К. Вихляев

* * *

Близость Родины. Ветер в лицо,
Дух, заверченный керченской пылью,
Прожигает стигматы на крыльях
Говорящих на русском птенцов.

Здесь не пышет барочной Москвой,
Мох античности ссохся до хруста,
На краю государства-Прокруста
Только ветер бузит штормовой.

По ту сторону ветра — война,
Там, где небо дешевле погона,
Свой закон человечьего гона,
Свой Прокруст и своя пелена.

От причала отходит паром,
Из колонок гремит «шуба-дуба»,
И спивается город-обрубок,
Ощущая бездомность нутром.

Невдомёк ему, где его род —
То ли в той стороне, то ли в этой,
Не взыщи, я не знаю ответа,
Я и сам, как оторванный плод.

Вот стою на промозглом ветру,
В одежонке из русского мата...
Здесь, на жёлтой земле Митридата,
Ветра Родины нет. Точка. Ру.

* * *

Есть в имени твоём такая южность,
Что можно задохнуться от жары,
И радуги цветной полуокружность,
И жилы кимберлитовой дары.

Есть в имени твоём такая твёрдость,
Что можно резать именем алмаз,
Ему простится царственная вздорность
И странность, непонятная подчас.

Сокровища всего земного рая
Сверкают в лёгком имени твоём,
И я не знаю, право, я не знаю,
Как уместить сиянье в окоём.

* * *

Работникам Дома-музея А.П. Чехова в Ялте

Пушкинисты замшелых традиций, чеховеды петляющих троп,
Что же вам, башковитые, снится в двадцать первом, нацеленном в лоб?

Из какой поэтической штольни добываете смысла руду?
Старый ангел в пустой колокольне не в чужую ли дует дуду?

От его литургийной музыки ходит ветер, могуч и высок...
Переломаны строки на стыке, чтоб в часах не кончался песок.

Есть свое буквоедское под аптечным корпеть фонарём:
Жёлтый свет, посторонняя слава, очарованность поводырём...

От мобильного сленга шизея, выдираясь из матов густых,
Я вхожу в полусумрак музея всех Цветаевых, Блоков, Толстых.

К равнодушию Родины-суки привыкаешь, оно — испокон.
От певцов остаются разлуки, от хранителей — стопки икон.

Наизусть пересказаны письма, напечатана пара статей,
Догорает свеча альтруизма в ожидании редких гостей.

Нет соборов хранителям, ибо не заметен терновый венец.
Я хожу по музею. Спасибо. Только здесь я еще не мертвец.

* * *

Усадьба в стиле «неогрек»,
На юг — цветочные партеры,
На север — гроты и пещеры.
Так строил счастье человек.

Не уходя от сложных тем,
Забыв про отдых и здоровье,
Вживался в образ и подобье,
И всё угрохал в свой Эдем.

Чудак, любитель-садовод,
Видать, надеялся, что внуки
Оценят радостные муки,
Но сгинул их дворянский род.

Прошло чуть более ста лет.
Грустны заросшие куртины,
Дворец походит на руины.
Так было счастье или нет?

Какой возвышенный раздрай
Глядеть на это пепелище!
Сады бессмертия не ищут,
Они и в запустенье — рай.

Лишь беспокойный человек
В мечтах Эдем воображает.
Он снова строит и сажает.
Кто это вспомнит через век?