С первых месяцев своей жизни в Мелихове Чехов наряду с медицинской деятельностью глубоко интересовался нуждами сельских школ.
19 ноября 1894 года Московский губернский училищный совет, по представлению земского собрания Серпуховского уезда, утвердил Чехова в звании попечителя Талежского сельского училища, находившегося в пяти верстах от Мелихова.
Талежское училище имело убогий вид; изба учителя была жалкой. Чехов не мог мириться с этой нищетой. В 1896 году ему удалось своими средствами выстроить здание для училища и при нем светлую квартиру для учителя.
В этом же году Чехов писал самое, пожалуй, поэтическое из всех своих произведений — «Чайку». И этому произведению суждено было сыграть значительную роль в прогрессировании болезни писателя.
Когда в Александринском театре в Петербурге готовилась к постановке «Чайка», Чехов предвидел, что постановка пьесы будет неудачной. В день премьеры он говорил сестре: «Актеры ролей не знают. Играют ужасно... Пьеса провалится». В действительности так и получилось!
Современные исследования показывают, что в провале «Чайки» значительную роль сыграли реакционные журналисты и литераторы Петербурга, которые ненавидели Чехова и завидовали ему.
Больному писателю была причинена необычайная обида, нанесен удар, которого он долго не мог забыть. Внешне Чехов оставался спокойным и быстро вернулся к обычному труду. Но через три дня — 20 октября, уже в Мелихове, у Чехова резко усилился кашель и появился жар.
Состояние Чехова в этот период стало таким, что он уже перестал называть другим именем свою болезнь.
18 декабря 1896 года он пишет Ф.О. Шехтелю: «Во мне сидят бациллы, жильцы весьма сумнительные... Я постоянно покашливаю, но в общем... пребываю в непрерывном движении».
В январе 1897 года началась Всероссийская перепись населения. Чехов, несмотря на обострение процесса, принял в ней деятельное участие.
Посетитель Мелиховского музея-заповедника А.П. Чехова может увидеть в кабинете писателя светлый парусиновый портфель с трафаретом: «Перепись 1897». Этот портфель был выдан заведующему Мелиховским переписным участком, Серпуховского уезда, Московской губернии, Антону Павловичу Чехову во время первой Всероссийской переписи населения в 1897 году. В этой переписи Чехов участвовал не только как заведующий переписным участком, но и как рядовой счетчик.
«У нас перепись, — пишет Чехов из Мелихова. — Выдали счетчикам отвратительные чернильницы, отвратительные аляповатые знаки, похожие на ярлыки пивного завода, и портфели, в которые не лезут переписные листы — и впечатление такое, будто сабля не лезет в ножны. Срам. С утра хожу по избам, с непривычки стукаюсь головой о притолоки, и как нарочно голова трещит адски; и мигрень и инфлуэнца»1.
Для нас понятно, что это была не «мигрень и инфлуэнца», а очередная вспышка заболевания.
* * *
В январе 1897 года к Чехову явилась депутация крестьян из деревень Люторецкой и Новоселки с просьбой помочь им построить в Новоселках школу. «У меня нехватило мужества отказаться», — писал Чехов А.С. Суворину. Теперь у писателя появилась новая забота: «Земство дает тысячу, мужики собрали 300 р. — и только, а школа обойдется не менее 3 тысяч. Значит, опять мне думать все лето о деньгах и урывать их то там, то сям»...2
В январе—феврале 1897 года Чехов часто ездит в Серпухов, где организует любительский спектакль в пользу школ уезда и занимается кропотливой работой по постройке Новоселковской школы. Он сам чертит план, выбирает место, покупает лес, договаривается с плотниками, нанимает подводы. Он все организует сам, потому что здание школы хочет закончить к началу учебного года.
В марте Чехов участвует в заседании Санитарного совета, ездит по земским делам в Серпухов, выезжает как попечитель в Талежское училище. Здоровье же его ухудшается с каждым днем.
22 марта 1897 года Чехов должен был участвовать в работе съезда сценических деятелей в Москве. Он предполагал выехать из Мелихова вечером 21 марта. Из-за кровохарканья пришлось остаться до утра. В ночь на 22 марта кровохарканье повторилось, но все же утром Чехов поехал в Москву. Днем он был в Малом театре, где происходило заседание съезда, а вечером, когда он обедал с Сувориным в ресторане «Эрмитаж», у него впервые за время его болезни началось обильное легочное кровотечение.
А.С. Суворин из «Эрмитажа» увез Чехова к себе в гостиницу «Славянский базар». Из суворинского номера Чехов написал записку знакомому врачу Н.Н. Оболонскому: «Приезжайте, голубчик... Я заболел». Оболонский приехал в тот же вечер с двумя другими врачами.
В дневнике А.С. Суворина есть запись от 24 марта 1897 года:
«Третьего дня у Чехова пошла кровь горлом, когда мы сели за обед в «Эрмитаже». Он спросил себе льду, и мы, не начиная обеда, уехали... Он испугался этого припадка и говорил мне, что это очень тяжелое состояние. «Для успокоения больных, — заметил он, — мы говорим во время кашля, что он — желудочный, а во время кровохарканья, что оно — геморроидальное (из расширенных вен бронхов — Е.М.). Но желудочного кашля не бывает, а кровотечение непременно из легких. У меня, — говорил Чехов, — из правого легкого кровь идет, как у брата и другой моей родственницы, которая тоже умерла от чахотки»3.
Запись о «желудочном кровотечении» сделана Сувориным в дневнике в связи с тем, что врачи, приехавшие к Чехову 22 марта, установили именно этот диагноз. Когда врачи уехали, Чехов сказал Суворину: «Говорят врачи мне, врачу, что это желудочное кровоизлияние! И я слушаю и им не возражаю. А я знаю, что у меня чахотка»4.
В этот день Чехов впервые (через 12 лет и 3 месяца после первого кровохаркания) был осмотрен врачами. До этого он оставался один на один со своим недугом.
Утром следующего дня Чехов оделся, разбудил Суворина и сказал, что уходит к себе в гостиницу. «Как я ни уговаривал его остаться, — пишет Суворин, — он ссылался на то, что получено много писем, что со многими ему надо видеться и т. д. Целый день он говорил, устал и припадок (кровотечение. — Е.М.) к утру повторился».
23 марта Чехов вторично написал Оболонскому очень коротко:
«Идет кровь.
Больш. моск. гост. № 5.
Чехов».
23 и 24 марта, в воскресенье и понедельник, Чехов продолжал встречаться с различными людьми, писал письма (В.А. Гольцову, И.П. Чехову, Е.З. Коновицеру, Л.А. Авиловой и другим), а 25 марта в 6 часов утра вновь началось кровотечение.
Утром 25 марта Оболонский посетил профессора А.А. Остроумова на дому и, получив у него визитную карточку с надписью «Принять в клинику А.П. Чехова», отвез писателя в клинику.
По записям в истории болезни у Чехова был истощенный вид и длинная узкая грудь. Вес его составлял 3 пуда 36 фунтов (около 62 кг при росте 186 см). В мокроте были найдены бациллы Коха. Отмечались потливость, зябкость и явления малокровия. Влажные хрипы прослушивались с обеих сторон над и под ключицами и над углами лопаток. Лечили Чехова ассистент Остроумовской клиники А.А. Ансеров и ординатор М.Н. Маслов.
А.С. Суворин, побывав у Чехова в клинике, в своем дневнике записал: «Больной смеется и шутит по своему обыкновению, отхаркивая кровь в большой стакан. Но когда я сказал, что смотрел, как шел лед по Москве-реке, он изменился в лице и сказал: «Разве река тронулась?». Я пожалел, что упомянул об этом. Ему, вероятно, пришло в голову, не имеет ли связь эта вскрывшаяся река и его кровохарканье? Несколько дней тому он говорил мне: «Когда мужика лечишь от чахотки, он говорит: «Не поможет. С вешней водой уйду»5.
Посещать Чехова было разрешено только сестре его Марии Павловне, но писателя навестило много лиц и, что особенно его обрадовало, — Лев Толстой.
И здесь в клинике Чехов продолжал беспокоиться о постройке Новоселковской школы. Через два дня после того, как он был положен в клинику, когда кровотечение еще продолжалось, он написал учителю Новоселковской школы Н.И. Забавину: «...навестите болящего. Ко мне никого не пускают, но Вас пустят, если Вы будете настаивать и покажете записку, которую при сем посылаю». [Записка]
«Прошу пустить ко мне подателя сего Н.И. Забавина».
Писатель беспокоился не только о самой школе, но и об уюте для квартиры школьного учителя.
«Многоуважаемый Николай Иванович, — писал он из клиники Забавину, — на сих днях (до пасхи) пришлют для Вашей квартиры камин...»
В этой казалось бы мелочи — великое благородство писателя. Много ли найдется людей, которые, истекая кровью, думают о постройке школы, о камине для учителя, о всем том, что осталось за дверями больничной палаты?
По сообщению Д.П. Азбукина6 и рассказам врачей удается восстановить обстановку пребывания Чехова в клинике.
Сначала Чехов должен был лежать молча, со льдом на груди. На десятый день кровохарканье прекратилось.
Чехов поражал и пленял врачей своей бодростью, смехом и шутками. К своей болезни он относился с чрезвычайным интересом и, хотя впоследствии не любил разговоров на эту тему, теперь он много расспрашивал о своем состоянии ассистента и ординаторов клиники. Особенно Чехов хотел знать результаты выстукивания, выслушивания и микроскопического исследования. Ему говорили, но не все, многое скрывали. К концу второй недели наступило некоторое улучшение. Чехов сам чувствовал, что он немного поправился, а «окончательно поправлюсь, — шутил он иногда, — когда умру».
Большинство авторов утверждает, что в клинике Чехова лечил А.А. Остроумов.
А. Дерман писал, что Остроумов первый установил у писателя туберкулез.
Д.П. Азбукин, за ним А. Измайлов и некоторые биографы Чехова утверждали, что в клинике Чехову был дан совет поселиться на юге, что в Крым его послал А.А. Остроумов. Ниже мы показываем, что Остроумов категорически возражал против пребывания Чехова в Ялте. Но это было в 1903 году, а в 1897 году и позже, вплоть до 1903 года, Остроумов Чехова не обследовал и не лечил.
В письме Чехова к Л.В. Средину, написанном 2 мая 1897 года, т. е. вскоре после выписки из клиники, указано: «Врачи (ординаторы и ассистенты Остроумова, который меня не видел, так как уехал в Сухум) не настаивают на том, чтобы я уехал куда-нибудь тотчас же; говорят, что лето могу провести в деревне, а после лета видно будет, что и как. Я думаю, что, если мне не станет вдруг хуже, до августа буду слушаться докторов, потом уеду на съезд в Москву и повидаюсь там с Остроумовым...»
Остроумов не осматривал Чехова потому, что в это время он был нездоров и собирался из Москвы уезжать.
Чехов хотел увидеться с Остроумовым на XII международном съезде врачей, который должен был состояться в Москве с 7 по 14 августа 1897 года. Но в августе Чехов из Мелихова не выезжал и с Остроумовым не встречался.
После выхода из клиники Чехов в указанном выше письме к Л.В. Средину писал, что эскулапы вывели его «из блаженного неведения...» Здесь кажущееся противоречие, кажущееся потому, что, хотя Чехов и был проницательным врачом, он в то же время был больным. А больной, даже зная, что он болен, обычно опасается, что это могут подтвердить со стороны. Может быть, потому Чехов долгие годы и не подвергал себя «зондировке коллег», что не хотел получить подтверждение того, что ему уже было известно.
В клинике Чехов пробыл всего 15 дней. Теперь диагноз болезни был официально установлен.
* * *
11 апреля, возвращаясь с братом Иваном Павловичем в Мелихово, Чехов по дороге остановился в Новоселках посмотреть на строящуюся школу.
В течение всей весны Чехов активно занимается школьными делами. Участвует в организации спектакля мелиховских любителей в пользу земских школ, выезжает в Новоселки, ездит в Талеж экзаменовать школьников, а так как, кроме талежского училища, он утвержден попечителем в Чирковской школе, то выезжает на экзамены и туда. 3 мая 1897 года на заседании санитарного совета Чехов сообщает о желании крестьян поставить здание школы ближе к селению, чем предполагалось ранее. Он совместно с В.А. Павловской выбирает место для школы.
25 июня 1897 года Чехов в Серпухове, где его вновь избирают гласным земского собрания на три года, а 13 июля у писателя радость. В Новоселках открывается вторая выстроенная им школа. В дневнике запись: «13 июля было освящение школы в Новоселках, которую я строил. Крестьяне поднесли мне образ с надписью. Земство отсутствовало. На образе надпись: «От благодарных
крестьян села Новоселки и деревень Люторецкой, Курниковой и Кузьминой». Подарили Антону Павловичу крестьяне и деревянное блюдо с надписью: «Чем хата богата, тем и рада».
Учитель школы Н.И. Забавин позже делился с Чеховым своей радостью: «...постройка-то красота... посадили 115 елочек и 17 сосенок.
Тысячу раз... спасибо за школу. Теперь только я начинаю жить по-человечески».
Лето 1897 года Чехов проводит так, как будто не было катастрофы в «Эрмитаже» и клиники Остроумова, хотя прекрасно понимает, что сейчас для него самое основное — это покой.
В конце апреля в Мелихово приехал Ив. Щеглов. «Я прямо ужаснулся перемене, которая произошла в Чехове... Лицо его было желтое, изможденное, он часто кашлял и зябко кутался в плед, несмотря на то, что вечер был на редкость теплый...
— Знаете, Жан, что мне сейчас надо?.. Год отдохнуть! Ни больше, ни меньше. Но отдохнуть в полном смысле... понимаете, один только год передышки, а затем я снова примусь работать, как каторжный!»7
В конце июля 1897 года Чехов съездил на короткий срок в Петербург, а 31 августа выехал в Биарриц и затем в Ниццу.
Наблюдая в Ницце праздных аристократов и богатых буржуа, Чехов страшился быть похожим на них. «Смотрю я на русских барынь, живущих в Pension Russe — рожи скучны, праздны, себялюбиво праздны, и я боюсь походить на них, и все мне кажется, что лечиться, как лечимся здесь мы (т. е. я и эти барыни), — это препротивный эгоизм»8.
В пансионе комната Чехова находилась рядом с комнатой писателя Вас.И. Немировича-Данченко. Там же проживал больной чахоткой художник Якоби.
— А Якоби скоро умрет9, — сказал как-то Чехов Немировичу-Данченко.
— Почему?
— Самого себя обмануть хочет. Вы всмотритесь: рассказывает анекдоты, хохочет, а в глазах у него... смерть... Да, впрочем, что ж... Мы все приговоренные.
— С самого рождения.
— Нет, я про себя... И ведь знаете, — говорил Чехов, — так жить хочется... чтобы написать большое... Это скверно — самому быть доктором. Все преувеличиваешь. На что вы не обратите внимание, — для меня показатель...
— О том же Чехов несколько позже говорил М. Ковалевскому. Он говорил, что не может задаться мыслями о какой-нибудь продолжительной работе, потому что как врач понимает, что жизнь его будет коротка.
В другой раз, — вспоминал Немирович-Данченко, — Чехов сказал:
— Я только что из Ментоны. Сидят на берегу в креслах чахоточные и плюются. А море, здоровое, сильное, смелое, спокойно катится к ним... У кресел с больными жены и мужья... Хорошо бы написать, как они ненавидят больных, как рабы, прикованные к галере... И только природе нет дела ни до тех, ни до других...
В сознании писателя шла постоянная борьба между верой в то, что он еще будет жить, и пониманием своей обреченности.
Чехов в Ницце очень много и мучительно работал, — вспоминал Вас.И. Немирович-Данченко, — но терпеть не мог, чтобы говорили об этом.
Он написал в этот период рассказы «Печенег», «В родном углу», «На подводе». Живя вдали от родины, Чехов участвовал в литературной жизни и в делах врачебной общественности России. В это же время он вел переговоры со скульптором М.М. Антокольским о переливке под его наблюдением статуи Петра I для Таганрога.
М.М. Ковалевский рассказывал о жизни Чехова в Ницце: «Когда он принимался за литературную работу, он исчезал на ряд дней из нашего кругозора... Рассказ и повесть требовали от него усидчивой работы, нередко в продолжение недели... И когда появлялся снова в нашем обществе, мы не без грусти отмечали перемену в его лице. Он бледнел и казался худее прежнего».
А.И. Сумбатов (Южин) вспоминает, как в той же Ницце Чехов разносил одного автора какой-то исторической пьесы.
«Ведь этот господин, — возмущался Чехов, — для этой пьесы из своей души ничего не вынул...»
Человечество должно быть благодарно писателю за то, что в каждое свое произведение он вкладывал частицу своей души, своей уходившей жизни.
В марте 1898 года Чехов, подводя итог своей шестимесячной жизни за границей, пишет, что он не стал здоровее, чем был; «по крайней мере, — замечает он, — в весе не прибавился ни капли и, по-видимому, уже никогда не прибавлюсь».
До кровотечения в «Эрмитаже» и клиники Остроумова Чехов мог уходить от болезни, отгонять мысли о ней. Теперь болезнь ворвалась в его жизнь, и последующие годы окрашены, указывает В. Ермилов, трагическим противоречием между душевным и физическим самочувствием Антона Павловича: все больше сказывался подъем в его идейном, общественном, политическом самосознании, в его чувстве жизни, в его творчестве, и все быстрее шел роковой ход болезни.
* * *
5 мая 1898 года Чехов возвращается в Мелихово и опять включается в общественную жизнь уезда, участвует в заседаниях санитарного и училищного советов в Серпухове, выполняет обязанности помощника предводителя дворянства по наблюдению за народными училищами, экзаменует школьников, встречается с учителями.
Летом он организует в Мелихове новую школу. Но помещения для школы нет, поэтому он снимает крестьянскую избу, заказывает школьную обстановку и одновременно приступает к постройке нового помещения.
В сентябре Чехов уезжает в Ялту. Заботы по постройке школы несет сестра писателя Мария Павловна. Но Чехов из Ялты постоянно интересуется ходом работы.
«У меня, — пишет он в ноябре 1898 года Е.М. Шавровой, — строится школа (из мною построенных — подчеркивает он — это третья) и нужно 2½ тысячи, хоть в петлю полезай.»
Чехов в это время собирается купить в Ялте «кусочек земли, чтобы построить себе логовище для зимы». В письме к К.С. Баранцевичу от 2 января 1899 года он пишет: «...куплю в долг, буду строиться в долг». Денег нет, но писатель все же решает, что «театральный гонорар весь должен идти на постройку Мелиховской школы».
Когда здание для школы было готово, Чехов написал А.С. Суворину:
«Я выстроил три школы, и считаются они образцовыми. Выстроены они из лучшего материала, комнаты 5 аршин вышины, печи голландские, у учителя камин...»
Чехов не забывает написать про камин. Ведь о камине для учителя он думал и во время кровотечения, в клинике Остроумова...
В дневнике Чехова есть такая запись: «Мусульманин для спасения души копает колодезь. Хорошо, если бы каждый из нас оставлял после себя школу, колодезь или что-нибудь вроде, чтобы жизнь не проходила и не уходила в вечность бесследно».
Писатель, у которого обычно не хватало средств для лечения, истратил на постройку школ около 10 тысяч рублей.
* * *
Для характеристики общественного лица Чехова следует остановиться на его отношении к народным библиотекам.
Сразу же после возвращения из Сахалина Чехов организовал посылку больших партий книг в сахалинские школы. Он не переставал интересоваться сахалинскими библиотеками, живя уже в Мелихове.
Л.Н. Толстой, еще не будучи лично знакомым с Чеховым, в 1900 году подарил ему экземпляр своего произведения «Власть тьмы». Известно, как любил Чехов великого русского писателя. Однако он решил эту книгу с авторской
подписью отослать в Таганрогскую городскую библиотеку, добавив еще три своих книги. Это было весной 1890 года. С того времени и до конца жизни Чехов постоянно заботится о библиотеке родного города.
Большие партии книг Чехов посылает в Таганрог в 1894 и 1895 гг. «Многие из них, — пишет он К.Г. Фоти, — именно те, которые снабжены автографами, имеют для меня особенную ценность... Прошу Вас принять их и разрешить мне и впредь присылать книги»10.
В 1896—1897 гг. Чехов высылает библиотеке книги восемь раз. Он интересуется нуждами библиотеки, изучает ее каталоги, исправляет их, организует справочный отдел и музей при библиотеке. В дар музею он посылает портрет Льва Толстого с факсимиле.
В марте 1898 года Чехов из Ниццы посылает в Таганрог книги французских писателей, которые он приобретает во Франции (319 томов семидесяти авторов). Следует помнить, что в это время Чехов лечился после обострения болезни, а жизнь на заграничном курорте стоила дорого. В письме к М.П. Чеховой он пишет: «Денег у меня нет, но соблазн велик: я не удержался и послал в Таганрогскую городскую библиотеку всех французских классических писателей. Это стоило не дешево»11.
Когда Чехов переехал в Ялту, он взял с собой лишь около 160 книг наиболее любимых авторов, в том числе и медицинские книги. Вся библиотека писателя с большим количеством художественных произведений, научной и публицистической литературы была отослана в Таганрог. В течение 1900—1904 гг. Чехов направил в библиотеку родного города 14 партий книг.
Чехов завещал в пользу Таганрогской библиотеки деньги, которые были им внесены в «Кассу взаимопомощи писателей».
Свою последнюю партию книг уже не встававший с постели Чехов подготовил в первых числах июня 1904 года. Послать их ему лично не удалось. Не может не тронуть тот факт, что за семь дней до смерти Чехов спрашивал Иорданова:
«...Получили ли Вы книжную посылку, отправленную Вам мною из Москвы в первых числах июня?.. С первых чисел мая я очень заболел, похудел очень, ослабел...»
Таганрогская библиотека была одной из многих, которым помогал Чехов. Он посылал неоднократно книги в Серпухов. На одной из них надпись: «В Серпуховскую земскую библиотеку от автора, врача Мелиховского (ныне упраздненного) участка. А. Чехов. 96 5/III».
Писатель пополнял медицинскую (Шнейдеровскую) библиотеку Серпуховской больницы.
Книги от Чехова получали Армавирская детская библиотека, Пермская публичная библиотека имени Д.Д. Смышляева и ряд других библиотек.
В постоянной заботе Чехова о библиотеках, о школах, о нуждах родного города выразилась действенная любовь писателя к народу, которому он посвящал свой труд.
О скромности Чехова говорят все его современники. Мало кому, например, известно, что Чехов два раза (в 1894 и 1897 гг.) избирался гласным земского собрания, что Чехов рескриптом царя был произведен в «потомственные дворяне» и «был пожалован орденом». Этот орден был пожалован «потомственному дворянину», попечителю Талежского училища Антону Чехову» за отменное усердие и особые труды в деле народного просвещения».
О своем дворянском звании и об ордене Чехов не писал ни в дневнике, ни в письмах. В то же время об отношении к нему крестьян при открытии школ он в дневнике своем записал два раза: «Поднесли мне четыре хлеба!..», «Крестьяне поднесли мне образ с надписью!..» В цитированном выше письме к Суворину Чехов писал: «Я выстроил три школы и считаются они образцовыми!..»
Удовлетворенность и даже чувство гордости слышится в этих записях! Такое чувство было оправданным. Писатель знал, что его жизнь не уйдет в вечность бесследно.
Примечания
1. Из письма А.П. Чехова к А.С. Суворину от 11 января 1897 г.
2. Из письма А.П. Чехова к А.С. Суворину от 8 февраля 1897 г.
3. Дневник А.С. Суворина, М.П., 1923, стр. 150—151 (Родственница — дочь дяди писателя Михаила Михайловича — Елизавета умерла в возрасте около 26 лет).
4. А.С. Суворин о Чехове. «Русское слово», 1904, № 188.
5. Дневник А.С. Суворина, М. П., 1923, стр. 151—152.
6. Д.П. Азбукин. «Русские ведомости», 1910, № 13.
7. Ив. Щеглов. В кн.: А.П. Чехов. Литературный быт и творчество. Л., 1928, стр. 285.
8. Из письма А.П. Чехов к А.С. Суворину от 14 декабря 1897 г.
9. Художник Якоби действительно вскоре умер.
10. Из письма А.П. Чехова к К.Г. Фоти от 7 марта 1895 г.
11. Из письма А.П. Чехова к М.П. Чеховой от 4 марта 1898 г.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |