Есть основания полагать, что о прагматике художественного текста следует говорить в том случае, когда в повествовании имеются «скрытые» сведения о коммуникативной деятельности автора (что составляет область субъективной модальности), стремящейся оказать влияние на мнение читателя.
На наш взгляд, особое значение при анализе прозы Антона Павловича Чехова имеют аппликативные конструкции, научное положение которых было разработано В.В. Казминым и Е.Н. Рядчиковой (см.: Рядчикова 1996). В дальнейшем при рассмотрении синтаксических построений данного типа мы будем придерживаться точки зрения этих учёных.
Содержание и форма, определяющие основу синтаксическо-аппликативных структур, принимают большую значимость в исследовании контекста литературного произведения.
Е.Н. Рядчикова утверждает, что «если сочетание двух (или более) фраз в каком-либо отношении отличается от соотносительной однофразовой конструкции, то имеет место синтаксическая «аппликация» (Рядчикова 1988, с. 13). Причём «составляющие её отрезки разграничиваются на письме точкой (чаще всего), вопросительным, восклицательным знаками, многоточием, а при произнесении — соответствующей интонацией» (там же).
Синтаксическо-аппликативные построения возникают при наложении второй части (по форме — это неполное предложение) на предшествующую, первую часть (это одно-два предложения или элементы предложения), что приводит к появлению общего контекста. Так как второе, накладываемое на первое, предложение конструкции — структурно или контекстуально неполное, то члены для его восполнения содержатся в первом предложении. Существует общая для двух предложений область — опорный компонент.
Аппликативная структура предопределяет появление общей сферы наложения предложений, концентрирующейся в одном слове, словосочетании или небольшом предложении. Значение этой объединяющей сферы утверждается в первой части построения, а во второй — только подразумевается.
Предложение, занимающее «переходную» область в результате наложения одной части структуры на другую определяет место общего опорного компонента аппликации.
В отличие от парцелляции между апплицированными предложениями нельзя просто убрать точку. При восполнении аппликативного предложения до полного обязательно происходят какие-либо изменения, как грамматического, так и семантического характера.
Это становится возможным потому, что аппликативные построения широко распространены в языке художественных и публицистических произведений, в языке прессы и разговорной речи. Объектами исследования в таких случаях могут быть все основные единицы языка — слово, словосочетание, в том числе и фразеологическое, предложение, сложное синтаксическое целое, контекст, текст.
Согласно точки зрения Е.Н. Рядчиковой, конструкции с наложением — это своеобразное «грамматическое единство, в котором одинаково значимы оба его компонента: первое предложение не до конца понятно без второго, а второе предложение не может существовать без первого, поскольку является контекстуально неполным, в нём отсутствуют главные или второстепенные члены. Они содержатся в первом предложении и являются, таким образом, общими для обоих» (Рядчикова 1988, с. 13).
В момент наложения аппликативных структур друг на друга значительным элементом образуемой конструкции становится опорный компонент, благодаря которому сообщение может приобретать иную эмоционально-стилистическую окраску по сравнению с исходной фразой.
Художественный текст обусловливает появление таких аппликативных конструкций. В результате соединения синтаксическо-аппликативного построения и контекста происходит не только грамматическое, но и эмоционально-экспрессивное взаимодействие их структур.
В аппликативном единстве лексическая семантика предопределена его синтаксическим строением, которое, в свою очередь, не имеет смысла без лексического наполнения, поскольку невозможно говорить о чисто лексическом или чисто грамматическом значении конструкций с синтаксической аппликацией. В текстовой структуре семантика настолько тесно связана с лексикой, структурой, грамматическим (синтаксическим или морфологическим) значением, что не подлежит рассмотрению сама по себе, отдельно от них.
Семантика конструкций с синтаксической аппликацией в произведениях А.П. Чехова обусловлена прагматической направленностью данных единиц речи: читатель получает от лица «говорящего» персонажа (или рассказчика) сведения, которые необходимы для восприятия всего сюжета рассказа. Поэтому текст — это источник информации, несмотря на то, что является «замкнутой системой, характеризующейся завершённостью, определёнными типами связей и выражающей авторское мировоззрение и его прагматическую установку» (Атаева, Паркина 1987, с. 4).
Прагматическая заданность художественного текста может быть установлена в процессе анализа содержания структур с синтаксической аппликацией. Полагаем, что отношение Чехова к своим персонажам и способность составления читателем характеристики «образа автора» — это два субъективных плана, определяющих модальность повествования.
Изучая особенности языка художественной прозы, В.В. Одинцов отметил, что «стремясь передать читателю свои мысли, чувства, автор под определённым углом зрения отбирает слова, фразы, соответственно их группирует, по-своему освещает факты. Воспринимая текст, читатель постигает авторский замысел» (Одинцов 1973, с. 3—4).
Аппликативные конструкции в литературном произведении относятся к категории подтекста. Вследствие этого прагматический уровень конструкций с синтаксической аппликацией выявляется через изучение стилевых возможностей подобных построений, содержащихся в эмоционально-экспрессивном компоненте лексических единиц художественного текста.
В.А. Кухаренко отмечено, что чаще всего авторская прагматическая установка «реализуется не через специально выраженное вовлечение читателя в систему своих доказательств, а через актуализацию тех элементов художественной структуры, которые смогут оказать наибольшее воздействие на читателя, активизировать его интеллектуальные и эмоциональные реакции, направив их по нужному для автора пути» (Кухаренко 1988, с. 79).
В рамках построений с аппликацией возможно имплицирование (отсутствует, но при этом все-таки имеется в виду) какого-нибудь члена предложения, от чего речь персонажа становится эмоционально естественной и живой.
При анализе содержания юмористической, сатирической прозы Чехова выявляем «разорванные» синтаксические конструкции, которые усиливают образность лексических единиц, использованных при создании характеристик, данных персонажу.
В первом примере из рассказа А.П. Чехова маркерами появления аппликативной конструкции становятся изменение падежа опорного компонента (именительного на родительный) и появление оценочной модальности:
«Говорил я и в то же время чувствовал в себе раздвоение. Одна половина меня увлекалась тем, что я говорил, а другая мечтала: «А вот подожди, матушка! Заживём на твои 30 000 так, что небу жарко станет! Надолго хватит!» (Пропащее дело (водевильное происшествие). Т. 1, с. 205).
Ср.: Твоих тридцати тысяч надолго хватит.
По утверждению Г.В. Колшанского, «сцепление предложений в тексте может быть маркировано только семантическими отношениями, в связи с чем языковыми показателями этих отношений могут быть, как правило, лексические единицы, указывающие на какую-либо последовательность рассуждения или сохранение той или иной темы коммуникации» (Колшанский 1978, с. 30).
Обратимся к фрагменту:
«— И она ушла от мужа? Да, ушла... в другую комнату» (Ушла. Т. 2, с. 34).
Смысл фразы, юмористичность ситуации и опосредованное авторское отношение к описываемому здесь событию проявляются, прежде всего, в расчленённой форме подаче информации, то есть с помощью синтаксической характеристики конструкции (языковая игра и ирония не возникли бы при реализации этих слов в одной фразе).
Считаем, что синтаксическая аппликация у Чехова — это один из приёмов комического, в основе которого предусмотрено воздействие на читателя с целью вызвать в его сознании соответствующую реакцию при сатирическом (юмористическом) изображении человека.
Образующаяся первоначально семантика устойчивого сочетания «ушла от мужа» — развелась, рассталась навсегда — исчезает, благодаря морфологическим и сочетаемостным особенностям глагола ушла, его способности употребляться абсолютивно и образовывать словосочетание второй ступени (ушла от кого куда) с сильными синтаксическими связями, а также конкретного семантического наполнения каждого из компонентов конструкции.
Ещё фрагмент:
«Я пожал Грохольскому руку и вскочил в вагон. Он поклонился моему вагону и пошёл к кадушке с водой. Пить, знать, захотелось...» (Живой товар. Т. 1, с. 391).
Местоимение он является общим для двух предложений конструкции опорным компонентом, который заимствуется для восполнения следующего, накладывающегося на первое, предложения. При заимствовании происходят морфологические и синтаксические изменения: Им. п. изменяется на Дат. п. (он → ему), безличный глагол захотелось, употреблённый первоначально без зависимых существительных и местоимений, обретает при апплицировании такое местоимение (ему захотелось), восстанавливается сильная синтаксическая связь.
Умение определять общий для двух предложений аппликативной конструкции компонент особенно важно для таких построений, как, например, следующее:
«Вдруг отворяется дверь и входит она... пьяная. «Возьмите, говорит, назад проклятые ваши деньги!» и бросила мне в лицо пачку. Не выдержала, значит! Я подобрал деньги, сосчитал... Пятисот не хватало. Только пятьсот и успела прокутить» (Старость. Т. 4, с. 227).
Если во второй группе апплицированных предложений из этого отрывка ясно, что в двух последних неполных предложениях числительное пятьсот относится к деньгам, то с первой группой ясность возникает только у развитой языковой личности. В противном случае может появиться искушение отнести подчёркнутое аппликативное предложение к ближайшему существительному «пачка».
Обратимся к другому фрагменту:
«— Очень просто! Мы с сенатором в первый же день поехали в Москву, я не получал твоих телеграмм, — сказал Орлов. — После обеда я, душа моя, дам тебе самый подробный отчёт, а теперь спать, спать и спать... Замаялся в вагоне» (Рассказ неизвестного человека. Т. 8, с. 176).
Здесь местоимение «я» выступает в качестве объединяющего опорного компонента частей аппликативной структуры. Персонаж, от которого ждут немедленных разъяснений причин своего длительного отсутствия, видимо, желает оттянуть время признания. И оттого в каждой части сложной синтаксической конструкции заключён вариант попытки оправдания собственных действий. После многоточия, передающего момент наконец-то найденной «спасительной соломинки», в речи героя звучит ссылка на усталость от железнодорожного переезда.
Информация, содержащаяся в синтаксических построениях, разделённых на части — имплицитна. Рассмотрим пример:
«Когда началось второе действие и он подошёл к двери, распорядитель не пустил его. — Блудыхин нам ничего не сказал. Нельзя!» (Тряпка. Т. 4, с. 245).
Здесь давлеющей оказывается грамматическая форма, а именно расчленённая подача информации. Важно не перепутать такую структуру с обычной парцелляцией, когда одно предложение разрывается с целью усиления акцентов. При парцелляции два предложения можно без всякого ущерба соединить в одно, а при синтаксической аппликации нельзя.
Апплицирование на синтаксическом уровне также принадлежит к приёмам актуального членения, но с гораздо больше обусловленной ролью семантического фактора. Во фразе «Блудыхин нам ничего не сказал, нельзя» изменяется семантика. Появляется иной смысл: «нельзя говорить». В аппликативном построении опорным компонентом является глагол с отрицанием не пустил, т. е. «нельзя пускать».
При апплицировании наиболее вероятна модификация не только грамматического вида структуры, но и изменение общего для двух частей конструкции лексического значения.
В другом контексте наличествует большое количество существительных, к которым могут относиться последние аппликативные предложения:
«— Сейчас выйдет сюда длинноволосый, — зашептал Михайло, обращаясь к мальчикам, стоявшим около одёжи. — Народ смущает. Поглядите за ним да сбегайте к хозяйке, чтоб за Назаром Захарычем послали — протокол составить. Слова разные произносит... С идеями...» (В бане. Т. 3, с. 181).
Чтобы разобраться в подобных построениях, следует помнить о возможности дистантного расположения первого (исходного), и последующих (аппликативных), предложений конструкции.
А.И. Новиков и Е.И. Ярославцева высказывают мысль о том, что «в основе организации семантического пространства лежит связь между словами, отражающая систему отношений, существующих между элементами, выступающими в качестве обозначаемого. Одно слово может быть связано не с одним, а с многими другими словами» (Новиков, Ярославцева 1990, с. 6).
Рассмотрим контекст:
«— ...Я, дуррак, болван, рад, что на меня обратили внимание... осталось ещё это гнусное самолюбие!.. Принимаю, знаешь, этакую позу и объясняю ей индифферентизм молодёжи отсутствием в нашем обществе эстетических потребностей... Зафилософствовался!» (Тапер. Т. 4, с. 206).
Здесь аппликация помогает писателю осуществить интонационное и логическое акцентирование обеих частей структуры. Персонаж, считает, что напускной вид и употребление научных терминов, поможет ему выглядеть мыслителем и, таким образом, завоевать авторитет в глазах дамы. Но последнее слово, составляющее неполное предложение, уже представляет человека комично. Так автор при апплицировании, как нам кажется, заставляет героя иронизировать над своим поведением. Он понимает, что, стремясь во чтобы то ни стало показать свою учёность, в конечном итоге оказывается в смешном положении.
Значит, юмор как отличительная особенность содержания аппликативных единиц в прозе А.П. Чехова служит средством выражения авторской оценки жизнедеятельности персонажа и является своеобразным способом передачи внутреннего (душевного) состояния изображаемого лица.
Другой фрагмент:
«— Жениться хочу, да и шабаш! Кому какое дело? Никакой отец не может мне препятствовать, ежели у меня своё умозрение есть! Не маленький!» (Дурак (рассказ холостяка). Т. 2, с. 78).
В рассматриваемом виде синтаксической конструкции употреблено местоимение в разных грамматических формах: родительный падеж («у меня») меняется на именительный («я» — подразумевается). Так апплицирование участвует в расстановке логических акцентов обеих частей структуры. Как следует из содержания накладывающихся друг на друга фраз, главными условиями, которыми руководствуется персонаж в своем решении скорее изменить личную жизнь, являются: собственное мнение и зрелый возраст.
Таким образом, аппликативные конструкции в чеховской художественной прозе оказывают смысловое воздействие на общий содержательный фон контекста, меняя в сознании читателя логику восприятия повествования.
Следующий пример:
«— Гм... Чёррт... Когда же всё это кончится? Ведь мне, матушка, прокормить этих лодырей дорого стоит! Пятьсот в месяц! Не шутка!» (Скверная история. Т. 1, с. 220).
Части синтаксической конструкции построены по принципу градации. Каждое последующее предложение, произносимое персонажем с утверждением, усиливает эмоциональный накал предыдущей пропозиции. Опорный компонент аппликативной структуры (заключённый во фразу «Пятьсот в месяц!») содержит точное указание на беспокоящую персонажа проблему.
Слова или сочетания слов, которые подверглись перестановке, влекут за собой и изменения в расстановке логических акцентов при восприятии содержания высказывания.
Некоторые построения с синтаксической аппликацией у Чехова представляют по форме афористичное изречение, содержащее обобщающий вывод. Например:
«— Пущай это я взял... Пущай! Только напрасно вы, папаша, на меня кричите. Стучать тоже не для чего. Как ни стучите, а стола сквозь землю не провалите. Денег ваших я никогда у вас не брал, а ежели брал когда-нибудь, то по надобности... Я живой человек, одушевлённое имя существительное, и мне деньги нужны. Не камень!..» (Суд. Т. 1, с. 96).
В аспекте коммуникативно-прагматического исследования этого фрагмента отметим, что конструкция с синтаксической аппликацией функционирует как категория подтекста. Смысл последнего, небольшого по форме, предложения, произнесённого с восклицательной интонацией, определённым образом влияет на восприятие содержания предыдущих предложений.
Персонаж, стремясь оправдать себя, произносит «защитную» фразу, которая является частью устойчивого выражения. Вкладывая её в уста своего героя, автор, вероятно, учитывал знание читателем русского фольклора, в состав которого входит пословица «Сердце не камень».
Как известно, в литературном произведении «все формы отражения действительности пропущены через художественный замысел автора, подчинены сознательному выбору способа представления действительности как средства воздействия писателя на читателя» (Москальская 1980, с. 38).
Авторскую модальность в произведениях Чехова сложно распознать, потому что в рамках конструкций с аппликацией происходит наложение как грамматических, так и оценочных компонентов слова.
«Категория модальности в русском языке, — пишет Г.П. Немец, — представляет собой, как известно, один из важнейших аспектов семантико-синтаксических реализаций выражения отношения к сообщаемому и сообщаемого к действительности» (Немец 1991, с. 135).
В художественном тексте модальность как семантическая категория изначально предполагает присутствие автора, выступающего в роли «говорящего» субъекта. Информация с эффектом «обманутого ожидания» или афористичностью стиля рассчитана у Чехова на привлечение внимания читателя к обозначенным (пусть даже в «зашифрованном» виде) психологическим проблемам взаимоотношения людей не только в личной, но и общественной жизни.
Для выражения той или иной степени и характера своего субъективно-оценочного отношения коммуникант (автор текста) использует самые различные приёмы. Средства реализации авторской модальности обладают «различной продуктивностью, однако в тексте все они подчинены единой авторской интенции» (Палей 1989, с. 120).
А.П. Чехов увеличивает арсенал эмоционально-стилистических средств художественного текста за счёт введения в план повествования конструкций с синтаксической аппликацией, в основе которых заложен эффект «обманутого ожидания».
Есть основания полагать, что приём «обманутого ожидания» Чехов использует как средство выражения резких изменений в жизни персонажа. Например:
«Ничего я не понимал и ясно сознавал только одно: надо поскорее укладывать свой багаж и уходить. До посещения старика моё лакейство имело ещё смысл, теперь же оно было смешно. Слёзы капали у меня в раскрытый чемодан, было нестерпимо грустно, но как хотелось жить!... Когда вернулась Зинаида Фёдоровна, я бросился отворять ей и с особенною нежностью снял с неё шубу. В последний раз!» (Рассказ неизвестного человека. Т. 8, с. 183).
Вторая часть аппликативной структуры содержит эффект «обманутого ожидания». Рассказчик признаётся в невозможности продолжать играть роль, находиться в «маске». Кажется, что писатель оставляет читателю надежду: оказывая приятные, тонкие знаки внимания Зинаиде Фёдоровне, персонаж делает это всё-таки не по долгу службы, а по велению сердца (эта женщина ему нравится). А значит уйти из дома он не сможет. Но фраза «В последний раз!» подчёркивает твердость принятого решения: покинуть «хозяйку» раз и навсегда. Так, с помощью построений, накладываемых друг на друга, Чехову удаётся «высветить» логику мыслей персонажа, в душе которого эмоции борются с разумом.
Так как авторская модальность в прозе Чехова в большинстве случаев неявно выражена, то аппликативные структуры, производящие эффект «обманутого ожидания», служат показателями подтекста.
Очевидно, что сам вид аппликативной структуры, по замыслу А.П. Чехова, предусматривает задержку внимания читателя рассказа. Этому желанию автора способствует ряд особенностей употребления конструкций с синтаксической аппликацией: 1) соединение длинной, кажущейся, на первый взгляд, громоздкой фразы с коротким словом (словосочетанием); 2) возможное возникновение каламбура при пересечении двух частей аппликативной структуры; 3) умственная работа читателя с целью распознать «зашифрованную» писателем игру слов.
В рассматриваемом далее фрагменте, на наш взгляд, проявляется способность аппликативных конструкций у Чехова — «высвечивать» указание причин, объясняющих многие мотивы поведения героя и их оценку со стороны автора:
«За ним шла высокая, полная хозяйка и кричала визгливым голосом:
— Никто вам не позволял бить девушек по щекам! У нас бывают гости получше вас, да не дерутся! Шарлатан!» (Припадок. Т. 7, с. 211).
Эмоциональная характеристика, содержащаяся в заключительном (неполном!) предложении обличительного монолога женщины логически должна подвести итог прозвучавшему ряду упреков, направленных в адрес провинившегося персонажа. Действительно, поначалу читатель «видит» правоту слов, произносимых хозяйкой дома (1-я часть аппликативной структуры). Но понятие «шарлатан» толкуется как «невежда, выдающий себя за знатока, грубый обманщик» (Ожегов, Шведова 1992, с. 925). Следовательно, персонаж, употребляя это слово, вносит в него дополнительное субъективно-оценочное значение: человек, которого прочили в мужья девушке «на выданье», не оправдал возложенных на него надежд.
В художественном тексте, по нашему мнению, экспрессивность как важный показатель аппликативных структур затрагивает область эмоционального выражения мысли (мнения, характеристики, внутреннего размышления вообще).
Эмоционально-стилистический компонент, которым обладают лексические единицы аппликативных структур, позволяет исследователю прозы Чехова обратить внимание на семантико-прагматические особенности конструкций с синтаксической аппликацией, которые должны помочь читателю: а) постичь внутренний мир персонажа, глубину его размышлений и переживаний; б) понять отношение писателя к поступкам героя; выявить оценку, данную автором, осуждения или одобрения поведения лица, изображаемого в литературном произведении; в) получить дополнительную информацию о герое, необходимую для наиболее верной и точной интерпретации этого художественного образа.
Авторская оценка героя, по мнению Е.А. Иванчиковой, может быть завуалирована в синтаксическом описании его речевой деятельности. «Характерология речи персонажа может, следовательно, иметь двоякую направленность: к созданию объективного облика персонажа и к его субъективно-оценочному восприятию» (Иванчикова 1981, с. 108).
Наблюдая апплицирование предложений в прозе А.П. Чехова, мы полагаем, что авторская модальность часто оказывает влияние на уже сформировавшееся мнение читателя о персонаже. Так, например, дополнительная информация о негативной стороне поведения изображаемого человека, заявленная только во второй части аппликативных конструкций, разрушает положительное представление о характере героя. Причём модальность, выводимая из повествования «от лица автора», может быть изменена Чеховым: обычно с положительной оценки на отрицательную. Например:
«А в чём будут заключаться мои обязанности? — спросил я. — Там увидим. Отправляйтесь пока, я распоряжусь. Только, пожалуйста, у меня не пьянствовать и не беспокоить меня никакими просьбами. Выгоню» (Моя жизнь (рассказ провинциала). Т. 9, с. 204).
Чехов обращается к апплицированию с целью представить читателю образ человека, который, пользуясь своим служебным положением, требует подчиниться строго установленному порядку. Местоимения (в том числе в сочетании с глаголами), используемые в речи персонажа («я распоряжусь», «не беспокоить меня»), содержат отрицательную модальность и выстроены градационно. Происходит изменение эмоционального воздействия начальника на пока неопытного подчиненного — от мягкой просьбы («пожалуйста») до грозного предупреждения («Выгоню»).
Как считает Д.Н. Шмелев, «само значение слова может подвергаться самым различным сдвигам, вызванным и случайными сближениями слова с другими, сходными по звучанию словами, и контекстным переосмыслением, и неожиданным раскрытием его многозначности» (Шмелев 1973, с. 98).
Читатель, домысливая образ персонажа, представленного в тексте через аппликативные построения, становится полноправным «соавтором» чеховского повествования. Таким образом, усиливается прагматическая направленность художественного текста, отражая заинтересованность уже двух лиц — автора («адресанта» информации) и читателя (получателя этой информации).
В составе аппликативной структуры взаимодействуют прямое и переносное значения слов:
«— Если он страдает, то почему же он молчит? — спросила Ольга Ивановна. — За весь день ни звука. Он никогда не жалуется и не плачет. Я знаю, бог берёт от нас этого бедного мальчика, потому что мы не умели ценить его. Какое сокровище!» (Доктор. Т. 6, с. 311).
В приведённом примере очевидно наложение лексических единиц с противоположной субъективной модальностью. Женщина, пребывающая во взволнованном состоянии по случаю болезни сына, произносит словосочетание «бедный (в полном смысле: несчастный) мальчик». Затем в её речи сразу появляется существительное, употреблённое в переносном значении («сокровище»), которое содержит оценочную характеристику: так Ольга Ивановна, персонаж чеховского рассказа, признаёт, что этот больной для неё — самое ценное, дорогое на свете.
Писатель так выстраивает аппликативную структуру, что её последняя часть эмоционально усиливает полученную вначале читателем информацию о заболевшем.
При рассмотрении авторской модальности в прозе Чехова становится ясно, что в ряду аппликативных структур, использованных писателем в литературных произведениях, выделяются построения с главным смысловым компонентом — эмоционально-оценочным. Писатель вносит в аппликативное содержание языковых единиц собственное мнение (положительное или отрицательное) о герое или мире, в котором тот находится.
Способ апплицирования речи в художественном тексте даёт автору возможность скрыть свою точку зрения с целью оттянуть момент разрешения намеченного между героями конфликта или наоборот — открыто подчеркнуть индивидуальность авторского видения проблемы, рассматриваемую сквозь призму жизнедеятельности персонажа.
В рамках синтаксической аппликации, рассматриваемой в произведениях Чехова, слова с эмоционально-оценочной окраской увеличивают экспрессивность стиля писателя. Например:
«...Душу её скребли кошки. Дело в том, что мужчины вели себя по отношению к ней больше чем по-свински. В последние два года в особенности поведение их было ужасное. Она заметила, что они перестали обращать на неё внимание. ...Леля моментально ожила... юноша глядел не случайно, не так себе, а не спуская глаз, упиваясь и восхищаясь. «Боже! — подумала Леля. — Хоть бы кто-нибудь догадался его представить! Что значит свежий мужчина! Сейчас заметил!» (Скверная история. Т. 1, с. 215—216).
На наш взгляд, писатель вводит в текст сложное аппликативное построение с целью наиболее ярко охарактеризовать желания героини. В результате наложения смыслов предложений у слов возникает дополнительная коннотация. Прилагательное «свежий» (употреблённое во внутренней речи персонажа со значением «новый») имеет эмоционально-оценочную модальность. Так Леля, воспринимая представителя сильного пола, стремится покорить его сердце.
Другой фрагмент:
«Вероятно, и будет гроза. На западе синеет и хмурится какая-то полоска. Добро пожаловать!» (Он понял! Т. 2, с. 167).
Рассказчик, высказывая предположение об изменениях в погоде (1-я часть конструкции), вносит в своё сообщение субъективно-оценочный компонент лексики. Он использует устойчивое словосочетание с положительной окраской (2-я часть конструкции), которое передаёт чувство радости от встречи с долгожданным дождем.
Характерно, что в рассказах Чехова информацию, находящуюся в конструкциях с синтаксической аппликацией, как правило, составляют языковые единицы с ярко выраженной экспрессивно-стилистической окраской. Очевидно, что А.П. Чехов специально отбирает слова (имеющие как прямое, так и переносное значение) для сообщения читателю, чтобы подчеркнуть особенные черты в характеристике персонажа.
Ещё пример:
«Княжна сконфузилась и лениво поплелась домой. Дома ожидал её даровой, но давно уже надоевший ей спектакль. Спектакль далеко не княжеский!» (Цветы запоздалые. Т. 1, с. 418).
Рассказчиком использовано существительное «спектакль», переносное значение которого обычно фигурирует в разговорном стиле для описания «смешного, занятного зрелища» (Ожегов, Шведова 1992, с. 780). За счёт второй части аппликативной структуры происходит расширение семантической ёмкости данного слова: после наложения предложений слово, употреблённое в новом контексте, получило дополнительный эмоциональный оттенок.
Очевидно, что А.П. Чехов стремится открыто указать на несчастное семейное положение княжны. Нравственная атмосфера, установившаяся в доме этой женщины, требует соблюдения «театральной» (в контексте Чехова — наигранной) условности: безропотно выслушивать нотации, оскорбления и другие «реплики» с оценкой осуждения её поведения.
По нашему мнению, дополнительные сведения о персонаже, содержащиеся во второй части аппликативной конструкции, — это ещё один прием выражения позиции автора по отношению к описанию человека. Акценты, расставленные А.П. Чеховым во второй (информативной) части, раскрываются неожиданно. Вследствие этого происходит эмоционально-оценочное переосмысление содержания всего высказывания.
«... — Вы ежели хапнете, перед вами шапки ломают, меня же, бывало, за рубли и секут и в клубе по щекам бьют... Ну, да что вспоминать! Забыть пора» (Старость. Т. 4, с. 227).
Полагаем, что конструкция с синтаксической аппликацией помогает автору составить эмоциональный портрет персонажа. Читатель «слышит» монолог типичного чеховского «маленького человека». Персонаж, признающийся в собственных грехах, осознаёт свое унизительное место в жизни, но даже не пытается этому сопротивляться.
«— А где ваш больной? — спросил Андрей Ефимыч. — У меня в больнице. Мне уж давно хотелось показать вам... Интереснейший случай» (Палата № 6. Т. 8, с. 119).
В данном фрагменте «разорванные» построения позволяют писателю наиболее ярко представить читателю особенности врачебной психологии, которая отражается в их профессиональной лексике. История болезни упоминаемого человека для докторов может быть передана лишь с помощью одной оценочной характеристики: «интереснейший случай», то есть заслуживающий внимания. Последняя часть аппликативной конструкции содержит положительную эмоциональную окраску, наверное, только для медицинского персонала. Для всех остальных словосочетание «интереснейший случай» скорее всего только проявление серьёзного, сложного заболевания.
По утверждению Е.Н. Рядчиковой, контекст, в котором функционируют апплицированные фразы, «даёт читателю дополнительную информацию, способствующую пониманию текста адекватно авторскому замыслу, расширяя рамки слова и предложения и в то же время ограничивая их семантику контекстным смыслом. Поэтому не только контекст является необходимым условием существования конструкций с синтаксической аппликацией, но и от того, какие семантические функции выполняют данные конструкции, зависят разновидности значений и контекстуальных смыслов» (Рядчикова 1996, с. 92).
«Отпраздновав свадьбу, артисты сочинили длинное, чувствительное письмо и отправили его к исправнику. Сочиняли все разом» (Трагик. Т. 2, с. 185).
Считаем, что информация, вошедшая в содержание аппликативной структуры данного фрагмента, является важным компонентом подтекста. Автор переносит логический акцент с факта адресовки письма исправнику (то есть начальнику уездной полиции, а значит главному блюстителю порядка) на характер атмосферы, царящей в момент создания этого послания. Так писатель подчёркивает состояние внутренней свободы, которое было свойственно русским актёрам, современникам писателя.
Дополнительные сведения, составляющие вторую часть аппликативных конструкций, позволяют Чехову подвести читателя к правильному пониманию глубины авторского замысла, вызвать у него соответствующий эмоциональный отклик на представленный в рассказе образ человека. Например:
«И теперь, пока накрапывал дождь, мы говорили о Лиде. — Она замечательный человек, — сказала мать и прибавила вполголоса тоном заговорщицы, испуганно оглядываясь: — Таких днём с огнём поискать, хотя, знаете ли, я начинаю немножко беспокоиться. Школа, аптечки, книжки — всё это хорошо, но зачем крайности? Ведь ей уже двадцать четвертый год, пора о себе серьёзно подумать. Этак за книжками и аптечками и не увидишь, как жизнь пройдет... Замуж нужно» (Дом с мезонином. Т. 9, с. 181).
Каждое последующее предложение сложной синтаксической конструкции эмоционально усиливает смысл высказывания, содержащийся в предыдущем предложении. Рассказывая сначала о достоинствах, успешности дел Лиды, её мать всё-таки испытывает чувство тревоги за судьбу родного человека. Последняя часть аппликативной структуры раскрывает причину переживаний женщины. Её дочери «замуж нужно».
«Позвольте, голубка, посидеть у вас часок, — сказал он. — Домой мне идти не хочется, а к Биршовым еще рано. Сегодня у Биршовых день рождения их Кати. Славная девочка! (Рассказ неизвестного человека. Т. 8, с. 184).
Из этого контекста становится ясно, что писатель обращается к приёму апплицирования для того, чтобы устами персонажа интонационно конкретизировать и разделить (для эффективного восприятия!) новую для читателя информацию. Персонаж так произносит своё сообщение, что образуется два логических акцента, утверждаются факты: 1) день рождения у Кати, 2) она — «славная девочка!». Очевидно, речь с оттенками положительной модальности передаёт эмоциональный настрой персонажа.
«Пастухи остались одни. — Это Пантелей из Макаровской экономии, — сказал старик. — Полтораста в год получает, на хозяйских харчах. Образованный человек...» (Счастье. Т. 6, с. 217).
Персонаж сообщает сведения о знакомом человеке не сразу, а по частям. Аппликативная конструкция служит способом конкретизации характерных черт Пантелея и, в конечном счёте, обобщает отличительные качества упоминаемого лица.
Лексические единицы, содержащиеся в речи старика, несут положительную стилистическую окраску — не только одобрения, но и уважения. В мировоззрении пастухов образование приравнивается к достаточно высокому материальному положению.
Итак, изучение конструкций с синтаксической аппликацией в прозе А.П. Чехова приводит к возможно более глубокому пониманию смысла фраз художественного текста, замысла его автора.
Таким образом, исследование прагматического уровня функционирования языковых единиц в произведениях Антона Павловича Чехова показало следующее.
Пресуппозиция в чеховской прозе образует ментальное пространство и является средством изображения психологических особенностей героя.
Пресуппозиционно представленные фразеологические единицы, которые имеют информативно-оценочную модальность, включены в состав ассоциативной образности рассказа или повести. У Чехова крылатые слова, помимо яркой характеристики факторов, объясняющих положение персонажа, выступают в роли прагматического средства юмористического описания его внешности.
Прагматический уровень пресуппозиций, содержащих «фоновые знания», отражает точку зрения автора о герое как личности.
Тип синтаксических конструкций с аппликацией, подчёркивающих эмоциональность стиля повествования А.П. Чехова, формирует у читателя осознание завуалированной в тексте авторской оценки и определяет ход развития сюжетного действия. В большинстве случаев отношение писателя к поступкам персонажа, к развитию ситуации, выраженное в структуре содержания аппликативных построений, наделено юмористической окраской.
Эмоционально-оценочное значение лексических единиц, усиливая экспрессивную основу высказывания, расширяет функциональность конструкций с синтаксической аппликацией. В рассказе или повести Чехова аппликативные структуры зачастую представлены с изменением плана оценочной модальности, когда положительное мнение автора о персонаже смещается в критическую, отрицательную сторону.
Информация о жизнедеятельности героя, включённая писателем во вторую часть конструкций с синтаксической аппликацией, способствует точной интерпретации образа данного человека. Разнообразные прагматические пресуппозиции ориентированы на осознание читателем идеи чеховского произведения.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |