На Старой Басманной

Героини пьесы «Три сестры» родились на Старой Басманной улице в Москве. Почему же именно на Старой Басманной жила семья артиллериста Прозорова, а не близ каких-нибудь других московских казарм, например, Александровских у Серпуховской заставы или в Хамовниках? В Александровских казармах Чехов бывал не раз в середине 1880-х гг. на балах, устраиваемых офицерами 2-го пехотного Софийского полка. В Хамовнических казармах квартировал 3-й гренадерский Перновский полк, где служил А.И. Зальца, дядя Ольги Леонардовны Книппер, жены писателя. Наверное, Старая Басманная улица и ее окрестности стали центром притяжения московской тоски Прозоровых именно оттого, что этот район хорошо был знаком Чехову с первых московских лет. А может быть, оттого что вблизи Старой Басманной военные селились от начала времен?

Когда-то здесь проходила царская дорога, соединявшая Кремль с дворцовыми селами Покровским-Рубцовым и Преображенским, а вдоль дороги расположилась пекарская слобода, поставлявшая хлеб к царскому столу и тем, кто получал от казны хлебное довольствие. Казенный хлеб назывался «басманом», а слобода — Басманной.

С середины XVII в. в соседстве с Басманной слободой появились Капитанская и Немецкая слободы, населенные преимущественно офицерами полков иноземного строя. С петровских времен начинается бурный расцвет этого уголка Москвы: по берегам Яузы растут дворцы царей и знати, Басманная и Немецкая слободы присоединяются к Москве. Традиционная для первопрестольной усадебная застройка, с домами в глубине двора, уступает новой, «в линию» — со сплошным рядом фасадов вдоль улиц. Однако расцвет был недолог — к концу XVIII в. русские цари и вельможи привыкли к Петербургу, а дворцы у яузских берегов один за другим были переданы военным. Огромные залы были переделаны в классы, служебные корпуса — в казармы. И вот в Лефортовском дворце, построенном Петром I для верного соратника Лефорта, разместился военный архив, в Слободском — Техническое училище, а на противоположном берегу Яузы, в Анненгофе, — кадетские корпуса и юнкерское училище. В бывшем Сенатском доме на Немецкой улице располагались казармы Троице-Сергиевского резервного батальона. О пышном прошлом напоминали лишь названия «Дворцовый мост» и «Дворцовый сад»...

Маша. ...А на какой вы улице жили?

Вершинин. На Старой Басманной.

Ольга. И мы там тоже...

Вершинин. Одно время я жил на Немецкой улице. С Немецкой улицы я хаживал в Красные казармы. Там по пути угрюмый мост, под мостом вода шумит.

Угрюмый мост и есть Дворцовый. По нему и сам Чехов не раз ходил с Немецкой улицы в Красные казармы. Он был тогда студентом медицинского факультета. Чеховы жили на Грачевке, в черте земляного города, а в Красных казармах квартировал воспитатель военной гимназии Дюковский, выписывавший множество иллюстрированных журналов и имевший доступ к гимназической библиотеке. Речь идет о первых годах московской жизни Антона Павловича — с 1879 по 1881 гг. После Дюковский перешел в Мещанское училище. В те годы в Москве была только одна бесплатная публичная библиотека — Чертковская в Румянцевском музее. И это была серьезная научная библиотека, развлекательных журналов в ней нельзя было достать, а Дюковский охотно делился своей коллекцией с братьями Чеховыми. Он даже разрешал брать переплетенные годовые комплекты домой. Младший брат писателя Михаил Павлович вспоминал об этих походах: «...я и Антон «перли» туда, несмотря на жестокий мороз, и как-то особенно жутко было проходить через Яузский мост, под которым всегда шумела незамерзавшая вода, и по окружавшим его тогда унылым пустырям». Переходить Яузу по Дворцовому мосту зимой, в темноте, когда дует с реки пронзительный ледяной ветер, было настоящим испытанием для плохо одетых юношей. И неудивительно, что путь с Грачевки до Красных казарм вспоминался писателю и годы спустя. Этот маршрут полностью описан в рассказе «Припадок»: «Васильев прошел по Садовой до Сухаревой башни, потом до Красных ворот, отсюда свернул на Басманную. Он зашел в кабак и выпил большой стакан водки, но от этого не стало легче. Дойдя до Разгуляя, он повернул вправо и зашагал по переулкам, в каких не был раньше ни разу в жизни. Он дошел до того старого моста, где шумит Яуза и откуда видны длинные ряды огней в окнах Красных казарм. Чтобы отвлечь свою душевную боль каким-нибудь новым ощущением или другою болью, не зная, что делать, плача и дрожа, Васильев расстегнул пальто и сюртук и подставил свою голую грудь сырому снегу и ветру. Но и это не уменьшило боли. Тогда он нагнулся через перила моста и поглядел вниз, на черную, бурливую Яузу, и ему захотелось броситься вниз головой, не из отвращения к жизни, не ради самоубийства, а чтобы хотя ушибиться и одною болью отвлечь другую. Но черная вода, потемки, пустынные берега, покрытые снегом, были страшны».

Маршрут с Грачевки до Разгуляя — три версты — лучше всех в семье Чеховых знал самый младший из Чеховых — Михаил Павлович. Он учился во 2-й Московской гимназии, занимавшей бывший дворец графа Мусина-Пушкина на Разгуляе, ныне здание Строительного университета. Героиня повести Чехова «Три года» Панаурова перед смертью вдруг вспоминает: «Когда Косте, сиротке-то, пошел девятый годок, — а я в ту пору уже невестой была, — повезла я его по всем гимназиям. Туда-сюда, нигде не принимают. А он плачет... «Что же ты, — говорю, — дурачок, плачешь?» Повезла я его на Разгуляй во вторую гимназию и там, дай бог здоровья, приняли... И стал мальчишечка ходить каждый день пешком с Пятницкой на Разгуляй, да с Разгуляя на Пятницкую...» В ее воспоминании чувствуется отголосок пеших походов 11-летнего гимназиста Миши Чехова на Разгуляй и домой, а из дома — в Теплые ряды на Ильинке — помогать отцу в амбаре купца Гаврилова.

В одном классе с Михаилом учился Павел Иванович Астров, впоследствии юрист, судебный следователь, много сделавший для профилактики детской преступности. Отец этого гимназиста был известным в Москве врачом. Его звали Иваном Николаевичем. Он был сыном сельского священника по фамилии Островский, а Астровым ему предложил называться архиерей-экзаменатор за глубокие познания в астрономии. И.Н. Астров долгое время служил врачом в Константиновском межевом институте, ныне Университет геодезии, и жил на казенной квартире на Старой Басманной, откуда его сыновья ходили на Разгуляй в гимназию. С Чеховыми у Астровых знакомства не было, хотя были общие знакомые, например врач Мясницкой полицейской части Д.П. Кувшинников, в чьем доме, а точнее казенной квартире в полицейском доме, молодые Чеховы бывали не раз во второй половине 1880-х гг. В те же годы И.Н. Астров служил младшим врачом на том самом участке и вместе с Кувшинниковым лечил обитателей пресловутой Хитровки.

Доктор Астров умер в начале октября 1896 года. На его кончину было много откликов в печати, и Чехов, по всей вероятности, не пропустил этой новости. В то самое время Антон Павлович работал над текстом пьесы «Дядя Ваня», которая, как известно, появилась в результате коренной переработки комедии «Леший». Лешим в той пьесе прозвали Михаила Львовича Хрущова, помещика, кончившего курс на медицинском факультете. Это один из центральных персонажей комедии, и вместе с другими главными действующими лицами — Войницким, Серебряковым, Еленой Андреевной, Соней — он был перенесен автором в сюжетное пространство «Дяди Вани». И вот совпадение: один из персонажей вдруг получает ту же фамилию, что и недавно умерший московский врач, тогда как другие персонажи остаются со старыми именами. Зачем? Не затем ли, что старинная дворянская фамилия Хрущов шла к герою-помещику, фамилия же, отсылающая к происхождению человека из духовного сословия, подходила лучше для персонажа, который уже был обозначен не как помещик, учившийся медицине, а как практикующий в земстве врач.

Свернув у Разгуляя направо, как этот сделал герой чеховского рассказа «Припадок», оказываешься в Доброслободском переулке, который сегодня выводит к Яузе, а в конце XIX в. упирался в Денисовский. Чеховскому герою Васильеву эти переулки были незнакомы, а вот автору рассказа «Припадок» они были известны хорошо. Денисовский переулок выводит в Демидовский. На углу Демидовского и Бригадирского переулков до сих пор стоит дом, принадлежавший когда-то Николаю Лукичу Пушкареву — поэту, издателю, фотографу. В пушкаревских изданиях «Свет и тени» и «Мирской толк» принимали участие Николай и Антон Чеховы в 1882—1883 гг. «Свет и тени» был еженедельный юмористический журнал с цветными иллюстрациями, в основном карикатурами. «Мирской толк» — тоже еженедельный, но более серьезный.

Редакция, типография и квартира издателя — все находилось в одном доме на углу Демидовского и Бригадирского переулков. Приятельски сойдясь с издателем, братья Чеховы не раз бывали у Пушкарева. В его доме состоялся первый выход в свет Марии Павловны Чеховой, о чем Антон Павлович писал старшему брату Александру, скрывая гордость за легкой иронией: «Недавно в «Московском листке» описан бал у Пушкарева. Под литерами Ч-ва надо подразумевать Марью Павловну. Она уже возросла и играет роль. Ей целуют руку Пальмины, Кругловы, Немировичи-Данченко, все те, коим молятся в Таганроге. Она умнеет с каждым днем». Мария Павловна была тогда курсисткой и в кругу знакомых брата-писателя вращалась уже как равная.

Совсем рядом с домом Пушкарева, на Немецкой улице, жила семья Гамбурцевых, с которыми Чехов познакомился в 1884 г. в Звенигороде, где проходил практику после окончания университета. Людмила Васильевна Гамбурцева, урожденная Маркова, была замужем за военным, имела пятерых детей, из которых ровесниками Чеховых были сын Александр, юнкер, выпускник 4-й военной гимназии, и дочь Людмила. Как и Чеховы, Александр Гамбурцев хороню знал угрюмый мост, ведущий от дома к Красным казармам.

В дом Гамбурцевых — открытый и гостеприимный — были вхожи все молодые Чеховы, однако регулярнее других там бывал Михаил Павлович. В мемуарной книге «Вокруг Чехова» он писал: «Будучи студентом, я любил бывать в гостях у упомянутой мной Л.В. Гамбурцевой, жившей по зимам в Москве, на Немецкой улице. Там было весело, всегда собиралась молодежь и поощрялись искусства. Там же летом, в пустой квартире, останавливался не раз по приезде в Москву из Звенигорода и Воскресенска и Антон Павлович».

У Людмилы Васильевны были еще племянники, дети ее брата К.В. Маркова. Старшая Маргарита была замужем за инженером-путейцем бароном Э.Н. Спенглером, их квартира находилась на Новой Басманной улице. Младшие сестры Елена и Елизавета жили недалеко от тетушки, в переулках Немецкой улицы. С Марковыми молодые Чеховы подружились, и в письмах Чехова три сестры именовались просто Рита, Нелли и Лиля. «Если не ошибаюсь, это было в 1884 г., когда, окончив Бестужевские курсы, я приехала в Москву, — вспоминала одна из сестер, Елизавета Константиновна. — С Антоном Павловичем мы вели для первого знакомства самые серьезные разговоры, во время беседы нашей выяснилось, что в этом же доме, где жила я с родителями (угол Уланского переулка и Садовой), в Восточных номерах жил и его брат художник Николай Павлович. Вся же семья Чеховых жила тоже близко, Головинский переулок, близ Сретенки. На другой же день был у нас Антон Павлович вместе с братом и так началось наше знакомство со всей семьей Чеховых, которые вслед затем стали бывать и у моей сестры Спенглер, жившей в то время на Новой Басманной... У Спенглеров всегда бывало очень оживлено и весело, масса молодежи, мои братья приводили своих товарищей из последних институтских классов Механического института. Моя сестра Спенглер была пианистка, <...> кончившая Петербурскую консерваторию, муж ее и некоторые из товарищей братьев пели, составлялись хоры, танцы. Чеховы все были очень музыкальные и тоже участвовали во всех вокальных номерах. Сами они пели только один романс дуэтом: «Поймешь ли ты». Николай Павлович аккомпанировал. Пели же у Спенглеров дома и вообще при всяком удобном случае».