Когда в литературоведческих работах заходит речь об истоках чеховских пьес, не раз встречается уже известное противопоставление: «жизненных» источников — и источников «литературных», сооотнесенности с «действительностью» — и ориентированности на «литературу», задачи отразить эпоху, судьбу, событие — и задачи «чисто» литературной.
Л. Малюгин, споря с В. Ермиловым о жанре чеховских пьес (к предмету этого спора мы вернемся), прибегает к такому аргументу: Чехов «отражал реальную жизнь», а не «ставил перед собою чисто литературные, жанровые, полемические задачи...»1. Хотя почему ради одних целей следует исключать другие, критик не объясняет. Другие исследователи, напротив, готовы, по словам Дж. Флудаса, свести все содержание пьес Чехова к «нудным литературным аналогиям», тогда как, по словам этого критика, чеховский театр является «самой убедительной иллюзией реальности, какую может воспроизвести современная сцена»2.
Если изначально не впадать в ту или иную крайность (отрицание литературных связей как предмета исследования или, наоборот, сведение сути дела только к ним), каждый раз возникает вопрос о логике, цели и убедительности конкретных сопоставлений. Отыскание литературных связей не самоцель. Его оправдание отнюдь не только в академической полноте комментария. Соотнести произведение с его литературными предшественниками и современниками, близкими или далекими, очевидными или скрытыми, нужно для постижения его смысла. Но верно и обратное. Такое осмысление связей произведения прямо зависит от его интерпретации. То или иное смещение акцентов в истолковании — и выстраиваются совершенно иные цепи литературных ассоциаций, проливающие новый свет на знакомые образы и сцены.
Примечания
1. Малюгин Л. Театр начинается с литературы. М., 1967. С. 218.
2. Fludas J. Chekhovian Comedy. A Review Study // Genre. 1973. N 3. P. 337.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |