Долгий зимний вечер подходил к концу. На экране телевизора быстро сменяли друг друга кадры новостей. Неожиданно знакомая интонация далекого голоса заставила поднять голову от книги. С экрана прямо на меня немного укоризненно смотрела миловидная женщина в элегантном светлом костюме. Перед ней теснились разнокалиберные микрофоны многочисленных журналистов. Именно этот знакомый голос с неповторимой интонацией и заставил меня насторожиться, прислушаться. «Не может быть... Столько лет прошло... Неужели это она?» — подумал я.
Пресс-конференция, по-видимому, уже заканчивалась. Отвечая на последний вопрос лысого, вислоусого парня, протянувшего к ней диктофон, женщина что-то сказала, сопроводив свой короткий ответ мягким, но решительным жестом — раздался доброжелательный смех. Парень смущенно убрал диктофон. «Ну, конечно же, это она, она — Вика!». Разве мог я забыть этот милый голос, эти распахнутые светлые с легкой грустинкой глаза? В груди что-то разлилось тепло и тревожно. Теперь я точно знал: предстоит бессонная ночь ...Экзаменационная сессия приближалась со скоростью курьерского поезда.
Особого беспокойства по этому поводу я не испытывал. Некоторые опасения вызывал лишь экзамен по английскому, вернее, личность преподавательницы по прозвищу «Леди». Дело в том, что наши отношения с самого начала приняли несколько напряженный характер. Еще на одном из первых занятий на традиционный вопрос: «Why do you study?»1 я вместо ожидаемого ответа о пользе наук и необходимости знаний почему-то буркнул первое, что пришло в голову: «I am study because I am study.»2
Леди обиженно поджала губы. Ответ явно не понравился. Нельзя сказать, что на последующих занятиях я испытывал какие-либо придирки с ее стороны. Однако по мере приближения экзамена росло смутное чувство неуверенности в его благополучном исходе.
Группа ребят и девчонок толпилась в коридоре перед знакомой дверью кабинета английского. Эта обычная дверь с захватанной ручкой и облупившейся белой краской странным образом приобрела сейчас судьбоносное значение.
— Леди идет! — Раздался чей-то предупреждающий возглас. По коридору, стуча каблучками, приближалась преподавательница. Все приумолкли.
— Здравствуйте, Кристина Яновна! — нестройно прозвучали голоса.
— Здравствуйте, здравствуйте, — стальной взгляд из-под больших очков привычно обвел расступившихся студентов. Мне показалось, что этот холодный взгляд задержался на мне дольше обычного. Слабый холодок зародился в груди, стылой изморозью сковал сердце. Торжествующе блеснув стеклами очков, Леди исчезла за роковой дверью.
Неожиданно для себя, сделав несколько шагов назад, я быстро пошел прочь по гулкому коридору, сбежал вниз по мраморной лестнице и, рванув тяжелую дверь, оказался на свежем воздухе...
Не знаю, сколько времени я просидел на скамейке в маленьком скверике перед институтом. Было тоскливо и пусто.
Послышались легкие шаги. Кто-то уселся на скамейку. Ноздри защекотал тонкий аромат духов. Я невольно покосился на непрошенную гостью. На краешке скамейки сидела отличница Вика.
— Ты чего раскис? — легкие нотки укоризны в ее голосе заставили выйти из оцепенения.
— Тебе-то что? Статистику успеваемости испорчу? — ответ прозвучал грубо и вызывающе.
— Так... — озадаченно протянула Вика, — а может ты из-за нее вообще институт бросишь?
— Может и брошу! Отстань, не лезь в душу...
— В душу... — как эхо повторила Вика. — А о родителях ты подумал? Удивительно, как она сразу прочитала в моих мыслях самое сокровенное. Я медленно поднял голову.
— Не сдать мне этот экзамен. Понимаешь? Все равно не сдать... Большие светлые глаза Вики смотрели на меня сочувственно и понимающе.
— Я сейчас приду. Сиди здесь, только не вздумай никуда уходить, — она решительно поднялась со скамейки. Я вновь остался один. Время потянулось тоскливо и медленно. В голове почему-то вертелось вызубренное исключение множественного числа «Woman-women»3.
Наконец Вика снова оказалась рядом. Заметив мой нетерпеливый, вопросительный взгляд, она предупреждающе поднесла палец к губам.
— Я сейчас была в деканате. Леди еще не ушла, тебя ждет... Я договорилась. В кабинет зайдем вместе. Все, пошлине помню, как я снова оказался перед страшной дверью. Первой вошла Вика.
— May I come in?4 — как сквозь пелену донесся ее голос.
Узкое лицо Леди расплылось в улыбке. Она всегда расцветала, услышав какой-либо незатейливый вопрос по-английски. Вика незаметно подтолкнула меня вперед. Довольная улыбка не сходила с лица Леди.
— Нельзя же так волноваться, молодой человек. Присаживайтесь, — она указала место перед собой. Я вдруг почувствовал абсолютное спокойствие. «Э, терять-то все равно нечего...»
Далее все пошло в привычном русле обычного экзамена. Я что-то говорил, отвечал на какие-то вопросы, особенно стараясь выдержать правильное произношение. Наконец, Леди протянула зачетку. Еще не веря, я продолжал молча сидеть перед ней. Тогда Вика легонько коснулась моей руки.
Забыв попрощаться, я встал и пошел к выходу. Через минуту в коридоре девушка меня догнала.
Мы шли по притихшему институту, где еще час назад бушевали экзаменационные страсти. Пропуская вперед свою спутницу, я осторожно прикрыл за собой тяжелую дверь.
У входа в безлюдный скверик Вика замедлила шаг.
— Ну вот, видишь, все хорошо... Расслабься, стрессов на сегодня хватит. Тебе в какую сторону ехать?
Я благодарно сжал ее прохладную узкую ладонь.
— Никуда я сейчас не поеду... Можно тебя немного проводить?
В глазах Вики заискрились лукавые огоньки.
— А ты знаешь, где я живу?
— Да хоть на краю света...
— Ладно, пошли, — просто сказала она.
Мы двинулись вдоль шумного проспекта к центру города. Я шел молча, все еще ощущая наркоз недавних событий. Вика тоже молчала, временами я чувствовал взгляд ее удивительных лучистых глаз.
— Откуда так хорошо язык знаешь? — мой неожиданный вопрос, казалось, чуть смутил Вику.
— А, язык... Это все из-за папы. Он у меня очень интересный человек. Много повидал. Мы за границей долго жили. Я, между прочим, и родилась там, — как о чем-то совершенно обыденном поведала она.
— Почему же за границей не учишься, если есть такая возможность? — только и сумел произнести я, лихорадочно пытаясь переварить сказанное. День стрессов для меня, наверное, еще не закончился. Глаза Вики вновь осветили меня кристальными лучиками.
— Почему там не учусь? Да, возможность есть... Но наше образование лучше. Правда-правда. Так папа говорит, он в этом хорошо разбирается.
— Ну и как оно там, за границей? — выдавил я больше для поддержания светской беседы.
Вика деликатно не замечала моей скованности.
— Ты знаешь, — серьезно начала она, — там очень много хорошего, все просто замечательно. Но нет чего-то главного... даже не могу понять, чего... Один старый эмигрант как-то сказал, что главное это — только у нас, здесь. Мы не чувствуем его... Жители высокогорья тоже не замечают чистого воздуха, которым дышат.
Крупные капли дождя внезапно застучали по крышам припаркованных у тротуара машин, покрыли неровными пятнами теплый асфальт. Я потянул Вику под ближайший навес у витрины какого-то магазина. Сюда уже устремились застигнутые врасплох прохожие. Беззлобно чертыхаясь, под навес вскочили два парня. Сложив зонтик, пристроилась солидная дама в очках. С веселым визгом ворвалась группа девчонок, отжимая подолы успевших намокнуть платьев. Где-то высоко над всей этой пестрой неразберихой нехотя и лениво пророкотал удар грома.
Я украдкой взглянул на Вику. В полумраке под плотным навесом ее распахнутые глаза светились навстречу всей этой веселой суматохе. Еще вчера я проходил мимо Вики, не замечая ее. Сегодня, как в доброй сказке, под чарующую музыку вдруг поднялся волшебный занавес, открывая чудесную, неведомую страну.
Дождь еще барабанил по жестким карнизам, полосатому навесу, но небо уже немного просветлело. Первыми выскочили под стихающий дождь двое парней. Натянув на головы пиджаки, они запрыгали через потоки воды, весело гогоча и перекликаясь.
Я снова, невольно любуясь, взглянул на Вику.
— Почему у тебя имя такое... необычное?
Она как будто не удивилась такому вопросу.
— Виктория — значит победа. Так папа назвал. — Глубокие глаза Вики на миг подернулись легкой дымкой. — Ты знаешь, оказывается много Викторий появилось после войны...
Пожилая дама в очках стала раскрывать зонт, готовясь выйти из-под навеса.
— А ведь у меня тоже зонтик есть. — Вика открыла свою сумочку, извлекая его. — Дождь теперь не страшен, пошли...
Раскрыв зонт, она шагнула из-под навеса. Следом за ней вышел и я, неловко пытаясь спрятать голову под зонт. Взглянув на мою полусогнутую фигуру, Вика звонко рассмеялась.
— Не так... Держи зонтик. Бери его в правую руку. Теперь я тебя беру под руку слева. Видишь, как удобно. Главное, все «под крышей». Ты совсем не умеешь ходить с женщиной в дождь, — в ее глазах вновь заиграли лукавые искорки.
— Это что же, за границей так обучают? — ревниво спросил я.
— Дурачок, — в ее голосе завибрировали ласковые нотки. — В прошлом году я приезжала к папе, и все это время шли дожди. Так и не посмотрела толком ни город, ни страну. Только гуляли в местном парке с папой под зонтиком. В этом году после сессии опять собираюсь, может быть, больше с погодой повезет. Если хочешь, съездим вместе, это ненадолго. Язык там попрактикуешь, с Леди проблем не будет...
Тихий дождь шуршал в клейкой листве старых лип.
— Все-то ты знаешь, и язык, и как под дождем вести себя надо... Куда мне до тебя...
— Дурачок, — снова ласково произнесла Вика.
Мы шли по мокрой брусчатке старого города. Цветущая сирень приветливо кивала из тихих дворов. Не сговариваясь, мы свернули в один из них. Повсюду буйствовала и торжествовала сирень. Мягкие губы Вики, казалось, тоже пахли сиренью...
Если бы я знал тогда, что эта наша встреча окажется одной из последних. Не помню, какой сдавали экзамен. Получив зачетку из рук преподавателя, я оглянулся на Вику. Рядом с ней сидела долговязая белокурая Алка. Я поймал злой взгляд ее оловянных глаз. Сердце вдруг сжалось от недоброго предчувствия.
Выйдя из института, я направился к скверику, чтобы подождать там Вику. На первой скамейке расположилась разношерстная компания подвыпивших парней.
Перед ними развязно ораторствовал неопрятный субъект с манерами бывшего интеллигента. Приглядевшись, я узнал в нем Фому, ушедшего из института год назад. Свой поступок он объяснил следующим образом:
— Видал я в гробу ваше высшее... Пять лет корпеть и копейки потом получать... Да я и так шикарно проживу, причем не сходя с места, в этом квартале...
Компания, видимо, отмечала успех какой-то аферы. Досадуя, я замедлил шаг. Встречать Вику в таком соседстве было невозможно. Однако Фома уже заметил меня.
— А, студент, прошу к нам, — он нетвердо сделал приглашающий жест. — Джентльмены, рекомендую — вот представитель этой «альма-матер». — Фома указал стаканом на институт, — а что наша белокурая Жизель еще там?
Я вспомнил, что частенько видел Алку в компании Фомы. Уйдя из института, он отнюдь не порвал своих связей с ним и был хорошо осведомлен о всех событиях. Делал он это, скорее всего, по инстинкту мелкого афериста, кружащего по кварталу в поисках добычи. Любая информация могла оказаться полезной.
— Аты, значит, уже «отстрелялся», — продолжал юродствовать Фома, — так это надо отметить... Держи!
Я зачем-то взял у него пластиковый стакан, наполненный водкой. Фома, изображая радушного хозяина, театральным жестом взял меня под локоть и отвел на несколько шагов в сторону. Лихо опорожнив свой стакан, он ехидно посмотрел на меня.
— А ты, оказывается, «парень не промах». Далеко метишь. Хоть знаешь, отец у нее кто? — Фома многозначительно выдержал паузу. — Дипломат высокого ранга! Не нам, пролетариям, ровня, — он покровительственно похлопал меня по плечу, — так что «не в свои сани...», — Фома вдруг осекся, замолчал. Я оглянулся. Сердце резко упало вниз. У входа в сквер стояла Вика. В ее больших распахнутых глазах светилось недоумение. Позади Вики, что-то нашептывая ей на ухо, возвышалась «белокурая Жизель» — Алка.
Замешательство Фомы длилось недолго.
— Мадмаузель, прошу, — шутовски изгибаясь, обратился он к Вике, — джентльмены заждались...
Глаза Вики гневно сверкнули. Резко повернувшись, она быстро пошла прочь.
Оттолкнув Фому, я шагнул следом за ней, забыв про стакан с водкой, зажатый в руке.
Вика вдруг остановилась, обернулась. Меня поразил ее грустный, укоризненный и какой-то прощальный взгляд.
...Память бесстрастно хранит все подробности давно ушедших событий. Что случилось со мной тогда? Почему я не отстоял нашу любовь? Неужели прав был Фома с его теорией «своих саней»? Память не оставляет нам ни малейшей возможности изменить прошлое. Это единственное, где она не властна.
Новости давно закончились, но я продолжал безотрывно смотреть в мерцающий экран, словно ожидая, что оттуда вновь укоризненно взглянет на меня из далекой, светлой юности Вика. Моя Вика.
Примечания
1. Для чего вы учитесь? (англ.).
2. Я учусь, потому что учусь (англ.).
3. Женщина — женщины (англ.).
4. Разрешите войти? (англ.).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |