Мы говорили о влиянии болезни на психику человека, но и психические, моральные переживания в значительной мере отражаются на развитии телесного страдания у человека. Это в особой мере сказывается на развитии таких заболеваний, как туберкулез.
Слова протеста, впервые гневно прозвучавшие в творчестве Чехова, высказал умирающий от туберкулеза Павел Иванович в рассказе «Гусев». Его болезнь — это результат неравной борьбы с людской подлостью и неправдой, против которых он протестовал всю свою жизнь.
Павел Иванович — разночинец. «Мой отец, — рассказывает он, — был честный поп. Всегда говорил великим мира сего правду в глаза и за это много страдал». Павел Иванович задыхается в душном пароходном помещении третьего класса. От кашля, духоты и от своей болезни он изнемог, тяжело дышит и шевелит высохшими губами. Он не замечает своей болезни, а думает о тех людях, которые окружают его. «Как это вы, тяжело больные, вместо того чтобы находиться в покое, очутились на пароходе, где и духота, и жар, и качка — все, одним словом, угрожает вам смертью... Ваши доктора сдали вас на пароход, чтобы отвязаться от вас... Для этого нужно... не иметь совести и человеколюбия».
А.П. Чехов видел таких врачей на острове каторги. Они выслушивали сердце у каторжан для того, чтобы определить, сколько те смогут принять плетей...
Больной Павел Иванович спит сидя, так как в лежачем положении он задыхается. Лицо у него серое, нос длинный, острый, глаза, оттого что он страшно исхудал, громадные; виски впали, борода жиденькая, волосы на голове длинные... Но умирающий не хочет смириться. Он произносит гневные слова протеста.
— Да, я всегда говорю в лицо правду... Я никого и ничего не боюсь... Я воплощенный протест. Вижу произвол — протестую, вижу ханжу и лицемера — протестую, вижу торжествующую свинью — протестую.
Павел Иванович верит в то, что он непобедим, никакая инквизиция не может заставить его замолчать. «Отрежь мне язык, — говорит умирающий, — буду протестовать мимикой, замуравь меня в погреб — буду кричать оттуда так, что за версту будет слышно, или уморю себя голодом, чтоб на их черной совести одним пудом было больше, убей меня — буду являться тенью... Вот это жизнь, я понимаю. Это можно назвать жизнью».
Бунтарь мечтает возвратиться в Россию для того, чтобы призвать литераторов: оставьте на время свои гнусные сюжеты насчет бабьих амуров и красот природы и обличайте двуногую мразь... мразь, сгноившую в тюрьмах миллионы людей.
Слова умирающего Павла Ивановича совпадают текстуально со словами писем Чехова, в которых он обличал царских чиновников и генералов, сгноивших в тюрьмах миллионы людей.
В рассказе — чеховские парадоксы: в душном пароходном трюме умирающий призывает к протесту такого же, как и он, умирающего. Проходит два дня. Павел Иванович уже не может сидеть. Он лежит; глаза у него закрыты, нос стал как будто острее. И здесь опять так же, как и у задыхавшегося перед смертью учителя, проявляется физиологический самообман туберкулезного больного, столь знакомый писателю.
Как сравнишь себя с вами, жалко мне вас... бедняг. Легкие у меня здоровые, а кашель у меня желудочный... Я могу перенести ад, не то что Красное море! К тому же я отношусь критически и к болезни своей и к лекарствам. А вы... вы темные... Тяжело вам, очень, очень тяжело!
Так страдает умирающий чеховский бунтарь, страдает не за себя, а за других. Он умирает первым, а тот, кого он жалел и кого призывал к протесту, умирает вторым...
В повести «Моя жизнь» Чеховым изображена болеющая туберкулезом женщина.
В среде глупых, жестоких, ленивых, нечестных людей провинциального города живут брат и сестра, забитые самодуром отцом и придавленные всем серым укладом жизни этого города. И брат и сестра пытаются протестовать. Но «протест» брата заключается в его толстовском «опрощении». Сестра же, «протестуя», становится любовницей женатого врача. В результате «протестов» герой повести превращается в городского юродивого и нагоняет на детей скуку своими бесполезными наставлениями, а сестра под влиянием постоянных душевных переживаний заболевает чахоткой. Два следствия одной и той же причины.
Болезнь сестры протекает при постоянных психических травмах. Тупой мясник прогоняет брата и больную сестру
из своего дома только лишь потому, что она забеременела от женатого человека. Брат зарабатывает деньги, работая простым маляром и едва может прокормить себя и больную сестру.
В противовес слабым брату и сестре в повести выведена дочь инженера, сильная, жизнерадостная девушка, ищущая чего-то нового. Вначале ей показалось, что опрощение героя рассказа это какой-то подвиг. За этот «подвиг» она вышла за него замуж, но прошло немного времени, и она поняла карикатурность Этого опрощения. Сильной молодой женщине становится далеким тип слабого «опрощенца», и она бросает его.
От брата и сестры отворачиваются все. Теперь около них остался только полунищий старик маляр.
Тонкими мазками художника и врача Чехов показывает нарастание болезни у измученной женщины: идя по улице с братом, она задыхается, кашляет и все спрашивает, скоро ли они дойдут... Болезнь нарастает — теперь больная может прочитать вслух только одну страницу... очень тихо и не в состоянии больше — не хватает голоса.
В рассказе пересекаются пути слабой, забитой женщины и самодовольного эгоиста врача. Смертельно больная, она не думает о будущем, она говорит любимому человеку — пусть он уезжает из города, пусть даже бросит ее... лишь бы сам он был счастлив. А этот человек, приходя к ней, не находит ласковых слов, которые могли бы ее успокоить. «Тебе нельзя много говорить, — наставляет он. — Пожалуйста, молчи...»
Больная женщина умерла так же тихо, как и жила. А писателю, в этом периоде творчества, уже чужд был такой протест. Ему близки слова Кости Кошевого из другого произведения («Три года»). В гнетущей обстановке России нужна не толстовская проповедь... тут нужны другие способы борьбы...
* * *
О роли психики в развитии болезни Чеховым написано много. Так, в «Иванове» туберкулез у жены героя пьесы развивается на фоне ее постоянных душевных переживаний. Земский врач Львов увещевает Иванова: «Самое главное лекарство от чахотки — это абсолютный покой, а ваша жена не знает ни минуты покоя... Ваше поведение убивает ее...»
На протяжении пьесы доктор часто требует от Иванова покоя для своей больной: «Я врач, — повторяет он, — и как врач требую, чтобы вы изменили ваше поведение... Оно убивает больную». Больная и была убита жесточайшей травмой, какую ей нанес муж в минуту запальчивости: «Так знай же, что ты... скоро умрешь...»
В рассказе «Супруга» чахоткой болеет врач Николай Евграфыч. Болезнь развивается у него на фоне постоянных обид, которые ему наносит легкомысленная жена.
«Полгода назад товарищи врачи решили, что у него начинается чахотка, и посоветовали ему бросить все и уехать в Крым...»
Больной врач кашлял и задыхался. «Надо было бы лечь в постель и согреться, но он не мог, а все ходил по комнатам или садился за стол и нервно водил карандашом по бумаге...»
После тяжелых семейных раздоров он часто спрашивает себя, как это он мог так беспомощно отдаться в руки этого ничтожного, лживого, пошлого, мелкого существа, как он мог попасть в эту компанию жадных до денег чиновников и мещан.
Николай Евграфыч каждый день надевает сюртук и едет в больницу... Тот, кто читает этот рассказ, может дописать конец. Придет день, когда больной человек уже не сможет надеть сюртук, и тогда начнется его тяжелое умирание в среде ненавидящих его хищников.
* * *
Последователь С.П. Боткина, крупный советский клиницист Р.А. Лурия был одним из первых ученых, изучавших роль психики в возникновении и течении ряда внутренних заболеваний. Он посвятил специальный труд вопросу о так называемых иатрогенных заболеваниях, т. е. о заболеваниях, «рожденных врачом».
Чехов, ученик Г.А. Захарьина и А.А. Остроумова, очевидно, представлял себе природу заболеваний, которые названы в медицинской науке иатрогенными.
В его записной книжке есть такой сюжет:
«Z. идет к доктору, тот выслушивает, находит порок сердца. Z. резко меняет образ жизни, принимает строфант, говорит только о болезни — и весь город знает, что у него порок сердца; и доктора, к которым он то и дело обращается, находят у него порок сердца. Он не женится, отказывается от любительских спектаклей, не пьет, ходит тихо, чуть дыша. Через 11 лет едет в Москву, отправляется к профессору. Этот находит совершенно здоровое сердце. Z. рад, но вернуться к нормальной жизни уже не может, ибо ложиться с курами и тихо ходить он привык, и не говорить о болезни ему уже скучно. Только возненавидел врачей и больше ничего.»
Сюжет является точной и по-чеховски короткой историей болезни человека, чью жизнь, в полном смысле слова, исковеркали бездарные врачи.
Умный писатель хорошо знал, что слова могут нанести травму человеку и вызвать болезнь и слова могут вылечить заболевшего. Эта мысль высказана 26-летним писателем в рассказе «Волк». Чехов показал здесь большую медицинскую эрудицию. Сюжет таков.
Помещик, славящийся на всю губернию своей необыкновенной физической силой, и его приятель следователь возвращаются с охоты. По дороге они узнают, что в окрестностях бродит бешеный волк. Следователь много рассказывает помещику о бешенстве, как о мучительной ужасной болезни.
— Ужаснее же всего, — говорит он, — что эта болезнь неизлечима... В медицине... нет даже намека на возможность излечения...
В эту же ночь на помещика напал волк. Произошла схватка, и волк был убит, но помещик в отчаянии, так как решил, что он заразился бешенством. Следователь начал было утешать своего приятеля, но после тех густых красок, которыми он недавно описывал болезнь, утешительные речи не помогали. Состояние помещика с каждым часом ухудшалось:
— Или лечите меня, или отравите, а так не оставляйте! — просит он после врача. — Я страдаю! Каждую минуту мне кажется, что я начинаю беситься. Я не сплю, не ем... Я каждую минуту вынимаю револьвер, чтобы пустить себе пулю в лоб!.. Вылечите меня, и я дам вам пятьдесят тысяч! Займитесь же, ради бога!.. Поймите, что я теперь каждой мухе завидую... я несчастлив!
Врач вместо того, чтобы начать лечить помещика, стал ему спокойно доказывать, что возможность заразиться исключительно невелика. Он взял с полки книгу и, пропуская те места, которые могли помещика устрашить, стал читать ему главу о бешенстве. Страх у помещика рассеялся: «Теперь понятно, конечно. Стало быть все это чепуха?
Вышел он от доктора веселый, радостный, и казалось даже, что с ним вместе радовались и слезинки, блестевшие на его широкой черной бороде».
И.П. Павлов, создавший учение о второй сигнальной системе человека, т. е. о слове, доказал, что слово может разрушить тончайшие нервные конструкции человека и может играть роль самого лучшего лекарства. В приведенном рассказе, написанном Чеховым задолго до создания И.П. Павловым его гениального учения, дан яркий пример психотерапевтического воздействия слова на человека.
Одним из главных звеньев павловского учения является теория условных рефлексов. Теперь известно, что, используя метод условных рефлексов, можно лечить ряд заболеваний человека. В частности, основываясь на методе условных рефлексов, в настоящее время лечат хронический алкоголизм.
В юмористическом рассказе «Средство от запоя» А.П. Чехов предвосхитил в какой-то мере тот способ лечения, который принят сейчас в психиатрической практике.
Известный артист столичных театров приехал на гастроли в провинцию и запил. Театральный парикмахер взялся «излечить» заболевшего запоем актера. Набросав в бутылку с водкой мыла, селитры, нашатыря, квасцов, глауберовой соли и других «специй», доморощенный лекарь стал поить этой смесью страдавшего от похмелья «пациента».
Актер с наслаждением выпил предложенную ему смесь, крякнул, но тотчас же вытаращил глаза, лицо у него побледнело, на лбу выступил пот ... Для бедного актера наступило время мучений, внутренности его буквально переворачивало, но «лекарь» упрямо продолжал применять свой «метод». Вскоре актер выздоровел и стал играть на сцене.
* * *
Чехов знал, что такие модные в свое время болезни, как неврастения, сплин, бессонница, которые не имели под собою каких-либо органических оснований, а являлись только диагнозами несуществующих заболеваний, были привилегией имущих классов.
В своем письме к А.С. Суворину Чехов пишет: «Захарьин лечит хорошо только катары, ревматизмы, вообще болезни, поддающиеся объективному исследованию, а у А.А. (сына Суворина, избалованного лентяя, — Е.М.) болезнь умственная, социально-экономо-психологическая, которая, быть может, не существует вовсе, а если и существует, то, быть может, не должна считаться болезнью»1.
Очевидно, такой «социально-экономо-психологической болезнью» болел «сухарь, ученая вобла» профессор Серебряков («Дядя Ваня»). Этот профессор замечателен был тем, что он 25 лет читал в университете об искусстве, ничего в искусстве не понимая. Болезнь Серебрякова владеет всем его сознанием, а сам он, ничтожество в науке, стремится быть центром, вокруг которого должна вертеться вся жизнь.
Ночь. Около профессора его молодая жена:
Серебряков. ...Я сейчас задремал, и мне снилось, будто у меня левая нога чужая... Нет, это не подагра, скорее ревматизм...
Елена Андреевна. Ты устал. Вторую ночь не спишь.
Серебряков. Говорят, у Тургенева от подагры сделалась грудная жаба. Боюсь, как бы у меня не было...
Серебряков измучил своим вечным нытьем жену Елену Андреевну, дочь Соню и дядю Ваню, преданного семье человека. Сухой эгоист, он хочет разрушить созданный творческим трудом дяди Вани уголок и выбросить близких ему людей на улицу.
Револьверный выстрел доведенного до аффекта дяди Вани заставляет профессора забыть о всех его настоящих и мнимых болезнях и о задуманном им бесчестном деле.
В медицине известно, что безрезультатность лечения у некоторых больных обусловливается тем, что болезнь у них является не главным и не основным, а второстепенным; главное же скрыто где-то позади болезни. В жизни Серебрякова главное — это пустота прожитой им жизни и съедавший его эгоизм. Такие люди, как Серебряков, понимают, что они противны окружающим и поэтому чувствуют себя несчастными и «уходят в болезнь», ищут выход в несуществующих грудной жабе, неврастении, подагре:
«Ну, допустим, я противен, я эгоист, я деспот, но неужели я... не имею права на... внимание к себе людей?» Болезнь и является тем элементом, которым Серебряковы пытаются привлечь к себе внимание тех, кто их окружает. В таких случаях, как этот, болезнь является лишь символическим выражением иных переживаний. Иногда же вся болезнь в целом является как бы сплошным символом.
Известно, что великие клиницисты чеховского периода, как например Боткин и Захарьин, и нашего времени, как Кончаловский, Яновский, Стражеско и другие, достигали замечательных терапевтических результатов применением самых обычных лекарственных средств. О чудесных же исцелениях, совершенных такими известными профессорами, ходит много легенд.
Практическая медицина это прежде всего наука, но в определенной мере и искусство. Необходимо уметь найти не только ту или иную степень заболевания органа или системы органов, но и определить психологическую структуру личности. «Готовность к выздоровлению» того или иного больного или «настроенность к болезни» в ряде случаев решает вопрос о лечении этого больного. Выдающиеся врачи типа Захарьина обладали огромной интуицией, они умели распознавать скрытую изнанку болезни и лечили человека, сопоставляя его видимые или слышимые органические изменения с невидимой психологической надстройкой. Они лечили человека в целом, не деля его на телесную и психическую половины. Об этом искусстве Боткиных и Захарьиных хорошо знал Чехов.
В рассказе «Случай из практики» крупный московский профессор, в котором, очевидно, подразумевался Захарьин, был приглашен в провинцию к дочери владелицы фабрики Ляликовой. Поехал не профессор, а ординатор. Мысли ординатора — это мысли Чехова. Чехов ведь не раз выезжал из своего Мелихова к больным в деревни и на фабрики Серпуховского уезда.
Сюжетную канву рассказа можно найти в записной книжке Чехова: «Фабрика. 1000 рабочих. Ночь. Сторож бьет в доску. Масса труда, масса страдания — и все это для ничтожества, владеющего фабрикой. Глупая мать, гувернантка, дочь...»
Дочь фабрикантки Ляликовой давно уже болела и лечилась у разных докторов, а в последнюю ночь, с вечера до утра, у нее было такое сердцебиение, что боялись, как бы она не умерла.
Ординатор осмотрел ее и болезни сердца не нашел. «Должно быть, нервы подгуляли», — сказал он и хотел уехать домой. Мать девушки упросила его остаться ночевать. Ночью он особенно остро почувствовал, что на этой фабрике все живут, точно в тюрьме. Грубая сила давила не только на рабов, заполнявших пять корпусов фабрики, но и на тех, кто пользовался рабским трудом...
Ночью девушке стало опять плохо.
— Мне почти каждую ночь тяжело, — жаловалась она врачу. В это время на дворе сторожа начали бить два часа. Послышалось «дер... дер...», и она вздрогнула.
— Вас беспокоят эти стуки? — спросил он.
— Не знаю. Меня все тут беспокоит...
Врач понял, что причина страданий девушки — та же грубая сила, которая угнетает всех, кто с ней соприкасается. Теперь он видел перед собой уже не дочь фабрикантки, а больную с мягким, страдальческим выражением лица, которое было разумно и трогательно.
Он знал, что сказать девушке, «для него было ясно, что ей нужно поскорее оставить пять корпусов и миллион, если он у нее есть, оставить этого дьявола». Он говорил с девушкой не как ученый медик, а как умный и теплый собеседник, его простые слова девушка поняла как призыв к новой, хорошей жизни, и ей стало легче. Провожая врача на следующее утро, «она смотрела на него, как вчера, грустно и умно, улыбалась, говорила и все с таким выражением, как будто хотела сказать ему что-то особенное, важное, — только ему одному». Может быть, она хотела сказать о том, что она решила «перевернуть свою жизнь», как героиня рассказа «Невеста»... А чеховский врач, уезжая, «думал о том времени, быть может, уже близком, когда жизнь будет такою же светлою и радостной, как это тихое, воскресное утро...»
В своем последнем произведении «Невеста» Чехов рисует измененного болезнью, очень худого, с большими глазами, с длинными худыми пальцами, бородатого и все-таки красивого человека. Но это не сломленный болезнью неудачный революционер, не тяжелый неврастеник, это — глашатай прекрасного будущего, такой же больной, как создавший этот образ писатель. Он убеждает героиню рассказа Надю уйти от пошлого жениха, сытой обывательщины, от мещанского счастья...
Надя «перевернула свою жизнь» и устремилась к активной борьбе, а Саша тихо ушел из жизни.
«Прощай, милый Саша!» — думала девушка, и впереди ей рисовалась жизнь новая, широкая, просторная...
Имя Чехова, всегда призывавшего людей к новой, широкой жизни, имя писателя, сочетавшего в себе нежную любовь к правде и острую ненависть к лжи, насилию и пошлости, имя гуманиста, понимавшего страдания больного человека и бесконечно страдавшего всю свою жизнь, дорого людям как символ борьбы за человеческое счастье.
Примечания
1. Из письма А.П. Чехова к А.С. Суворину от 29 марта 1890 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |