Чехов вошел в историю человеческой культуры как великий писатель, но он дорог людям еще и потому, что на протяжении всей своей жизни он занимался многосторонней общественной деятельностью. Значительную часть этой деятельности составляла практическая врачебная работа.
Чехов был земским врачом и был связан дружбой и перепиской со многими представителями русской общественной медицины.
Чехов прожил трудную жизнь. Вся его творческая и общественная деятельность протекала в условиях тяжелого недуга. Медицина поэтому сыграла свою роль не только в творчестве Чехова, в его практической врачебной работе, но и в его жизни как больного.
Исследование болезни больших людей на фоне их деятельности помогает лучше понять характер этих людей, понять условия, в которых протекала их жизнь и деятельность.
В истории болезни Чехова, заполненной в 1897 году в клинике А.А. Остроумова ординатором М.Н. Масловым, записано, что писатель страдал головными болями с гимназических лет. «В гимназии, — указано в истории болезни, — было два острых перитонита (?)».
Очевидно, первый приступ заболевания появился у Чехова после простуды в степи. «Антошу привезли домой, — писал его брат М.П. Чехов. — Как сейчас помню его, лежавшего при смерти...»1
В одном из своих писем Чехов указывал, что перитонит он перенес в семнадцатилетнем возрасте. Проф. В.А. Щуровский пишет: «В 16 лет peritonit 2 раза?» Очевидно, в действительности были не один, как полагают биографы, а два приступа болезни, и оба являлись вспышками хронического туберкулезного перитонита. В.А. Щуровский ставит под сомнение аппендикулярное происхождение заболевания. Трудно также думать, что этот перитонит был связан с прободением кишки или заносом гноеродного возбудителя в брюшину кровеносным путем. Такие перитониты в прошлом чаще всего кончались смертельно. Следует полагать, что тяжкое страдание, которое Чехов испытал в ранней юности, было проявлением той инфекции, от которой писатель страдал всю последующую жизнь.
Квартира в подвальном этаже, в которой Чехову пришлось жить в студенческие годы (1882—1883), тяжелый труд и копеечный заработок для содержания большой семьи — все это способствовало дальнейшему развитию его заболевания. «Надо думать, — писал проф. М.А. Членов, — что туберкулез у него развился на почве врожденной слабости организации, вследствие сильного переутомления и сидячего образа жизни (при этом в недостаточно благоприятном помещении), связанного с усиленным литературным трудом во время его ранней молодости, когда происходило окончательное формирование организма...»2
На здоровье молодого писателя не могло не отразиться то, что до 1886 года, когда он с семьей переехал в дом врача Я.А. Корнеева (по Садово-Кудринской улице), Чеховым с квартирами не везло. Так, осенью 1885 года, когда Чехов уже окончил университет, пришлось снять квартиру, которая оказалась сырой. В другой квартире над головой у Чеховых было помещение, сдававшееся под балы, свадьбы, поминки. В таких условиях писателю работать было тяжело.
4 ноября 1884 года в письме к издателю журнала «Осколки» Н.А. Лейкину Чехов жалуется на свое болезненное состояние: «Голова трещит, лихорадка... Работать не в состоянии...» Но 22 ноября в Московском Окружном суде начался разбор нашумевшего дела Рыкова о растратах в Скопинском банке. В это время Чехов очень нуждался в деньгах и поэтому, несмотря на болезнь, предложил «Петербургской газете» ряд фельетонов о Рыкове. У Чехова было несомненное обострение легочного туберкулеза, но он около трех недель вынужден был сидеть на репортерских скамьях холодного и темного зала Московского суда. Это и вызвало первое кровохарканье у писателя.
10 декабря 1884 года Чехов пишет тому же Лейкину: «Вот уже три дня прошло, как у меня ни к селу, ни к городу идет кровь горлом. Это кровотечение мешает мне писать, помешает поехать в Питер... Три дня не видал я белого плевка, а когда помогут мне медикаменты, которыми пичкают меня мои коллеги, сказать не могу...
Спасибо, хоть аптека отпускает лекарства по дешевой цене... Как насмех, у меня теперь есть больные. Ехать к ним нужно...»
* * *
Осень и зима 1885 года принесли Чехову известность в столичных литературных кругах; им написаны «Унтер Пришибеев», «Горе» и ряд других талантливых миниатюр. Но условия жизни писателя не стали лучше. Болезнь продолжала постепенно развиваться. Новое обострение наступило весной 1886 года. «Я болен, — пишет он в апреле этого года. — Кровохарканье и слаб... Не пишу... Надо бы на юг ехать, да денег нет».
Обострение затянулось, но Чехов боялся «подвергнуть себя зондировке коллег... Вдруг откроют что-нибудь вроде удлиненного выдыхания или притупления!» — пишет он.
14 октября 1888 года послано письмо А.С. Суворину, в котором Чехов-врач впервые серьезно разбирает болезнь Чехова-писателя. «...Сначала о кровохарканьи... Впервые я заметил его у себя 3 года тому назад в Окружном суде: продолжалось оно дня 3—4 и произвело немалый переполох в моей душе... Оно было обильно. Кровь текла из правого легкого. После этого я два раза в год замечал у себя кровь... Третьего дня или днем раньше — не помню, я заметил у себя кровь, была она и вчера, сегодня ее уже нет».
Чехов-врач не мог не знать, что легочное кровотечение чаще всего является признаком туберкулеза. «В крови, текущей изо рта, — писал он, — есть что-то зловещее, как в зареве».
В том же письме Антон Павлович пишет: «Каждую зиму, осень и весну и в каждый сырой летний день я кашляю».
Здесь второй признак туберкулеза, который наряду
с кровохарканьем мог заставить и не врача заподозрить у себя эту болезнь.
Письмо показывает, что Чехов еще в 1888 году предполагал, что он болен туберкулезом, но, во-первых, он поддавался свойственному больным людям «физиологическому самообману» и, во-вторых, он не любил как тогда, так и позже, признаваться в своем страдании не только другим, но и самому себе.
Следует учитывать, что до 1897 года писатель старался скрывать от семьи болезнь. Все эти тринадцать лет он оставался один на один со своим недугом. Он иногда чувствовал себя так плохо, что, любя общество, начинал тяготиться им, запрещал принимать гостей и отказывал в приеме людям, которым никогда не отказал бы в другое время. «Но обострение заканчивалось, — вспоминает его брат Михаил Павлович, — и моментально менялось настроение».
Весной 1889 года Антона Павловича Чехова постигло большое горе. У его брата — художника Николая резко обострилась чахотка, которой тот болел с 1886 года.
Когда писатель перевез больного брата к себе на квартиру и осмотрел его, то сразу сказал Марии Павловне: «Николкина песня спета»3. Но после, как это бывает иногда у врачей, Антон Павлович отгонял мысль о тяжелой болезни близкого ему человека.
В начале июня у Николая Чехова развился гортанный туберкулез, а 17 июня 1889 года художник скончался.
Болезнь и смерть брата Николая сыграли в жизни Антона Павловича большую роль. До этого периода, указывает В. Ермилов, у писателя была не вполне осознанная, но постоянная боязнь, что болезнь ворвется в его труд, помешает мыслям о главном. Ему не хотелось думать о том, что он болен. Болезнь и смерть брата, очевидно, заставили Чехова реально оценить свое состояние, и в глубине сознания у писателя закрепилась мысль о его печальной судьбе. Только эта мысль подавлялась стремлением к жизни и к большому труду, оправдывающему эту жизнь.
* * *
В 1889 году болезнь Чехова продолжала нарастать. Так, на приглашение Суворина приехать в Петербург он отвечает, что у него «прежестокий кашель» и что езда в вагоне у него может вызвать кровохарканье. «Боюсь кровохарканья, которое меня всегда пугало». Артисту А.П. Ленскому он пишет прямо, что у него «не инфлуэнца, а другое какое-нибудь свинство». И в это же самое время Чехов решает ехать на о. Сахалин.
С 1884 и до конца 1889 года кровохарканье у Чехова возобновлялось одиннадцать раз, а вспышки процесса случались два-три раза в год. Это позволяет думать, что ко времени поездки на Сахалин у писателя был выраженный кавернозный процесс.
В письме к В.М. Лаврову Чехов отвечает на клеветническую заметку, помещенную в издаваемом Лавровым журнале «Русская мысль». В этой заметке Чехов как писатель был назван беспринципным. В письме Чехова есть следующие строки: «Я, пожалуй, не ответил бы и на клевету, но на днях я надолго уезжаю из России, быть может, никогда уж не вернусь, и у меня нет сил удержаться от ответа»4. Приведенные строки показывают, что писатель отдавал себе отчет в трудностях поездки, знал, что «поездка — это непрерывный полугодовой труд, физический и умственный», и понимал, что она угрожает не только ухудшением его здоровья, но может стоить и жизни.
Дорога только до Сахалина продолжалась 81 день.
«Все сибирское, мною пережитое, я делю на три эпохи, — писал Чехов поэту А.Н. Плещееву, — 1) от Тюмени до Томска, 1500 верст страшенный холодище днем и ночью, полушубок, валенки, холодные дожди, ветры и отчаянная (не на жизнь, а на смерть) война с разливами рек... 2) От Томска до Красноярска 500 верст, невылазная грязь; моя повозка и я грузли в грязи, как мухи в густом варенье... 3) От Красноярска до Иркутска 1566 верст, жара, дым от лесных пожаров и пыль...»5
20 мая писатель отмечает: «Пришлось скакать на лошадях... От неспанья и постоянной возни с багажом, от прыганья и голодовки было кровохарканье, которое портило мне настроение, и без того неважное».
Жизнь на острове Чехов изучал в течение трех месяцев. В этот же период он проделал исключительно трудную в условиях Сахалина перепись населения. «Когда я приехал в Дербинское, — писал он в своей книге об острове, — и потом ходил по избам, шел дождь, было холодно и грязно. Смотритель тюрьмы, за неимением места... поместил меня в ... амбаре, в котором была сложена ... мебель. Капли, падавшие с потолка... производили гулкий звенящий звук, и после каждого такого звука кто-то шептал в отчаянии: «Ах боже мой, боже мой!»
А.П. Чехов очень любил природу. Поэтому можно себе представить степень его усталости, когда он писал, что всю дикую прелесть таежной реки с зелеными берегами «охотно променял бы на теплую комнату и сухую обувь...».
«Победишь одну груду поваленных деревьев, — сообщал он, — вспотеешь и продолжаешь итти по болоту, как опять новая груда, которой не минуешь... Сначала я старался только об одном — не набрать бы в... сапог, но скоро махнул на все рукой... Томит духота, одышка, хочется пить...».
Как мы указывали выше, перепись всего каторжного населения Сахалина (около 10 000 человек) писатель произвел единолично в течение трех месяцев. Он пробирался по тайге, заходил во все избы и говорил с каждым каторжником и поселенцем. Его рабочий день начинался в пять часов утра и заканчивался поздно вечером.
О больном писателе во время его работы на Сахалине никто не заботился, а сам Чехов никогда не умел заботиться о себе самом. «У меня, — писал он об одном ночном переходе, — с собою ничего не было, хотя я промок буквально насквозь... Кровать в надзирательской была только одна, ее занял генерал, а мы, простые смертные, легли на полу...»
Велика была душевная боль Чехова. Чуткий к чужому страданию, писатель переносил особенно тяжело ту предельную степень унижения человека, которую он видел повсюду на острове каторги. «Я видел все, — писал он, — стало быть, вопрос теперь не в том, что я видел, а как видел».
В своем труде «Остров Сахалин» Чехов и показал, как он видел российскую действительность.
Обаяние личности Чехова оказывало действие на всех, кто с ним встречался. Один сахалинский служащий, вспоминая о пребывании Чехова на острове, писал: «Был у нас в тюрьме бессрочно-каторжный Кириан Блоха. Угрюмый, необщительный, жестокий и хитрый, но даже он в разговоре с Чеховым изменялся до неузнаваемости, и тогда в его интонации слышались такие нотки, каких мы и не предполагали в этом человеке-звере»6.
С.М. Чехов в своем очерке «Поездка на остров Сахалин» рассказывает о следующем эпизоде:
«В день отъезда Антона Павловича его провожали знакомые — чиновники и военные. Собрались в доме № 20 на нынешней Советской улице, где был прощальный обед. Затем все вышли на крыльцо, чтобы садиться в тарантасы и ехать в порт. И никто не обратил внимания на группу каторжных, стоявшую поодаль около простой телеги. Когда вышел Антон Павлович, каторжные окружили его, оттеснили от его знакомых и усадили в телегу, быстро довезли в порт. В этом проявились их чувства, так была выражена их благодарность доктору и писателю, нашедшему ключи к их сердцам»7.
Когда Антон Павлович вернулся с Сахалина, писал современник Чехова В.Е. Ермилов, он имел вид изможденный. Так утомило его это путешествие.
Нервное напряжение, в котором находился писатель во время сахалинской поездки, подавляло его болезненные ощущения, но уже вскоре после возвращения в Москву болезнь дала себя чувствовать. Значительное переутомление не только отразилось на состоянии легких, но вызвало и поражение сердечно-сосудистой системы. Сам Чехов не связывал свое состояние с проделанной им работой на Сахалине.
«Я кашляю, перебои сердца. Не понимаю, в чем дело, — удивлялся он. — Пока ехал на Сахалин и обратно, чувствовал себя здоровым вполне, теперь же дома происходит во мне черт знает что. Голова побаливает, лень во всем теле, скорая утомляемость, равнодушие, а главное — перебои сердца. Каждую минуту сердце останавливается на несколько секунд и не стучит».
Кроме легочного туберкулеза Чехов (с молодых лет) страдал хроническим катаром кишечника и тяжелым расширением кишечных вен с частыми кровотечениями. Очевидно, эти заболевания были связаны с перитонитом, о котором мы говорили выше, и последующими спаечными изменениями брюшины.
После поездки на Сахалин, кроме резкого нарушения сердечного ритма, у писателя усилились мучительные и частые припадки мерцания в правом глазу (мерцательная скотома), которые сопровождались сильными головными болями.
Преодолеть неимоверные трудности путешествия на Сахалин больному Чехову позволили большой творческий подъем и сознание того, что он выполняет свой долг перед обществом. Но как только работа была выполнена, наступила реакция.
Писатель знал, что человек не чувствует утомления, когда он занят увлекающим его делом, об этом он сам писал ранее Суворину. К самому же себе он, как обычно, старался не относить то, что знал.
После возвращения с Сахалина Чехов понял, что ему необходимо лечиться. Болезнь была основной причиной его поездки за границу. Эта поездка продолжалась с середины марта 1891 года до начала мая этого же года. Он посетил Венецию, Рим, Неаполь, Париж. Свои впечатления о поездке Чехов использовал в «Рассказе неизвестного человека».
2 мая 1891 года Чехов возвратился на родину и выехал на дачу в Алексин, где поселился вначале в четырех минутах ходьбы от Оки, а затем переехал в Богимово.
Старинная помещичья усадьба с запущенным садом, расположенная вблизи от Богимово (Даньково), навеяла одно из его поэтических произведений («Дом с мезонином»). Тогда же писатель работал над книгой «Остров Сахалин».
Чехов, как сообщает его брат Михаил Павлович, поднимался чуть свет, часа в четыре утра, и приводил в порядок свои сахалинские материалы. С перерывами работа продолжалась до вечера.
В начале сентября он вернулся в Москву, где продолжал свою работу над книгой.
Дорогой ценой заплатил больной писатель за свою поездку на остров каторги и за исключительно трудную работу по обобщению собранных материалов. Осенью 1891 года его состояние заметно ухудшилось. 7 ноября Чехов пишет: «У меня кашель... голова болит, ломит спину». 9 ноября он повторяет: «У меня жар, озноб, слабость, всего разломило».
Как ни отгоняет Чехов мысль о туберкулезе, он, как умный врач, не может не понимать серьезности своего положения: «Мне кажется, что я рассохся, как старый шкаф, и что если в будущий сезон я буду жить в Москве и предаваться бумагомарательным излишествам, то Гиляровский прочтет прекрасное стихотворение, приветствуя вхождение мое в тот хутор, где тебе ни посидеть, ни встать, ни чихнуть, а только лежи и больше ничего. Уехать из Москвы, — подчеркивает он, — мне необходимо».
Чехов понимал, что лекарствами чахотку не вылечишь. Ему необходимы были жизнь за городом и отдых. «Мне хочется, — пишет он Суворину, — два дня лежать в комнате неподвижно и выходить только к обеду. Отчего-то я чувствую утомление».
В конце 1891 года несколько губерний России оказались пораженными голодом. Передовая интеллигенция отозвалась на это бедствие. У Чехова в это время развивается вспышка туберкулезного процесса, но, несмотря на это, он активно включается в борьбу с голодом.
«Я сижу безвыездно в Москве, но между тем дело мое в Нижегородской губ. кипит уже, кипит! — радуется писатель. — Я вместе со своим приятелем, земским начальником... в самом глухом участке Нижегор. губ... скупаем лошадей и кормим, а весною возвратим их хозяевам»8. Этим способом Чехов не только помогал голодающим крестьянам, но и спасал урожай будущего года.
Обострение болезни не утихает, и все же 14 января 1892 года Чехов выезжает в Нижегородскую губернию по делам помощи голодающим. Он не ограничивается пребыванием в губернском городе, как это делают многие либерально настроенные интеллигенты. На почтовых лошадях он выезжает в глухой участок Нижегородской губернии — село Богоявленское, а через два дня в деревню Белую.
«Мороз лютый, ревет метель, — пишет Чехов. — Вчера поздно вечером меня едва не занесло в поле, сбились с дороги»9.
Чехов вернулся в Москву с еще более ухудшившимся состоянием здоровья. В письме к Ф.А. Куманину от 26 января 1892 года он сообщает: «Писать мне трудно, так как мои лопатки простужены... Болен и сижу дома... не могу мечтать о скорейшем выздоровлении». Это Чехов писал 26 января, а 2 февраля, т. е. через семь дней, он вновь выехал по «голодным делам» в Воронежскую губ. Там он посетил село Хреновое (Конный завод), г. Бобров и другие места и со свойственной ему энергией осуществлял задуманное им дело.
В записной книжке Чехова можно найти короткие, но по-чеховски точные записи, характеризующие степень голода. «Не едят по два-пять дней — это зауряд. Муж, жена, мать, пять детей ели пять дней похлебку из лебеды». И далее: «Столовых нет; приезжали благотворители, чтобы устроить столовые, но остались недовольны картиной голода».
Сколько сочувствия к народному бедствию и сколько острой иронии по отношению к «благотворителям», для которых народное бедствие было поводом для вечеров, банкетов и выспренних тостов!
Чехов считал народное горе своим горем. «Голод газетами не преувеличен, — пишет он. — Дела плохи». Только этим можно объяснить, что больной туберкулезом писатель во время вспышки процесса, в пургу, по глухому тракту добирался до самых отдаленных и забытых углов.
Поездка на Сахалин и борьба с голодом — это большие общественные дела, которые на протяжении двух лет совершил писатель. Необычайное физическое и нервное переутомление привело к прогрессированию его болезни.
Примечания
1. М.П. Чехов. Вокруг Чехова. М., 1959, стр. 61.
2. М. Членов. А.П. Чехов и медицина. «Русск. Ведом.», 1904, № 91.
3. Сообщено автору С.М. Чеховым.
4. Из письма А.П. Чехова к В.М. Лаврову от 10 апреля 1890 г.
5. Из письма А.П. Чехова к А.Н. Плещееву от 5 июня 1890 г.
6. А.С. Фельдман. Чехов на Сахалине. Литературное наследство, т. 68, Чехов. М., 1960, стр. 596.
7. С. Чехов. Поездка на остров Сахалин (из дневника художника). Журнал «Москва», № 1, 1960, стр. 189.
8. Из письма А.П. Чехова к А.И. Смагину от 11 декабря 1891 г.
9. С.М. Чехов нам сообщил, что ему показали тот овраг, куда Антон Павлович заехал в метель. Овраг произвел на художника С.М. Чехова страшное впечатление.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |