Осенью 1893 г. у Чехова начался новый «роман со столицей». Это была уже не юношеская влюбленность в столичный город, выводивший на большие жизненные дороги. Скорее — очарование пресыщенного человека новыми утонченными впечатлениями.
Особую роль в этом романе играла редакция журнала «Русская мысль», внезапно осознавшая масштаб таланта Чехова, стоило только последнему выехать из Москвы и переселиться в Серпуховский уезд. Может быть, почтенный коллектив либеральной профессуры с уважением отнесся к превращению литератора в помещики. А возможно, члены редакции были внимательными и вдумчивыми читателями.
В 1880-х гг. Чехов получил от «Русской мысли» предложение о сотрудничестве, однако, кроме разговоров в редакции, сотрудничества никакого не было, а затем, накануне отъезда на Сахалин, Антон Павлович вдруг прочел на страницах журнала рядом со своей фамилией слова «жрецы беспринципного писания». Эти слова так не вязались с идеей добровольной поездки на каторжный остров, о которой знала вся литературная Москва, что писатель почувствовал себя несправедливо обвиненным в преступлении. Он сел и написал редактору «Русской мысли» В.М. Лаврову письмо, которое заканчивалось словами: «Что после Вашего обвинения между нами невозможны не только деловые отношения, но даже обыкновенное шапочное знакомство, это само собою понятно».
Прошло два года. И вдруг — «сенсационная новость: «Русская мысль» в лице Лаврова прислала мне письмо, полное деликатных чувств и уверений», — так Чехов сообщил о примирении с авторитетной редакцией Л.С. Мизиновой. Конечно, ничего сенсационного в новости для писателя не было. Его близкий друг, актер П.М. Свободин — единственный, кто горячо переживал прекращение бесплодного в общем-то сотрудничества, — уговорил Антона Павловича позволить ему сыграть роль посредника в примирении писателя и почтенного журнала, печататься в котором было и прибыльно, и респектабельно. Письмо же Лаврова было простой формальностью, с которой началось настоящее сотрудничество Чехова и «Русской мысли», не прекращавшееся до самой смерти писателя.
Частью этого сотрудничества вскоре стали разного рода кутежи в Москве и окрестностях, удачно совпавшие с получением бессрочного паспорта. «Третьего дня я вернулся из Москвы, — читаем в письме Чехова к издателю Суворину в Петербург от 11 ноября 1893 г., — где прожил две недели в каком-то чаду. Оттого, что жизнь моя в Москве состояла из сплошного ряда пиршеств и новых знакомств, меня продразнили Авеланом. Никогда раньше я не чувствовал себя таким свободным».
П.А. Сергеенко, непременный участник московских приключений Чехова того периода, вспоминал: «Бывая наездами в Москве, он не участвовал в механизме общественной жизни, а проводил преимущественно праздно время, как приезжий гость, обреченный на все комбинации московского гостеприимства. <...> Чехов был центральной фигурой и числился между нами под именем «Авелана». В этот период наша эскадра с адмиралом Авеланом чествовалась во Франции, и на одной вечеринке за Чеховым так ухаживали, что кто-то в шутку сравнил его с адмиралом Авеланом. Чехов весело подхватил шутку и с комической серьезностью поддерживал в течение известного периода адмиральское амплуа».
Итак, с долгожданным вселением в «Лоскутную» гостиницу с бессрочным паспортом в кармане начался новый этап московской жизни Чехова, в котором он принадлежал только себе самому, и пусть этот период состоял из череды непродолжительных эскапад. Зато в эти дни Чехов достигал идеала жизненного устройства, в котором он был обеспеченный холостяк-одиночка, не обремененный бытом — некто вроде адвоката Подгорина, только вместо кабинета — номер в хорошей гостинице.
«Лоскутная» недаром считалась литературной гостиницей. В соседнем номере тут же обнаружился приятель-литератор. Это был И.И. Ясинский, давний петербургский знакомый Чехова. Антон Павлович рад был окунуться в окололитературные разговоры и сразу же похвалился сотрудничеством с уважаемым московским журналом, стоящим не в пример выше петербургского «Нового времени» в глазах образованной, а значит либерально-ориентированной публики.
«Осенью 1893 года я по литературным делам уехал в Москву <...> — вспоминал позднее Ясинский. — В Москве мне пришлось остановиться там, где останавливались все писатели по традиции, в «Лоскутной» гостинице, и номер мой пришелся как раз против номера, где остановился Чехов. <...>
В «Лоскутной» я первым делом зашел к Чехову.
За несколько лет, что я не видался с ним, он мало изменился, только лицо как-то стало землистее. Мы вместе сели за обед, и Чехов начал мне жаловаться на Суворина:
— Конечно, что и говорить, Суворин называется моим благодетелем, он вывел меня в свет, он издавал и издает мои книжки и платит всё по четыреста рублей за томик, я, должно быть, получил уже от него тысяч сорок за эти годы. Но сколько нажил на мне Суворин! Мне до сих пор трудно отскрестись от «Нового времени», это на мне на всю жизнь останется. Москва только разве поддержит, а в Петербурге какой-нибудь «Вестник Европы» отказался меня печатать. «В степи» пришлось отдать в «Северный вестник», правда, хороший журнал, но подписчиков там мало, а хочется публики. Даже во «Всемирную иллюстрацию» я насилу пролез...
Нет, я решил больше не издаваться у Суворина. Перекочевал в «Русскую мысль», здесь ребята хорошие, как будто даже социализмом попахивает, так что я начинаю мечтать, что у нас лет через двести начнется коммунизм».
Узнав, что Чехов желает изменить издателю Суворину, Ясинский рад был оказать дружескую услугу и указал на московского издателя Сытина, с которым и сам хотел вести дела. Чехов до этого времени не был знаком с Сытиным, хотя, конечно, знал о его издательской деятельности.
Иван Дмитриевич Сытин начал в конце 1870-х гг. с копеечной цветной литографии, а войдя в силу, стал издавать и книги, тесно сотрудничал с издательством «Посредник», печатая их книги в своей типографии и распространяя их через свою налаженную торговую сеть «Товарищества Сытин и К».
Книжная торговля в Москве сосредоточилась на Никольской улице Китай-города, где находился когда-то печатный двор — первая русская типография. Со временем на одной улице всем книжникам стало тесно. Они стали открывать лавочки вдоль Китайгородской стены по Новой и Старой площадям, постепенно заняв пространство вплоть до Ильинки. На Ильинке находилась контора «Товарищества Сытин и К», а на Никольской улице — книжный магазин. Был и у Суворина книжный магазин на Никольской улице, но переехал на Кузнецкий мост, где бывала публика почище и побогаче. Сытинская же публика была из простых — крестьяне, фабричные, городская беднота.
О знакомстве с Чеховым Сытин писал в воспоминаниях: «Я познакомился с Чеховым случайно, на улице. Шел от Иверской через Красную площадь, когда ко мне подошел молодой человек в осеннем пальто, красивый, приятный, и глуховатым голосом окликнул меня. — Здравствуйте, Иван Дмитриевич. Позвольте с вами познакомиться... Чехов». Вот так просто писатель подкараулил издателя, не хуже «аблаката из-под Иверской». Может быть, так и было.
В воспоминаниях Ясинского история знакомства Чехова и Сытина рассказана по-другому. На деловой встрече с издателем Ясинский нарочно упомянул в разговоре о Чехове:
«— А вот что, Иван Дмитриевич, — вспомнил я, — Чехов здесь, в Москве!
— Кто-то мне говорил об этом, — оживился Сытин, — пошлите-ка его ко мне, сварю я с ним пиво. У меня в запасе есть несколько свободных тысяч, попробую и я. Суворин его здорово использовал, да авось на мою долю хоть немножко еще осталось.
В «Лоскутной» я передал Чехову предложение издателя, начинающего богатеть. Чехов повеселел:
— Сказал, что есть несколько свободных тысяч? Как раз мне нужно тысяч семь на хуторок. Сплю и вижу. Кстати, и земской медициной можно заняться в глуши. Как-никак все же я врач. Иногда начинает под ложечкой сосать. Ну, спасибо за приятное известие.
На другой день утром я поехал за покупками по поручению жены. Стояли все такие же страшные морозы. Вдруг мои санки на Никольской улице чуть не сцепились со встречными санками, в которых сидел, высоко подняв воротник своей русской шубы, Чехов. Он замахал мне рукой и весело закричал, хлопая себя по груди:
— А хуторок уже здесь! Я Сытина выдоил, он клялся, что последние деньги отдал, врет. Говорит, что не расположен больше ничего покупать, пока на мне не наживет, говорит, пробный шар пускаю. Сегодня вечером у вас чай пью, а завтра уезжаю совсем из Москвы! Еще раз спасибо!»
Выйдя от Сытина с деньгами, Чехов обязался дать 12 печатных листов своих рассказов, еще не включенных в какие-либо сборники. Такого объема на руках у писателя не было, а потому сборник вышел только в конце следующего 1894 г., наполовину составленный из тех рассказов, что еще не вышли в свет при заключении договора. В числе произведений, вошедших в сборник, был рассказ «Черный монах», работу над которым Чехов заканчивал в номере «Лоскутной» гостиницы.
Редакция «Русской мысли». Слева направо: М.И. Ремезов, М.А. Саблин, В.М. Лавров, И.И. Потапенко; 2-й ряд — А.П. Чехов, И.И. Иванюков, В.А. Гольцев. 1893
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |