Издавался в 1873—1894 гг. в Москве. С № 26 1876 г. — сатирический журнал с рисунками и карикатурами, с № 13 1883 г. — еженедельный сатирический журнал. С № 44 1878 года издательница Л.Н. Уткина, редактор Н.П. Кичеев, с 1882 года за редактора издательница Л.Н. Уткина, временный редактор Н.В. Неврев. С 1883 года издательница Л.Н. Уткина, редакторы Н.В. Неврев и А.Д. Курепин. С № 16 1883 г. издательница Л.Н. Уткина, редактор А.Д. Курепин, с № 49 1883 года за редактора — издательница Е.Г. Арнольд. С 1884 года издательница-редактор Е.Г. Арнольд. С 1893 года издатель-редактор В.Д. Левинский1.
Одновременно с сотрудничеством в «Зрителе» Чехов работал в московском журнале «Будильник». В 1881 году в нём опубликован только рассказ «Двадцать девятое июня», подписанный псевдонимом «Антоша Чехонте». С 1882 года Чехов становится одним из основных сотрудников журнала. В 1884—1885 гг. ему заказывают «передовые» — фельетоны для рубрики «Среди милых москвичей», которые печатаются анонимно. «Это обозрение состояло из двух-трёх небольших заметок-фельетонов без подписи, объединённых общим заглавием и освещавших события московской (а иногда и петербургской) жизни за прошедшую неделю»2.
Некоторый опыт написания фельетонов у Чехова уже был в «Осколках». Помимо проблем, связанных с поиском материала, возникала также опасность самоповторов, ведь в обоих фельетонах описывалась московская жизнь. И, вероятно, такие случаи были, если принять атрибуцию некоторых анонимных текстов из цикла «Среди милых москвичей», данную Д.М. Евсеевым3. Но они заслуживают отдельного исследования.
В редакции «Будильника» Чехов познакомился с уже завоевавшими своего читателя авторами — В.А. Гиляровским и А.В. Амфитеатровым — и опытными редакторами — А.Д. Курепиным и Н.П. Кичеевым. Мемуарные и эпистолярные источники позволяют отчасти понять, по каким причинам два талантливых автора (Гиляровский и Амфитеатров), работавших в одно время с Чеховым, не смогли добиться того положения, которое занял в итоге Чехов-писатель, и какую роль сыграли в творческой судьбе Чехова Курепин и Кичеев.
С «королём московских репортёров» Чехов познакомился в конце декабря 1881 года в редакции журнала «Будильник»4. Гиляровский был всегда желанным гостем в доме Чехова. В конце восьмидесятых годов Чехов охотно ездил к «Гиляю» (иногда даже как врач). Чехов просматривал «рассказцы» Гиляровского перед отсылкой их в «Новое время», а Гиляровский, великолепно знавший московские злобы дня, давал Чехову темы, когда он вёл московский фельетон в «Осколках».
Так, например, в письме от 22 марта 1885 года Чехов признавался Н.А. Лейкину: «Фельетона пока нет, потому что материала буквально — нуль. Кроме самоубийств, плохих мостовых и манежных гуляний, Москва не дает ничего. Схожу сегодня к московскому оберзнайке Гиляровскому, сделавшемуся в последнее время царьком московских репортёров, и попрошу у него сырого материала. Если у него есть что-нибудь, то он даст, и я пришлю Вам обозрение, по обычаю, к вечеру вторника. Если же у него ничего нет и если чтение завтрашних газет пройдет так же бесплодно, как и чтение вчерашних, то придется на сей раз обойтись без обозрения» (П., I, 144).
«В восьмидесятых годах часть своего времени Гиляровскому приходилось отдавать репортажу и потому в редакциях он почти неизменно появлялся как-то наспех, налету между двумя местами, где он уже был и куда ему нужно поспеть. <...>
Гиляровский не сделал в литературе того, что мог бы сделать по отпущенному ему судьбой таланту. У него был слишком кипучий темперамент, который отвлекал его от усидчивой кабинетной работы то к спорту, то к репортажу, то еще к чему-нибудь. Но в сфере добрых отношений к меньшему литературному брату и в сфере помощи этому брату, Гиляровский, как и Чехов, сделал всё, что сможет сделать человек»5, — так вспоминал А.С. Лазарев (Грузинский), долгое время работавший секретарём редакции «Будильника» в 1890-е годы.
(Интересно, что почти теми же словами Лазарев характеризует работу Ал.П. Чехова, талантливого, но из-за лености не сделавшего в литературе того, что ему было отпущено талантом. Однако, если бедой Ал.П. Чехова была лень, то бедой Гиляровского, по мнению Лазарева, стал «кипучий темперамент», отвлекающий от литературной работы).
Чехов в письме А.Н. Плещееву от 5/6 июля 1888 года отмечал, что Гиляровский «ужасно падок до общих мест, жалких слов и трескучих описаний», при том что «он чует красоту в чужих произведениях» (П., II, 293).
Что же касается А.В. Амфитеатрова, то он, как и Чехов, начал работать в московской прессе со студенческой скамьи, но среда, в которой он рос, была несравнимо более благоприятной. Амфитеатров воспитывался в обеспеченной семье и, соответственно, никогда не знал той нужды, с которой был хороню знаком Чехов, — он не писал в 1880—1890-е годы ради заработка. И впоследствии, профессионально занимаясь оперным пением, он не смотрел на литературу как на единственное призвание.
А.Р. Кугель вспоминал об Амфитеатрове как о ценнейшем газетном сотруднике, но не без свойственной ему едкости: «При большом темпераменте, хлёстком пере и остром уме, он обладал еще драгоценным свойством: умел быть или казаться смелым в области не слишком опасных в провинциальном отношении вопросов и без особой драки попадать в большие забияки. В его таланте общедоступна была не только его писательская манера — всегда интересная, занимательная, острая — сколько способность говорить с искренним жаром, увлечением и аппетитом о том, что всякому ясно. Как и многие даровитые люди (если не большинство таковых), Амфитеатров был очень эгоцентричен (не знаю, как теперь — это свойство постепенно испаряется к старости) и в этом смысле точно был «бич редакторов». Он писал столь огромные статьи, что другим оставалось мало места. С ним, при его комплекции, было одинаково трудно вдвоем ездить на извозчичьей пролетке и писать в одной газете»6.
Тем не менее Чехов особенно отмечал фельетоны Амфитеатрова*, правда, рассказы его воспринимал «точно перевод с шведского» (П., V, 134). Впрочем, необходимо заметить, что это мнение, высказанное в письме к А.С. Суворину, в большей степени относится к произведениям Амфитеатрова начала 1890-х годов.
А.С. Лазарев (Грузинский) вспоминал, что Амфитеатров также писал в «Будильнике» «блестящие стихи и выдававшиеся по остроумию пародии на театральные новинки»7.
По-своему примечательны были и редакторы «Будильника», при которых довелось работать Чехову — Н.П. Кичеев и А.Д. Курепин.
Как вспоминал М.П. Чехов, «Курепин вёл, кроме того, в «Новом времени» московский фельетон, а Кичеев вёл такой же фельетон сначала в «Голосе», а потом в «Новостях». Он был большой театрал, писал театральные рецензии и сам пописывал пьесы. <...> Кичеев был очень милый, воспитанный человек, с которым приятно было провести время и которого интересно было послушать. Он бывал у моих братьев, распространяя вокруг себя запах великолепных духов, и я бывал у него в «Будильнике», причём он угощал меня крепким, как дёготь, чаем, который я пил из вежливости»8.
Вас.И. Немирович-Данченко даёт в своих воспоминаниях следующую небезынтересную характеристику Н.П. Кичееву: «Всегда очень приличный, корректный, приветливый, немножко холодноватый, болезненный, говорил всегда негромко и сам почти не смеялся, — даже странно было, что это редактор именно юмористического журнала. Но он любил смех больше всего на свете, чувствовал его силу и был из тех, которые считают остроумие величайшим даром человека. <...> На одном из сборищ, в отдельной комнате ресторана, появился Чехов. Кичеев, знакомя нас, шепнул мне: «Вот кто далеко пойдёт»»9.
В «фельетонном словаре» В.О. Михневича, который интересен в большей степени как источник стереотипных представлений о «литературных лицах», отражающий лишь отчасти их литературную и общественную репутацию, в статье о Кичееве содержится оценка журнала «Будильник» в середине 1880-х годов и указание на причины того, почему это издание не соответствует ни своему названию, ни направлению: «Кичеев Н.П. — литератор, писавшийся недавно редактором московского «сатирического» журнала с карикатурами «Будильник», имеющего одно большое сходство с царь-колоколом: и тот и другой давно уже никого не будят отчасти, конечно, «по обстоятельствам, от редакции независящим» <вероятно, имеется в виду усиление цензуры. — Э.О.>. Судя по внешности и содержанию этого журнала, патриархальные москвичи, видно, не усвоили еще себе различие между «сатирой» и вяземским пряником. Вероятно, в угоду их требованиям, «Будильник», под редакцией г. Кичеева, имел вид и свойство такого именно пряника — тисненого сусальным золотом, «писаного» ярко раскрашенными, «потешными» фигурами и вавилонами, сладко-пресного на вкус, с духами клубничного букета и без всякой примеси соли... Это говорится не в укор г. Кичееву, ибо он только отпускал такой товар, какой у него спрашивали»10.
По мысли Михневича, в том, что журнал был ярким, но не всегда смешным, виноват был так называемый «социальный заказ», т. е. читатель. Но читатель, как уже было отмечено в первой главе, был разным, а роль редактора не сводилась исключительно к «подстраиванию» под запросы публики.
А.В. Амфитеатров отмечал, как высоко ценил Чехова и А.Д. Курепин, один из старейших сотрудников, а в 1883 году и редактор «Будильника»: «В юном студенте-медике, дилетанте, принесшем ему свое литературное озорство и не помышлявшем еще о писательском призвании и возможности будущей славы, Курепин сразу угадал великий талант, затаенный в этом «добром малом», или драгоценный алмаз в грубой породе. <...> Он выдвинул Чехова из сотрудников на почетное место, дал ему полную свободу в выборе тем — значит, возможность развиваться и зреть естественным порядком, — печатая решительно все, что выходило из-под чеховского пера»11.
Об этом вспоминал и А.С. Лазарев (Грузинский): «Талант Чехова Курепин обожал и, безусловно, первым из москвичей предсказал Чехову тот успех, которого позже Чехов добился. И это было значительно раньше того времени, когда позднейший друг Чехова Гольцев печатал о вещах Чехова очень кислые отзывы в «Русской мысли». Чехов со смехом рассказывал мне, что когда начал выдвигаться Потапенко, Курепин, подвыпив, чуть не плакал:
— Ах, обгонит Потапенко Чехова! Вот посмотрите, — обгонит!»12.
Курепин не был новичком в литературе. Тот же Лазарев (Грузинский) отмечал, что «в 1879 году Курепин явился одним из членов маленького литературно-профессорского кружка, основавшего «Русский Курьер», и несколько лет вел в нем отдел «Наших газет и журналов». В промежутках газетной работы он перевел немало пьес, романов и ученых книг, а в 1885 году явился одним из председателей «Моск<овского> Литературного кружка»».
Он же, опираясь на воспоминания А.В. Амфитеатрова, писал: «Чехов говорил, что двум воронежцам — Курепину и Суворину — он обязан освобождением его словаря от южных словечек»13.
Однако Чехов публикует в «Будильнике» гораздо меньше, нежели в «Осколках». Впрочем, и здесь наряду с шаблонными по форме и содержанию произведениями («Комические рекламы и объявления», «Задачи сумасшедшего математика», «Жизнь в вопросах и восклицаниях») появляются рассказы, написанные вне ориентации на шаблон, в которых главным героем становится тот самый чеховский «средний человек», «не герой» в негероических ситуациях, не осознающий того, что основной причиной всех неурядиц в его жизни является он сам. Таков, например, герой рассказа «Исповедь, или Оля, Женя, Зоя».
Нередко именно литературно-бытовые ситуации становились импульсом к созданию некоторых произведений. Широко известны воспоминания А.В. Амфитеатрова о том, как была написана пародия Чехова «Ненужная победа»: «У <...> А.Д. Курепина, человека весьма образованного и большого поклонника французской беллетристики, однажды (в 1882 <...> году) вышел с молодым, начинающим А.П. Чеховым, которого он обожал и, собственно говоря, первый «открыл», большой литературный спор. Курепин доказывал, что русские беллетристы всегда (в ту пору) тенденциозны, не умеют писать легко и занимательно для большой публики. Чехов же, соглашаясь, что лёгкое и внешне занимательное письмо не в нравах хорошей русской литературы, стоял, однако, на том, что причиною тому не неумение, а нежелание. Русский писатель, даже третьестепенный, всегда на работу свою смотрит как на задачу серьёзную, подготовляется к ней наблюдением, изучением, тактически учитывает её общественное влияние, вообще обременяет себя веригами, которые надевать лёгким и занимательным литературным поставщикам большой публики в Западной Европе и в голову не приходит. Если же махнуть рукою на обычную добросовестную манеру русского художественного письма, то нет ничего легче, как писать подобные повести и романы, хотя бы без всякого знакомства со средою и обстановкой. Курепин возмутился духом и начал уверять, что хотя Чехов и «западник» (редакционная кличка Антона Павловича, потому что он иногда вставлял в разговор французские слова, с произношением, которое Курепина «ошеломляло до обморока»), но клевещет на западную литературу. У Курепина в спорах была наивная манера: если при нём отрицали достоинства какого-нибудь произведения, которое ему нравилось, он заявлял в виде убийственного аргумента:
— Плохо? А вы напишите что-нибудь такое же — тогда и говорите, что плохо.
Тогда был в моде роман Мавра Иокая <...>. В споре коснулись и его. Чехов высказался о нём отрицательно. Курепин пустил в ход свой привычный аргумент. Но Чехов не отступил, а возразил очень спокойно, что, мол, почему же нет? написать можно.
— Как Мавр Иокай? — ужаснулся Курепин.
Чехов объяснил, что, может быть, и не как Мавр Иокай, но — он берётся написать повесть, которую публика будет читать нарасхват и единодушно примет за переводную с венгерского, хотя он по-венгерски не смыслит ни аза, ничего не знает о Венгрии и, кроме как в романе Мавра Иокая, отродясь ни одного венгерца не видал. Покуда повесть печаталась (в приложении к «Будильнику», внутри обложки), редакция была засыпана восторженными читательскими письмами:
— Ах, как интересно! Нельзя ли что-нибудь ещё этого же автора? Почему не назван автор? Ведь это Мавра Иокая, не правда ли? И т. д.»14
Среди чеховских произведений немало таких пародий. В № 30 «Стрекозы» за 1880 год появилась пародия на романы В. Гюго — «Тысяча и одна страсть, или Страшная ночь». А в «Будильнике» оказалась опубликована пародия на романы Жюля Верна — «Летающие острова». Сначала Чехов предполагал опубликовать её в «Осколках», но Лейкин не принял пародию только из-за её большого объёма, однако в письме от 1 марта 1883 года отмечал талант Чехова-пародиста: «...всё-таки приходится мне возвращать Ваши «Летающие острова». Во-первых, вещица ничего иного не представляет, как пародию на манеру писания Ж. Верна, а во-вторых — и это главное, — длинна для «Осколков». Вещица как пародия прекрасная, слов нет, Брет-Гарт составил себе славу пародиями <...> Вы отлично пародируете. Вот если бы Вы когда-нибудь попробовали строчках на 200 написать несколько пародий на 4—5 писателей — дело другое. Можно бы взять Боборыкина, Каразина, Данченко, Лескова, Авсеенко, Маркевича — и, разумеется, утрировать до невозможности. Впрочем, это в будущем»15.
Примечательно, что уже в 1883 году в «Будильнике» Чехов публикует, как правило, то, что не принял к публикации Лейкин.
В письме к Ал.П.Чехову от 13 мая 1883 года Антон Павлович признаётся: ««Будильник» я не терплю, и если соглашусь строчить в нем, то не иначе как с болью. Черт с ними! Если бы все журналы были так честны, как «Осколки», то я на лошадях бы ездил» (П., I, 70).
Действительно, в выплате гонорара редакция «Будильника» была крайне необязательна, судя по воспоминаниям современников. Однажды издательница Л.Н. Уткина расплатилась с Н.П. Чеховым за иллюстрации не совсем обычным способом.
Однажды, пригласив к себе А.С. Лазарева (Грузинского), Чехов заметил:
«— Хорошо быть литератором, А<лександр> С<емёнович>. Это все дала мне литература.
Но когда я с некоторым почтением взглянул на вещи, данные литературой, Чехов рассмеялся и пояснил, что пианино взято им напрокат, а часть мебели принадлежит его брату Николаю. Кажется, это была в некотором роде «литературная» мебель16. В письме 1883 года Чехов напишет брату Александру: «Живем сносно. Есть пианино, мебель хорошая. Помнишь уткинскую мебель? Теперь она у нас» (П., I, 62). (Издательница «Будильника» Лидия Николаевна Уткина частично расплачивалась с Н.П. Чеховым этой мебелью за его иллюстрации к журналу).
То, почему Уткина отдавала долги редакции мебелью, можно понять, обратившись к воспоминаниям А.В. Амфитеатрова: «Уткину я едва застал — уже совсем на исходе, когда она безвыходно запуталась в делах, с горя, совсем по-замоскворецки, стала зверски пить. Кажется, я только один раз и видел эту странную особу: что-то укутанное в шерстяные косынки, мутноглазое и с весьма нетвердым языком. Журнал был доведен до полного банкротства и должен был неминуемо погибнуть. Но жаль было уже давней, хорошей фирмы, к которой публика, как-никак, привыкла»17.
Об «экономности» Л.Н. Уткиной как единственной характеризующей её черте вспоминал, например, В.А. Гиляровский. Эта же её черта стала также смысловым центром эпиграммы Юного грешника, опубликованной в № 16 журнала «Осколки» за 1882 год:
Издательнице «Будильника»
Сударыня, журнал ваш красен,
Но не идеями, — о, нет!
На этот счет он безопасен,
Об этом знает целый свет.
Лишь красной краскою богаты
Страницы пестрые всегда...
Я знаю: вам немилы траты...
Вы экономны очень, да?..18
Вообще к 1883 году происходит охлаждение Чехова к «Будильнику»: «В «Будильник» не советую писать. Там новая администрация (Курепин и жиды), отвратительней прежней», — сообщает он брату Александру (П., I, 46).
Постепенно личные отношения Чехова и Курепина, отношение Чехова к «Будильнику», пусть не кардинально, но изменились не в лучшую сторону.
В своих воспоминаниях о Чехове А.В. Амфитеатров рассказывает о случае, послужившим причиной охлаждения между Чеховым и Курепиным: «...А.Д. Курепин, Е.В. Пасек <сотрудник «Будильника». — Э.О.> и А.П. Чехов были усердные билльярдисты. Я любил за кружкой пива сидеть и смотреть, как они сражаются. Антон Павлович играл средне, Пасек хорошо, Курепин художественно. Играли страстно, с увлечением. За дурные удары пикировались, деликатно, но выразительно, иносказательно, но беспощадно, называя друг друга фамилиями Пироне, Шальнова, Львова, Королева и прочих московских знаменитостей по торговле обувью. Принес я однажды Курепину какие-то заказанные «Будильником» стихи. Не вышло, совсем не вышло! Александр Дмитриевич сделал жалобное лицо, охнул по обыкновению и говорит:
— Ох, ну, это, знаете, совсем — как Антон Павлович на бильярде играет!
Присутствующий Антон Павлович смолчал, но тем же вечером отплатил сторицею. Были мы — вышеназванные, Н.М. Астырев и, кажется, Н.П. Чехов — в бильярдной Татарского ресторана. И вот, когда кто-то сделал отчаянно скверный шар — «на себя», Антон Павлович пробасил:
— Ох! Ну, это, знаете, совсем, как Александр Дмитриевич эпиграммы пишет.
Курепин — человек, вообще-то, чрезвычайно покладистый и незлобивый, но с уязвленным втайне писательским самолюбием и давно разбитыми литературными надеждами (у этого превосходнейшего и порядочного человека были все лучшие данные для литератора, — и ум, и вкус, и образование, и цельное мировоззрение, всё, кроме... таланта) серьезно обиделся и, выпив затем пива немного больше, чем следовало, наговорил Чехову много неприятных слов... Чехов, не ожидавший, что обмен приятельской шутки на шутку приведет к таким острым последствиям, был очень огорчен и извинился с самой теплой искренностью. Конечно, потом никто и не вспоминал мимолетной ссоры этой. Однако со времени ее между Курепиным и Чеховым что-то лопнуло. Дружеские отношения внешне остались безукоризненными, но погасла или, по крайней мере, притушилась внутренняя теплота»19.
Был и ещё один случай, приведший к окончательному разрыву между Чеховым и курепинской редакцией «Будильника». «Это было в июле 1887 года, когда в «Буд<ильнике>» шли его <Чехова> наброски «Из записок вспыльчивого человека» (кажется, в трех номерах). Я шёл в «Буд<ильник>», Чехов уходил из «Буд<ильника>», и мы встретились на дворе. Взглянув на лицо Чехова, я спросил:
— Что с вами?
Чехов ответил:
— Черт знает, что делается в «Будильнике»!
И рассказал, что Курепин уехал лечиться на Кавказ, заменяет его Холопов, он же выпускает номера «Будильника» и перед выпуском бесшабашно стал стричь его наброски, и когда Чехов заявил претензию, объяснил, что иначе он не мог поступить, так как не стриги их, они бы и в три номера не вошли. Чехов сказал, что Холопова он разнес (действительно, в редакции я увидел Холопова очень смущенным), а Левинскому оставил записку, в которой сообщал, что его долголетнее сотрудничество должно было бы застраховать его от таких сюрпризов», — вспоминал А.С. Лазарев (Грузинский)20.
Реакция Чехова объясняется и тем, что наброски «Из записок вспыльчивого человека» делались по личной просьбе В.Д. Левинского, изложенной в письме от 7 июня 1887 года: «Милейший Антон Павлович! Помогите с № по затмению. Чем скорее напишете (уезжаю 1 августа), тем крепче пожму Вам руку. <...> Надеюсь, что Вы не откажетесь написать о том, о сем, о затмении: (кусочками) затмение в литературе, в печати, в коммерческом деле, в семей<ной> среде, в суде и любви. Кроме того «записки вспыльчивого человека» о затмении и еще мелочи: телеграммы, шутки и пр. что хотите. Заранее благодарен. <...> Жму Ваши пальчики»21.
Серия набросков «Из записок вспыльчивого человека» стала последним из того, что Чехов опубликовал в «Будильнике».
Примечания
*. Ср. также в письме А.П. Чехова Н.М. Ежову от 20 октября 1892 года: «Амфитеатров очень недурно ведет московский фельетон» (П., V, 119).
1. Лисовский Н.М. Указ. изд. № 831 б). С. 201—202.
2. Соколова М.А. Неизвестные фельетоны Чехова в «Будильнике» // Чехов и его время. М.: Наука, 1977. С. 248. (См. также Евсеев Д.М. Среди милых москвичей... // Чеховиана: Чехов и его окружение. М.: Наука, 1996. С. 369—378).
3. Подробнее см.: Евсеев Д.М. «Среди милых москвичей». Московский быт глазами Чехова-журналиста. М., 2007; Орлов Э.Д. Проблемы атрибуции, [рец. на кн. Д.М. Евсеев. «Среди милых москвичей». Московский быт глазами Чехова-журналиста] // Чеховский вестник. М., 2007. № 21. С. 24—31.
4. Летопись. Т. 1. С. 88.
5. Лазарев (Грузинский) А.С. Указ. соч. РГАЛИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. № 329. Лл. 21—22.
6. Кугель А.Р. Литературные воспоминания. С. 146.
7. Лазарев (Грузинский) А.С. Указ. соч. РГАЛИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. № 329. Л. 31.
8. Чехов М.П. Вокруг Чехова. С. 61—62. Здесь нужно оговориться, что к описанию М.П. Чеховым Н.П. Кичеева нужно относиться с некоторой осторожностью. М.П. Чехов видел Кичеева, когда был гимназистом, о его <Кичеева> воспитанности и образованности он мог судить только на основании своего тогдашнего уровня образования. Обращаясь к воспоминаниям М.П. Чехова (в особенности о редакционном быте и персоналиях 1880—90-х годов), необходимо делать оговорку о специфике восприятия им многих событий и лиц.
9. Немирович-Данченко Вас.И. О Чехове // Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960. С. 279, 281.
10. Михневич В.О. Наши знакомые. Фельетонный словарь. СПб., 1884. С. 103.
11. Цит. по: Соколова М.А. Неизвестные фельетоны Чехова в «Будильнике» // Чехов и его время. М., 1977. С. 248.
12. Лазарев (Грузинский) А.С. Указ. соч. РГАЛИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. № 329. Л. 27.
13. Там же.
14. Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. М., 2004. Т. 1. С. 432—433.
15. ОР РГБ. Ф. 331. К. 50. Ед. хр. 1-а.
16. Лазарев (Грузинский) А.С. Чехов // Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960. С. 87, 645.
17. Амфитеатров А.В. [Начало литературной деятельности] // Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1. М., 2004. С. 147.
18. Осколки. СПб., 1882. № 16. С. 4.
19. Амфитеатров А.В. Славные мертвецы. С. 201—202.
20. Лазарев (Грузинский) А.С. Указ. соч. РГАЛИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. № 329. Л. 30.
21. РГАЛИ. Ф. 549. Оп. 1. Д. № 301. Л. 2.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |