних катаклизмов. Прошлое настигает Пучинина: рок столкнул его с расчетливым, хладнокровным хищником, каким в свое время был он сам.
В повести Н. Таля, таким образом, тема личностной ценности, духовной жизни человека переплетается с темой рока, возмездия. Не случайно завершает произведение цитата из Данте: «...И на пороге этой двери, о вы, входящие в нее, — оставьте всякую надежду...». Размышляя о природе человека, автор акцентирует внимание на роковом ее начале, подчеркивая «демонические» черты, из которых проистекает трагизм бытия.
Цель сопоставления повестей Н. Таля и Чехова состоит в создании более полной картины литературной жизни начала XX века, объективном освещении проблематики современной Чехову беллетристики. Обращение к произведению малоизвестного автора позволяет нам убедиться в разнообразии типов героев, представляющих интерес для писателей-современников Чехова. И если последний в центр своего художественного мира ставит дюжинного человека, переживающего жизненный кризис по причинам, на внешний взгляд, банальным, почти бытовым, то, в частности, Н. Таль изображает героя в традициях неоромантизма: это демонический персонаж, хранящий какую-то роковую тайну, отмеченный печатью трагизма. Очевидно, что в сопоставлении с подобной трактовкой чеховское понимание проблемы отличается как большей актуальностью, знанием психологии современного писателю человека, так и большей художественной зрелостью.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |