Большое число разноплановых изданий, возникших за десятилетие, потребовало привлечения большого количества авторов. Это был колоссальный «выброс» пишущих людей. Происхождение литератора — сотрудника «малой прессы», та социальная среда, из которой вышел такой автор, его образовательный уровень представляются достаточно важными факторами текущего литературного процесса этой эпохи.
Для примера сословного и образовательного разнообразия авторов изданий «малой прессы» приведу лишь несколько имён из чеховского окружения. Н.А. Лейкин — выходец из купеческой среды. И.И. Барышев (Мясницкий), незаконнорожденный сын издателя К.Т. Солдатенкова, был приказчиком у своего отца. В изображении купеческого быта они быстро нашли свою нишу как писатели. А.Н. Бежецкий (Маслов) — из дворян, рано был отдан в кадетский корпус и окончил военную гимназию по настоянию своего отца — командира пехотного полка. И.Л. Леонтьев (Щеглов) пришёл в литературу также из офицерских кругов (и воспитывался у деда — генерала от артиллерии В.К. Клодта). Произведения военной тематики особенно им удавались, что нередко отмечали современники. С.Н. Терпигорев (Атава) был из обедневшей помещичьей семьи. В начале 1880-х годов он печатал в «Отечественных записках» цикл очерков под заглавием «Оскудение. Очерки, заметки и размышления тамбовского помещика <курсив здесь и далее в этом разделе мой. — Э.О.>», принесшие писателю широкую известность. Эти авторы хорошо знали описываемую жизнь изнутри. С другой стороны, были литераторы, которым приходилось описывать жизненные факты других социальных групп, чем та, к которой принадлежали они сами. Например, воспитывавшийся в дворянской семье В.В. Билибин или принадлежавший к известному роду священнослужителей А.В. Амфитеатров, оба, кстати, закончившие юридический факультет университета.
Авторы вносили в созданную ими литературу коллизии и язык знакомой им среды, определённые культурные ориентиры. (С этой точки зрения было бы интересно и полезно «анкетировать» эту армию авторов, создавших особую языковую индустрию).
Далеко не всегда читатель «малой» прессы и автор, обеспечивающий его литературной продукцией, принадлежали к одному социальному разряду, психологическому типу и т. д.
«Малая пресса» приучала своих читателей к определённым упрощенным формам художественного языка, создавала для них свой язык, свою культуру, свои поведенческие клише. Если дидактика и имела место, то в очень примитивном, упрощенном виде.
Как справедливо отмечал Б.М. Эйхенбаум: «Рядом с литературой, <...> сосредоточенной на острых вопросах социально-политической борьбы, существовала и другая литература, развившаяся вне узкого круга интеллигентских традиций <...> Она ничего явно не проповедовала, ничему прямо не учила, а только... рассказывала о русской жизни — о людях всяких сословий и профессий, занятых своими бытовыми делами»1.
Важно также понять отношение такого автора к своей литературной работе. Самосознание его располагается между цинизмом и практицизмом, с одной стороны, и неосуществлённой мечтой о высоком служении, с другой. Мысли лирического субъекта в стихотворении С.Я. Надсона:
Но теперь уж не властен я в песнях своих,
Я на рынок принёс вдохновенье,
Я к запросам толпы приурочил мой стих,
Чтоб купить бы её поклоненье2 —
были очень близки многим авторам периодических изданий в 70—80-е годы XIX века.
И.И. Барышев (Мясницкий) называл себя «маленьким журнальным тружеником». Долгое время и Чехов не относился серьёзно к своему «писательству», называя его «игрой в литературу» (П., I, 196).
Билибин признавался Чехову, что «писателем (?) <sic!>... стал чисто случайно» и что его «призвание — быть состоятельным и самостоятельным человеком»3. На упрёки Чехова в том, что он пишет «не то, что следует, и не так, как следует», Билибин отвечал: «Я делаю то, что могу... Я — ремесленник, и в этом нет ничего стыдного... Ремесленник работает добросовестно, но не ждите от них идей вдохновленных. Я смотрю на литературное ремесло, как на хлеб»4.
«Нравы «малой прессы» были основаны на исконном российском патриархальном принципе «хозяин — работник». И дело было не столько в том, что редактор чувствовал себя хозяином, сколько в том, что сотрудник чувствовал себя подёнщиком, зависевшим от воли и настроения хозяина», — отмечал А.П. Чудаков5.
Авторы «малой прессы» нередко воспринимали литературу как источник дополнительного дохода, совмещая свою литературную деятельность с основной службой. Так, А.П. Чехов сообщал Ал.П. Чехову в письме от 4 января 1886 года: «Билибин пишет, а между тем преисправно служит в Д<епартамен>те почт и телеграфа. Левинский издает юмор<истический> журнал и занимает 16 должностей. На что строго у офицерства, но и там не стесняются писать явно» (П., I, 178). Для какой-то части литераторов литература и вовсе представлялась единственным средством к существованию. Пушкинские строки «Не продаётся вдохновенье, / Но можно рукопись продать» дошли до литературных низов и превратили вдохновенье в ремесло. Понятно, что при таком отношении к профессии качество продукции «малой прессы» было весьма низким.
А.М. Скабичевский в рецензии на «Пёстрые рассказы» Чехова отметил характерные особенности «газетных писателей»: «Газета соблазнительна возможностью «лёгкого заработка» — в 400—500 р. в месяц, она не требует шедевров, а довольствуется хламом. Таланты, которые при иных условиях, могли бы расцвесть пышным цветом, <...> обращаются в легковесных барабанщиков, в смехотворных клоунов для потехи праздной толпы. Сперва газетным работникам сопутствует успех, но переутомление берёт своё, и газетный писатель начинает повторяться, терять популярность, — и дело кончается тем, что он обращается в выжатый лимон, и... ему приходится в полном забвении умирать где-нибудь под забором...» Далее, как известно, Скабичевский предрекал такое будущее Чехову. С Чеховым произошло иначе. Но с большинством писателей чеховского окружения, судьба и время распорядились, действительно, безжалостно: недолгий успех сменило забвение.
Интересно, что в фельетонном словаре русских писателей «Наши знакомые» В.О. Михневич писал, в частности, о Н.А. Лейкине: «...он разменял свой талант на пустяки и мелочь, благодаря газетной ремесленной подёнщине»6. Это ещё раз подтверждает факт существования определённого стереотипа о губительности «малой прессы», газетной «подёнщины» для талантливого автора. К сожалению, действительно, нередко потенциально талантливые литераторы так и умирали непризнанными и неузнанными, в то время как в изданиях «малой прессы» печаталось множество низкопробных текстов бездарных авторов.
Но, вопреки сложившемуся стереотипу, газетный заработок не был лёгким, а читатель не был представлен исключительно «праздной толпой». И этот конфликт стереотипа и реальности, в которой существует разный читатель, а литературу составляют разные пласты, очень важен. Существовала литература «большая», авторы которой продолжали печататься в толстых журналах, не теряя своего исключительного положения и прекрасно осознавая его.
Большая часть авторов «малой прессы» хорошо понимала своё положение в литературной иерархии. «Сам себя за уши не вытянешь выше своего литературного роста», — утверждал В.В. Билибин7. Среди произведений молодого Чехова есть «Литературная табель о рангах» (1886). Эта, очевидно, негласная иерархия отражает не только взгляд Чехова, но и литераторов, принадлежащих «малой прессе», их систему образцов, оценок, критериев.
Многие авторы знали о своей необразованности в плане литературы и не стеснялись в этом признаваться. Так, Леонтьев (Щеглов) писал Чехову: «...я ужасно необразован: я всё равно, что музыкант, который не знает нот и воспроизводит всё на слух. Это очень опасно, и рождается неуверенность, а отсюда и малописание и прочая трагедия»8.
Газетный писатель — это, если можно так выразиться, «многописатель». Здесь нужно различать два значения слова «многописание», т. к. зачастую они не разграничиваются в научных работах9. Иногда «многописание» — это средство для выработки литературного стиля, то есть то «многописание», которого, по мнению Чехова, не хватало Леонтьеву (Щеглову): «В хорошенькой «Миньоне» я нашёл немало промахов, которые объяснил себе только Вашим малописанием... «Малописание для пишущего так же вредно, как для медика отсутствие практики» (Сократ, X, 5)» (П., II, 171). Но чаще «многописание» — это необходимость работы на поток.
А.П. Чудаков писал: «Жестокая школа юмористического многописания к сроку — независимо от настроения, здоровья, условий, времени суток — выработала [из Чехова] литературного профессионала высокого класса»10. Но как раз эта школа «многописания» к сроку, на поток рождала не профессиональных писателей, а штамповщиков высокого класса. И в некоторой степени был прав А.М. Скабичевский, говоря о губительности газетно-журнальной работы и превращении литераторов в «легковесных барабанщиков»11. Точно также в статье «Обо всём», помещённой в № 12 «Русского богатства» за 1886 год, Л.Е. Оболенский отмечал, что причиной гибели многих талантов была юмористика с её «спешным, ежедневным кропанием»12.
Многописание для Чехова в первые годы сотрудничества в изданиях «малой прессы» — вынужденная необходимость: постоянно нужны деньги для существования семьи. Намного позже произойдёт переосмысление значения многописания и безденежья. Так, И.А. Бунину Чехов говорил: «Писатель должен быть нищим, должен быть в таком положении, чтобы он знал, что помрёт с голоду, если не будет писать, будет потакать своей лени. Писателей надо отдавать в арестантские роты и там принуждать их писать карцерами, поркой, побоями... Ах, как я благодарен судьбе, что был в молодости так беден»13.
Однако в первые годы сотрудничества в «тонких» журналах Чехов относился к безденежью иначе. «Антон Павлович говорил нам... — «Мой идеал заработка получать 15 коп. за строчку и зарабатывать 300 руб. в месяц». На что мы скептически улыбались и говорили:
— Губа-то у вас не дура. Разве это мыслимо?
— А вот увидите!
— Ну, дай бог нашему теляти волка поймати», — вспоминал А.В. Амфитеатров14.
Действительно, даже для много пишущего Амфитеатрова эта плата была немыслимой.
Стоит отдельно сказать о том, как мало платили авторам в изданиях «малой прессы» тех лет. 15-копеек построчно не получал никто из них.
«Гонорар, — как определяет А.И. Рейтблат, — форма осуществления взаимодействия различных компонентов литературной системы: непосредственно литератора и издателя, опосредованно — автора и публики (покупателей книг и подписчиков периодических изданий). Подобное «серцевинное» положение гонорара в сфере книжного дела позволяет на основе его изучения выносить суждения об основных деятелях литературной системы — писателях, издателях и читателях»15.
Действительно, в «малой прессе» существовали свои тарифы, зависящие от положения автора в литературной иерархии и от типа издания. Провинциальные газеты и журналы не имели средств, чтобы платить много. А столичные издания никогда не платили начинающим авторам больше 5 копеек за строку. Столько платили и Чехову, начавшему печататься в «Стрекозе». Автору, завоевавшему внимание читающей публики, гонорар увеличивался.
А.В. Амфитеатров вспоминал, что в 1895 или 1896 году издатель «Будильника» В.Д. Левинский встретил А.П. Чехова, «бывшего тогда в зените своего литературного успеха», и просил написать что-нибудь в «Будильник» не для денег, а «для славы». И якобы заплатил Чехову не по 15 копеек, как он когда-то мечтал, а по 25. Однако в журнале после 1887 года Чехов не печатался, и только в юбилейном выпуске «Будильник. Сюрприз-альбом журнала: к 35-летию журнала «Будильник» и к 15-летию настоящей редакции» (М., 1899) появилась перепечатанная из № 20 за 1886 год юмореска Чехова «На даче»16. Быть может, это ошибка памяти Амфитеатрова.
А.И. Рейтблат объясняет основную причину низкой оплаты литературного труда в «малой прессе» тем, что «социальная потребность в отечественной литературе была не очень сильной: одни (более 80% населения) вообще не читали, другие читали иностранную книгу в подлиннике, третьи — в переводе. Читатели русской книги (интеллигенция, чиновники, купечество, мелкое и среднее провинциальное дворянство) были немногочисленны и не очень платёжеспособны»17.
Но одно дело — размер гонорара, зависящий от читательского спроса, другое же дело — выплата гонорара вообще, зависящая от порядочности редактора, издателя. Часто в воспоминаниях современников Чехова, да и в его письмах можно встретить упоминания о том, что даже мизерный гонорар приходилось выпрашивать, выжидать, высиживать, что редактору легче было расплатиться новыми штанами, чем деньгами.
А.С. Лазарев (Грузинский), например, вспоминал: «Придем к Курепину получать гонорар, я, Пальмин, Кичеев, всей компанией, чтобы было не скучно. «Дома?» — «Дома. Просят вас подождать». Сидим. Ждем час и два, затем выйдем из терпения и начнём стучать в стенки, в двери. Появится какой-нибудь заспанный малый с пухом в волосах, и с удивлением спросит: «Вам кого?» — «Курепина!» — «Вот хватились! Да уж он уехал давно». — «Как уехал?» — «Да так: вышел с черного хода, сел на лошадь и уехал». — «А про нас ничего не говорил?» — «Говорил: пусть зайдут как-нибудь после; нынче мне некогда». Плюнем, да всей компанией и пойдем. И таким образом, сколько сапог, бывало, истреплешь, прежде чем удастся получить грошовый гонорар»18.
Так что Н.А. Лейкину, более аккуратному в выплате гонорара, да и платящему больше (8 копеек за строчку), не составило труда «переманить» Чехова в «Осколки», где, как писал Чехов, «плата великолепная и своевременная» (П., I, 62).
А.С. Лазарев (Грузинский) отмечал, что юмористические журналы «не особенно щедро оплачивали литературный материал; щедрее других был Н.А. Лейкин, который кроме того, чтобы привязать меня к «Осколкам», печатал мои статьи с таким расчётом, чтобы в месяц мне набегало 35—40 рублей. Это была моя «осколочная» рента. Но другие редакторы юмористических изданий совершенно моих интересов не блюли, и то я застал уже лучшие времена <середину — конец 1880-х. — Э.О.>, когда гонорар выплачивался везде без задержки <ср. цитату из воспоминаний Лазарева выше — очевидное противоречие, вероятно, связанное с тем, что данный текст был написан уже в 1920-е годы. — Э.О.> С худшими познакомился в начале своей литературной карьеры Чехов: «Осколков» ещё не существовало, а в Москве аккуратно платили гонорар далеко не везде и не всегда»19.
* * *
Особой приметой, чертой массовой литературы чеховской эпохи были псевдонимы авторов. В «малой прессе» они разнообразны: чаще всего это криптонимы типа А. Ч-х-въ (Ал.П. Чехов), П.А. Зухин (А. Пазухин), Нико-Ники (Николай Никифоров), В. Гиляй (В.А. Гиляровский), Лазарь Р. (Л.Г. Рахманов) или же придуманные псевдонимы, «происхождение» которых обусловили:
— место рождения/жительства автора (т. н. геонимы): А. Грузинский — А.С. Лазарев, проживавший на Б. Грузинской улице, И. Мясницкий — И.И. Барышев; М.О. Зырянин — А.Р. Кугель, родом из Мозырского уезда; Скучающий Вологжанин, Весёлый Устюжанин — псевдонимы А.В. Круглова, родившегося в г. Великий Устюг Вологодской губернии; Орловский сверчок — Дм.Н. Дмитриев;
— факты биографии (т. н. фактонимы): Брат моего брата, Доктор без пациентов (А.П. Чехов);
— характер письма, стиля, изображаемого в текстах или желание создать определённое представление о характере своих текстов: Жгучий Глаз, В. Холостов, Диоген — В.В. Билибин; Новый Диоген — А.Д. Курепин; Маркиз Тужур-Парту («Новости дня»), Театральный Нигилист — А.А. Соколов; Ламанчский Д.К. — Н.М. Ежов. Здесь особо нужно сказать о псевдониме Железная Маска. Изначально «Masque de fer» — псевдоним журналиста французской газеты «Le Figaro», «позаимствованный» русскими коллегами, а затем неоднократно переходивший «по наследству». Так, в «Будильнике» в разные годы было, как минимум, трое обладателей этого псевдонима. Всего в словаре И.Ф. Масанова зафиксировано пять авторов, пользовавшихся этим псевдонимом, к которым надо добавить неустановленного автора «Литературной летописи» в «Будильнике» в начале 1880-х годов.
— возможное пожелание почувствовать себя принадлежащим к иной социальной группе (зачастую таковы «титулованные» псевдонимы, на которые особенно щедрым, кстати, был журнал «Москва»): Виконт де Варьете (В.А. Прохоров), Маркиз дон Браконьер, Барон Каугерконф фон Бирчалле (журнал «Москва»); Трефовый король (Л.И. Пальмин) и т. д.
— или же, наоборот, стремление показать свою близость читателю — Старый Знакомый, Знакомый (Н.И. Пастухов, редактор «Московского листка»);
— желание повеселить читателя занятной подписью, подтвердить легковесность или несерьёзность содержания (т. н. пайзонимы): Балдастов (А.П. Чехов); Агафопод Единицын (Ал.П. Чехов); И. Грэк (В.В. Билибин); Картуз, Колокольчик («Московский листок»), Юный грешник («Осколки») и др.
Очень часто использовались также и астронимы и цифровые псевдонимы, к сожалению, в редких случаях закрепленные за определенными авторами.
Точно так же, как и тексты «малой прессы», псевдонимы тиражировались, клишировались. Нередко возникали ситуации, когда одних авторов принимали за других из-за похожих или одинаковых псевдонимов. Уже в 1889 году А.П. Чехов советовал своему брату Александру: «Лжедраматург, которому мешают спать мои лавры! <...> Для пьес я рекомендовал бы тебе избрать псевдоним: Хрущов, Серебряков, что-нибудь вроде. Удобнее для тебя, и в провинции со мной путать не будут, да и кстати избежишь сравнения со мною, которое мне донельзя противно. Ты сам по себе, а я сам по себе, но людям до этого нет дела, им не терпится. Если пьеса твоя будет хороша, мне достанется; если плоха, тебе достанется». (П., III, 209, 211).
В 1890 году Чехов просил брата Михаила: «Я читал «Скрипку». Передай авторше, что псевдоним Евг.-ов не годится, ибо ее рассказы будут приписывать Евгению Львову, к<ото>рый тоже пишет рассказы» (П., IV, 67—68).
Следовательно, несмотря на клишированный характер многих псевдонимов «малой прессы» (что естественно), «похожесть», «одинаковость» не приветствовались.
По негласным правилам подлинными именами — если это позволяли личные обстоятельства — подписывались в основном авторы, заслужившие признание, выпустившие собственные сборники, обладающие своей манерой письма (Н. Лейкин, И. Василевский, А. Пазухин, позже Ан. Чехов).
Примечания
1. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969. С. 357.
2. Надсон С.Я. «Прежде белые ночи весны я любил...» / Надсон С.Я., Фофанов К.М. Избранное СПб., 1998. С. 91—92.
3. ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ед. хр. 75-а. Л. 19.
4. ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ед. хр. 75-в. Л. 8 об.
5. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. М.: Просвещение, 1987. С. 65.
6. Цит. по: А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. 62—63.
7. Михневич В.О. Наши знакомые. СПб., 1884. С. 126.
8. ОР РГБ. Ф. 331. К. 36. Ед. хр. 75-а. Л. 25.
9. ОР РГБ. Ф. 331. К. 50. Ед. хр. 6. Л. 3 об.
10. Ср., например, Бройде Э. Чехов и юмористическая литература 80-х годов. Дисс. ... канд. филол. наук. М., 1970. ««Многописание», которое подчас считается «отрицательным» в период создания Чеховым огромного числа юмористических произведений, — по отношению к другим писателям выдвигается Чеховым как необходимое условие творчества, как признак таланта». (С. 201).
11. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов. С. 88.
12. Цит. по: Шаталов С.Е. Два таланта // Чехов и его время. С. 26.
13. Литературное наследство. Т. 68. С. 670—671.
14. Цит. по: А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. 19.
15. Рейтблат А.И. Указ. соч. С. 79.
16. Амфитеатров А.В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т. 1. С. 264, 540.
17. Рейтблат А.И. Указ. соч. С. 85.
18. Цит. по: А.П. Чехов. Литературный быт и творчество по мемуарным материалам. С. 20—21.
19. Лазарев (Грузинский) А.С. Чехов // Чехов в воспоминаниях современников. М., 1986. С. 91.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |