Среди ряда свойств, присущих коннотации, лингвисты отмечают в ней своеобразное соединение экспрессивного, эмоционального, оценочного и образного признаков. Перечисленные элементы во многом определяют контекстную семантику произведений А.П. Чехова.
Изучение эмоционально-оценочной окраски языковых единиц прозы А.П. Чехова поможет лучше понять мировоззрение героя, его характер, душевные качества. В исследовании скрытых смыслов художественного текста Л.А. Исаевой отмечается, что «позицию однородности занимают единицы с разными (в обычном употреблении) коннотативными смыслами — отрицательным и положительным» (Исаева 1996б, с. 11).
Положительная оценка обычно передаётся через положительную эмоцию — одобрение, похвалу, ласку, восторг, восхищение, а отрицательная — через отрицательную эмоцию — неодобрение, неприятие, осуждение, досаду, раздражение, пренебрежение, презрение. Оценка как бы скрыта в эмоции.
В свете этого коннотативный смысл можно понимать как экспрессивный компонент семантики языковой единицы, выделяющий внешние и внутренние особенности описанного писателем человека. Е.Ю. Мягкова указывает на то, что многими исследователями языка «эмоциональные характеристики слова трактуются как часть коннотативного значения» (Мягкова 1990, с. 31).
Исследуя принципы анализа художественной речи и литературного произведения, З.И. Хованская считает, что «экспрессивный аспект коммуникации возникает как результат включения высказывания в структуру психической жизни и поведения говорящего» (Хованская 1975, с. 15—16). По мнению учёной, этот аспект «состоит в передаче языковыми средствами не только аффективной стороны психической деятельности говорящего, но всей его внутренней жизни» (там же, с. 16).
Экспрессивность как один из элементов коннотации способствует интенсивной реализации выразительности и предполагает индивидуальное понимание такой языковой единицы, которая оказывает влияние на человека, воспринимающего рассказ (повесть) Чехова. Особенность экспрессивной окраски слова в чеховской прозе во многом определена прагматикой речи, то есть, очевидно выраженным отношением «говорящего» субъекта (то есть лица, выступающего от имени автора: рассказчика, повествователя) к другому субъекту (персонажу) или к реальной действительности вообще.
Понятие «внутренняя форма», согласно теории В. фон Гумбольдта, может быть рассмотрена как ассоциативно-образная первопричина, формирующая языковое содержание (см.: Телия 1986, с. 12—13). Данная внутренняя форма значения связывает знания «от автора», выступающего в роли субъекта речи, с реальной жизнедеятельностью.
Обратимся к фрагменту:
«Не любила она одного только поручика Егорова. Она его ненавидела всей душой, питала к нему невозможнейшую антипатию. Принимала его только потому, что имела с ним денежные дела и этикетничала» (Зелёная коса. Т. 1, с. 162).
В этом контексте внутренняя форма значения, составляющая основу коннотации, указывает на отношение рассказчика к описанной им женщине. Слово «антипатия» само по себе уже имеет достаточную возможность реализации внутренней формы. Но добавленное к нему прилагательное с аналогичной эмоциональной направленностью не столько усиливает отрицательную оценку, сколько разрушает в сознании читателя серьёзную тональность при восприятии описанной детали в общей характеристике персонажа. Содержание описанной ситуации начинает принимать шутливые очертания.
Коннотация в прозе А.П. Чехова может выступать в роли своеобразного экспрессивно-изобразительного «сопроводителя» мыслительного представления об образе. Вообще, языковая образность — это особый микрокомпонент семантики, формально проявляющийся во внутренней или внешней форме значения.
При изучении семантики исследователи выделяют такое важное понятие, как внутренняя форма слова, то есть «признак, положенный в основу номинации при образовании нового лексического значения слова» (Телия 1986, с. 34). А.А. Потебня писал, что «внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется «человеку его собственная мысль» (Потебня 1993, с. 129). Вследствие этого, прагматика речевой деятельности, рассматривающая язык как средство воздействия для достижения определённого результата, определяет причину и мотивы каждого словоупотребления. Внутренняя форма, которую составляет эмоционально-образная основа слова, взаимодействует с коннотативным аспектом речевой деятельности.
Рассмотрим пример:
«Трагик Унылов и благородный отец Тигров сидели в 37 номере гостиницы «Венеция» и пожинали плоды бенефиса. Перед ними на столе стояли водка, плохое красное, полубутылка коньяку и сардины» (После бенефиса. Т. 4, с. 143).
Произошло «оживление» всего словосочетания «пожинали плоды бенефиса» за счёт последующего раскрытия мысли автора, который имел в виду снедь.
Ещё пример:
«Продолжительная прогулка на свежем, прохладном воздухе действует на аппетит лучше всяких аппетитных капель. После неё балык, икра, жареные куропатки и прочая снедь ласкают взоры, как розы в раннее весеннее утро» (Драма на охоте. Т. 3, с. 358).
Обращает на себя внимание коннотативная (эмоционально-оценочная) окраска словосочетания «ласкают взоры». Обычно оно употребляется в произведениях возвышенного поэтического стиля. Но А.П. Чехов использует данное выражение в совокупности со сравнительным описанием благоухающих цветов в сугубо «прозаическом» описании еды. Тем самым писатель иронизирует над чревоугодничеством персонажей-обывателей.
Н.А. Вострякова отмечает, что образность представляет собой компонент коннотации, «выражающий при помощи осознаваемой носителями языка внутренней формы общее для них, целостное, наглядное, в известной мере редуцированное представление о некотором реальном предмете, явлении, свойстве, закреплённое за языковой единицей, для передачи узуально-субъективного отношения к номинируемому ею объекту действительности» (Вострякова 1988, с. 8).
Трансформация семантического компонента языковой единицы в художественной прозе А.П. Чехова способствует образованию дополнительной образности.
Коннотативная образность в чеховских произведениях проявляется и на основе общих семантических свойств («созначение», «добавочное значение»). Например:
«Все окна обывательские настежь. Сквозь них виднеются самовары, чайники с отбитыми носиками и обывательские физии с красными носами» (Ярмарка. Т. 1, с. 248).
В данном фрагменте выражение «обывательские физии с красными носами» семантически уравнено с сочетанием «чайники с отбитыми носиками» на основании одинакового образного компонента «нос». Совмещая в одном общем контексте понятия с разным лексическим значением (посуда и лица людей), писатель в повествовании достигает юмористического эффекта. Полагаем, что структура лексического значения принимает своеобразный вид особенно при том условии, если это значение сформировано вследствие эмоционально-субъективной направленности слова в сторону отличительных качеств обозначаемого образа.
Коннотативные свойства образности в прозе Чехова формируются в результате переосмысления значения слов. С точки зрения А.Т. Хроленко, коннотация, будучи важной частью фоновых знаний, «в известной мере поддерживается так называемой неполной выразительностью слова» (Хроленко 1984, с. 90—91).
Первоначальное значение слова с помощью коннотации выявляется в процессе уточнения «отвлечённого» объёма языковой единицы (переносного значения как такового) художественного текста. Рассмотрим фрагмент:
«— Что ни говори, а не годится Петька в судьи! — вздохнул он, беседуя с Ниткиным на обратном пути. — Человек он добрый, образованный, услужливый такой, но... не годится! Не умеет по-настоящему судить... Хоть жалко, а придётся его на следующее трехлетье забастовать! Придётся!.. (Интеллигентное бревно. Т. 4, с. 36).
Как известно, понятие «забастовка» предполагает «организованное массовое прекращение работы с целью добиться выполнения каких-нибудь требований» (Ожегов, Шведова 1992, с. 200). В произведении Чехова рассматриваемый глагол употреблён в новом значении: запретить, не допустить, ограничить доступ к важной должности. Отметим, что персонаж вкладывает в слово «забастовать» отрицательную модальность. Тем самым он открыто выражает желание ни в коем случае не допустить знакомого человека выступить от лица правосудия в период отпущенного срока на исполнение полномочий.
Очевидно, что одно из назначений коннотации у А.П. Чехова состоит в выделении образности и экспрессивной выразительности «вторичного» (дополнительного) значения слова, появившегося в результате трансформации первоначального смысла языковой единицы. «Известно, что помимо первичной семантики, куда входят конвенциально обусловленные традиционные значения отдельных словесных знаков, в тексте реализуется вторичная семантика, — замечает Е.Н. Рядчикова. — Как правило, когнитивность (познавательный, гносеологический аспект языка в речи) в условиях текстовой реализации сопровождается коннотацией» (Рядчикова 1992, с. 194—195).
Коннотативная образность в произведениях А.П. Чехова нами рассматривается и с учётом системных свойств языкового выражения, которые проявляются в антонимии:
«В этом вагоне на разостланной бурке сидят двое: один — старый, с широкой седой бородой, в полушубке и в высокой мерлушковой шапке, похожей на папаху, другой — молодой, безусый, в потёртом драповом пиджаке и в высоких грязных сапогах» (Холодная кровь. Т. 6, с. 371).
Так А.П. Чехов широко использует конструкции, в которых антитеза выражена с помощью антонимов, что придаёт портретам особую экспрессивность, вызывает у читателя конкретный образ действующих лиц, подчёркивает различия в их внешности и, вероятно, внутреннем мире.
Как правило, в структуре эмоционально-образных языковых единиц художественного текста имеется дополнительный смысл, возникающий благодаря использованию слова или целого выражения, когда лицо «от автора» («говорящий» субъект) формирует у читателя отношение к персонажу, обозначенной ситуации. Коннотация в прозе Чехова может проявляться в различных формах существования языка, одна из которых — просторечие. Например:
«Но дядюшка не унимался. Он выкрикивал команду за командой и каждый свой хриплый вскрик пояснял длинным комментарием. Приближался уж конец ужина, а между тем по его милости не было сказано ещё ни одного длинного тоста, ни одной речи. Иван Иваныч Ять, у которого давно уже висела на языке цветистая речь, начал беспокойно вертеться на стуле, морщиться и шептаться с соседями» (Свадьба с генералом. Т. 3, с. 111).
Использование формы просторечных слов, приобретающих в рамках контекста коннотативный образный смысл, является средством выражения эмоций персонажа. В ироничной информации «от автора» («...не было сказано ещё ни одного длинного тоста, ни одной речи»; «висела на языке цветистая речь») заключено описание привычной манеры поведения человека, его постоянная готовность «эффектно» выступить на публике. Персонаж Ять, по натуре очень болтливый, показывает всем своим видом беспокойство о том, что ему не предоставляют возможность высказаться, поскольку смысл званного ужина видит в «длинных тостах».
Таким образом, языковая оценка, данная Чеховым своему персонажу или окружающей его реальности, относится не только к сфере речевой деятельности, но и к психологии личности.
Оценка, входящая в состав коннотации, отражает содержание важной информации для субъекта (участника общения) — персонажа. Оценочная модальность подразумевает мнение «говорящего» субъекта о разных предметах, явлениях окружающей его действительности.
Под оценочностью лингвистами принято понимать «заложенную в слове положительную или отрицательную характеристику человека, предмета, явления» (Харченко 1976, с. 66). Модальность как раз и проявляется через оценку, заключённую в речевом взаимодействии субъекта речи с действительностью.
Одним из оснований для оценки между субъектами общения является сфера этики. Обратимся к фрагменту из рассказа А.П. Чехова:
«— Послушай, Пантелей, — начал майор, — я хочу с тобой поговорить по — человечески, как с человеком, откровенно» (За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Т. 1, с. 19).
Значит, в других случаях майор своего слугу считает ничтожным существом. Здесь А.П. Чехов затрагивает важную этическую проблему взаимоотношения между людьми, когда «чин» или «звание» позволяет его носителю держать себя в обществе крайне высокомерно и с пренебрежением к «низшим» сословиям. Прослеживается взаимосвязь коннотации с авторским описанием субъектов коммуникации и их точек зрения на предмет речи, а также с имплицитной оценкой писателем ситуации общения.
Коннотация, как отмечает В.С. Васильева, является, «особого рода оценочной структурой, при исследовании которой нельзя не учитывать, что эмотивно-оценочное отношение детерминировано мировоззрением народа — носителя языка, его культурно-историческим опытом, системой существующих в данном социуме критериев оценки» (Васильева 1989, с. 21). Значит, сочетание коннотативности и оценочной модальности достигает особого экспрессивного эффекта за счёт образующегося усиления отношения высказывания к действительности.
Выявляя позицию писателя в отношении к его героям, к изображаемым им событиям, явная или, чаще, опосредованная оценка автора помогает восприятию целостности произведения, является значительной стороной художественно-речевой семантики рассказов Чехова.
Рассмотрим пример:
«Никитину с тех пор, как он влюбился в Манюсю, всё нравилось у Шелестовых: и дом, и сад при доме, и вечерний чай, и плетёные стулья, и старая нянька и даже слово «хамство», которое любил часто произносить старик» (Учитель словесности. Т. 8, с. 313).
Писатель стремится к тому, чтобы у читателя складывалось полное впечатление о мироощущении героя. Никитин за любовными переживаниями сознательно не замечает тех «мелочей», из которых, по мнению автора, и состоит человеческая жизнь. Так Чехов, подчёркивая ощущения влюбленного простодушного человека, заставляет героя любоваться всеми сторонами жизни, в том числе и теми, которыми в «обычном» состоянии люди не восторгаются, например, словом «хамство».
В изучении речевого поведения персонажей художественных произведений Чехова возникает необходимость обратить внимание не только на описание внешних черт человека, но и учитывать языковое выражение его как личности и характеристику родной для него социальной среды.
Функционирование коннотативной семантики художественного текста особенно заметно в рамках эмоционально-субъективного отношения автора к действительности. Существует точка зрения, что коннотация может быть выражена с помощью суффиксов субъективной оценки (Телия 1990, с. 236).
Анализируя контекстную семантику произведений А.П. Чехова, обращаем внимание на особенности коннотативного значения слова с субъективно-оценочным суффиксом:
«Папаша уверял её, что «сын наш» перейдёт и что учёных людей не так уломаешь деньгами, как приятным обхождением и вежливеньким наступлением на горло» (Папаша. Т. 1, с. 33).
В образе отца семейства писатель показывает психологию человека, который ощущает своё могущество, способность влиять на окружающих людей. Эмоциональный подтекст в восприятии данного фрагмента заключён в подборе слов для выражения персонажем идеи усмирения преподавателя собственного сына. Как видим, прилагательное с суффиксом субъективной оценки, представленное в речи папаши, характеризует особенность психологии властного и расчётливого человека. Такое прилагательное содержит коннотацию: эмоциональная оценка, в которой заключён дополнительный смысл слова, увеличивает номинативный план содержания речевого сообщения.
«Культурный компонент значения слова становится очевидным, — замечает Ю.А. Бельчиков, — при сопоставлении, столкновении автором художественного произведения социально-речевых характеристик персонажей» (Бельчиков 1988, с. 30). Оценивая реальную действительность, автор, как нам кажется, стремится охарактеризовать и человека — участника «событий», указать на обстоятельства, побудившие его к конкретным действиям. Например:
«Отец Яков так погрузился в чаепитие, что не сразу ответил на этот вопрос... По некрасивому лицу его от уха до уха разливалось выражение удовольствия и самого обыденного, прозаического аппетита» (Кошмар. Т. 5, с. 62).
Автор иронизирует над поведением священнослужителя, который так увлёкся поглощением пищи, что на некоторое время в глазах окружающих потерял облик сановности. «Сниженность» образа в описании отца Якова создают слова разных частей речи, входящие в состав словосочетаний: «погрузиться (в чаепитие)», «прозаический (аппетит)».
Таким образом, данные языковые единицы, имеющие дополнительное эмоционально-окрашенное значение, а, следовательно, создающие второй план речевого сообщения, служат средством выражения авторской оценки.
Как полагает М.В. Ляпон, «адекватная постановка проблемы оценки ставит исследователя в ситуацию с тремя неизвестными: 1) объект оценки, 2) оценочное средство, 3) оценивающий субъект» (Ляпон 1989, с. 31). В таких случаях дополнительный смысл содержит эмоционально-оценочную информацию.
Ещё фрагмент:
«Банк этот когда-нибудь да лопнет, потому что Трифон Семёнович, подобно себе подобным, имя коим легион, рубли взял, а процентов не платит, а если и платит кое-когда, то платит с такими церемониями, с какими добрые люди подают копеечку за упокой души и на построение» (За яблочки. Т. 1, с. 39).
Значение существительного «церемония» автор объясняет достаточно подробно. Так Чехов подчёркивает хитрость тех людей, которые хотят иметь много денег за чужой счет и не пропустить случай продемонстрировать собственную благотворительность. Субъективная оценка, придающая фрагменту индивидуальную эмоциональную окраску, содержится в авторском описании той ситуации (обычно это происходит в церкви), на фоне которой чётко проявляется другая сторона натуры Трифона Семёновича. Таким образом, коннотация слова в рассказе Чехова служит способом для раскрытия авторской позиции по отношению к «двойственной» психологии обывателя.
В коннотацию как минимальный элемент лексического значения слова включён фактор понимания субъектом окружающей действительности. Следовательно, коннотация может быть рассмотрена как субъективно-оценочное, значение слова.
Итак, коннотативность как элемент контекстной семантики произведений А.П. Чехова вносит дополнительное содержание в описательный (включая, и речевой) план героя.
Ассоциативная основа сравнений, свойственная чеховской прозе, обнаруживается в условно выделенных тематических группах, основу которых составляют факторы — зооморфный, социально-психологический и культуры. Ассоциативный показатель коннотации указывает на связь, устанавливаемую между сравниваемой характеристикой людей, предметов.
Информативность и ассоциативность, в отличие от других общеизвестных эмоционально-оценочных признаков (экспрессивности, эмоциональности, образности и оценочности), создают коннотативное пространство контекстной семантики рассказов и повестей Чехова.
Авторское отношение к жизненной позиции персонажа и сформировавшим её обстоятельствам образует информативность, увеличивающую уровень лексического значения языковой единицы в чеховской прозе. Такие коннотативные признаки, как информативность и ассоциативность позволяют определить грань между первоначальным смыслом слова и его вторичным, контекстуально обусловленным, значением, а также способствуют появлению добавочных образных оттенков в содержательной структуре речевого сообщения.
Информативность слова предопределена имплицитным смыслом произведений Чехова. «Зашифрованность» коннотативно-информативной организации текста объясняется неявно выраженным мнением писателя о герое, явлении или предмете.
Область «скрытой» оценочной модальности формирует в сознании читателя «правильное» отношение к представленному художественному образу и подводит к пониманию взгляда автора на рассматриваемую в произведении проблему.
Чаще всего риторический вопрос, согласно авторской концепции, служит средством передачи дополнительных сведений о персонаже и увеличивает эмоциональную изобразительность произведения.
Коннотативность прозы А.П. Чехова заметно проявляется в просторечии и приобретает семантическое качество «созначения», «добавочного значения» при антонимии. В составе семантико-стилистической парадигмы заключён символический образ индивидуальной картины мира, отражающейся в произведениях Чехова. С помощью эмоциональной оценочности, являющейся одним из элементов коннотативности чеховской прозы, можно наиболее чётко определить именно то значение слова, которое важно для понимания индивидуальных качеств героя.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |