Небольшая повесть Чехова «Палата № 6» впервые была опубликована в 1909 г. в журнале, носящем название «Ежедневная газета» («Сяошо Жибао»). История появления в Китае интерпретаций этого произведения позволяет понять, как художественный текст связывался с эпохой.
Повесть «Палата № 6», опубликованная в этот важнейший для китайской истории период, во многом поменяла сознание передовых людей Китая. Произведение Чехова привлекло внимание китайских интеллигентов тем, что в нём было раскрыто, какое губительное воздействие на личность человека оказывает общество, живущее стереотипными социальными представлениями, если человек не проявляет стойкости в борьбе со злом.
В конце 1900-х — 1910-х гг. передовые китайские интеллигенты, стремившиеся спасти свою страну, пытались найти оптимальные способы достижения цели. Повесть Чехова, воспринятая в этом контексте, формировала представления о том, как следует человеку вести себя в ситуации противостояния окружающему миру. Китайская интеллигенция увидела в этом произведении решение вопроса о том, как воспитать «нового человека», чьи качества помогут осуществить кардинальные социальные преобразования в стране.
Позиция, типичная для людей того времени, была выражена анонимным китайским читателем: «Автор придерживается идей социализма, тон его рассказа в значительной мере близок к мизантропии. В общем, это произведение необходимо прочитать всякому, кто хоть в малой степени имеет склонность к философским размышлениям» [А Ин 1961: 3]. Такая оценка, с одной стороны, свидетельствовала об уважительном отношении к известному произведению русской литературы, а с другой стороны, показывала, что автор письма определённо рассматривал его в контексте политических задач, стоящих перед китайским обществом в середине XX в. — построении нового мира, в основе которого находятся идеи социализма.
Как мы видим, китайского читателя привлекло в произведении то, что в нём выразилась «суть жизни в историях личностей», и то, что автор попытался поставить проблему насилия над человеческой личностью, понять отношения права и бесправия, смирения и борьбы за справедливость [Баалбаки 2018: 351]. Все эти задачи оказались крайне важны для китайских читателей.
Большой «палатой № 6» была не только Россия на рубеже веков, но весь тогдашний Китай, — так понимали ситуацию в своей стране китайские интеллигенты. Нам не нужно «общество патологии», — считали они, — китайский народ ждёт немедленных перемен, он ждёт новую республику, ждёт бескомпромиссного «нового» передового человека, который сможет возглавить борьбу против сторонников «старой» эпохи.
В повести Чехова был изображён российский захолустный городок, в котором, как в фокусе, отразилась вся русская жизнь. Находившаяся в городке больница — мрачное помещение, сопоставимое с тюрьмой, — интерпретировалась как символическое изображение бывшей великой империи. Китайским интеллигентам представлялось, что изображённая Чеховым «палата» очень похожа на их страну. «Душевно больные» китайцы фактически были обречены на медленную смерть в своём разрушающемся, гибнущем государстве. Условия их существования в стране, воспринимаемой ими как «тюрьма», представлялись невыносимыми. Судьба «пациентов» никого из окружающих не волновала, а сами люди не представляли, как надо жить и за какие идеалы следует бороться.
Описывая обитателей «Палаты № 6», автор наибольшее внимание уделил Ивану Дмитриевичу Громову. Этот герой был болен манией особого типа, связанной со сложными социальными обстоятельствами: «Эта болезнь вызвана невыносимыми условиями жизни, постоянным насилием одних и полным бесправием других». Бедность не позволила герою завершить обучение в университете, и, не доучившись, он был вынужден вернуться в родной город, в котором скоро начал страдать от отсутствия соответствующей интеллектуальной среды: «О чем, бывало, ни заговоришь с ним, он все сводит к одному: в городе душно и скучно жить, у общества нет высших интересов, оно ведёт тусклую и бессмысленную жизнь, разнообразя её насилием, грубым развратом и лицемерием; подлецы сыты и одеты, а честные люди питаются крохами» [Чехов 1977, 8: 76].
Такая характеристика современного общества представлялась китайским интеллигентам точным описанием жизни Китая в то время.
Сознанием впечатлительного чеховского героя всё больше овладевала мысль о его беззащитности перед насилием со стороны власти, а жизнь на каждом шагу подбрасывала новую пищу для горестных размышлений. Например, когда он видел людей, которые вели по городу арестантов, это вызывало в его сознании ряд драматических ассоциаций.
Аналогичные ассоциации возникали у китайских интеллигентов. В этом эпизоде они видели сходство со сценами из своего недавнего прошлого и сегодняшнего настоящего. Маньчжурская династия Цин, которая недавно управляла страной, а в дальнейшем — правители-милитаристы, в рассматриваемый период стали восприниматься как «марионетки» — как «куклы», находившиеся в руках нескольких разных агрессоров-«кукловодов» (англичан, японцев), навязавших государству ряд неравноправных договоров и занимавшихся уничтожением передовых представителей китайского народа.
В повести показано, как в сознании Громова постоянно возникали фигуры полицейских надзирателей, исправников, городовых, представляя которых герой трагически ощущал свою беззащитность перед властью: «А судебная ошибка при теперешнем судопроизводстве очень возможна, и ничего в ней нет мудрёного» [Чехов 1977, 8: 77]. Самое страшное в жизни человека — понимание того, что его жизнь ничего не стоит, ему негде искать защиты и справедливости; в извращённом обществе насилие интерпретируется как «разумная, целесообразная необходимость». Эта мысль была близка и понятна китайским интеллигентам.
А.П. Чехов точно, как настоящий врач, раскрывает историю психической болезни героя. Когда в городе происходит убийство, нервная система Громова не выдерживает. Он полагает, что в убийстве будут подозревать именно его; ему негде искать защиты и справедливости, и эти мысли в конечном итоге приводят персонажа в палату № 6. Эта ситуация представлялась китайским интеллигентам описанием хаоса, который царил в то время в Китае, где ежедневно убивалось множество людей, и народ находился в постоянном страхе.
С точки зрения китайских читателей симпатии автора повести полностью принадлежат Громову — именно потому, что он ненавидит насилие и осуждает пассивность окружающих людей. Китайские читатели видели порядочность и нравственную чистоту героя, отзывчивость по отношению к окружающим его. Трагическая судьба персонажа, его искренность и необычный внешний облик способствовали тому, что у читателей формировалось «хорошее, тёплое, грустное чувство» [Чехов 1977, 8: 76].
Название повести также воспринималось символически. Образ «палаты № 6» интерпретировался как символ болезни общества; палата воспринималась как место сплошного мрака, где одни люди стремятся быстрее закрыть глаза, чтобы не видеть мира, скрывающегося в темноте, не видеть, как другие беспомощно страдают. Китайские интеллигенты были убеждены: Чехов хотел выразить мысль о том, что наиболее важные социальные проблемы должны затрагивать любого человека. Если эти проблемы люди не научатся решать своевременно, то никто из них не сможет ручаться за то, что рано или поздно он сам не попадёт в «палату № 6».
Отношение к повести «Палата № 6», сформировавшееся в Китае в 1900-е и 1910-е гг., сохранялось и в последующие периоды.
Годы, последовавшие после «Движения 4 мая» (1919 г.), направленного на обновление духовной жизни китайского общества и, в первую очередь, литературы, были связаны с распространением разнообразных идей о социальном переустройстве общества, с развитием патриотизма, с усилением политической борьбы и борьбы за новую культуру. В литературу быстро проникали передовые социальные, политические и нравственные идеалы.
В этот период наиболее востребованными в Китае оказались творения русских писателей-реалистов — А. Пушкина, И. Тургенева, Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького, в произведениях которых китайские прогрессивные деятели искали ответы на вопросы, поставленные современной действительностью. «Поэтому влияние русской литературы и было у нас так велико», — свидетельствовал писатель Чжан Тяньи в статье, написанной к пятидесятилетию смерти Чехова [Чжан Тяньи 1954].
Китайским читателям и зрителям в это время наиболее близким стал Чехов-сатирик — обличитель «старого» общества. В 1923 г. на торжественном вечере, во время которого праздновалось 25-летие Пекинского университета, студенты-русисты поставили (на русском языке) чеховский водевиль «Медведь». Роль помещика Смирнова в этом спектакле исполнил автор перевода пьесы, профессор Пекинского университета Цао Цзинхуа. Зрители очень хорошо приняли эту постановку и увидели в ней обличение лицемерия и жадности. В последующие годы Цао Цзинхуа вспоминал: «В этой пьесе всего три персонажа, не требуется декораций, она очень удобна для исполнения учащимися в актовом зале. Действие длится менее часа. Подобные спектакли в то время получили в стране очень широкое распространение. Пьеса «Медведь» весьма быстро обрела сценическую жизнь во многих районах Китая» [Чжун Цзышо, Ли Линьхай 1988: 35].
В условиях консервативного гоминдановского режима «пропаганда» достижений русской литературы (так же, как её изучение и перевод) была чрезвычайно трудным и небезопасным занятием. Переводы произведений русских писателей в этот период с большим трудом пробивали дорогу к читателю, а их авторы подвергались постоянным цензурным преследованиям: тиражи книг нередко уничтожались полицией, передовые издательства подвергались погромам, переводчиков арестовывали без всяких причин и обвиняли в предательстве и шпионаже. Поэтому нужно высоко оценивать героическую деятельность китайских писателей и переводчиков, направленную на пропаганду произведений русской литературы в Китае.
Несмотря на все эти трудности, в Китае продолжали появляться новые переводы произведений русского писателя. Например, в 1923—1924 гг. Цао Цзинхуа перевёл пьесу Чехова «Три сестры», а в 1930 г. шанхайское издательство «Каймин» опубликовало «Собрание лучших рассказов Чехова» в восьми томах (переводчик Чжао Цзиншэнь). Это издание стало важнейшим событием в культурной жизни Китая [Серебряков 2005: 11].
Особую роль в процессе приобщения русской литературы к культурной жизни Китая в 1920-е — первой половине 1930-х гг. сыграла деятельность великого китайского писателя-гуманиста Лу Синя.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |