Достоинств у Алексея было не так уж много: хорошая фигура, любовь к поэзии, весёлый нрав, голос (наследство от отца), обшарпанная гитара и четыре аккорда Из-за этого ему почти везде были рады. Из недостатков — обострённое чувство справедливости и травмированное веко, которые начинало дёргаться во время волнительных моментов.
Помните Мнацаканова, диктора советского телевидения? Тот постоянно подмигивал телезрителям — чем и забавлял их.
В детстве Алексей комплексовал по этому поводу, но, повзрослев, обнаружил, что это колоссальное преимущество! Ты сидишь и не знаешь, как себя вести с очаровавшей тебя девой, а глаз уже подмигивает ей и озадачивает. Она должна на что-то решиться. Если дева качает головой: «Нет» — можно переспросить: «Это вы о чем?». А если она молча кивает и еле заметно — то и спрашивать нечего: и так всё ясно.
Дело доходило до абсурда. Однажды в день рождения друга Алексея посадили напротив шикарной дамы. Она загадочно улыбалась, внимательно посматривая на него. От смущения тот не знал, куда себя деть. Наступил неповторимый ялтинский вечер, дурманящий запахом цветов и горных трав, с цикадами и тихой музыкой.
После застолья — кто танцевал, кто рассуждал о превратностях судьбы и смысле жизни, а кто просто горячился. Алексей со стаканом бодро удалился на террасу подальше от смущавшей его особы. Облокотившись на перила, он «свысока» наблюдал происходившее и наслаждался покоем и звучавшей песней. «Эти глаза напротив...» выводил Ободзинский. «Эти глаза не против...» переиначивал Алексей певца, улыбаясь в темноту. Его уединение было нарушено чьей-то рукой. Даже через рубаху рука обжигала. Алексей обернулся... Это была она: дама напротив. Свет фонаря падал на её красивое томное лицо. Загадочность исчезла. Холодная насмешливость и властность сменили её. Дама ухоженными в золоте пальчиками сгребла рубаху на груди Алексея, притянула к себе и горячо прошептала:
— Ты — мальчишка! Ближе к телу... Мне надоели твои подмигивания! Показывай, где у вас тут трахаются!
От неожиданности Алексей поперхнулся вином и, едва отвернувшись, закашлялся. Дама постучала ему между лопатками кулачком и повторила:
— Показывай!
Алексею почему-то вспомнилось пушкинское «Кому судьбою непременной девичье сердце суждено — тот будет мил на зло Вселенной: сердиться ж глупо и грешно». В объятиях этой особы Алексей ощутил себя кроликом в кольцах анаконды. Сколько страсти было в ней — не передать! Они так и не успели познакомиться...
У тебя, мой друг, может сложиться впечатление, что Алексей — мнил себя Казановой? Это не так! Как и всем нормальным людям, ему было порой грустно и одиноко. Хотелось большой и чистой (без кавычек) любви. Реалии жизни таковы, что кого мы любим — не любят нас или заняты... И наоборот. Поэтому счастье на ЮБК носит сезонный характер: летом все проблемы уходят на второй план.
Сегодня в клубе танцы! Алексей, смыв в душе производственную пыль, решил пойти. «Хватит бузить, — сказал он себе, — так всё лето пройдет! Как говорят умники: «Если вы не можете делать то, что вам нравится, — то пусть вам нравится то, что вы делаете!». В клубе было много новых лиц. Но чтобы не рвать лишний раз душу, Алексей решил не цеплять гордых. На белый танец его пригласила незнакомка. Крепкая деваха! «Наверное, метательница», — мелькнула мысль в голове Алексея. Танцевала она с чувством. Уходя из дому, Алексей прихватил с собой яблоко, положив в карман брюк, и забыл о нём. Девушка прижималась к яблоку и почему-то краснела. Потом не выдержала и тихо сказала:
— Я знаю, чего ты хочешь. Куда пойдем?
Алексей задумался, почесал висок, подёргал себя за нос. Затем полез рукой в карман, достал яблоко, разломил его и дал половину девушке. Она с какой то растерянностью взяла, откусила и вдруг расхохоталась. Да так громко, что многие обернулись.
— Ты меня развёл?
— Это случайно...
— Как тебя зовут?
— Алексей... А тебя?
— Ольга Погорелая...
— На чём погорела?
— Фамилия у меня такая! По-го-ре-ла-я.
— Забавно...
Напряжение — как рукой сняло.
— Так куда идём? — настаивала Ольга.
— Предлагаю обнести чей-нибудь сад...
— А солью не пульнут нам с тобой в зад? — в рифму переспросила она.
— Нет, исключено! В крайнем случае, грудь свою волосатую подставлю.
Они не стали дожидаться конца танцев и, покинув клуб, обнявшись побрели вокруг посёлка. Ольга оказалась москвичкой, а в Москве так не походишь.
— Расскажи что-нибудь, — попросила Ольга.
— Давай лучше я тебе стихи почитаю. Есенина любишь?
— Есенина? Особенно! — Ольга с любопытством посмотрела на него. Ей было занятно, что в Крыму, так далеко от Рязани — ценят поэта.
— «Сыпь, гармоника. Скука, скука...», — начал Алексей. Хотя для начала можно было прочесть что-нибудь попроще. Читал он с чувством. В конце стихотворения на словах: «Дорогая, я плачу! Прости! Прости» — у него даже голос дрогнул. В награду был поцелуй в щеку. Потом он прочитал: «Вы помните? Вы всё, конечно, помните...» и «Свищет ветер».
Облако, закрывающее до поры полную Луну, уплыло, и окрестности посёлка предстали перед парочкою в каком-то сказочном виде: Гелин-Кая (Эллинская скала) странно выглядела среди полей лаванды, лёгкий бриз приносил запах её цветов, трещали цикады.
— Что это так вкусно пахнет? — спросила Ольга, останавливаясь и вдыхая этот ночной дурман.
— Это — эфиронос, лаванда. Цветёт синим цветом — залюбуешься!
— А ты мне покажешь?
— Обязательно... Если будешь себя хорошо вести, — засмеялся Алексей.
— Уже веду!
Алексей подвёл Ольгу к какому-то забору, через который свисали ветки деревьев, и прижал палец к губам, жестом показав, что говорить здесь надо тише. После этого он подставил колено и сказав: «Лезь!», стал неловко помогать. Через какое-то время он уже знал размер её бюста, талии и что одето под платьем...
Преодолев забор, Ольга рухнула в темноту, обожгла руки и ноги крапивой, ойкнула и замерла испуганно, боясь пошевелиться. Алексей преодолел забор одним махом (видимо, не впервой). Протоптав в зарослях тропу, он взял Ольгу за дрожащую руку и повёл в глубину сада к шалашу, который чернел под огромным деревом. Если улицу Луна кое-как освещала, то в шалаше было «как у негра в желудке». Усадив Ольгу на подобие топчана, застеленного (на ощупь) одеялом, Алексей шепнул:
— Сиди, я сейчас, — и исчез.
Легко сказать: «Посиди!» Тут и поседеть можно: в чужом саду, ночью, под пугающие крики ночных птиц и шорохи неизвестных тварей, поминутно ожидая, что вот-вот кто-нибудь схватит тебя за шиворот. Ольгу колотила нервная дрожь, и где-то в глубине души она уже слегка раскаивалась. Но ей так хотелось чуда!
Послышались шаги, чей-то силуэт заслонил проход.
— Ты ещё не уснула? — Алексей положил на колени Ольги большой лист лопуха, на котором горкой лежали какие-то ягоды.
— Ешь. Здесь клубника, черешня и Сахарный бланкет.
— Что за зверь такой — «бланкет»?
— Груша такая...
Алексей опустился перед Ольгой на колени и стал кормить её, как ребенка: «За папу, за маму, за меня...».
— Тебе не страшно? — спросила она.
— Нет. Я — смелый.
— А, может, ты разбойник или придурок?
— Скорее-романтик.
Алексей взял ягоду клубники губами и наклонил к Ольгиному лицу. Губы их встретились. Его руки стали лихорадочно шарить и расстегивать пуговицы на платье Ольги. Она не сопротивлялась, только тихо попросила:
— Леша, не сегодня. Я обещала хозяйке быть в 24:00. Будет ждать. Неудобно!
Неожиданно для Ольги они вышли в калитку. На её недоуменный взгляд Алексей улыбнулся:
— Ключ случайно на крючке оказался.
Ольга задумалась:
— Ты так всех разводишь?
— Нет. Только тебя. Ты Есенина любишь. Согласись, было романтично.
— Да уж! Натерпелась. Сволочь ты!
— Но ты ведь сама согласилась!
— Чудак ты!
— Согласен.
Они шли молча. Алексей обнимал девушку за талию, на лице его блуждала улыбка. Ольга искоса посмотрела на него и спросила:
— Чему ты все время улыбаешься? Больше всех знаешь?!
— Так... Все «о'кей»! Ничего не болит, даже душа. Живу в Ялте. Чего грустить? Ника Турбина, наша юная поэтесса, как-то раз сказала, переиначив Н. Островского: «Жизнь даётся один раз, и прожить её надо в Ялте!» Что я и делаю.
Возле дома, где Ольга снимала комнату, она сказала ему:
— До встречи! — и пошла к себе. На полдороге — обернулась. Алексей стоял там, где она его оставила, и смотрел ей вслед. Что-то заставило её вернуться и поцеловать его:
— Ну, иди, пожалуйста...
Придя домой, Алексей разделся, бухнулся в постель и мгновенно уснул. Сон его был беспокойный: он метался по кровати, что-то бормотал. Намедни он поссорился с бригадиром за то, что тот разыграл его с товарищами, предложив выкопать по пять метров траншеи под высоковольтный кабель — и потом быть свободными. Неопытная молодёжь со рвением взялась за работу, радостно рассуждая, как они выполнят её и побегут на пляж. Но вот незадача: грунт оказался скальным. Они, набив на руках мозоли, так и не смогли за смену выполнить работу, а бригадир смеялся: знал, что так будет. Сон Алексея был как бы продолжением дня. Во сне он бегал по лесочку за бригадиром с намерением его прибить, что также не удалось. Утром, собираясь на работу, Алексей припомнил сон, а придя на место — рассказал товарищам. Смеху было! Выяснилось, что всем им приснился один и тот же сон. В подробностях они и бригадиру рассказали. Но он почему-то не засмеялся. А изрек с серьёзным видом:
— Вы грань только не переходите: я ведь не со зла.
Вот и выходной. Вечер чудесный! Лаванда благоухает и ждёт визитеров. Здесь каскад из трёх озёр, костры на берегу. У Алексея и Ольги — свой... Вино, что делает дед Алексея, говорят, замечательное. Ольга разделяет это мнение. Лицо её пылает. Они стоят у воды в свете костра, прижавшись друг к другу, и целуются. Вдруг она слегка отстраняется:
— Ты меня любишь?
— Конечно, люблю! — горячо прошептал Алексей и подхватил Ольгу на руки (опрометчивый поступок).
Конечно, он не слабак, но и она — не Дюймовочка. Алексей чувствовал, что его руки разгибаются под тяжестью разомлевшей от счастья и вина девушки. Он спешил, почти бежал по узкой извилистой тропе, протоптанной вдоль крутого склона, поросшего деревцами и кустарниками. Ещё чуть-чуть! Сердце грозилось выскочить из груди. Вот он, желанный лесок! Но вдруг Алексей рухнул, как подстреленный.
— Чертов корень! И откуда он взялся?
Он едва успел выставить руки вперед (инстинкт самосохранения), но «сокровище», не ожидая ничего подобного, исчезло во мраке зарослей, скатившись по склону, и только негромкий вскрик сообщил Алексею, где искать. Горе Дон Жуан, потирая ушибленные и изодранные руки, стал спускаться в темноту, цепляясь за ветки деревьев.
Ольга лежала и плакала, опустив голову на левую руку, а правой — потирала ушибленную попку. Рядом торчал тот злосчастный пень, о который она зашиблась.
— Оленька, ты жива? — спросил Алексей (глупый вопрос: плачет — значит жива).
— Больно-о! — сквозь слёзы простонала девушка.
— Где бо-бо? — склонился над ней наш герой. Он приподнял край платья. При свете Луны было видно, что синяк — ужасный.
Алексей опустился рядом с Ольгой, наклонился и поцеловал больное место. О чудо! Она вдруг перестала плакать и рассмеялась, вытирая слезы:
— Дурак ты! Как я теперь с синячищем жить буду?
Он сокрушенно покачал головой, снял пиджак, расстелил рядом:
— Надо попробовать. Это даже необходимо!
Все хорошо, что хорошо кончается. Все было здорово! Луна светила, лаванда дурманила, цикады неистовствовали, соловей исполнял гимн любви. Эрос с Афродитой охраняли покой влюблённых, и только комары (сволочи) — жалили, куда ни попадя. Но любовь требует жертв. Это бесспорно.
Рассвет застал влюблённых там же, где уложила ночь. Они были счастливы, не смотря ни на что. Правда, чёрный «козырный» вельветовый пиджак пришлось бросить: он не подлежал реставрации и, наверное, так и висит до сих пор там, на ветке дуба, как память. Надо бы сходить — посмотреть!
Ольга тоже ничего не забыла. Однажды она прислала Алексею трёхтомник С. Есенина с надписью на внутренней стороне титульного листа: «С приветом... О. Погорела я! Москва. Измайлово, 9-я Парковая улица»...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |