Наблюдения над умирающим братом, указывает В. Ермилов, быть может, мысль о собственной болезни, умение художника и врача перевоплощаться в своего «пациента» — все это помогло Чехову с жесткой правдивостью нарисовать в «Скучной истории» внутренний мир человека без «общей идеи», который ожидает свою смерть.
В подзаголовке «Скучной истории» стоит: «Из записок старого человека». В числе друзей героя повести — врача, заслуженного профессора Николая Степановича, были Кавелин, Пирогов и Некрасов.
В «Скучной истории», — указывает В. Ермилов, — две основных проникающих друг в друга темы: тема мыслящего человека, не имеющего «общей идеи», и тема банкротства этого человека перед лицом неизбежной смерти.
«Чтобы читатель не отвлекался от главной темы, — считает В. Ермилов, — возраст героя приближен к тому возрасту, когда ожидание смерти не является странным. Герою повести шестьдесят два года.
Для того, чтобы подчеркнуть тему страданий мыслящего человека, Чехов делает своего героя известным ученым, профессором медицины.
Н.К. Михайловский в свое время считал профессора Николая Степановича человеком 80-х годов. Он полагал, что отсутствие «общей идеи» не характерно для таких людей, как Пирогов и близких ему по идеям современников. Поэтому Н.К. Михайловский решил, что «перед Чеховым рисовался какой-то психологический тип, который он чисто случайно и в этом смысле художественно незаконно обременил 62 годами и дружбой с Пироговым, Кавелиным, Некрасовым».
Против этой точки зрения возражает М. Гущин. Он считает, что А.П. Чехов «не случайно обременил» своего героя и 62 годами и дружбой с людьми 60-х годов. С ними в прошлом Николая Степановича роднили просветительские идеи и любовь к науке. К тому же времени, когда ученые типа Пирогова приступали к подведению жизненных «итогов», они переставали быть «шестидесятниками»; об этом свидетельствуют, указывает М. Гущин, «Дневник» Пирогова и многочисленные публицистические выступления К.Д. Кавелина.
Близость к истине той или иной точки зрения может быть отчасти уточнена ответом на вопрос — существовал ли прототип профессора из «Скучной истории», и, если существовал, то — кто им являлся?
И.Д. Лев в работе, опубликованной в 1960 году, пишет: «Хотелось бы знать, имел ли этот профессор реального прототипа. Судя по отдельным штрихам, Николай Степанович — морфолог, скорее всего анатом»1.
И.В. Федоров в 1954 году высказал предположение, что при создании центральной фигуры повести «Скучная история», возможно, взяты некоторые черты профессора Московского университета А.И. Бабухина. Но в монографии об ученом, вышедшей в 1955 году, сказано следующее: «Предположение, что ученик Бабухина А.П. Чехов в своем известном произведении «Скучная история» (1889) взял прототипом главного героя названной повести облик своего учителя, надо думать, не имеет достаточного основания. Сам писатель, говоря в своей личной переписке о повести, ни словом не подтверждал этого предположения, возникшего, несомненно, значительно позже»2.
Мы попытаемся доказать, что прототипом Николая Степановича был действительно крупнейший русский ученый-шестидесятник Александр Иванович Бабухин.
Прежде всего о том, что образ Николая Степановича близок Бабухину, свидетельствовал сам Чехов. В газете «Русские ведомости» за 1909 год (№ 150) имеется статья за подписью «А», в которой автор-врач рассказывает о том, как он в свои студенческие годы совместно с товарищем посетил А.П. Чехова в Мелихове. Студенты были радушно приняты писателем и беседовали с ним на различные литературные темы. Студенты спросили Чехова, положено ли в основу «Рассказа неизвестного человека» истинное происшествие. Чехов ответил: «Кажется, да» и прекратил на эту тему разговор, заметив, что он забыл содержание рассказа. Трудно предположить, что Чехов мог забыть содержание большого произведения, написанного им за четыре года до этого. Дело, очевидно, в том, что Чехов не любил говорить о прототипах своих литературных героев.
В отношении «Скучной истории» настойчивые студенты поставили вопрос прямо — является ли профессор — герой повести — Бабухиным? На это Чехов ответил, «что действительно многое взято с Бабухина», хотя в общем «это — лицо собирательное»3.
Посещение этих студентов подтверждено в дневнике П.Е. Чехова записью от 16 апреля 1897 года: «В 6 ч. утра студентов отвезли на станцию»4. Таким образом, достоверность посещения подтверждена, но сообщение анонимного автора, скрывшегося под псевдонимом «А», является единственным фактическим указанием по интересующему нас вопросу. Оно, поэтому, не может само по себе служить научным подтверждением близости Бабухина к чеховскому Николаю Степановичу.
Позволим себе сопоставить описание Чеховым образа профессора Николая Степановича с действительными чертами профессора Александра Ивановича.
«Заслуженный профессор Николай Степанович такой-то, тайный советник и кавалер... За последние 25—30 лет в России нет и не было такого знаменитого ученого, с которым он не был бы коротко знаком... Это мое имя популярно, — пишет о себе Николай Степанович. — В России оно известно каждому грамотному человеку, а за границей оно упоминается с кафедр с прибавкой известный и почтенный... С моим именем тесно связано понятие о человеке знаменитом, богато одаренном и несомненно полезном. Носящий это имя, то есть я, изображаю из себя человека 62 лет...»
В. Ермилов указывает, что возраст Николая Степановича дан Чеховым именно таким потому, что ожидание смерти при таком возрасте закономерно. Мы полагаем, что это не совсем так. Возраст 62 года для человека, черпающего свои силы в труде и творчестве, отнюдь не является тем возрастом, когда ожидание смерти естественно. В таком возрасте Гете, Толстой, Пастер, Мечников, Менделеев, Павлов и целый ряд других великих художников и мыслителей продолжали совершать свои подвиги во имя искусства и науки. Очевидно, дело не в самом возрасте, а в том, что Николай Степанович в этом возрасте уже неизлечимо болен.
Николай Степанович был выдающимся ученым и лектором. В своих записках он пишет об этом так:
«Говорю я неудержимо быстро, страстно, и, кажется, нет той силы, которая могла бы прервать течение моей речи...
Хороший дирижер, передавая мысль композитора, делает сразу двадцать дел: читает партитуру, машет палочкой, следит за певцом, делает движение в сторону то барабана, то валторны и проч. То же самое и я, когда читаю... В одно и то же время приходится изображать из себя и ученого, и педагога, и оратора, и плохо дело, если оратор победит в вас педагога и ученого или наоборот...
Никакой спор, никакие развлечения и игры никогда не доставляли мне такого наслаждения, как чтение лекций. Только на лекции я мог весь отдаваться страсти и понимал, что вдохновение не выдумка поэтов, а существует на самом деле».
Все это было прежде. Теперь же на лекциях Николай Степанович испытывает только одно мучение. Ему бы следовало уйти из университета. «Мои совесть и ум говорят мне, — пишет он, — что самое лучшее, что я мог бы теперь сделать, — это прочесть мальчикам прощальную лекцию, сказать им последнее слово, благословить их и уступить свое место человеку, который моложе и сильнее меня. Но... у меня не хватает мужества поступить по совести».
Каким же был Бабухин, с которым мы сравниваем Николая Степановича?
Монография о Бабухине начинается следующими словами:
«Среди замечательных деятелей отечественной науки не может не привлекать особого внимания яркий облик профессора Александра Ивановича Бабухина, положившего основание физиологическому направлению в гистологии, талантливого создателя московской школы гистологов, выдающегося знатока микроскопа и одного из первых поборников отечественной микробиологии.
Его блестящая преподавательская и научная деятельность в Московском университете, которому А.И. Бабухин отдал тридцать лет своей жизни, вписала замечательные страницы в историю этого старейшего у нас рассадника знаний и тем самым в историю всей русской науки второй половины XIX века»5.
«Бабухин, — говорил Г.А. Захарьин, — это талант, сила, свет и красота нашего университета»6. Так же характеризовал ученого В.Ф. Снегирев: «Наука была его жизнью и жизнь его была для науки, ни на одну минуту нельзя было его представить вне ее. Он любил ее и она отвечала ему, и жизнь их была нераздельна».
«Наука, — писал профессор Николай Степанович в своих записках, — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека... она всегда была и будет высшим проявлением любви».
Александр Иванович Бабухин родился в 1827 году. Следовательно, к времени написания «Скучной истории» (1889) ему было 62 года, т. е. столько же, сколько и Николаю Степановичу.
В Московский университет Бабухин поступил в 1848 году. Его учителями были Грановский, Иноземцев и другие известные ученые первой половины XIX в. В начале 60-х годов Бабухин часто встречался с Пироговым, который относился к молодому ученому с большим вниманием и теплотой.
Университет Бабухин закончил в 1859 г. и сразу занялся научной деятельностью. Чеховский Николай Степанович в своих записках пишет: «Я служу уже 30 лет». Эта цифра также совпадает с годами деятельности Бабухина.
Обладая огромной эрудицией и исключительным педагогическим талантом, Бабухин стал самым популярным профессором Московского университета. Каждая его лекция была событием и собирала огромную аудиторию. Владея глубокими и разносторонними знаниями, он умел необыкновенно ясно и просто излагать самые сложные вопросы и на лекциях целиком завладевал аудиторией, оставляя неизгладимое впечатление у слушателей7.
«Он сделал для Москвы то же, что Сеченов для Петербурга, — писал при его жизни Н.П. Викторов, один из его учеников. — Когда Бабухин читает свою вступительную лекцию, к нему собирается весь медицинский факультет. Трудно хорошенько уяснить себе, чем собственно он приковывает так сильно слушателей. Нам лично не особенно нравится и беспощадный скептицизм в науке и безмерная вера в ее могущество. Александр Иванович, являясь перед студентами, оригинальным образом сочетает оба эти элемента... Прибавьте редкую способность рисовать живыми образами самые отвлеченные вещи, сопоставлять контрасты... и все это осветить таким живым, задорным юмором, рассказать с таким неподражаемым талантом!»8.
Н.П. Викторов пишет о плохой дикции, плохом голосе и едва внятной разговорной речи Бабухина, которая, однако, с каждой минутой лекции «все более и более приковывала к себе внимание».
То же пишет Чехов о Николае Степановиче.
«Моя страстность, литературность изложения и юмор делают почти незаметными недостатки моего голоса».
Один из учеников Бабухина, приехав из научной командировки в Германию, рассказывал о восторженном приеме, который ему устроили немецкие ученые, узнав, что перед ними ученик Бабухина. «Так на меня смотрели, точно я к ним с луны свалился. Я знал, конечно, что у Бабухина есть имя за границей, но чтобы его в полубогах числили, не ожидал...»9.
«Мое имя, — пишет чеховский Николай Степанович, — за границей упоминается с кафедр с прибавкою известный и почетный».
Д.Н. Анучин, один из крупнейших историков русской науки и культуры, писал, что Бабухин принадлежал к истинно талантливым и оригинальным деятелям науки. «Молодежь любила Бабухина, привыкла его уважать, увлекаясь талантливостью его речи...»10.
Как ученый и воспитатель русских врачей А.Н. Бабухин, указывают современные нам исследователи, ярко выделяется в истории медицинского факультета Московского университета даже в окружении таких величин, какими являлись Г.А. Захарьин, Ф.Ф. Эрисман, Н.В. Склифосовский, А.А. Остроумов, В.Ф. Снегирев, А.Я. Кожевников, С.С. Корсаков. С большинством из этих ученых его объединяла личная дружба.
Для того, чтобы показать внутренний разлад ученого, не имеющего «общей идеи», Чехов избрал прототипом своего героя несомненного материалиста, каким был Бабухин. Показателем его материалистического мировоззрения был такой факт. Бабухин высоко ценил крупного ученого физиолога — Э. Дюбуа-Реймона. Однако, когда тот повернул от материализма к идеализму, выдвинув свой тезис о непознаваемости ряда жизненных явлений и в том числе психической деятельности человека, он горячо возразил против его теории и заявил, что «физиолога Дюбуа-Реймона больше не существует».
Бабухин был материалистом, глубоко верившим в могущество науки и утверждавшим опытный принцип исследования природы.
Чеховский Николай Степанович тоже материалист и остается им до конца. «Мне отлично известно, — записывает он, — что проживу я еще не больше полугода; казалось бы, теперь меня должны бы больше всего занимать вопросы о загробных потемках и о тех видениях, которые посетят мой могильный сон. Но почему-то душа моя не хочет знать этих вопросов, хотя ум и сознает всю их важность. Как 20—30 лет назад, так и теперь, перед смертью, меня интересует одна только наука. Испуская последний вздох, я все-таки буду верить, что наука — самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви...»
Но быть материалистом, любить науку и не верить в загробный мир еще недостаточно, доказывает Чехов в своем произведении, Николай Степанович ошибается, думая, что только наукой одною «человек победит природу и себя». Он сам понимает, что вера эта, быть может, наивна и несправедлива в своем основании, но победить в себе «этой веры» он не может.
Для того, чтобы победить «природу и себя», т. е. стать большим хозяином в жизни, человек должен иметь «общую идею». «Судьбы костного мозга» не должны его интересовать «больше, чем «конечная цель мироздания».
Александр Иванович был так же беден, как и Николай Степанович.
«Вы всю жизнь будете бедным, — предупреждал он своего ученика И.Ф. Огнева, — и когда умрете, то едва
ли у вас будет больше денег, чем сколько нужно для покупки гроба и могилы. У меня тоже ничего нет»11.
А.И. Бабухин последние годы своей жизни тяжело болел склеротическим поражением сердечно-сосудистой системы с выраженными проявлениями грудной жабы12.
Страдания, которые описывает Чехов у Николая Степановича, соответствуют этому же заболеванию.
«Память моя ослабела, — отмечает Николай Степанович. — Часто пишу я не то, что хочу; когда пишу конец, не помню начала... Засыпаю я скоро, но во втором часу просыпаюсь, и с таким чувством, как будто совсем не спал...»
«От бессонницы и вследствие напряженной борьбы с возрастающей слабостью со мной происходит нечто странное. Среди лекции к горлу вдруг подступают слезы... И в это время мое положение представляется таким ужасным, что мне хочется, чтобы все мои слушатели ужаснулись... Нелегко переживать такие минуты».
Чехов описывает здесь переживания больного с необычайной яркостью. Научные данные подтверждают, что нервное возбуждение и беспричинная подавленность являются одним из несомненных признаков этого заболевания.
«Обыкновенно после обеда, перед вечером, мое нервное возбуждение достигает своего высшего градуса. Я начинаю без причины плакать и прячу голову под подушку. В это время я боюсь, чтобы кто-нибудь не вошел, боюсь внезапно умереть, стыжусь своих слез, и в общем получается в душе нечто нестерпимое».
Страх смерти, о котором пишет в своих записках Николай Степанович, один из обязательных и ужасных симптомов этого страдания.
«Мне кажется, — продолжает Николай Степанович, — что все смотрит на меня и прислушивается, как я буду умирать...
Жутко. Закрываю окно и бегу к постели. Щупаю у себя пульс и, не найдя на руке, ищу его в висках, потом в подбородке и опять на руке, и все это у меня холодно, склизко от пота. Дыхание становится все чаще и чаще, тело дрожит, все внутренности в движении, на лице и на лысине такое ощущение, как будто на них садится паутина.
Что делать? Позвать семью? Нет, не нужно...»
Кончается припадок, и Николай Степанович опять идет на кафедру. Но и там ему не легко. «Я стал не в меру строг, требователен, раздражителен, нелюбезен, подозрителен. Даже то, что прежде давало мне повод только сказать лишний каламбур и добродушно посмеяться, родит во мне теперь тяжелое чувство».
Так же протекала болезнь у А.И. Бабухина. Его здоровье надорвала напряженная работа без отдыха в течение ряда лет.
Заболевание, появившееся у него в начале 70-х годов, в 1884 году стало угрожающим. А.П. Чехов слушал лекции уже тяжело больного ученого.
В 1884 году декан медицинского факультета Склифосовский заявил совету, что если Бабухин «теперь же не примет мер к восстановлению своего здоровья, то может потерять его окончательно. Гг. ординарные профессора Захарьин и Шереметьевский подтвердили сделанное г. деканом медицинского факультета заявление о расшатанном здоровье профессора Бабухина, присовокупив, что, по их мнению, лечение за границею могло бы оказать ему существенную пользу, но он не имеет возможности воспользоваться означенным лечением на свои средства, ограниченные одним жалованьем»13.
В повести деньги для поездки за границу предлагает Николаю Степановичу его воспитанница.
И.Ф. Огнев писал, что периоды интенсивной работы стали у Бабухина все чаще чередоваться с тяжелыми приступами болезни. Но, «едва оправившись, больной и бессильный Бабухин являлся на свою кафедру и до последних дней жизни продолжал чтение лекций, по-прежнему собиравших огромное количество слушателей».
«Развиваясь все более и более, болезнь делала ранее остроумного, любившего пошутить Бабухина мрачным и подозрительным даже по отношению к его ближайшим помощникам»14. Это почти текстуальное повторение приведенной выше фразы, характеризующей больного Николая Степановича.
Чеховский Николай Степанович во время самых тяжелых припадков болезни не хотел звать семью, боясь быть в тягость близким.
Приступы болезни А.И. Бабухина до странности напоминают чеховское описание приступов Николая Степановича. Бабухин так же, как и профессор из «Скучной истории», не звал никого во время своих приступов.
«По словам жены Бабухина, муж ее... лежал на постели... никого не звал, и к нему боялись войти...»15.
Николай Степанович, созданный гением Чехова, не мог оставить «своих мальчиков», не мог уйти от горячо любимой им науки.
Александр Иванович Бабухин умер 23 мая 1891 года, прочитав своим горячо любимым студентам последнюю лекцию.
На гранитном памятнике Бабухина был укреплен бронзовый барельеф с изображением трех книг и микроскопа. На книгах надписи: «Физиология», «Гистология», «Бактериология».
В 1893 году в Московском университете был установлен бюст ученого.
После Великой Октябрьской революции имя А.И. Бабухина присвоено Старо-Екатерининской больнице в Москве.
Личность Бабухина нельзя полностью идентифицировать с образом Николая Степановича. Следует также учитывать, что в период, когда Чехов писал свою повесть, Бабухин еще жил. Поэтому писатель должен был изменить черты своего литературного героя по сравнению с его прообразом.
Николай Степанович — «лицо собирательное», подчеркнул писатель в указанной выше беседе. В частности, «виляние» чеховского профессора перед самим собой, о котором Чехов писал, характеризуя героя своей повести, было не свойственно резкому в своих суждениях и всегда принципиальному Бабухину. Бабухин был связан с наиболее прогрессивной группой профессоров Московского университета.
Семейная жизнь ученого биографам почти не известна. Следовательно, линия повести, идущая к семье Николая Степановича, с личностью Бабухина не связана.
Наделив своего литературного героя чертами большого ученого, Чехов как бы подчеркивает, что любовь к науке и неверие в потусторонний мир для ученого еще не достаточны. Любя науку, чеховский профессор не пытается облагораживающе влиять даже на близких ему людей. «Мой герой, — пишет Чехов Плещееву, — и это одна из его главных черт — слишком беспечно относится к внутренней жизни окружающих и в то время, когда около него плачут, ошибаются, лгут, он преспокойно трактует о театре, литературе...»
Профессор лишь к концу своей жизни научился презирать не только деньги, но и богачей, научился ненавидеть не только насилие и произвол, но и тех людей, которые применяют насилие.
Трудно умирает профессор. У него безотчетный, животный ужас, и он никак не может понять, отчего ему страшно: оттого ли, что хочется жить, или оттого, что его ждет новая, еще не изведанная боль. Не так умирала женщина-врач Линтварева, определившая свое отношение к жизни. У нее мысли, чувства и понятия были связаны в одно целое. У профессора же было иначе: «Каждое чувство и каждая мысль живут во мне особняком, и во всех моих суждениях о науке, театре, литературе, учениках и во всех картинках, которые рисует мое воображение, даже самый искусный аналитик не найдет того, что называется общей идеей или богом живого человека». При отсутствии общей идеи достаточно серьезного недуга, страха смерти, влияния обстоятельств и людей, чтобы все то, что человек прежде считал своим мировоззрением и в чем видел смысл и радость своей жизни, перевернулось бы вверх дном и разлетелось в клочья. Эту свою мысль, высказанную профессором, писатель выразил и в «Рассказе неизвестного человека» и других своих произведениях.
В ожидании смерти большой ученый понял, что жизнь без прогрессивного мировоззрения — бесцельно прожитая жизнь. Однако в высказываниях больного профессора есть много светлых чеховских мыслей, перекликающихся с нашей действительностью. Николаю Степановичу не нравилось помещение Московского университета и университетский сад с «чахоточными липами, желтой акацией и стриженой сиренью... Студент, настроение которого в большинстве создается обстановкой, на каждом шагу, там, где он учится, должен видеть перед собою только высокое, сильное и изящное...» Так мечтал и писатель. Не осуществлена ли мечта Чехова в высоких, сильных и изящных формах университета на Ленинских горах, окруженного садами и парками?
Чехов нарисовал симпатичную фигуру университетского швейцара Николая, свободно обращающегося с научной терминологией, умеющего приготовить препарат, собрать скелет, хотя и не понимающего азов науки.
В.И. Федоров высказывает предположение, что прообразом швейцара Николая могла послужить Чехову совершенно конкретная личность — старый служитель лаборатории гистологического института Амфилохий Баранов.
Николай любит науку любовью простого человека. А.П. Чехов в высказываниях профессора Противопоставляет швейцара Николая «обществу» 80—90-х годов. «Общество, которое не верит в бога, — пишет он Суворину, — но боится примет и чертей, которое отрицает всех врачей и в то же время лицемерно оплакивает Боткина и поклоняется Захарьину, не смеет и заикаться о том, что оно знакомо со справедливостью».
Николай Степанович — это олицетворение настоящей, беззаветной любви к науке. Но любить одну науку недостаточно. Для того, чтобы победить природу и создать для человечества счастливую жизнь, необходимо могучее воздействие прогрессивных социальных идей, общих идей, как называл их Чехов. Человек должен служить не только науке, но и этим идеям.
«Работать для науки и для общих идей — это-то и есть личное счастье». Так считал великий писатель.
«Скучная история» — это произведение, в котором впервые с особенной последовательностью проявилось материалистическое мировоззрение Чехова. Писатель и врач, он любил отечественную науку и глубоко знал творческую деятельность тех прогрессивных русских ученых, которые создавали эту науку.
Примечания
1. И.Д. Лев. Из творческого наследия А.П. Чехова. Архив анатомии, гистологии и эмбриологии, т. XXXVIII, № 1, 1960 г., стр. 121.
2. А.И. Метелкин, И.Я. Алов, А.Е. Хесин. А.И. Бабухин — основоположник московской школы гистологов и бактериологов. М., 1955, стр. 274.
3. «Русские ведомости», 1909 г., № 150. См. также Н.И. Гитович. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. М., 1955, стр. 465.
4. Н.И. Гитович. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. М., 1955, стр. 466.
5. А.И. Метелкин, И.А. Алов, Я.Е. Хесин. А.И. Бабухин — основоположник московской школы гистологов и бактериологов. М., 1955, стр. 5.
6. Там же, стр. 7.
7. Там же, стр. 89.
8. Н.П. Викторов. Московский календарь на 1887 г. А.С. Пругавина. Стр. 198—202.
9. Москва, типы и картинки. «Новое время» 1894, № 6416, 8 января.
10. «Русские ведомости», 1907, № 13. Д.Н. Анучин.
11. С.И. Огнев. И.Ф. Огнев. М., 1948, стр. 35.
12. По выписке из метрической книги значится, что А.И. Бабухин «умер от воспаления сосудов с последующим поражением сердца» (Моск. Гос, обл. ист. архив. фонд 418, опись 60, дело № 284).
13. Московский Гос. обл. ист. архив. Дела канц. Моск. университета, 1889, фонд 418, опись 59, дело № 11.
14. А.И. Метелкин и др. А.И. Бабухин. М., 1955, стр. 111.
15. С.И. Огнев. И, Ф. Огнев. М., 1948, стр. 53.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |