Антон Павлович Чехов в художественном тексте при описании природы неоднократно даёт свою характеристику тем явлениям действительности, которые отражают эмоциональное состояние героев, передают их внутреннее напряжение, уход «в себя», или наоборот, объекты пейзажа несут самостоятельную идейную нагрузку. Такая важная категория изобразительно-речевой семантики произведения, как авторская модальность, позволяет выявить точку зрения писателя на конкретную ситуацию, в которой проявляется характер персонажа или определяется функциональная значимость описываемого предмета. А.П. Чудаков заметил, что Чехов «был первым в литературе, кто включил в сферу этики отношения человека к природе» (Чудаков 1971, с. 271). Действительно, в его произведениях есть общая закономерность: мысли и поступки персонажа получают отклик в природе, и чем ярче представлен человек как личность, тем отчётливо он оценивается через элементы окружающего мира. Антропоморфичность в поэтике А.П. Чехова выполняет роль выразителя авторской оценки, которая влияет на расстановку смысловых акцентов в процессе постижения замысла писателя.
М.И. Гореликова и Д.М. Магомедова определяют приёмы антропоморфизма как языковый процесс, при котором «события и предметы описываются в объёме знаний героя. Они относятся к структуре внутреннего описания» (Гореликова, Магомедова 1989, с. 21).
В русском языке существуют факторы, свидетельствующие о том, что в семантике, прагматике и синтактике языкового знака есть компоненты, имеющие социальную природу. В числе этих факторов, наряду с прочими, можно отметить те структуры внутреннего описания, которые характеризуют события и предметы в объёме знаний героя произведения. В рассказах А.П. Чехова эта роль зачастую отведена антропоморфичности.
Как отмечает С.В. Тихомиров, мир природы в прозе Чехова «словно лишён того, на что могло бы натолкнуться проникающее в него сознание и ощутить как упор, как некое иное существование, ведущее свою самостоятельную жизнь за пределами этого сознания. В результате воспринимающий природу герой не познаёт её как нечто иное по отношению к себе, а, напротив, обволакивает своими эмоциями или насыщает своей, у Чехова всегда эмоционально окрашенной, рефлексией. (Тихомиров 1986, с. 19).
С помощью антропоморфичности Чехов приписывает окружающему миру человеческие черты, что становится средством: а) обнаружения той картины мира, которая видится персонажем; б) повышения эмоционально-оценочного плана повествования; в) существования отдельного, самостоятельного «персонажа» текста, который опосредованно помогает определить социальную принадлежность центрального героя рассказа; г) зашифровки позиции — отношения автора к описываемому; д) создания или усиления иронического, юмористического плана рассказа; е) углубления психологизма произведений Чехова.
С.И. Болдырева констатирует, что «описания природы в художественном произведении обычно соотносятся с планом автора (повествователя), но, являясь художественным образом, природа используется как средство углубления, разъяснения образа персонажа, фон конфликта» (Болдырева 1986, с. 64).
В построении контекста значительную роль играет компонент оценочно-речевого плана героя. В связи с этим обширное количество чеховских описаний пейзажа или включённые в речь персонажа «зоологические» характеристики прямо или опосредованно модальны. Способы выражения категорий мира показывают, что субъект речи, которым может быть и сам автор, принимает разные воображаемые образы.
Н.А. Кожевникова, изучая антропоморфные метафоры, полагает, что в произведениях Чехова «отражаются разные соотношения между характером изображения природы и внутренним состоянием человека — от прямого параллелизма до полной их независимости друг от друга» (Кожевникова 1996а, с. 67).
Известно, что обычай приписывания предметам и явлениям природы человеческих качеств, вовлечение их в действие произведения имеет очень древние корни — от устного народного творчества и «Слова о полку Игореве». Бесхитростная однозначность деления на чёрное — плохое и белое (красное) — хорошее со временем закрепляет в русской литературной традиции устойчивые сравнения и предопределяет дальнейшее появление антропоморфных метафор. Чехов намного усложняет, делает тоньше, неожиданнее роль антропоморфов, не теряя, однако, насовсем их устоявшиеся в русском менталитете основные признаки. Так, например, при всей ироничности либо «чувствительности» солнцу в рассказах Чехова предписывается выражать эмоции всё-таки со знаком плюс, а луне — со знаком минус:
«Солнце светит так хорошо, так тепло и ласково, как будто бы славно выпило, сытно закусило и старинного друга увидело...» (Встреча весны. Т. 1, с. 140).
Такое социологизированное Чеховым светило отражает ценности довольного, сытого обывателя (мужского пола) с его узким, но добродушным мирком. Луна, выполняя роль невольного свидетеля, наблюдающего за развитием сюжета на страницах рассказа «Дачники», обнаруживает иной социологический и эмоциональный статус — ей приписываются свойства эгоистичной, мрачной и злорадной старой девы. Примеры:
«Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероятно, ей было завидно и досадно на своё скучное, никому не нужное девство» (Дачники. Т. 4, с. 16);
«Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако. Людское счастье напомнило ей об её одиночестве, одинокой постели за лесами и долами» (Дачники. Т. 4, с. 16);
«Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей было приятно, что у неё нет родственников» (Дачники. Т. 4, с. 17).
Многие используемые А.П. Чеховым антропоморфизмы служат элементом ментального пространства, через которое автор раскрывает художественную идею.
По утверждению М.Б. Храпченко, «внутренний лиризм прозы Чехова сказывается и в отношениях природы, которые сопоставляются с картинами тяжёлой, тоскливой жизни людей или противопоставляются им» (Храпченко 1982, с. 271). Как нам кажется, описание природы у А.П. Чехова представляет собой не серию случайных картин, каким оно могло быть, если бы было пропущено только через восприятие героя, а стройную систему, органично соединяющуюся с языковой структурой всего произведения. Антропоморфизм, включённый в план авторской модальности, становится равноправным персонажем текста. Объекты пейзажа или быта наделяются способностью выделять значительные стороны жизнедеятельности человека и определять мотивацию его поступков.
Обратимся к следующему фрагменту:
«Далее мои воспоминания приближаются к хаосу... Всё перемешалось, спуталось, всё мутно, неясно... Помню я серое небо раннего утра... Мы едем на лодках... Озеро слегка волнуется и словно ворчит, глядя на наши дебоширства...» (Драма на охоте (истинное происшествие). Т. 3, с. 284).
В описании мироощущения персонажа Чехов уточняет субъективную роль озера, подчёркивая его одушевлённость. По мере развития сюжета писателем озеру предписывается назначение: выражать отношение к поступкам людей. Происходит изменение семантического наполнения, с помощью которого передаётся опосредованная позиция автора к изображаемым в произведении событиям. Авторская модальность, по нашему мнению, находит выражение в антропоморфизме: неодушевлённые предметы принимают свойства одушевлённых. Прослеживается соотносительность чеховского стиля с фольклорными элементами.
В сравнениях, используемых А.П. Чеховым, окружающему миру приписываются человеческие черты, что становится средством обнаружения той картины мира, которая видится персонажам. Например, природные явления, воспринимаемые через призму мрачного настроения или тяжёлого душевного состояния:
«Во всей природе чувствовалось что-то безнадёжное, больное; земля, как падшая женщина, которая одна сидит в тёмной комнате и старается не думать о прошлом, томилась воспоминаниями о весне и лете и апатично ожидала неизбежной зимы. Куда ни взглянешь, всюду природа представлялась тёмной, безгранично глубокой и холодной ямой, откуда не выбраться ни Кирилову, ни Абогину, ни красному полумесяцу...» (Враги. Т. 6, с. 37).
Как нам кажется, семантическая функция антропоморфизма в этом контексте позволяет Антону Павловичу Чехову как можно более полно раскрыть перед читателем смысл рассказа. Описание земли построено на ассоциативном сравнении с неправедным поведением дамы, раскаивающейся в своём поступке и стремящейся отвести от себя новые соблазны в будущем. Так Чехов освещает душевное напряжение персонажей и подчёркивает нагнетание ситуации, в которой они оказались.
Другой пример:
«Луна, полная и солидная, как генеральная экономка, плыла по небу и заливала своим хорошим светом небо, двор с бесконечными постройками, сад, темневший по обе стороны дома. Свет мягкий, ровный, ласкающий...» (Трифон. Т. 2, с. 367).
Сравнение, проведённое автором, приближает контекст к фольклору. В центре фрагмента проявляется мотивация поведения одушевлённого предмета. Можно предположить, что в авторском подтексте важна мысль о том, что небесное светило способно «глазами заботливой хозяйки» осмотреть жилище человека и обиходить его окрестности.
Л.Н. Андреев указывал на то, что «Чехов одушевлял всё, чего касался глазом: его пейзаж не менее психологичен, чем люди, его люди не более психологичны, чем облака... Пейзажем он пишет своего героя, облаками рассказывает его прошлое, дождём изображает его слёзы» (Андреев 1954, с. 97). Следовательно, Антон Павлович Чехов стремился расширить арсенал тех художественных средств, которые можно было бы применить для внешней характеристики человека за счёт внедрения в языковую ткань повествования «оживлённых» образов (предметов) окружающего мира.
Обратимся к фрагменту:
«Сосны скучны своим молчаливым однообразием. Все они одинакового роста, похожи одна на другую и во все времена года сохраняют свой вид, не зная ни смерти, ни весеннего обновления. Но зато привлекательны они своею угрюмостью: неподвижны, бесшумны, словно унылую думу думают» (Драма на охоте. Т. 3, с. 266).
В данном случае Чехов вводит антропоморфизм, подчёркивая, что в сознании героя-повествователя деревья наделяются одушевлёнными чертами. Сосны выступают в роли немых свидетелей неправедных и жестоких поступков людей.
Рассмотрим следующий контекст:
«Ища в себе смысла, она не понимала, как это она не отдёрнула руки, к которой пиявкой присосался Ильин, и чего ради она поторопилась взглянуть в одно время с Ильиным направо и налево, не глядит ли кто-нибудь? Сосны и облака стояли неподвижно и глядели сурово, на манер старых дядек, видящих шалость, но обязавшихся за деньги не доносить начальству. Часовой столбом стоял на насыпи и, кажется, глядел на скамью» (Несчастье. Т. 5, с. 251—252).
Как видим, в этом фрагменте явления природы показаны А.П. Чеховым через субъективно-оценочный план, непосредственно передающий яркую авторскую иронию. Облака и сосны выполняют роль надсмотрщиков, строго следящих за развитием любовных отношений между молодыми людьми. Очевидно, что эти художественные образы не случайны и несут в себе смысловую нагрузку: с их помощью автор подчёркивает душевное состояние людей, увлёкшихся друг другом, но испытывающих чувство невольного беспокойства, не только от возможного очевидца их встречи — часового, но и от «свидетелей», которых олицетворяют сосны, облака.
Е.С. Добин приводит воспоминание А.С. Лазарева-Грузинского, современника писателя: «Чехов совершенно справедливо говорит, что нельзя чёрное называть чёрным прямо, белое белым прямо... Плохо будет, если, описывая лунную ночь вы напишете: с неба светила луна, с неба кротко лился лунный свет и т. п. и т. п. Плохо! Но скажите вы, что от предметов легли чёрные резкие тени... дело выиграет в сто раз» (Добин 1975, с. 105).
Антон Павлович Чехов придавал важное значение языковой специфике создания литературного образа. Взаимодействие антропоморфичности с авторской модальностью приводит к тому, что предметы реальной жизни выражаются не прямо, а через художественное восприятие действительности, связанной с вымыслом автора.
Ещё пример:
«Дождевые капли барабанили в окна с особенной силой, ветер плакал в трубах и выл, как собака, потерявшая хозяина... Не видно было ни одной физиономии, на которой нельзя было бы прочесть отчаянной скуки» (Цветы запоздалые. Т. 1, с. 417—418).
Чехов вводит в текст рассказа антропоморфизмы, которые выполняют функцию характеристики состояния природы, как бы отражающей то пессимистическое настроение, которым заражены обыватели. По замыслу повествователя дождь и ветер чутко реагируют на бесцельное времяпрепровождение, на которое обрекли себя персонажи рассказа.
По мнению И.Н. Сухих, «природа для Чехова — некая самостоятельная стихия, существующая по своим особым законам красоты, гармонии, свободы. Она может быть жестока — но всё равно в конечном счете она справедлива, содержит в себе печать закономерности, высшей целесообразности, естественности и простоты, часто отсутствующей в человеческих отношениях» (Сухих 1987, с. 297). Тем самым, Чехов, как нам кажется, хочет определить с помощью образов природы, представленных в антропоморфизмах, те важные внутренние качества, которых не хватает людям в реальной жизни и к которым каждый из них должен стремиться как к идеалу.
Следовательно, антропоморфичность как художественный приём предназначен для освещения тех аспектов жизнедеятельности людей, языковое выражение которых может и должно быть проанализировано для наиболее полного и целостного восприятия прозы А.П. Чехова.
Иногда писатель вводит в речевую ткань произведения антропоморфизм с целью устрашающего воздействия на читателя, например:
«Лошадь от быстрой езды скоро устала, и сам Петр Михайлыч устал. Грозовая туча сердито смотрела на него и как будто советовала вернуться домой. Стало немножко жутко» (Соседи. Т. 8, с. 58).
В приведённом фрагменте антропоморфизм гармонично вплетается в сюжетную канву рассказа, становится пусть второстепенным, но равноправным персонажем текста. Очевидно, автор предназначает туче стать предвестником надвигающейся опасности, вследствие чего персонаж начинает испытывать чувство страха.
Другой пример:
«Бывают погоды, когда зима, словно озлившись на человеческую немощь, призывает к себе на помощь суровую осень и работает с нею сообща». (Сон (святочный рассказ). Т. 3, с. 151).
А.П. Чехов использует сравнение для описания действия природных сил. Персонаж, от лица которого ведётся повествование, осознаёт времена года как живые существа, способные живо реагировать на поведение людей. Так в одной фразе писатель выражает те ассоциации, которые испытывает его герой поздней осенью.
Ещё пример:
«Холодный и резкий ветер выводил ужасные нотки; он выл, плакал, стонал, визжал, точно в оркестре природы дирижировала сама ведьма. Под ногами жалобно всхлипывала слякоть; фонари глядели тускло, как заплаканные вдовы... Короче, была погода, которой порадовался бы тать и разбойник, но не я, смиренный и пьяненький обыватель. Меня повергла она в грустное настроение» (Ночь на кладбище (святочный рассказ). Т. 4, с. 293).
Стихия природы ассоциируется в сознании рассказчика с нечистой силой, действия которой напоминают игру на музыкальных инструментах. Тяжёлое впечатление от разыгравшейся погоды усиливает описание фонарей. Их «нечёткая» работа сравнивается с эмоциями людей в самые горькие минуты жизни: смерти любимого человека.
М.П. Громов отметил, что «в чеховских пейзажах важны не только образы (они естественны, «натуральны»), не приёмы (они в своей сущности глубоко традиционны), но прежде всего словарь, в котором каждое отдельное слово — степь, вьюга, дорога, метель — наделено смысловой многомерностью символа» (Громов 1989, с. 318).
По нашему мнению, сравнения в чеховских произведениях становятся и частью антропоморфизма. Сравнения могут выражать авторское отношение к описываемому предмету не только сами по себе, а в соединении с другими частями речи (с глаголами активного действия).
Например:
«Знойный и душный полдень. На небе ни облачка... Выжженная солнцем трава глядит уныло, безнадёжно: хоть и будет дождь, но уж не зеленеть ей... Лес стоит молча, неподвижно, словно всматривается куда-то своими верхушками или ждёт чего-то» (Егерь. Т. 4, с. 79).
В рассматриваемом фрагменте лес представлен автором не просто как часть природы, а как живое существо. Чехов наделяет его ощущениями, свойственными человеку, находящемуся в тяжёлом состоянии усталости от жаркой погоды. Таким образом, описание леса олицетворяет те душевные качества, которые близки и ассоциативно понятны читателю.
Другой фрагмент:
«Начинается ругань... А солнце печёт и печёт. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки...» (Налим. Т. 4, с. 47).
Автор акцентирует внимание читателя на моменте небывалой жаркой погоды, от которой «стараются» спрятаться даже тени. Полагаем, что цель данного сравнения такова: природа может не только влиять на поведение людей, но и как будто сама стремится не замечать ругательные выкрики людей.
И.Н. Сухих полагает, что «природа у Чехова не просто «знает» истину, она сама есть очевидная истина, соприкосновение с которой, однако, происходит эпизодически, в момент высшего подъёма духа, нравственного прозрения» (Сухих 1987, с. 299). Писатель употребляет антропоморфизм и в тех случаях, когда его герой пытается решить очень важную для себя проблему:
«Журавли летели быстро-быстро и кричали грустно, будто звали с собою. Стоя на краю обрыва, Ольга подолгу смотрела на разлив, на солнце, на светлую, точно помолодевшую церковь, и слёзы текли у неё и дыхание захватывало оттого, что страстно хотелось уйти куда-нибудь, куда глаза глядят, хоть на край света» (Мужики. Т. 9, с. 310—311).
Автор использует приём антропоморфизма в описании явлений природы и предметов, окружающих героиню, с целью заострить внимание читателя на сложной гамме чувств, испытываемых Ольгой в переломный момент жизни. Полёт птиц, вид на водный простор, необычное освещение храма создают в сознании персонажа ощущение свободы, предчувствие перемен к лучшему.
Безусловно, антропоморфизм у Чехова психологичен:
«А в поле была сущая война. Трудно было понять, кто кого сживал со света и ради чьей погибели заварилась в природе каша, но, судя по неумолкаемому, зловещему гулу, кому-то приходилось очень круто. Какая-то победительная сила гонялась за кем-то по полю, бушевала в лесу и на церковной крыше, злобно стучала кулаками по окну, метала и рвала, а что-то побеждённое выло и плакало...» (Ведьма. Т. 4, с. 375).
Глаголы действия выражают накалившиеся до предела «страсти» стихии. Автор употребляет слова, выражающие стремительность и быстроту реакции, с целью поближе подвести читателя к пониманию основных событий рассказа. Используемые Чеховым глаголы как будто ощутимы, им свойственна экспрессивность. В рассматриваемом фрагменте авторская модальность реализуется через элементы художественной структуры (глаголы), которые воздействуют на читателя, активизируют его эмоциональную реакцию.
Антон Павлович Чехов иногда обращается к антропоморфичности и для того, чтобы ярче представить читателю разные черты проявления слабости человеческого характера. Например:
«Но никому так не доставалось, как бедным диванам, креслам и коврам! Никогда в другое время их не били так сильно палками, как теперь, в ожидании гостя» (Тайный советник. Т. 5, с. 127).
Голос автора при описании «состояния» предметов, составляющих интерьер комнат, передаёт атмосферу дома, где готовятся принять высокую персону. Повествователь выбирает категорию одушевлённости для местоимения, называет вещи «бедными» (в значении: несчастные, жалкие) и тем самым даёт собственную ироническую оценку разворачивающемуся событию.
Другой пример из этого же рассказа:
«Гостя недолго ждали. В начале мая на двух возах прибыли со станции большие чемоданы. Эти чемоданы глядели так величественно, что, снимая их с возов, кучера машинально поснимали шапки» (Тайный советник. Т. 5, с. 129).
В этом фрагменте с помощью наречия «величественно», которое обычно употребляется в передаче чувств и настроений человека, проявляется усмешка автора по поводу того, что люди испытывают страх не только перед властью хозяина, но и при взгляде на принадлежащие ему предметы.
Иногда описание непогоды у Чехова намеренно обостряет мрачное душевное расположение персонажа. Например:
«На дворе был один из самых скверных мартовских вечеров. Тусклые фонарные огни едва освещали грязный, разжиженный снег. Всё было мокро, грязно, серо... Ветер напевал тихо, робко, точно боялся, чтобы ему не запретили петь. Слышалось шлепанье по грязи... Тошнило природу!» (Слова, слова и слова. Т. 2, с. 113).
Писатель использует сравнение, в котором заключено семантическое наполнение антропоморфизма: ветер передаёт испортившееся настроение и физическое состояние человека в период разлада с самим собой и с окружающим миром.
Как показал анализ, авторская модальность в художественной прозе А.П. Чехова может быть обнаружена на уровне антропоморфичности. Картины природы у Чехова — это самостоятельная часть общей языковой структуры произведения.
Итак, изученный материал позволяет сделать следующие выводы.
Образ автора проявляется в многоуровневой характеристике слова, его лексических, стилистических и семантических особенностей, составляющих основу подтекста художественной прозы Антона Павловича Чехова.
Прилагательные в рассказах и повестях содержат значимые сведения о мотивах, обусловивших поведение персонажей. У А.П. Чехова прилагательные активно участвуют в создании эмоционально-оценочного уровня речевого сообщения. В том случае, когда необходимо представить психологические мотивы поступков, внутренний мир героя, писатель насыщает речь повествователя глаголами, имеющими оценочную маркированность, и точными сравнениями.
Несобственно-прямая речь в произведениях Чехова служит добавочным средством передачи «скрытого» авторского отношения к образу мыслей и действиям персонажей.
С помощью зевгмы, в основе которой находится сопоставление слов с разным лексическим значением, автор обычно выражает ироничный взгляд на поступки, мысли героя. Тем самым выявляется область авторской модальности.
Логический вираж, служащий изобразительным приёмом, акцентирует читательское внимание на важной информации «от автора», усиливающей понимание причин поведения центрального героя. Этот приём часто формирует условия для обозначения чеховской ироничной оценки на развитие событий, описания жизнедеятельности персонажей.
Введение Чеховым в речевую ткань произведения сравнений с ассоциативнообразным элементом является добавочным способом изложения сведений о внешних данных героя, психологических особенностях его натуры. По замыслу писателя, сравнения, отражая психологическую часть структуры семантики высказывания, вместе с глаголами зачастую включаются автором в состав антропоморфизма для более яркого выражения авторской оценки.
В рассказах и повестях А.П. Чехова антропоморфизм соединён с планом авторской модальности, иногда выступая в качестве отдельного персонажа, равноправного участника событий.
Антропоморфичность у Чехова, составляя ментальное пространство художественного текста, не только помогает установить позицию автора по вопросу, обозначенному в сюжете произведения, но и способствует конкретизации отличительных черт при описании людей и предметов.
Образное переосмысление приведённых писателем сведений из жизни персонажа во многом предопределено сочетанием антропоморфичности с областью авторской модальности.
Объекты пейзажа предназначены помочь читателю правильно понять смысл рассказа или повести, а также — передать авторское мнение о поступках и мыслях героев.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |