На Чехова — очень вдумчивого и глубокого читателя — реалистическое изображение болезни и смерти производило всегда сильное впечатление. Так, например, прочитав «Отцы и дети» Тургенева, он писал: «Что за роскошь «Отцы и дети»!.. Болезнь Базарова сделана так сильно и было такое чувство, как будто я заразился от него...». Драматизм положения усиливался тем, что Базаров был врачом и знал, что заражение трупным ядом неизбежно ведет к смерти.
«Я заражен, — сказал он своему отцу, тоже врачу, — и через несколько дней ты меня хоронить будешь...»
Когда читаешь последние страницы этого романа, становятся понятными слова Чехова, обычно скупого на выражение своих чувств: «Болезнь Базарова сделана так сильно, что я ослабел...»
Чехова изумляло неповторимое реалистическое мастерство Л.Н. Толстого в описании всех сторон человеческой жизни и в том числе в отображении болезни человека.
Глубокое знание жизни во всех ее проявлениях, в сочетании с величайшей и пытливой наблюдательностью, позволило Толстому, не знавшему медицины, придавать описанию различных болезней свойственные им черты (Е.И. Лихтенштейн).
* * *
Французский врач Анри Бернар Дюкло посвятил свою докторскую диссертацию теме «Антон Чехов — врач и писатель».
«В творчестве Чехова, — писал Дюкло, — множество больных, есть и описания отдельных случаев и клинические наблюдения. Но нас интересуют не патологические и эпидемиологические подробности, а то уменье, с каким Чехов несколькими штрихами, несколькими словами, даже не прибегая к научным терминам, дает возможность читателю-медику распознать симптомы болезни и поставить диагноз Если бы автор сам не был врачом, он поступал бы прямо противоположным образом: он называл бы болезнь, не вдаваясь в подробности, или взял бы какое-нибудь руководство по патологии и выписывал оттуда различные симптомы, ничего в них не понимая, как это делал Золя... Писателю недостаточно видеть людей, он должен уметь наблюдать и схватывать их важнейшие черты. Так именно и поступает Чехов, который... избегает приводить диагноз болезни и чаще всего заменяет медицинскую терминологию выражениями, почерпнутыми из бытовой речи. В этом сказывается манера Чехова: объективное и точное описание характерных деталей без явного показа авторского отношения»1.
Л.Н. Толстой в повести «Смерть Ивана Ильича» удивительно тонко описывает проявления заболевания у своего героя. Известно, что замысел написания этой повести возник под влиянием смерти настоящего Ивана Ильича, брата великого бактериолога Ильи Ильича Мечникова. Этого Ивана Ильича лечил Г.А. Захарьин, который говорил на своих лекциях, что болезнь его бывшего пациента и картина смерти была именно такой, какой она нарисована в повести. Все фазы развития болезни от странного вкуса во рту вплоть до галлюцинаций перед смертью могут служить художественной иллюстрацией к главе о раковой болезни человека. Однако Иван Ильич постоянно ощущал боль в левом боку, а заболевание у него находили в слепой кишке, которая находится справа.
У Чехова исключается такая ошибка, хотя в манере изображения больного писатель никогда не прибегал к детализации, как это делали И.С. Тургенев. Л.Н. Толстой и другие. Рисуя образ больного человека, Чехов использовал ту манеру, которую он открыл в литературе, — изображение пейзажа или человека несколькими скупыми, но характерными только для такого пейзажа или только для такого человека штрихами. Эту манеру Чехов применил также при изображении больного человека. Так, например, описывая страдающего чахоткой учителя в одноименном рассказе, он не дает трафаретный портрет истощенного человека с красными пятнами на лице и блестящими глазами, как это было принято до него. Он приводит такие штрихи: больной утомился при одевании парадного костюма. Когда же больному принесли штиблеты, то у него не хватило сил натянуть их на ноги, пришлось полежать и выпить воды.
Второй штрих: больного учителя ожидают на банкете у директора фабрики, где его должны чествовать, но у самого входа в квартиру к директору он вдруг закашлялся... От кашлевых толчков с головы слетела фуражка, из рук вывалилась палка. Выбежавшие из квартиры нашли его сидящим на ступени и обливающимся потом... Писатель нарисовал портрет очень больного человека.
В. Ермилов очень точно сказал: «Чехов — гениальный живописец словом». Он отметил необычайно художественное и удивительно скупое изображение Чеховым смерти ребенка («Враги»).
Жена врача Кирилова склонилась над своим сыном.
«На кровати, у самого окна лежал мальчик с открытыми глазами и удивленным выражением лица. Он не двигался, но открытые глаза его, казалось, с каждым мгновением все более темнели и уходили во внутрь черепа».
Так написать мог только «гениальный живописец словом» и врач.
* * *
Жизнь в Мелихове, участие в переписи населения позволили Чехову вникнуть в тяжелую жизнь окружавших его крестьян.
В повести «Мужики» Чехов рисует хорошо знакомую ему нищенскую среду дореволюционного села.
Лакей при московской гостинице «Славянский базар» Николай Чикильдеев заболел. У него онемели ноги и изменилась походка, так что однажды, идя по коридору, он споткнулся и упал вместе с подносом, на котором была ветчина с горошком.
Лакей, должно быть, очень болен. Его многолетняя практика выработала в нем искусство лавирования среди разбросанных ресторанных столиков, а здесь он упал, идя по свободному коридору. Значит, он очень болен.
Лакею пришлось оставить место, и он приезжает в свое родное нищее село.
То, что Чикильдеев безнадежно болен, Чехов показывает через восприятие его состояния окружающими.
«Старухи и бабы глядели на ноги Николая, обутые (летом! — Е.М.) в валенки, и на его бледное лицо и говорили печально:
— Не добытчик ты, Николай Осипыч, не добытчик. Где уж!..»
«Когда в семье есть больной, который болеет уже давно и безнадежно, — пишет Чехов, — то бывают такие тяжкие минуты, когда все близкие робко, тайно, в глубине души желают его смерти; и только одни дети боятся смерти родного человека...»
Болезнь Чикильдеева показана в рассказе глубоко трогающими деталями. Больной лакей, пожалуй, знает уже, что скоро умрет. Все счастье его оканчивающейся жизни заключено в старом фраке. Фрак остался с ним в этой грязной избе как воспоминание о поре его более счастливого существования.
Больной не спал всю ночь. Утром он слез с печи, достал из зеленого сундучка свой фрак, надел его и, подойдя к окну, погладил рукава, подержался за фалдочки — и улыбнулся. Потом осторожно снял фрак, спрятал в сундук и опять лег... Это место в повести невольно трогает.
Знакомый Чехова, артист и драматург А.И. Южин (Сумбатов) писал ему: «Фрак вернувшегося «в народ» лакея я вижу со всеми швами, как вижу бесповоротную гибель всех его, Чикильдеева, светлых: надежд на жизнь в палатах «Славянского базара». Я никогда не плачу, — пишет Южин, — но когда он надел и затем уложил фрак, я дальше не мог читать».
Умирающему Николаю поставили на грудь банки. Он смотрел, как банки, присосавшись к груди, мало-помалу наполнялись темной кровью, и чувствовал, что из него... как будто что-то выходит, и улыбался от удовольствия, но лицо у него осунулось и, как говорили бабы, сжалось в кулачок; пальцы посинели, он кутался и в одеяло, и в тулуп, но становилось все холоднее. К вечеру он затосковал; просил, чтобы его положили на пол, просил, чтобы не курили, потом затих под тулупом и к утру умер... А его жена Ольга и дочь Саша пошли за подаянием по миру.
Горе мужицкой жизни, бесповоротная гибель маленьких надежд маленького человека и неизбежность его смерти слиты писателем воедино в печальной мелодии рассказа.
* * *
Выздоровление больного — это очень сложное состояние. Человек, выздоравливающий от какой-либо острой болезни, если только организм его не отягощен старческим одряхлением или инвалидизирующим хроническим заболеванием, впитывает в себя окружающую жизнь жадно, всеми чувствами. Он как бы заново начинает жить и с радостью воспринимает проявления этой жизни.
В 1887 году 27-летний Чехов написал миниатюру «Тиф».
Молодой офицер возвращается домой. Ему нездоровится, он с ненавистью смотрит на соседа по купе. Руки и ноги его как-то не укладывались на поездном диване, хотя весь диван был к его услугам. Когда больной вышел из вагона, ему казалось, что идет не он, а вместо него кто-то другой... Молодой офицер болел у себя дома. Доктор, который его раздражал, родные, которые ласково за ним ухаживали, появлялись и исчезали из его памяти. Все, что происходило вокруг него в период его болезни, проходило как бы вне его сознания Когда же забытье прошло, всем его существом, существом выздоравливающего, овладело ощущение бесконечного счастья и жизненной радости.
Случилось так, что в период его забытья от него заразилась любимая сестра. За три дня до того, как к нему возвратилось сознание, ее похоронили. Когда это неожиданное известие вошло в сознание выздоравливающего, ему стало грустно. Однако радость выздоровления в этот период оказалась сильнее: «он плакал, смеялся и скоро стал браниться за то, что ему не дают есть».
К выздоравливающему постепенно возвращается его прежнее состояние со всей обыденностью окружающей обстановки. Когда спустя неделю, еще слабый, но выздоравливающий молодой офицер подошел к окну, поглядел на пасмурное весеннее небо и прислушался к неприятному стуку старых рельсов, которые провозили мимо, сердце его сжалось от боли... Радость выздоровления уступила место чувству невозвратимой потери.
В этом маленьком этюде, не претендующем на разрешение каких-либо бытовых и тем более социальных проблем, с научной точностью показано изменение психики человека при остром заболевании.
Иногда в период выздоровления человеческое сознание перестраивается. Наступает некоторое психическое перерождение человека. В этот период больные нередко преодолевают многое из того, что мучило их до болезни. Это касается большей частью не отношения к жизни вообще, т. е. не социальных установок человека, а семейных отношений, отношений друг к другу супругов и сложного комплекса всех тех взаимоотношений, из которых складывается личная жизнь человека.
* * *
В рассказе «Черный монах», о котором шла речь выше, психическая болезнь магистра Коврина явилась результатом его неудовлетворенного стремления к величию. Доведенные болезнью до предела отрицательные стороны его характера разрушили его семью. Психическая же болезнь вызвала у самого Коврина чахотку.
«У него шла горлом кровь. Он плевал кровью, но случалось раза два в месяц, что она текла обильно, и тогда он чрезвычайно слабел и впадал в сонливое состояние. Эта болезнь не особенно пугала его, так как ему было известно, что его покойная мать жила точно с такой же болезнью десять лет, даже больше; и доктора уверяли, что это не опасно и советовали только не волноваться, вести правильную жизнь и поменьше говорить».
Может быть, тяжелая болезнь, чахотка, развившаяся у Коврина, теперь уже имевшего самостоятельную кафедру, заставила его пристальнее приглядеться к внутреннему «я». Он сам теперь понимал, что он посредственность и охотно мирился с этим сознанием. Уже перед самой смертью он понял, что был несправедлив и жесток к людям, любившим его, что он вымещал на них свою душевную пустоту, скуку, одиночество и недовольство жизнью.
Может быть, внутренний тяжелый недуг отчасти и переконструировал его личность.
Описанные в «Черном монахе» ощущения Коврина, предшествующие кровотечениям, были хорошо знакомы писателю. Поэтому он так правдиво передает то беспокойство, похожее на страх, которое предшествует кровоизлиянию из легкого. Писателю были знакомы также слабость и сонливое состояние, наступающие после кровотечения. Фраза же: «плевал кровью, но случалось раза два в месяц, что она текла обильно» — текстуально совпадают со строками его писем, в которых он сообщает о своих кровохарканьях. Слова — «эта болезнь не особенно пугала...» и т. д. также повторяют рассуждения Чехова о своем недуге.
Приведенные сопоставления позволяют думать о том, что в переживания своих больных героев писатель вводил много выстраданного им лично.
В жизни каждого больного наступает такой момент, когда впервые до его сознания доходит мысль, что он болен. Это необычайно страшный миг в жизни человека, заболевшего тяжелой и хронической болезнью. Врачи, изучавшие психику больных, отмечают, что осознание болезни человеком еще не означает правильной оценки им своего состояния. Эта оценка часто не соответствует действительности — она преувеличивается или преуменьшается. Характерно, что это часто даже не зависит от степени осведомленности больного в медицине или от его общего культурного уровня. Известно, что и очень крупные медики, сами заболевая, редко правильно ориентировались в своем болезненном состоянии. Эту особенность больных хорошо знал Чехов.
В рассказе «Учитель» показан момент, когда тяжело больной человек из-за бестактности директора фабрики во время банкета, устроенного в его честь, узнает о безнадежности своего состояния. Выступая на банкете, директор фабрики заявил, что фабричная администрация не останется в долгу у учителя, что его семья будет обеспечена и на этот предмет месяц тому назад уже положен в банк капитал.
Учитель вопросительно поглядел на директора, на товарищей, как бы недоумевая:
«Почему будет обеспечена семья, а не он сам? И тут на всех лицах, во всех неподвижных, устремленных на него взглядах, он прочел не сочувствие, не сострадание, которых он терпеть не мог, а что-то другое, что-то мягкое, нежное и в то же время в высшей степени зловещее, похожее на страшную истину, что-то такое, что в одно мгновение наполнило его тело холодом, а душу невыразимым отчаянием... Четверть минуты простоял он так, с ужасом глядел вперед, в одну точку, как будто видел перед собою эту близкую смерть»... Прийдя домой, чеховский учитель посмотрел в зеркало и на место леденящему душу отчаянию пришел спасающий самообман, которого не чужд был и сам Чехов: «Сегодня у меня цвет лица гораздо лучше, чем вчера. У меня малокровие и катар желудка, а кашель у меня желудочный...» А в это время врач шепотом говорил его жене, что не следовало бы отпускать на обед человека, которому осталось жить, по-видимому, не более недели.
* * *
В литературе есть много попыток углубиться в изучение психики туберкулезных больных. Буржуазные ученые, исследуя творчество известных писателей и художников, страдавших туберкулезом, считали, что пессимистический тон творчества некоторых из них зависел от их заболевания. Нет сомнения, что болезнь, и в особенности туберкулез, физически истощающий человека, влияет в определенной степени на его психическую сферу. Даже от больших людей нельзя требовать, чтобы в те минуты и часы, когда они очень страдают, — они были веселы и заставляли улыбаться других. Однако истинное творчество отражает прежде всего идею художника, а не его физическое состояние.
Паганини потрясал слушателей своей игрой, когда был уже в последней стадии чахотки с тяжелыми отеками на ногах...
Мольер написал перед самой смертью одну из наиболее жизнерадостных вещей — «Мнимый больной». Сыграв в премьере пьесы главную роль, он за кулисами сцены истек кровью и умер дома в ту же ночь...
Фредерик Шопен создал жизнерадостные поэтические произведения в конце 30-х годов — в период тяжелого обострения туберкулеза. Такие же светлые и жизнерадостные фантазии, полонезы, сонаты и солнечные баркароллы он писал уже изнуренный болезнью в последние годы своей жизни. А произведения, в которых с огромной силой отражались отчаяние, гнев и чувство бессилия, он создавал еще до болезни, в период, когда его родина, Польша, испытывала тяжелый гнет самодержавия.
Туберкулез во время Чехова был болезнью, которая требовала большой затраты физических и душевных сил. Исход этой болезни был часто печальным. Поэтому изучению психики туберкулезных больных уделялось всегда больше внимания, чем психике людей, страдающих от других болезней. Психику чахоточных больных описывали нередко классики, в том числе Л.Н. Толстой и А.П. Чехов.
Буржуазные ученые, каждый по-разному, наделяют туберкулезных больных определенными, свойственными этой болезни, чертами характера. Некоторые говорят о слабости интеллектуальной сферы туберкулезных больных, с их повышенной чувствительностью и раздражимостью, неустойчивостью и склонностью к аффектам, об импульсивности в решении важных жизненных вопросов. Другие говорят о самоуверенности, об эгоцентризме, о своеобразной апатии, о безучастности к окружающему. Туберкулезным больным эти ученые приписывают злобность, завистливость и т. д.
А.П. Чехов в своих произведениях показал, что нет психологии больного. Поведение разных людей в разные периоды болезни разное. Психические особенности человека, воспитанные средой в процессе формирования его характера, под влиянием болезни могут стать более яркими, выпуклыми, но создать черты характера, которых до того не было, болезнь не может.
Примечания
1. Литературное наследство, том 68. М., 1960, стр. 719.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |