Среди стилистических фигур речи современные исследователи художественного текста выделяют семантические приёмы языковой образности. Учёными были изучены разные виды тропов, значение которых реализуется в языке рассказов и повестей Антона Павловича Чехова и такие слова, предложения, благодаря которым читатель способен интерпретировать авторское описание конкретного события или героя.
Художественный текст, как отмечает Е.В. Падучева, «содержит сведения и идеи, выраженные неэксплицитно, и эта неэксплицитность может составить художественный приём. Иногда это целая задача для литературоведа — понять, почему автор выразил обиняком то, что можно было бы сказать и прямо» (Падучева 1996, с. 232). Следовательно, необходимо проявить максимум внимания, чтобы понять истинное значение определённого высказывания. Это особенно важно в том случае, когда в центре исследования находится подтекст прозы А.П. Чехова.
По нашему мнению, в работах, посвящённых анализу языкового уровня чеховских произведений, не был в достаточной мере рассмотрен вопрос о функционировании в содержании произведения такого художественно-изобразительного средства, как зевгма. Это понятие трактуется как фигура речи, «создающая юмористический эффект в силу грамматической или семантической разнородности и несовместимости сочетаний» (Скребнев 1997, с. 591). Причём такие соединения образуются с помощью конкретного слова, которое употребляется в контексте лишь однажды.
Есть основания полагать, что зевгма в поэтике А.П. Чехова способствует обнаружению авторской модальности. Своеобразие такой обязательной категории художественного текста состоит в том, что «образ автора» в литературном произведении может проявляться по-разному: как собственно авторская речь, как несобственно-прямая речь (то есть слова автора включают в себя элементы «речевого поведения» персонажей) или в комментариях повествователя к описанию героев, явлений. В соответствии с этим зевгма позволяет определить «невидимое» для читателя присутствие автора в тексте. Например:
«Девица с правильным, но вечно испуганным и удивлённым лицом. Купеческая дочка. Вместе с 200 тыс. приданого внесла в мой дом и свою убийственную привычку играть гаммы и петь романс «Я вновь пред тобою...» (Мои жёны. Т. 4, с. 28).
В приведённом контексте обнаруживается наслоение значений, способствующих преобразованию строя языка рассказа Чехова. Употребление глагола «внесла», одновременно в прямом и переносном значениях (внесла 200 тыс. приданого и привычку играть и петь), приводит к пониманию субъективной оценки персонажем факта собственной женитьбы. Таким образом, Чехов обращается к зевгме с целью создания юмористического восприятия эпизода из жизни молодожёнов.
«Не верьте этим иудам, хамелеонам! В наше время легче потерять веру, чем старую перчатку, — и я потерял!» (Двое в одном. Т. 2, с. 9).
Как видим, автор употребляет глагол, способный функционировать в семантическом окружении как с одним существительным («вера»), так и с другим («перчатка»). Но в изначально намеренном соединении этих совершенно разных по лексическому значению слов, по нашему мнению, заключена «авторская установка» для читателя: мысль об обесценивании нравственной стороны жизнедеятельности человека, о «падении нравов» в современном обществе. Вера как наиболее высокая духовная категория приравнивается к износившейся, утратившей своё предназначение вещи.
Ещё пример:
«Его собеседник, молодой сухопарый немец, весь состоящий из надменно-учёной физиономии, собственного достоинства и туго накрахмаленных воротничков, отрекомендовался горным мастером Артуром Имбс...» (Русский уголь (правдивая история). Т. 3, с. 16).
В этих словах содержится ряд оценочных характеристик иностранцев, которые традиционно сохранились в русском сознании как люди педантичные, чрезмерно аккуратные и необычайно серьезные. Юмористичность заключается как раз в том, что А.П. Чехов перечисляет не отдельные слова-эпитеты, а целые образные словосочетания с разной авторской модальностью (положительной, отрицательной). Интересно, что в данном случае зевгма усиливается ещё одним тропом — гиперболой, подчёркиваемой абсолютивным местоимением «весь», в свою очередь, замешанной на синекдохе (переносе части признаков на целое).
«Наступило утро желанного, давно снившегося дня, наступило — урааа, господа охотники!! — 29-е июня... Наступил день, в который забываются долги, жучки, дорогие харчи, тёщи и даже молодые жёны, — день, в который г. уряднику, запрещающему стрелять, можно показать двадцать кукишей...» (Петров день. Т. 1, с. 67).
Для того, чтобы шутливо представить силу увлечения русских мужчин охотой, Чехов использует гротескную форму. Писатель строит высказывание на основе связи общего глагола («забываются») с существительными, обозначающими как живые (люди, животные), так и отвлечённые (деньги, еда) понятия. Так читателю становится очевидно, что в сознании настоящих охотников на одной чаше весов уравниваются совершенно несоизмеримые вещи: личные дела, предметы и родственники.
«Она подошла к окну и поглядела в сад, Пётр Дмитрич шёл уже по аллее. Заложив одну руку в карман и щёлкая пальцами другой, слегка откинув назад голову, он шёл солидно, вразвалку и с таким видом, как будто был очень доволен и собой, и обедом, и пищеварением, и природой...» (Именины. Т. 7, с. 174).
В приведенной характеристике персонажа юмористический эффект создаётся за счёт соположения слов с разной стилистической окраской. Поэтому у читателя возникает впечатление о «двойственности» внутреннего мира описанного Чеховым человека, которому свойственны как высокие, так и низкие помыслы. Причём на первом месте — сам этот человек, его ощущения и только потом — природа. Поскольку себя, свой обед и пищеварение он ставит выше остального, в том числе всей природы, думается, нелишним будет вывод о его эгоцентризме. Таким образом, облик персонажа воспринимается иронично.
А.В. Лыков, исследуя зевгматический каламбур в произведениях А.П. Чехова, выявил, что в данной фигуре речи «происходит процесс преодоления внешней неоднородности и установление художественной гармонии между миром предметов и миром людей. Каламбуры писателя отражают несовершенство действительности в совершенной художественной форме» (Лыков 1999, с. 48).
Ещё фрагмент:
«И в один прекрасный день Катя поступила в труппу и уехала, кажется, в Уфу, увезя с собою много денег, тьму радужных надежд и аристократические взгляды на дело» (Скучная история. Т. 7, с. 271).
Сопоставлены существительные, разные по лексическому значению и потому, как кажется, не имеющие возможности соотноситься друг с другом в рамках одного контекста. Тем самым А.П. Чехов иронизирует над поведением героини повести.
«Волны морские разбиваются об утёс, но о волны её кудрей, наоборот, разобьётся и разлетится в прах любой камень... (Предложение (рассказ для девиц). Т. 5, с. 352).
Антон Павлович Чехов намеренно соединяет две разные ситуации, описание действия которых построено на одном глаголе. Так, опосредованно, с помощью зевгмы писатель иронично указывает на «непробиваемость» изображаемой женщины.
«Роль автора в художественном изображении людей и событий, — утверждает Д.Н. Шмелев, — сказывается, собственно даже в том, как он представляет читателю своих героев. ...Это отражает те или иные взаимоотношения, существующие между персонажами, и уже само по себе как-то определяет ту «точку зрения» на них, тот подход к ним, которые устанавливаются для читателя» (Шмелев 1964, с. 120). В соответствие с этим рассмотрим пример, в котором А.П. Чехов так представляет своего персонажа:
«К нашему окну подошёл граф с явным намерением поговорить с хорошенькой Оленькой. Мой друг говорит на трёх европейских языках, но не умеет говорить с женщинами» (Драма на охоте. Т. 3, с. 272).
Характеризуя человека, повествователь с помощью глагола обыгрывает разные ситуации, касающиеся упоминаемой личности. Автор пытается заострить внимание читателя на очевидной разнице между интеллектом и психологией одного и того же персонажа.
Итак, зевгма как художественный приём, построенный на основе соединения разнородных явлений, позволяет выделить в произведениях Антона Павловича Чехова план авторской модальности. Зевгма участвует в построении смысла высказывания и влияет на формирование отношения автора к образам людей, представленных в чеховской прозе.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |