На Малой Дмитровке

Смерть отца и необходимость проводить холодные месяцы года на юге совпали по времени и перевернули весь уклад жизни Антона Павловича и его домочадцев. Мелихово, обжитое, устроенное Мелихово перестало быть чеховским домом. Дача в Ялте еще только строилось — крымское побережье не успело стать новым домом для семьи писателя.

Вновь у Чеховых появилась московская квартира — на широкой респектабельной Малой Дмитровке, в стороне от гостиниц, театров и ресторанов, но все же довольно близко от них. Когда-то давно с Малой Дмитровки из квартиры в доме Фирганг Чеховы уехали в Мелихово, теперь вернулись.

Старинная московская улица тянется от Бульварного кольца до Садового. И как будто ведет из ниоткуда в никуда — так устроено сегодня дорожное движение. А сложилась эта улица как часть торгового пути из Москвы в Дмитров, откуда начинался речной путь на Север. От Китайгородской стены шла на север дорога, по сторонам которой селились ремесленники, мастеровые и купцы. До стен и башен Белого города дорога называлась Большой Дмитровкой, а дальше — до валов Земляного города — Малой Дмитровкой. Однако в XVII в. проездные ворота в Дмитровской башне Белого города были упразднены, а сама башня была переделана в глухую. Дмитровская дорога разорвалась, начало Малой Дмитровки постепенно сместилось относительно Большой Дмитровки.

Упразднение сквозного проезда удивительным образом совпало по времени с расцветом Малой Дмитровки. Своеобразным парадным въездом в город стали Тверские ворота Белого города. На Малой Дмитровке расположился Посольский двор для иностранных гостей, не получивших еще дозволения въехать в город, строились каменные церкви, заложен был Страстной монастырь. В царствование Петра I этот район утратил дипломатический лоск — иностранцам было мало дела до Москвы после переноса столицы в Петербург. Однако участки уже принадлежали лучшим семьям, а в Страстном девичьем монастыре подвизались на монашеском поприще дочери знатнейших фамилий. С середины XVIII в. Малая Дмитровка начала превращаться в относительно тихую, необычайно респектабельную улицу. Со временем каменные стены Белого города разобрали, валы сравняли, а вдоль красной линии выросли богатые московские усадьбы. Впрочем, в конце XIX в. родовитые дворянские семейства уступили Малую Дмитровку предприимчивому купечеству. Появились доходные дома.

В 1899 г. по улице прошла линия трамвая, соединявшая Страстной монастырь с Бутырской заставой. Вот на этой улице и сняла Мария Павловна Чехова квартиру, в которой она собиралась жить с матерью и где, по ее мысли, должен был останавливаться брат, когда ему случится приехать. «Вчера уже дала задаток за квартиру на углу Малой Дмитровки и Успенского переулка, не знаю, не посмотрела, чей дом. <...> Квартира из 4 маленьких комнат. Ты можешь приехать и остановиться, как у себя дома», — сообщала Антону Павловичу сестра в письме от 11 ноября 1898 г.

Речь шла о доме А.Е. Владимирова, директора крупной чаеторговой фирмы, а также владельца старинной московской усадьбы, значащейся под № 12 по Малой Дмитровке. Каменные постройки здесь появились в конце XVIII в. В первой трети XIX в. два флигеля и двухэтажный дом с мезонином принадлежали родовитому дворянину Н.П. Шубину. При нем усадьба стала набирать то культурно-историческое содержание, какое защищает московские дома от произвола судьбы и дельцов. В 1830-х гг. в южном флигеле, на углу Малой Дмитровки и Успенского переулка, нанимали квартиру Орловы — герой войны 1812 г., декабрист, чудом избежавший Сибири, и его жена, урожденная Раевская, — спутница юности Пушкина. Конечно, великий поэт бывал у Орловых, бывали и другие известные поэты и литераторы. Сегодня на отреставрированной стене южного флигеля можно увидеть мемориальную доску — свидетельство охранного статуса объекта культурного наследия регионального значения.

Шубины и их потомки владели усадьбой до конца XIX в. Они же и превратили угловой флигель в доходный дом. В 1860-х гг. в здании появились отдельные входы для удобства квартирантов, а в 1892 г. флигель претерпел грандиозную перестройку. Отдельные входы вновь заложили, а в средней части здания устроили парадный вход с двухмаршевой лестницей, выходящей на Успенский переулок. Двухэтажный приземистый флигелек был поделен на четыре одинаковые квартирки. Из удобств — печное отопление, все печи переложены, новые рамы в окнах, черная лестница для прислуги. Канализации нет. В 1898 г. владельцем четырех квартирок стал чаеторговец Владимиров, а жильцами одной из квартир — Чеховы.

В письмах Марии Павловны в Ялту бодрые рапорты об устройстве московского гнезда: «Наконец-то мы переехали в Москву и теперь устраиваемся, получается некоторый уют! Комнаты очень маленькие, но остановиться приезжему есть где»; «У нас квартира очень приличная и хорошо обставлена». По московским письмам в Ялту рисуется чудесная картина новой уютной и комфортной жизни: «Наняла я квартиру в Москве и думала: как-то я буду без мебели, из Мелихова привозить трудно, да и не стоит на четыре месяца. И что же ты думаешь? Стали возить со всех сторон мне обстановку, очень приличную. Малкиели с удовольствием обставили мне гостиную и комнату матери, шелковые табуретки, кресла и драпировки. Хотяинцева дала хороший турецкий диван, на котором ночуют гости, и дюжину венских стульев. Купчиха прислала два стола. Я привезла ковры, скатерти и подушки для дивана, две вышитые подушки взяла у тебя в кабинете».

А вот как описал московскую квартиру Чеховых А.И. Иваненко, побывавший в гостях одним из первых: «Квартира вышла очень милой. В комнатах очень уютно, сегодня Марья Павловна вбила последний гвоздь и решила поотдохнуть. Верх же совершенства, по-моему, это сторы на окнах. Сторы легки, без складок, свободно и легко их снять, вымыть или стряхнуть, в случае надобности, пыль. Вообще, надо отдать справедливость Марье Павловне, умеет она устроиться со вкусом, без вычуры. Воздух в квартире хороший, тепло, нет сырости. Впечатление получаете такое, точно на этой квартире живут Ваши целые годы. Словом, на этой квартире можно и отдохнуть от трудов праведных и вздохнуть свободно и легко. Евгения Яковлевна довольна. Марья Павловна тоже, а это и требуется доказать.

Квартира помещается в 1 этаже и состоит из 4-х крохотных комнат. Из передней ведут одна дверь в столовую, другая в кухню и третья в кабинет задумчивости (теплый). Из столовой в комнату Марьи Павловны ведет дверь, далее следует комната Евгении Яковлевны, затем снова кухня, из этого Вы должны понять, что кабинет задумчивости составляет центр квартиры, к которому примыкают комнаты».

Крохотные проходные комнаты, невозможность уединения неприятно поразили Чехова по приезде в Москву весной 1899 г. Писатель отсутствовал семь месяцев. И ехал в Москву к тому образу гедонистического комфорта, какой остался в его памяти. А в новой квартире — крохотные комнатки водят хоровод вокруг уборной. В этом хороводе из женских спален, кухни и столовой писатель должен был найти приют. И не нашел, так что в доме Владимирова он задержался недолго.

Выезжая из Ялты, Чехов рассчитывал прибыть в Москву в первый день Страстной недели, 12 апреля. На следующий день утром он пишет давнему приятелю врачу Н.И. Коробову: «...я приехал в Москву, привез тебе поклон и забытые тобою запонки. Приходи (ежедневно около 2 часов)...» Следующее письмо с приглашением посетить его Чехов отправил 17 апреля. «Дорогой Александр Семенович, все праздники я буду сидеть дома и читать корректуру. Если хотите, чтобы нам никто не помешал, то пожалуйте утром или вечером. Буду очень рад повидаться с Вами», — сообщал Антон Павлович приятелю-литератору Лазареву-Грузинскому. В конце письма — уже новый адрес Малая Дмитровка, дом Шешкова.

Сколько же времени провел Чехов доме Владимирова? Не более двух ночей. Приглашение Чехов отправил в ответ на записку Лазарева-Грузинского, в которой читаем: «Сегодня я заходил к Вам в дом Владимирова. Дверь кв. № 10 мне отперли два каких-то очень толстых и симпатичных юнца и сообщили, что Вы только вчера переехали в д. Шешкова». Записку Лазарева-Грузинского датируют 15 апреля 1899 г. А это значит, что Чеховы переехали накануне, 14 апреля. Довольно скоро, если не сказать — стремительно.

Причины были не только в неудобстве маленьких проходных комнаток. Другая подробность квартиры в доме Владимирова содержится в письме Марии Павловны брату от 30 января 1899 г.: «У нас в квартире прорвалась под полом труба для провода нечистот, и теперь отчаянно воняет». К апрелю, наверное, канализацию починили, однако случай запомнился. А к тому же срок найма был до 15 апреля.

Среди немногих, кто сумел застать Чехова в доме Владимирова, юная художница Нина Григорьевна Воронина, подруга сестры писателя. Спустя много лет она вспоминала: «Когда мы подходили к дому, где жили Чеховы, мы увидели, что квартира находится в полуподвальном помещении, и в незанавешенные окна можно было хорошо видеть комнаты. Антон Павлович стоял возле лампы, опершись о спинку стула, а вдалеке смутно было видно Марию Павловну, с которой я уже была раньше знакома. Она разговаривала с какими-то гостями, провожая их к двери. Увидев нас, пригласила войти. Антон Павлович встретил нас так приветливо, что я быстро оправилась от своего смущения, вызванного нашим непрошеным вторжением».

Как нашлась новая квартира и какими словами Антон Павлович объявил сестре и матери о немедленном переезде, неизвестно. Однако известно другое, что далеко искать не пришлось. Новая квартира нашлась через улицу — в Дегтярном переулке, в доходном доме купца Шешкова. Новый четырехэтажный дом, выстроенный в 1891 г. специально для сдачи внаем, был не в пример комфортнее. Квартиры большие — по две на этаж, комнаты с высокими потолками, дом в глубине переулка. Сохранились сведения о том, что Чехов занимал квартиру № 14.

«Эта квартира Чеховых состояла из пяти комнат, — вспоминала И.Г. Воронина. — Две комнаты, по два окна каждая, выходили на улицу. Это были комната Марии Павловны и столовая. Из комнаты Марии Павловны дверь вела в кабинет Антона Павловича окнами во двор, в котором я и стала жить. Когда же Антон Павлович приезжал из Ялты, я переселялась в другую комнату».

В этой квартире Чехов прожил в общей сложности больше двух с половиной месяцев: весной с 14 апреля по 8 мая 1899 г., затем три дня в конце мая, почти три недели в июне—июле и затем еще — со 2 по 25 августа.

Переулки Малой Дмитровки — Дегтярный, Пименовский, Успенский — все без исключения так или иначе хранят память о Чехове.

В Пименовском переулке (сегодня он называется Старопименовским) в доходном доме Коровина жили давние приятели Чеховых — чета Коновицеров. Она — Евдокия Исааковна, урожденная Эфрос, — подруга Марии Павловны по курсам Герье. Он — Ефим Зиновьевич — адвокат и энергичный делец. Сделавшись совладельцем газеты «Курьер», Коновицер вошел в московскую литературную среду, стал принимать у себя редакторов, драматургов и публицистов. Чехов в гостях у Коновицеров не бывал, но вот Мария Павловна бывала в их квартире с удовольствием. «Коновицеры в моде, и у них бывает весело», — сообщала она брату в одном из писем.

Доходный дом в Пименовском переулке Коровин построил в конце 1888—1889 гг., а до этого на принадлежавшем ему участке стояло несколько строений, в одном из которых в начале 1880-х гг. располагалась редакция журнала «Природа и охота». В этом уважаемом толстом журнале в самом конце 1883 г. был опубликован рассказ Чехова «Он понял!». На том же участке Коровина чуть позднее в одном из домов помещалось училище Л.Ф. Ржевской, где с 1886 г. сестра писателя преподавала историю и географию.

Хотя никаких прямых свидетельств того, что Антон Павлович бывал в редакции журнала «Природа и охота» или в училище Л.Ф. Ржевской нет, Старопименовский переулок является подлинно чеховским адресом. Здесь писатель поселил героев повести «Три года»:

«Лаптев жил в одном из переулков Малой Дмитровки, недалеко от Старого Пимена. Кроме большого дома на улицу, он нанимал также еще двухэтажный флигель во дворе для своего друга Кочевого, помощника присяжного поверенного, которого все Лаптевы звали просто Костей, так как он вырос на их глазах. Против этого флигеля стоял другой, тоже двухэтажный, в котором жило какое-то французское семейство, состоявшее из мужа, жены и пяти дочерей».

На квартире в доме Шешкова, в Дегтярном переулке, произошло сближение Чехова с Художественным театром. Еще раньше, наняв квартиру на углу Малой Дмитровки и Успенского переулка, Мария Павловна не подозревала, насколько близко она теперь живет от нового московского театра, очаровавшего Чехова накануне отъезда в Ялту.

Успенский переулок начинается от Малой Дмитровки и выходит на границу Петровки и Каретного ряда. По правую руку, если следовать от начала переулка к концу, располагается обширная территория бывшей Ново-Екатерининской больницы. Здесь с 1870 г. действовало неврологическое отделение, которое с 1890 г. возглавлял Г.И. Россолимо, товарищ Чехова по медицинскому факультету, близко сошедшийся с писателем во второй половине 1890-х гг. Чехову Ново-Екатерининская больница была памятна еще по студенческой практике. По левую руку в том же переулке, на углу Каретного ряда, в годы студенчества писателя был пустырь. Теперь же, в конце 1890-х, там, на пустыре был разбит летний увеселительный сад «Эрмитаж».

Чехов помнил другой «Эрмитаж», находившийся подальше — на Божедомке. О том, другом «Эрмитаже» вспоминал К.С. Станиславский: «Чего только не было в этом саду: катание на лодках по пруду и невероятный по богатству и разнообразию водяной фейерверк со сражением броненосцев и потоплением их, хождение по канату через пруд, водяные праздники с гондолами, иллюминированными лодками, купающиеся нимфы в пруду, балет на берегу и в воде. Шествия военного оркестра, хоры цыган, русских песенников. Вся Москва и приезжающие в нее иностранцы посещали знаменитый сад».

В том, другом «Эрмитаже», антрепренер М.В. Лентовский создавал поразительные феерии, яркие, дорогостоящие представления, приводившие в восторг московского обывателя. У Лентовского начинал работать Ф.О. Шехтель, однокашник Левитана и Николая Чехова, брата-художника, близкий друг Антона Павловича со студенческих лет. Тот, другой «Эрмитаж», и Лентовский не раз мелькали в чеховских юморесках начала 1880-х гг.

Умоляю вас, читатель, не имейте мамаш!

В передней звякнул звонок, заворчала кухарка, и ко мне в кабинет влетела мамаша. Щеки ее пылали, глаза блестели, губы дрожали, и всё лицо было буквально залито счастьем. Не снимая шляпы, калош и ридикюля, вся мокрая от дождя и забрызганная грязью, она повисла мне на шею.

— Всё видела, — простонала она.

— Что с вами, maman? Откудова вы? — изумился я.

— Из «Эрмитажа». Всё видела, удостоилась!

«Мамаша и Лентовский»

Об Эрмитаже Лентовского Чехов писал: «Для москвичей, которые осуждены судьбой провести все лето в облаках пыли, нюхать в продолжение целого лета смесь тысячи мерзопакостнейших запахов и обливаться день и ночь потом, фантастический театр г. Лентовского — новинка слишком приятная.

Некоторое время мы сердились на почтеннейшего Михаила Валентиновича. Нам надоели все те дары, которые он подносил нам с усердием крыловского Демьяна. <...> все это так старо и так пресно! Мы возроптали и роптали бы до сегодня, если бы г. Лентовский не поднес нам презента в виде выдуманного им самим фантастического театра; за что мы делаем ему чувствительнейший реверанс...» Молодой Антон Павлович едва ли пропустил хотя бы одну новинку фантастического театра Лентовского. Антрепренер не жалел денег на костюмы и декорации, на любые удивительные сценические изобретения и приемы, и в конце концов разорился.

Новый «Эрмитаж» открыл буфетчик Лентовского Я.В. Щукин. Он был человеком совсем другого склада — очень практичный. Буфетное дело его шло успешно. Владелица участка на Божедомке, сдававшая его Лентовскому, Щукину отказала. И тот нашел вполне подходящий пустырь поближе к Кремлю — в Каретном ряду. Щукин купил участок площадью около четырех гектаров с вечно пустующим театром, переделанном из вагонных мастерских. Выстроил на краю участка дом, перестроил театр, расчистил пустырь, превратив его в чудесный сад с электрическим освещением и бассейном. В зимние месяцы доход приносил театр, а в летние — увеселительный сад с эстрадой.

Осенью 1898 г. здание театра нанял Художественный театр. Здесь 17 декабря 1898 г. состоялась премьера «Чайки», обернувшаяся оглушительным успехом. Зимой 1898/1899 г. любой москвич мог бы вспомнить строки молодого Чехова: «Теперь, с вашего позволения, о наших увеселениях. Много писать о них не придется. Один «Эрмитаж» — только». И не встретил бы возражений.

И вот мимо низких окон дома Владимирова потянулась вереница москвичей в экипажах — на «Чайку». Вот что писала в Ялту Антону Павловичу сестра 5 января 1899 г.: ««Чайка» производит фурор, только и говорят, что о ней. Билетов достать нельзя, на афишах печатают каждый раз «билеты все проданы». Мы живем около «Эрмитажа» — театра, и когда идет «Чайка» или «Царь Федор», то мимо наших окон извозчики медленно едут непрерывным гуськом, городовые кричат. В час ночи пешеходы громко говорят о «Чайке», и я, лежа в постели, слышу все это».

Успех в театральном мире придает человеку ореол божества, и Чехов-драматург в одночасье превратился в объект поклонения со стороны всей театральной Москвы. А поскольку в Москве объект поклонения отсутствовал, то обожание автоматически перенеслось на «законного представителя» Чехова — его сестру Марию Павловну. Ей было уже больше тридцати лет, она служила учительницей истории и географии в частной гимназии, занималась живописью и имела небольшой круг образованных и интересных подруг, таких же самостоятельных, работающих женщин. Мир театра никогда не манил ее, внимание, поклонение, успех — ничего подобного она для себя не хотела. Успеху брата радовалась искренне и без ревности. И незаметно для самой себя попала в сети театрального обожания.

Сначала в квартире Чеховых в доме Владимирова появился выпускник таганрогской гимназии, актер Художественного театра Александр Леонидович Вишневский. Он пришел возобновить знакомство и был принят с обычным чеховским радушием. Затем стала заходить Гликерия Николаевна Федотова — без преувеличения любимица московской публики, крупнейшая актриса Малого театра, сравняться с которой могла только Мария Николаевна Ермолова. К приезду Чехова в Москву Мария Павловна уже почувствовала себя в театральной среде как рыба в воде.

И вот, в прогретую успехом «Чайки» атмосферу вернулся автор — аккуратно в первый день Страстной недели, когда все театры уже были закрыты. «Пьесы своей не видел и не увижу, — сообщал о себе Чехов в Ялту, — но зато каждый день у меня бывают актеры, исполнявшие мою пьесу («чайкисты»), и я даже снимался с ними в одной группе».

Квартира № 14 в доме Шешкова стала напоминать Иверскую часовню — гости прибывали нескончаемым потоком, чтобы поздравить нового московского драматурга с успехом. Что драматург был давно уже не новичок, никто не вспоминал. Приходила знаменитая Федотова, навещавшая в отсутствии сына-драматурга его почтенную, но абсолютно нетеатральную мать. Наконец она дождалась возможности пригласить Антона Павловича на званый ужин.

Для Федотовой успех Художественного театра был далеко не чужим. Для К.С. Станиславского она была в искусстве крестной матерью: с 1880-х гг. Федотова направляла и поддерживала его в самые трудные моменты, советовала, учила, сопереживала. Актриса близко стояла к «Обществу искусства и литературы», среди учредителей которого были как Станиславский, так и муж ее — актер и режиссер Малого театра и «автор многих пьес», по меткому выражению Чехова. Чехов, конечно, хорошо знал учредителей Общества, на открытие которого он был приглашен лично Федотовым.

Московский театральный мир удивительно тесен. Настолько, что напротив Дегтярного переулка, в той самой усадьбе, откуда Чехов спешно переехал в дом Шешкова, в начале 1890-х гг. располагалось «Драматическое училище А.Ф. Федотова». Училище просуществовало недолго, однако среди учеников успела побывать начинающая писательница Елена Шаврова, пользовавшаяся покровительством и добрыми советами Антона Павловича.

Сестры Шавровы тоже были причастны к московскому театральному миру. Старшая Елена, в замужестве Юст, училась в школе Федотова. Она не стала актрисой, однако на сцену выходила — в концертах, как певица. Средняя, Ольга, в 1897 г. окончила Музыкально-драматическое училище при Филармоническом обществе, играла на провинциальной сцене и вскоре вышла замуж за актера Дарского — умного, образованного и довольно известного. Младшая, Анна, или Аша, тоже станет актрисой, но в год триумфа «Чайки» она была только барышней из хорошей семьи. Актер Дарский, муж средней из сестер, был приглашен в труппу Художественного театра и, хотя в «Чайке» он занят не был, но все же разделял общий успех труппы. И конечно, бывал вместе со всеми актерами у Чеховых на Малой Дмитровке.

Сестры Шавровы, к слову, бывали у Чеховых на Малой Дмитровке и в доме Владимирова, и в доме Шешкова. Мария Павловна писала брату об этих визитах: «Приезжала Аша в карете с лакеем. Сидела часа три, все хохотала и хрипела»; «Была у Шавровых, закатили вкусный обед с фазанами»; «На днях была у меня писательница Юст. <...> Поговорили мы с ней с удовольствием».

Квартира в доме Шешкова на Малой Дмитровке была последней московской квартирой, которую Чехов выбрал сам. И был вполне доволен своим выбором.

«Что я делаю в Москве? — писал он ялтинской квартирной хозяйке. — Принимаю посетителей, ем окорок, покупаю мебель, новые костюмы, шляпы, гуляю, — и было бы совсем не скучно, если бы не холод и если бы не тянуло в Ялту». Про Ялту — не более, чем любезность. Хотя участок в Ялте был куплен, и постройка дома началась, из Москвы Чехов все же отправился в Таганрог с тайной надеждой, что климат родного города позволит ему вернуть здоровье. Таганрогские врачи вынуждены были разочаровать его. Ялте суждено было стать пристанищем для больного писателя.

С осени 1899 г. домом Чехова стала небольшая двухэтажная дача в Аутке — пригороде Ялты. И именно с этого момента московская квартира вновь становится обязательным атрибутом быта Чеховых.

После отъезда брата и матери в Крым Мария Павловна сдала пустовавшие комнаты двум подругам, для которых жить в порядочной обстановке, с домашними обедами было большой удачей. Быт образованной и независимой женщины всецело зависел от ее заработка, и мало кто из новых — работающих — женщин мог позволить себе содержать квартиру с прислугой на честный заработок учительницы или секретаря. Одну комнату заняла учительница французского языка М.К. Руссель, вторую — ученица Училища живописи И.Г. Воронина.

В апреле 1900 г. срок найма квартиры в доме Шешкова вышел. И выяснилось неудобство найма квартиры на год: срок переезда приходился аккуратно на Страстную неделю, когда в театрах и в гимназиях были каникулы. Раньше это не создавало никаких неудобств. Теперь же на Страстную неделю Мария Павловна уезжала в Ялту. Вещи — мебель, книги, посуду — пришлось упаковать и оставить на Новой Басманной. Там же, на Новой Басманной, у брата-учителя ей пришлось скоротать несколько дней в мае. А в августе, по возвращении из Ялты, сестру писателя вновь ждали поиски квартиры.

«Вчера и сегодня рыскали с Олей, искали квартиру <...> — сообщала Мария Павловна в Ялту. — Но прислал Шешков сказать, что уступает 25 р. Книпуша уговорила меня, и я сейчас только дала задаток. Для тебя комната прекрасная светлая, если захочешь приехать». Примечательно, что об этой квартире И.Г. Воронина, ходившая обедать к Марии Павловне, вспоминала так: «Эта квартира была в полуподвальном этаже и после предыдущей светлой и веселой квартиры казалась мало уютной».

Зато удачное расположение вблизи Художественного театра сделало эту квартиру излюбленным местом «художественников». «Оля почти поселилась у меня, занимается и часто ночует», — писала М.П. Чехова брату о Книппер. И не забывала перечислять гостей: Немирович, Горький, Сулержицкий, Вишневский. В этой квартире Чехов был скорее гостем. Осенью 1900 г., приехав в Москву, он остановился в гостинице «Дрезден». Впрочем, в письмах Антон Павлович утверждал: «в «Дрездене» я только ночую, живу же на Мл. Дмитровке, д. Шешкова, кв. 7 (во дворе)».

Малая Дмитровка. Вид в сторону Страстного монастыря

Флигель дома Владимирова на углу Малой Дмитровки и Успенского переулка

Ново-Екатерининская больница

Театр в саду «Эрмитаж» на Божедомке

Театр в саду «Эрмитаж» в Каретном ряду