В начале XX в. русская культура стала своеобразным «мостом» между мировой (прежде всего, европейской) и китайской литературой. Для китайских писателей, критиков и читателей-интеллигентов русская литература оказалась не только образцом «боевой словесности», но и активным союзником в борьбе со средневековым миром и феодальной идеологией, господствовавшей в стране, в стремлении достичь социального и духовного освобождения народа.
Культурно-исторический контекст, определявший развитие китайского общества в 1910—1930-е гг., во многом походил на контекст, в котором существовали современники Чехова в России в 1880—1900-е гг.: обе страны находились в состоянии «ускоренного развития» и кризиса, связанного с культурным переломом на рубеже эпох, жители обоих государств стремились избавиться от остатков феодальных порядков, сохранявшихся в стране; они предчувствовали наступление глобальных перемен, которые должны последовать в ближайшие десятилетия.
Произведения русской литературы интерпретировались в связи с потребностями национально-освободительного движения и революционной борьбы китайского народа. Русская литература сыграла огромную роль в распространении массового антиимпериалистического (преимущественно антияпонского) движении. Оказавшись под сильным воздействием идей русской революции, китайский народ стал активно бороться за новую жизнь. Все эти события повлияли на культурную жизнь страны, участники которой стремились к обновлению системы национальных духовных ценностей, а также стиля литературы.
Русская литература привлекала китайских интеллигентов в первую очередь своим патриотизмом и идеей народности, т. е. стремлением познать и глубоко изобразить жизнь простого народа, прежде всего, крестьян. Однако не менее важными оказались для китайской интеллигенции размышления русских писателей о будущем и образы «новых людей» — преобразователей окружающего мира.
В образе «нового человека», который китайская литература заимствовала из русской классической литературы, особо подчёркивалось стремление героев к активным действиям, направленным на преобразование общества, их способность к духовному совершенствованию.
Проводником представлений о «новых людях» и «новом мире» в Китае стало творчества А.П. Чехова. Создание образов «новых людей», было для писателя своеобразным способом диалога со временем и размышлений о будущем. Переводы произведений русского писателя на китайский язык способствовали формированию аналогичных образов и размышлений в китайской литературе.
Скептический взгляд на человека и общество, характерный для творчества Чехова, с точки зрения китайских литературоведов, объяснялся «горячей любовью» писателя «к родине и народу», его «непреклонной надеждой» на «новую жизнь», в которой не останется места для эксплуатации и «гнёта человека человеком», поскольку «без чувства чести и достоинства невозможна и речь о морали человека» [Чжан Цзяньхуа 2010: 109].
Русский писатель особо ценил в человеке наличие достоинства и самоуважения, умение понимать других людей и одновременно отстаивать собственную точку зрения («Человек может себя винить лишь перед Богом, перед умной, красивой природой, а не перед другими людьми», — писал Чехов своему брату [Чехов 2000: 60]).
Восприятие китайскими интеллектуалами творчества А.П. Чехова существенно отличалось от восприятия его произведений российскими читателями, для которых он был писателем, раскрывавшим «мелочи жизни», критиковавшим «скуку повседневности» и поступки «маленького человека» (идеализировавшегося русской литературой первой половины XIX в.).
В Китае Чехов был воспринят как смелый и бескомпромиссный художник — борец с пошлостью, как писатель, который силою художественной правды вызывал в читателе отвращение к «мерзостям жизни» и призывал людей к изменениям действительности. На протяжении первой половины XX в. такая интерпретация была чрезвычайно важной для китайского общества.
Многие китайские писатели XX в. восприняли произведения А.П. Чехова в качестве примера для собственного творчества и развивали сформировавшиеся в 1920—1930-е гг. интерпретации его образов. К числу китайских писателей — последователей, продолжателей, интерпретаторов чеховского наследия — можно отнести таких писателей, как Лу Синь, Цао Юй, Ба Цзинь, Цзяо Цзюйинь, Ван Мэн, Чжан Цзе, Фэн Цзицай, Сяо Фусин, Цзо Цзюйинь, Тун Даомин и многих других.
Основные особенности интерпретации в Китае чеховских образов «новых людей» можно сформулировать следующим образом:
1. А.П. Чехов оказался близок прогрессивной китайской общественности. Китайских интеллигентов привлекала правдивость его творчества, глубокий реализм его произведений, простой разговорный язык его персонажей, понятность изображённых в его произведениях ситуаций и их близость китайской жизни, интерес к воспроизведению быта, общечеловеческие переживания его героев. Жанр рассказа (или небольшой повести), использованный русским писателем, был также близок и понятен китайским читателям. Новым (и потому наиболее интересным) для китайских читателей и критиков был углублённый психологический анализ переживаний персонажей и изображение людей, мечтающих об изменении жизни.
2. Произведения Чехова воспринимались в Китае в контексте преобразований страны. Ситуации, изображённые в его произведениях и связанные с ними персонажи, проецировались на современную жизнь китайского общества, в которой критики и читатели искали аналогии с событиями, показанными в рассказах и повестях (а в последующем — и драмах) Чехова.
3. Китайских писателей, критиков и читателей особо привлекали размышления о будущем и о людях, это будущее создающих. Наибольший интерес у китайских читателей вызвал повесть «Палата № 6», который интерпретировался символически — как образ современного Китая.
4. Интерпретации произведений А.П. Чехова в культурно-историческом контексте Китая существенно отличались от интерпретаций его творчества в России (наиболее близки китайским критикам и литературоведам были «советские» интерпретации 1920-х гг.). Китайские интерпретации творчества русского писателя реализовывали потенциал интерпретаций, не использованный в полной мере российскими критиками.
5. Наибольшее распространение в Китае получили «социологизированные» интерпретации произведений и героев Чехова. Писатель рассматривался не только как критик существующей действительности, но и как человек, призывавший к обновлению мира и человека, показывающий образы героев, стремящихся к изменению окружающего мира — «новых людей».
6. Чеховское творчество интерпретировалось не только критиками и литературоведами, но и многими китайскими писателями. Китайские писатели обращались не к конкретным чеховским сюжетам или образам, а к принципам изображения человека, к его представлениям о «новом» и «старом», к чеховской системе оценки героев, — особенно тех, которые стремились изменить окружающий мир; их интересовало общее развитие конфликта, отражение в характере персонажей особого «рубежного» сознания. Именно такой аспект традиции оказался наиболее актуальным для китайской культуры в XX в.
7. Подходы к интерпретации чеховского литературного наследия в китайской литературе изменялись. На протяжении каждого из выделенных нами трёх периодов актуализировались разные варианты интерпретации чеховских «новых людей».
В 1920-е гг. наиболее актуальной была критика старого общества, протест против «неправильно устроенной» действительности; интерес вызывали люди, стремившиеся к созидательной работе, а также причины того, почему некоторые люди становятся «состоявшимися», в то время как другие оказываются «несостоявшимися». Наиболее ярким выразителем этой тенденции стал великий китайский писатель и мыслитель Лу Синь.
В 1930—1940-е гг. китайских писателей заинтересовали социально-исторические истоки «новых людей» и их взаимоотношения со «старыми», «традиционными» людьми, процесс рождения «нового» мира в застойном «старом», а также воспроизведение семейных ценностей. Особый интерес вызывали образы «новых» женщин, стремящихся разорвать путы предрассудков «старого мира» и устремившихся к «новой» жизни (образы Су Фан, Жуй Чжэнь, Вань Чжаохуа, Ян Мухуа). Большое внимание уделялось воспроизведению быта, влияющего на сознание и поступки героев, на критику героями общественных пороков и феодального общества. Интерес к историческим аспектам интерпретации чеховских героев выразился в творчестве классиков китайской литературы середины XX в. — Цао Юя и Ба Цзиня.
В 1950—1990-е гг. в творчестве китайских писателей, следующих чеховским принципам изображения человека, усилился интерес к «психологическим» и «нравственным» интерпретациям образов. Наибольший интерес вызывало уже не обличение прошлого, а участие в строительстве «нового» будущего. Эти тенденции отразились в произведениях таких писателей, как Цзяо Цзюйинь, Чжан Цзе, Тун Даомин.
8. В китайской культуре XX в. сформировались разные способы интерпретации чеховского наследия. Интерпретации образа «новых людей», реализованные в критических статьях и художественных произведениях Лу Синя, мы предлагаем называть социально-критическими; в творчестве Цао Юя и Ба Цзиня интерпретации образов «новых людей» можно отнести и социально-историческим; исследование творчества писателей в 1950-е и в 1970-е — 1990-е гг. показывает, что они следуют социально-психологическим (Цзяо Цзюйинь и Чжан Цзе) или лирико-философским (Тун Даомин) принципам интерпретации образов чеховских персонажей. Во всех этих случаях социологизирующая составляющая интерпретаций оказывается особенно важной.
9. Китайские писатели, следовавшие чеховской традиции интерпретации культурно-исторического типа «новых людей», создавали новый художественный мир, непохожий на мир, в котором существовали персонажи русского писателя. Жизнь человека в Китае, естественно, не могла походить на жизнь человека в России. Однако китайские писатели развивали художественные принципы, заложенные в произведениях Чехова, реализовывая имеющийся в них огромный творческий потенциал. Так же, как и Чехов, они доверяли своим читателям (зрителям) и нередко предлагали им самостоятельно решать вопросы, которые оставались открытыми в созданных ими текстах.
10. Культурно-исторический контекст Китая, сформировавшийся на протяжении первой половины XX в., способствовал актуализации в творчестве А.П. Чехова аспекта, связанного с изображением «нового мира» и «новых людей». Особый интерес в Китае вызывали инвариантные образы «человека идеи» (интерпретированного в качестве «революционера») и «делового человека». В процессе интерпретации произведений русского писателя китайская литература реализовывала художественный потенциал, заложенный в чеховских повестях, рассказах и драмах.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |