Одной из категорий содержательной стороны художественного текста является (наряду с пространством) время [Карпинец 2012: 238]. По мнению М.М. Бахтина, ведущей категорией в структуре художественного текста является именно время [Бахтин 1975: 234]. Время в художественном тексте имеет как чётко определённые, так и размытые границы (например, события могут охватывать десятки лет, год, месяц, неделю, один день и т. п.), которые могут обозначаться или, наоборот, не обозначаться в произведении по отношению к историческому времени или времени, устанавливаемому автором условно [Николина 2008: 123]. В произведениях А.П. Чехова М.М. Бахтин время охарактеризовал так: «Это обыденно-житейское, бытовое, циклическое время..., приметы этого времени просты, грубо материальны, крепко срослись с бытовыми локальностями: с домиками и комнатками городка, сонными улицами, пылью, мухами, клубами, бильярдами и пр. и пр. Время здесь бессобытийно и потому кажется почти остановившимся. Здесь не происходят ни «встречи», «ни разлуки». Это густое, липкое, ползущее в пространство время» [Бахтин 1975: 178].
Исследовали делят художественное время на определённые виды (пласты). Вот наиболее регулярно выделяющиеся типы, используемые в художественных текстах: реальное (С.И. Меньшикова, В.С. Данилина, З.Я. Тураева и др.); линейное и концентрированное (В.С. Абрамова, Е.И. Кравцова и др.); циклическое и линейное (Л.Г. Бабенко, И.Е. Васильев, Ю.В. Казарин, А.Я. Гуревич, Ю.С. Степанов и др.); календарное, событийное, перцептивное (Н.А. Николина, В.В. Виноградов, Г.А. Золотова, Н.К. Опиенко, М.Ю. Сидорова и др.); историческое (мифологическое) (Ю.М. Лотман, А.Б. Есин и др.) и т. д.
К произведениям А.П. Чехова применимо, прежде всего, понятие циклического, то есть календарного времени. Календарное время отображается «преимущественно лексическими единицами с семой «время» и датами» [Николина 2008: 127]. В своих произведениях писатель даёт обозначение циклического времени следующими лексическими единицами:
1) Время суток: Был поздний вечер («В аптеке»); В одно прекрасное утро («Бумажник»); День клонился к вечеру («Безнадёжный»); К ночи приехал на станцию («Ночь перед судом»); Вечерние сумерки («Тоска») и др.;
2) Время года: Весна пришла вдруг («На подводе»); На дворе стояла осень («На мельнице»); Был уже весенний месяц март («Белолобый»); Срок им был в августе, а теперь уже декабрь («Картинки из недавнего прошлого»); Зимнее время («Тысяча одна страсть, или Страшная ночь») и др.;
3) Время конкретное: От 9 часов до полудня («Попрыгунья»); Часы показывали одиннадцать («В усадьбе»); Ровно в 12 часов дня («У предводительши»); Было восемь часов утра («Дуэль»); Часы пробили два по полудни («Анюта») и др.;
4) Дата, день недели: В среду шестого января («На волчьей садке»); С воскресным днём вас («Хирургия»); В ночь под Рождество тысяча восемьсот восемьдесят второго года («Сон»); Десятого мая взял я отпуск («Из воспоминаний идеалиста»); Седьмого числа сего июля («Злоумышленник») и др.;
5) Обозначение временного промежутка: После третьего звонка («Стража под стражей»); За последние 25—30 лет («Скучная история»); Это было 6—7 лет тому назад («Дом с мезонином»); Целую ночь и целое утро («За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь»); В первые три недели («История одного торгового предприятия») и др.;
6) Относительные временные указания: Телеграмма помечена вчерашним числом («Супруга»); На днях («Несообразные мысли»); Намеднись («Дипломат»); В этом году («Либеральный душка»); Накануне («Ариадна») и др.
«Циклическое (кольцевое, круговое, природное, фольклорное, мифологическое) восприятие времени представляет собой последовательность однотипных событий, повторяемость жизненных циклов, вращение по кругу» [Карпинец 2012: 238]. Например, в абсолютном начале рассказа «Невидимые миру слёзы» дано обозначение циклического времени:
— Теперь, господа особы, недурно бы поужинать, — сказал воинский начальник Ребротесов, высокий и тонкий, как телеграфный столб, подполковник, выходя с компанией в одну темную августовскую ночь из клуба. — В хороших городах, в Саратове, например, в клубах всегда ужин получить можно, а у нас, в нашем вонючем Червянске, кроме водки да чая с мухами, ни бельмеса не получишь. Хуже нет ничего, ежели ты выпивши и закусить нечем!
— Да, недурно бы теперь что-нибудь этакое... — согласился инспектор духовного училища Иван Иваныч Двоеточиев, кутаясь от ветра в рыженькое пальто. — Сейчас два часа и трактиры заперты, а недурно бы этак селедочку... грибочков, что ли... или чего-нибудь вроде этакого, знаете...
Инспектор пошевелил в воздухе пальцами и изобразил на лице какое-то кушанье, вероятно очень вкусное, потому что все, глядевшие на лицо, облизнулись. Компания остановилась и начала думать. Думала-думала и ничего съедобного не выдумала. Пришлось ограничиться одними только мечтаниями. (Т. 3, 1983 г., с. 46)
В данном начальном фрагменте автор обозначает время суток — ночь, и время года — лето (август): в одну темную августовскую ночь. Эта фраза, обозначающая первые временные ориентиры, выполняет проспективную функцию. В ходе повествования мы узнаём, что время события в рассказе — это время поста: Доктор Гусин говорит, что это от постной пищи... Очень может быть! «Душенька, говорю, дело ведь не в пище! Не то, что в уста, а то, что из уст, говорю... Постное, говорю, ты кушаешь, а раздражаешься по-прежнему... В начале рассказа было сказано о том, что действие происходит августовской ночью. Если соотнести временные ориентиры начала и середины рассказа, то можно приблизительно узнать уже о более точных временных рамках происходящих событий. Время действия рассказа — это время Успенского поста, который длится с 14 по 27 августа, а значит действие рассказа происходит в этот временной промежуток.
В начальных фрагментах произведений А.П. Чехова наблюдаются нарушения течения времени. Оно проявляется как «возврат к уже обозначаемому событию, взгляд в прошлое» — ретроспекция [Бабенко и др. 2000: 153]. Ретроспективная функция временных обозначений характерна для произведений с композицией «рассказ в рассказе». Например, в абсолютном начале рассказа «Дом с мезонином» во временных обозначениях можно наблюдать ретроспецию:
Это было 6—7 лет тому назад, когда я жил в одном из уездов Т-ой губернии, в имении помещика Белокурова, молодого человека, который вставал очень рано, ходил в поддёвке, по вечерам пил пиво и всё жаловался мне, что он нигде и ни в ком не встречает сочувствия. Он жил в саду во флигеле, а я в старом барском доме, в громадной зале с колоннами, где не было никакой мебели, кроме широкого дивана, на котором я спал, да ещё стола, на котором я раскладывал пасьянс. Тут всегда, даже в тихую погоду, что-то гудело в старых амосовских печах, а во время грозы весь дом дрожал и, казалось, трескался на части, и было немножко страшно, особенно ночью, когда все десять больших окон вдруг освещались молнией.
Обречённый судьбой на постоянную праздность, я не делал решительно ничего. По целым часам я смотрел в свои окна на небо, на птиц, на аллеи, читал всё, что привозили мне с почты, спал. Иногда я уходил из дому и до позднего вечера бродил где-нибудь. (Т. 9, 1985 г., с. 174)
В данном начальном контексте ретроспективную функцию выполняет сочетание: Это было 6—7 лет тому назади Герой в своих воспоминаниях возвращается назад в прошлое и начинает вспоминать то, что произошло с ним 6—7 лет назад. Для него прошло уже много времени с того момента, потому что он даже не может припомнить сколько точно прошло лет. Есть и другие приметы ретроспективного времени (герой рассказывает о своём образе жизни в имении Белокурова): по вечерам пил пиво, ночью было немножко страшно, до позднего вечера бродил где-нибудь. Остальные же временные ориентиры имеют относительный характер: всегда, по целым часам, иногда.
Календарное время в прозе А.П. Чехова может быть обозначено не только прямо, но и перифрастически, автор напрямую не указывает, в какое конкретно время происходит событие, а лишь даёт некоторые приметы. Таким способом писатель обозначает время суток: Служили всенощную (ночь) («Убийство»); Им пора уже спать (вечер) («Детвора»); Поднимается из-за кургана луна (ночь) («Дачница»); Было ещё темно, но кое-где в домах уже засветились огни (раннее утро) («Три года») и др.; а также время года: Станция, со стенами, горячими от зноя (лето) («В родном углу»); Недавно, во время половодья (весна) («Упразднили!»); В воздухе кружатся целые облака снежинок (зима) («Горе»); Разгулявшаяся вешняя вода (весна) («Святою ночью») и др. Например, в абсолютном начале рассказа «Дачница» время вечер обозначено имплицитно посредством изображения вечерней природы:
Леля NN, хорошенькая двадцатилетняя блондинка, стоит у палисадника дачи и, положив подбородок на перекладину, глядит вдаль. Всё далекое поле, клочковатые облака на небе, темнеющая вдали железнодорожная станция и речка, бегущая в десяти шагах от палисадника, залиты светом багровой, поднимающейся из-за кургана луны. Ветерок от нечего делать весело рябит речку и шуршит травкой... Кругом тишина... Леля думает... Хорошенькое лицо ее так грустно, в глазах темнеет столько тоски, что, право, неделикатно и жестоко не поделиться с ней ее горем.
Она сравнивает настоящее с прошлым. В прошлом году, в этом же самом душистом и поэтическом мае, она была в институте и держала выпускные экзамены. Ей припоминается, как классная дама m-lle Morceau, забитое, больное и ужасно недалекое созданье с вечно испуганным лицом и большим, вспотевшим носом, водила выпускных в фотографию сниматься. — Ах, умоляю вас, — просила она конторщицу в фотографии, — не показывайте им карточек мужчин! (Т. 3, 1983 г., с. 11)
Ключевым изобразительным средством в данном контексте считать глагол темнеть, представленный в двух его формах: темнеющая (станция), темнеет (в глазах столько тоски). «Темнеть — о наступлении темноты, сумерек, потёмок» [Ушаков 2009: 1039]. Помимо обозначения времени суток, это слово маркирует и психологическое состояние героини. Дополнительным указанием на вечернее время суток является следующая фраза: залиты светом багровой, поднимающейся из-за кургана луны. Багровая луна бывает только на закате, то есть тогда, когда день клонится к вечеру. Цветовой образ, который создаёт эта деталь, тоже играет двойную роль: его символический смысл в передачи чувства тревоги и тоски.
В контексте упомянут ещё один временной план — время преддействия (в прошлом году, в мае). Для героини это сравнение времён — параллель состояния тогда и сегодня. Описательные детали, маркирующие время, выходят за рамки функции обозначения только времени, становятся средством психологизации образа.
Описательное (перифрастическое) обозначение времени используется и для времени года: Глядела на них луна (ночь); воздух был густо насыщен запахом сирени (весна) («Дачники»); По зеркальному льду скользят ботфорты (зима); солнце светит особенно ярко (день) («Добрый знакомый»); К его сапогам липли жёлтые листья (осень); шёл до тех пор, пока не рассвело (утро) («Беглец») и др. Например, в рассказе «Добрый знакомый» это зима:
По зеркальному льду скользят мужские ботфорты и женские ботинки с меховой опушкой. Скользящих ног так много, что, будь они в Китае, для них не хватило бы бамбуковых палок. Солнце светит особенно ярко, воздух особенно прозрачен, щечки горят ярче обыкновенного, глазки обещают больше, чем следует... Живи и наслаждайся, человек, одним словом! Но...
«Дудки!» — говорит судьба в лице моего... доброго знакомого.
Я вдали от катка сижу на скамье под голым деревом и беседую с «ней». Я готов ее скушать вместе с ее шляпкой, шубкой и ножками, на которых блестят коньки, — так хороша! Страдаю и в то же время наслаждаюсь! О, любовь! Но... дудки... (Т. 1, 1983 г., с. 459)
Временной период характеризуют детали окружающего пространства: место действия рассказа — каток, лёд, одежда людей, голое дерево (выделено в тексте). Деталь «Солнце светит особенно ярко...» указывает на время суток — это яркий зимний день. Помимо временного значения, эти детали несут описательно-психологическую нагрузку: обилие света, блеска, движения создаёт настроение, передаёт восторг и влюблённость героя.
В абсолютном начале произведений А.П. Чехова может быть представлено сразу несколько временных пластов, например, в начале рассказа «Студент»:
Погода вначале была хорошая, тихая. Кричали дрозды, и по соседству в болотах что-то живое жалобно гудело, точно дуло в пустую бутылку. Протянул один вальдшнеп, и выстрел по нем прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело. Но когда стемнело в лесу, некстати подул с востока холодный пронизывающий ветер, всё смолкло. По лужам протянулись ледяные иглы, и стало в лесу неуютно, глухо и нелюдимо. Запахло зимой.
Иван Великопольский, студент духовной академии, сын дьячка, возвращаясь с тяги домой, шел всё время заливным лугом по тропинке. У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо. Ему казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко, и оттого вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Только на вдовьих огородах около реки светился огонь; далеко же кругом и там, где была деревня, версты за четыре, всё сплошь утопало в холодной вечерней мгле. Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар, а отец лежал на печи и кашлял; по случаю страстной пятницы дома ничего не варили, и мучительно хотелось есть. И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета, — все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой.
Огороды назывались вдовьими потому, что их содержали две вдовы, мать и дочь. Костер горел жарко, с треском, освещая далеко кругом вспаханную землю. Вдова Василиса, высокая, пухлая старуха в мужском полушубке, стояла возле и в раздумье глядела на огонь; ее дочь Лукерья, маленькая, рябая, с глуповатым лицом, сидела на земле и мыла котел и ложки. Очевидно, только что отужинали. Слышались мужские голоса; это здешние работники на реке поили лошадей.
— Вот вам и зима пришла назад, — сказал студент, подходя к костру. — Здравствуйте!
Василиса вздрогнула, но тотчас же узнала его и улыбнулась приветливо.
— Не узнала, бог с тобой, — сказала она. — Богатым быть.
Поговорили. Василиса, женщина бывалая, служившая когда-то у господ в мамках, а потом няньках, выражалась деликатно, и с лица ее всё время не сходила мягкая, степенная улыбка; дочь же ее Лукерья, деревенская баба, забитая мужем, только щурилась на студента и молчала, и выражение у нее было странное, как у глухонемой.
— Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, — сказал студент, протягивая к огню руки. — Значит, и тогда было холодно. Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь! (Т. 8, 1986 г., с. 306)
Противопоставлены два временных пласта: актуальное и историческое. Актуальное имплицировано описанием природы, в нём сочетаются значения времени года (весна) и времени суток (сумерки, вечер), день недели (пятница на страстной неделе): в весеннем воздухе; по случаю страстной пятницы (до Пасхи осталось два дня). Весна ранняя, о чём свидетельствует состояние природы: холодный пронизывающий ветер; По лужам протянулись ледяные иглы; Запахло зимой; внезапно наступивший холод; вечерние потемки сгустились быстрей, чем надо; в холодной вечерней мгле. Холод ранней весны передаёт физическое и душевное состояние главного героя — студента Ивана Великопольского: У него закоченели пальцы, и разгорелось от ветра лицо; пожимаясь от холода. Этот холод вызывает чувство тоски, воспоминания о бедности родителей, болезни отца, и проецируется на мысли о вечности холода и страдания. Историческое время в рассказе представлено в мыслях Ивана Великопольского о символических эпохах истории: точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре. В этом символическом контексте, в упоминании о страстной пятнице, холоде и ночи, по мнению С.И. Меньшиковой, вырисовывается ещё один временной пласт: время событий, произошедших девятнадцать веков назад и живущих в памяти человечества. А.П. Чехов в этом произведении обращается к евангельскому сюжету — истории об отречении и раскаянии апостола Петра [Меньшикова 2000: 29].
И далее время в рассказе переносит героя в ту страшную ночь — ночь отречения и раскаяния Петра во дворе первосвященника. Историю об этой ночи студент рассказывает Василисе и Лукерье. Он не просто рассказывает хорошо знакомый ему сюжет, но «оживляет» его, вовлекая в это и других персонажей произведения — Василису и Лукерью, которые вместе с Иваном понимают, что «вот-вот на земле произойдёт что-то ужасное» (Франк С.Л. цит. по [Там же: 30]. Не произошло девятнадцать веков назад, произойдёт сейчас. Отречение Петра — это отречение каждого из нас, происходящее в течение девятнадцати веков и всей человеческой жизни. Рыдания Петра вызывают слёзы Василисы и Лукерьи. Временная дистанция между героями рассказа и участниками евангельских событий сократилась, временные пласты соединились в едином времени [Там же]. Символика холода с ассоциацией с вечностью становятся стимулом формирования философского смысла рассказа. Эти символы, данные в начале повествования, играют проспективную роль.
Жизнь героев в произведениях А.П. Чехова складывается из отдельных моментов, разделённых как маленькими интервалами, так и значительными временными отрезками [Жеребцова 2003: 20]: Через минуту («Барыня»), Вот уж тринадцать лет («На подводе»), Проходило два-три дня («Дуэль»), В первые три недели («История одного торгового предприятия»), Неделю тому назад («Идиллия — увы и ах!»), Восемнадцать лет тому назад («Старость»), Минут через пять («В потёмках»), Дня через два («Моя жизнь»), С часу на час («Мальчики») и др. А.П. Чехов не показывает героев изо дня в день, а выхватывает значимые с психологической точки зрения моменты, которые раздвигают временные границы произведения [Там же].
«Для позднего Чехова важно показать, каким образом движется время героев и как люди «закостеневают» в порядках и обычаях, которые меняют их внутреннюю сущность. Время играет огромную роль в духовной эволюции героя. Более того, в произведениях А.П. Чехова нередко возникает эффект преодоления пространства временем» [Абрамова 2012: 81]. Например, в рассказе «Ионыч» автор сосредоточивает внимание на психологических состояниях главного героя — Старцева и прослеживает изменение его внутреннего мира во времени: Весной, в праздник — это было Вознесение... (начало рассказа — первое посещение Туркиных) → чувство спокойствия, увлечённости; Прошло больше года... → восхищение, любовь, безрассудство; На другой день вечером (объяснение с Екатериной Ивановной) → любовь, страх, оскорблённое самолюбие, успокоение; Прошло четыре года → симпатия, неловкость, мимолётное сожаление о прошлом, раздражение; Прошло ещё несколько лет (конец рассказа) → жажда денег, ощущение своей власти, жадность, раздражение. Метаморфоза, произошедшая со Старцевым, соотносится с течением календарного времени в рассказе [Жеребцова 2003: 23—24]. Время организует повествование, поэтому очень важны временные координаты, упомянутые в начале текста.
В.С. Абрамова считает, что «художественное время, используемое Чеховым, представляет собой две системы координат: линейное время и концентрированное время, пересекающие друг друга в структуре сюжета. Линейное время — это «само течение жизни», частное, субъективное время, выраженное бытом. Время изображается как однообразная повседневность, заполненная мелкими, незначительными событиями или не заполненная событиями вовсе. Для многих героев произведений то, что происходит каждый день, актуально в событийном плане, смысл жизни мало заботит обывателя. Большинство персонажей замкнутого круга и от осознания той жизни, которой они живут, испытывают страдания, но ничего не могут изменить. Именно поэтому такое время нередко приобретает элементы цикличности. В редких случаях героям удаётся «разомкнуть» время: осознать всю мелочность жизни. Концентрированная концепция времени начинает действовать тогда, когда герои Чехова сливаются с мирозданием, постигают «правду и красоту» в их гармоничном единстве, как бы «выключаются» из сиюминутности существования, устраняют все противоречия земной жизни. Такое «линейно-концентрированное» время не имеет безусловного начала и безусловного конца, так как нет предела движению и поиску. Жизнь в понимании писателя — это бесконечное движение. Человек вовлечён в этот всеобщий процесс, однако часто теряет ощущение сопричастности к нему» [Абрамова 2012: 81—82].
Например, в абсолютном начале рассказа «Шуточка» время концентрированное:
Ясный, зимний полдень... Мороз крепок, трещит, и у Наденьки, которая держит меня под руку, покрываются серебристым инеем кудри на висках и пушок над верхней губой. Мы стоим на высокой горе. От наших ног до самой земли тянется покатая плоскость, в которую солнце глядится, как в зеркало. Возле нас маленькие санки, обитые ярко-красным сукном.
— Съедемте вниз, Надежда Петровна! — умоляю я. — Один только раз! Уверяю вас, мы останемся целы и невредимы.
Но Наденька боится. Всё пространство от её маленьких калош до конца ледяной горы кажется ей страшной, неизмеримо глубокой пропастью. У неё замирает дух и прерывается дыхание, когда она глядит вниз, когда я только предлагаю сесть в санки, но что же будет, если она рискнёт полететь в пропасть! Она умрёт, сойдёт с ума.
— Умоляю вас! — говорю я. — Не надо бояться! Поймите же, это малодушие, трусость!
Наденька наконец уступает, и я по лицу вижу, что она уступает с опасностью для жизни. Я сажаю её, бледную, дрожащую, в санки, обхватываю рукой и вместе с нею низвергаюсь в бездну. (Т. 5, 1984 г., с. 21)
Преувеличенный ужас пространства (бездны, пропасти), его опасности для жизни, яркая картина ситуации — всё это сгущает и время. Концентрированное время длится недолго, оно мимолётно, отделяется от бытия, остаётся в памяти. Уже в своей взрослой, семейной жизни героиня будет вспоминать это время как одно из лучших, будет вспоминать с теплом на душе этого молодого человека, который так настаивал на том, чтобы она съехала с горки: Теперь Наденька уже замужем; её выдали, или она сама вышла — это всё равно, за секретаря дворянской опеки, и теперь у неё уже трое детей. То, как мы вместе когда-то ходили на каток и как ветер доносил до неё слова «Я вас люблю, Наденька», не забыто; для неё теперь это самое счастливое, самое трогательное и прекрасное воспоминание в жизни... Это концентрированное время переплетается в рассказе с линейным временем постоянных забот героини, погруженностью в быт семейной жизни.
Таким образом, лексика со значением времени в прозе А.П. Чехова реализуется в самых разных временных пластах, выполняя при этом проспективную и ретроспективную функцию. Психологическое состояние героя напрямую связано со временем: с течением времени меняется и внутреннее состояние героя (происходит или становление личности, или её падение). Перифрастические обозначения времени, помимо композиционной и психологической, часто несут и символическую нагрузку: вводят уже в самом начале текста символические образы и особые идейные планы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |