В соответствии с гипотезой относительно ядерно-периферийной организации ономастического поля, зону ближней периферии составляют игровые антропонимы, которыми наделены персонажи ранних рассказов А.П. Чехова, не задействованные в сюжете. Основаниями для выделения данного типа имен в отдельную группу стали, во-первых, игровой характер их ассоциативно-коннотативной семантики (в отличие от рассмотренных выше неигровых онимов, образующих зону дальней периферии ономастического поля) и, во-вторых, внесюжетный статус персонажей, наделенных такими ИС (в отличие от сюжетно задействованных игровых ИС, находящихся в ядре ономастического поля рассказов). Игровой статус ИС зоны ближней периферии определяется, прежде всего, мотивационной формой и мотивационной семантикой, задающими «программу» ассоциативной характеристики образа персонажа.
2.1. Игровые ИС, образующие зону ближней периферии ономастического поля художественного текста
Основной функцией игровых онимов данной группы (традиционно обозначаемых в литературной ономастике как «говорящие») является приписывание герою-носителю ИС определенной оценочной характеристики, подчеркивающей особенности его поведения, внешнего вида, личностных качеств и т. д.
Все ИС данной группы обладают прозрачной внутренней формой, что позволяет читателю с высокой степенью точности выявлять используемые писателем мотивационные ходы и на этом основании «считывать» заложенные игровые интенции. Вместе с тем заданный фамилией мотивационный код подвергается ассоциативной обработке, связанной с адресацией авторской интенции читателю.
Исходя из представлений об игровом антропониме, наделенном прозрачной внутренней формой, как особом «коде» трансляции оценочных характеристик персонажа, выделим в общем корпусе ИС, образующих зону ближней периферии, ряд групп, для каждой из которых характерна собственная мотивационная модель. Под мотивационной моделью онима понимается его лексическая и структурная мотивированность в сочетании с приемом игрового «претворения» ассоциативных ономастических стереотипов. Понятие ономастического стереотипа, в свою очередь, связано с такой мотивацией ИС, которая не противоречит стандартным/традиционным тенденциям номинации человека на основе особенностей его поведения, внешнего вида, социального, профессионального и др. статусов (См.: [Суперанская 1973], [Никонов 1974] и др.).
Основной функцией таких онимов является указание на отрицательные свойства характера персонажа. Это отрицательный оценочный вектор ономастической характеристики вполне объясним именно игровой природой «говорящего» имени, которое призвано заострить парадокс, подчеркнуть отклонение от нормы по оценочной шкале «хорошо — плохо».
Ведущими игровыми стратегиями в характеристике внесюжетных персонажей ранних рассказов А.П. Чехова являются следующие:
1. Оценка социотипических черт личности героя как представителя определенной социальной/профессиональной группы.
2. Оценка личностных качеств героя (его психологии, поведения, морально-этических установок и т. п.).
3. Оценка персонажа как носителя определенных национально-культурных особенностей.
4. Оценка персонажа, имя которого провоцирует появление символических ассоциаций/проекций в художественном тексте.
В качестве ведущего конструктивного принципа ЯИ при создании ИС с использованием различных оценочных стратегий выступает ассоциативная выводимость, предполагающая «моделирование контекста восприятия слова, в котором оно осмысляется как элемент, зависимый от того или иного вида устанавливаемой мотивационной связи» [Гридина 1996в: 27]. (См. об этом и других конструктивных принципах ЯИ в [Гридина 1996в: 13—32]). Принцип ассоциативной выводимости обусловливает появление такого игрового контекста восприятия онима, в котором происходит актуализация («разворачивание») компонентов ассоциативного фона мотиватора в целях характеристики персонажа.
Обратимся к рассмотрению игровых онимов, коннотативная семантика которых обусловлена авторской оценкой качеств персонажа как представителя определенного социотипа.
Так, зачастую имена военных и полицейских в ранних рассказах А.П. Чехова мотивированы глаголами физического воздействия. Ср., например, ассоциативно обыгрываемую связь названия одной из книг, комически рекламируемой в рассказе «Библиография», с фамилией ее автора: «Искусственное разведение ежей. Для фабрикующих рукавицы». Соч. отставного прапорщика Раздавилова. Ц. 15 коп. Издание общедоступное [2: 17]1. Образованная от глагола раздавить, фамилия Раздавилов ассоциативно соотнесена в контексте с фразеологизмом держать в ежовых рукавицах, т. е. «быть, находиться в большой строгости у кого-либо» [Молотков 1987: 396], что наделяет носителя данного ИС оценочной характеристикой негативного плана (буквально: «тот, кто разводит и давит ежей для изготовления рукавиц»). Данная характеристика коннотативно усиливается и социотипическими чертами персонажа — указанием на его профессиональный статус военного, что порождает ассоциативные представления о нем как о человеке грубом, склонным к жестокости и т. п.
Сходной ассоциативной семантикой наделена и фамилия Битков (У нее [княжны] должны быть: <...> кузен генерал Битков [«Раз в год» 2: 135]), ср. ряд значений глагола бить — «ударять, колотить; наносить удары, побои, избивать; наносить поражение, побеждать; убивать; стрелять». В данном случае профессиональный статус военного, которому по роду своей деятельности приходится применять насилие, подкрепляет негативные ассоциации, провоцируемые значением глагольного мотиватора.
В рассказе «Брожение умов» упоминаются герои Крушенский и Портупеев (Распорядительность Крушенского и пожарного майора Портупеева не находит себе подходящего названия [3: 27]). Фамилия Крушенский, вероятно, образованная от глагола крушить актуализирует ассоциативные представления о грубости, жестокости полицейского, применяющего физическую силу для наведении порядка. Фамилия Портупеев мотивирована названием артефакта человеческой деятельности (ср.: портупея — «плечевой или поясной ремень, перевязь для ношения оружия»). В данном случае мы наблюдаем ассоциативное подкрепление профессионального статуса персонажа прозрачной внутренней формой его фамилии, мотивированной названием артефакта, являющегося атрибутом военного дела.
Ироническая характеристика излишнего полицейского «энтузиазма» и рвения спровоцирована прозрачной внутренней формой фамилии Залихватский. Ср.: Ведь с этим усатым идолом свяжись, так потом не рад будешь, пять протоколов составит насчет санитарного состояния. К примеру, увидит твою кошку на улице и составит протокол, как будто это бродячий скот [«В почтовом отделении» 2: 263].
Стереотипные представления о военном как человеке, не отличающимся большими умственными способностями, интеллектуально и эмоционально ограниченном, закреплены в прозрачной внутренней форме фамилии Дубякин (ср.: дуб — «о тупом, нечутком человеке»). В рассказе «Весь в дедушку» образ этого персонажа наделен также фоновыми коннотациями, характеризующими его как человека, настолько недалекого, его жена может сбежать с другим. Ср.: Вчера полковник Дубякин жаловался, что ты [собеседник] у него жену увез! Кто это тебе позволил? И какое ты имеешь право? [2: 158].
В ряде случаев игровая семантика ИС, называющих военных в рассказах А.П. Чехова, может определяться «опрокидыванием» стереотипных представлений о нем как строгом, иногда жестоком человеке. Это достигается за счет использования в качестве мотиваторов фамилий военных лексем с коннотациями «ласковости», в структуру которых входят деминутивные суффиксы. Например, фамилия Кошечкин актуализирует отклоняющиеся от стереотипа представления о военном как человеке добром, с мягким характером и т. п. Ср.: У нас в полку был один офицер. Некто Кошечкин, очень порядочный малый. Ужасно на вас [Топоркова] похож! Ужасно! Как две капли воды. Отличить даже невозможно! Он вам не родственник? [«Цветы запоздалые» 1: 405]. Сходными коннотациями наделена фамилия Дружков, семантика лексического мотиватора которой в сочетании с эмоциональной окраской деминутивного суффикса -к- ассоциативно характеризует ее носителя как человека открытого, дружеского нрава. Ср.: Помнишь ты [собеседник] поручика Дружкова? [«В номерах» 3: 229].
Другим средством переключения данного стереотипа является использование в качестве мотиваторов мужских ИС существительных, называющих артефакты, традиционно относимые к сфере женских интересов. Например, фамилия Фильдекосов образована от фильдекос в значении «гладкая крученая бумажная пряжа, имеющая вид шелковой», ср.: Инженер щурит глаза на темные стены и читает на одной из них карандашную надпись: «В сей обители мертвых заполучил меланхолию и покушался на самоубийство поручик Фильдекосов» [«Кулачье гнездо» 3: 437].
При создании игровых онимов, наделенных фоносемантической окрашенностью А.П. Чехов, чаще всего, использует принцип ассоциативной имитации. Фамилия подпоручика Зюмбумбунчикова наделена фоносимволическими коннотациями, связанными с имитацией звона (ср. бубенчик). Кроме этого, структурная оформленность онима (наличие асемантичного сегмента зюм- и повторяющегося звукокомплекса бум-/бун-, а также деминутивного суффикса -чик) усиливает коннотации незначительности, несерьезности персонажа. Эти ассоциации подкреплены в контексте рассказа, упоминанием о комической (мнимо серьезной) ситуации. Ср.: Подпоручик Зюмбумбунчиков военным судом за тещу судился. Разве не помнишь сего факта? [«Перед свадьбой» 1: 49]
Таким образом, основными социотипическими чертами военного и полицейского в ранних рассказах А.П. Чехова являются грубость, склонность к насилию и самоуправству, интеллектуальная ограниченность и неразвитость. Отрицательная оценочность, выявляемая на основе ассоциативной семантики игровых онимов персонажей, может подкреплять или опровергать данный стереотип, что усиливает комический эффект.
Фамилии купцов в рассказах А.П. Чехова могут мотивироваться названиями артефактов, входящих в предметно-понятийную область «торговля», что отражает стремление писателя к социотипической детерминации образов персонажей своих рассказов. Этим, вероятно, комически подчеркивается «овеществленность» духовного мира героев, их стремление к извлечению выгоды любым путем. Отметим, что при этом в рассказах нигде не проводится прямой параллели между лексическим значением мотиватора и наименованием сферы предметной (торговой) деятельности, которой занимается персонаж.
Например, фамилия купчихи Ярлыковой восходит к ярлык, что ассоциативно отсылает к ситуации нанесения торгового знака на товаре. Ср. в рассказе: Аппетит только испортил! — ответил гнойный, с досадой махнув рукой. — Сегодня предстоит еще пообедать на похоронах купчихи Ярлыковой! [«Сборник для детей» 2: 281].
Фамилия Фуров образована от фура — «большая, длинная телега для клади» (Тысячу раз вспомнила она [Приклонская] о купце Фурове, который протестовал их вексель [«Цветы запоздалые» 1: 392]). Вероятно, лексическое значение мотиватора ассоциативно соотнесено с представлениями о торговле, перевозке товаров и т. п.
В рассказе «Орден» упоминается купец Спичкин: Сегодня, видишь ли, я [Пустяков] обедаю у купца Спичкина. А ты знаешь этого подлеца Спичкина: он страшно любит ордена и чуть ли не мерзавцами считает тех, у кого не болтается что-нибудь на шее или в петлице [2: 302]. Здесь мелочность поведения героя и его несправедливое отношение к окружающим, занимающим более низкое положение на социальной лестнице, ассоциативно коррелирует с семантикой лексического мотиватора фамилии (ср.: спичка — «тонкая деревянная палочка с головкой из воспламеняющегося вещества для добывания огня», т. е. нечто мелкое, незначительного размера).
Семантика лексического мотиватора фамилии купца может ассоциативно отсылать к представлениям о вероятном источнике его доходов. Ср., например, фамилию персонажа рассказа «Корреспондент» Петра Семеновича Алебастрова (Считаю нужным назвать здесь имена главных жертвователей. Вот их имена: <...> Петр Семенович Алебастров (1500) [1: 194]).
В подобных случаях лексический мотиватор может ассоциативно определяться социотипическими характеристиками персонажа (например, сферой его профессиональной деятельности) или выступать в роли лингвопрагматического маркера авторской установки на придание образу героя комической окраски за счет приема парадоксальной (нетиповой) мотивации. Основным конструктивным принципом ЯИ, который использует А.П. Чехов, является ассоциативное наложение.
В целях создания комического фона рассказа фамилия купца может наделяться экспрессивностью, обусловленной нетиповым (необычным) лексическим мотиватором. Например, в рассказе «Шведская спичка» упоминается купец Портретов (В 1870 году был у меня тоже такой случай. Да вы, наверное, помните... Убийство купца Портретова [2: 204]). Прозрачная внутренняя форма онима данного персонажа (ср. портрет — «изображение человека на картине, фотографии, в скульптуре»), семантика которой никак не связана с сюжетной коллизией или характеристикой черт характера героя (Портретов упоминается в тексте лишь единожды), влияет на создание общей юмористической тональности произведения.
Другой мотивационной моделью создания имен купцов является использование названий частей тела и болезней в качестве производящих лексем.
Специфика ассоциативного фона, которым обладают в ранних рассказах А.П. Чехова ИС, мотивированные названиями частей тела человека позволяет утверждать, что им свойственна оценочная семантика дискредитирующего характера. Источниками такой номинации становятся лексемы, называющие голову/лицо человека, а также живот.
Для придания большей экспрессивности подобным именам А.П. Чехов использует лексические мотиваторы со сниженной стилистической окрашенностью (просторечной и разговорной).
Например, фамилии Рылов и Рылкин восходят к рыло в значении «лицо (груб. прост.)». Ср.: И к тому же деньги дело наживное... Съездил раз на фабрику или в трактир Рылова, вот тебе и все восемь [рублей], даже еще больше! [«Не в духе» 3: 148]; Восходящее солнце хмурилось на уездный город, петухи еще только потягивались, а между тем в кабаке дяди Рылкина уже были посетители [«Капитанский мундир» 3: 163]. Негативная оценочная семантика задается здесь, во-первых, лексическим значения мотиватора и, во-вторых, коннотациями сниженной экспрессии, которые возникают в сознании читателя при установлении мотивационной связи фамилий с лексемой рыло (ср. возникающие вследствие этого представления о персонажах, которым свойственна нечистоплотность, возможно, непорядочное поведение). Символическим контекстом, который поддерживает данные коннотации, является упоминание о трак-тире/кабаке, владельцами которого являются упоминаемые лица (ср. также стереотипный образ питейного заведения как шумного места, где происходят кутежи и драки, процветает разврат). Эмоционально-экспрессивными коннотациями неодобрительности наделены также фамилии трактирщиков Самоплюева (от парадоксального плевать в себя самого) и Грешкина (от грех — «предосудительный поступок»). Ср.: Сижу я [Градусов] в трактире Самоплюева... [«Из огня да в полымя» 3: 57]; ...в трактире Грешкина вздумали пробовать полученный на днях из Москвы новый орган [«Брожение умов» 3: 27].
Сходными коннотациями, обусловленными экспрессивно-оценочной семантикой просторечного словосочетания, обладает фамилия Синерылов (ср.: синее рыло) в следующем контексте: Дело происходило на свадьбе купца Синерылова [«Гордый человек» 2: 375]. Негативная оценочность в данном случае подчеркивается социотипически маркированным указанием на профессиональный статус персонажа, ср. традиционные представления о купцах как людях невысокой культуры, грубых и часто злоупотребляющих алкоголем.
Фамилия Чернобрюхое мотивирована просторечным словосочетанием черное брюхо (На прошлой неделе в пятницу скончался раком в желудке мой старший брат <...>, штабс-капитан, живший на 2-й Ямской в доме купца Чернобрюхова... [«Жизнеописания достопримечательных современников» 2: 364]). Одним из вероятных направлений ассоциирования здесь является соположение в общем контексте факта и причины смерти героя и фамилии купца, опосредованно маркирующей тягостную, мрачную обстановку, в которой находился умерший (ср. некоторые значения прилагательного, входящего в мотивирующую базу искусственного ИС: черный — «горестный, безрадостный, тяжелый, мрачный»).
Фамилия Животов, мотивированная лексемой живот актуализирует в сознании читателя стереотипное представление о купце как тучном, неповоротливом человеке. Ср.: ...в городе С.-Петербурге, Московской части, 2 участка, в доме второй гильдии купца Животова, что на Лиговке, я, нижеподписавшийся, встретил дочь титулярного советника... [«Роман адвоката» 2: 45].
Таким образом, основной игровой потенциал онимов, образованных от названий частей человеческого тела, обусловливается использованием в качестве мотиваторов экспрессивно окрашенных лексем, ассоциативно отсылающих к эстетически преломленной семантике «низа» в терминологии М.М. Бахтина (анатомо-физиологической составляющей комплексного представления о человеке).
Сходными лингвопрагматическими установками обладают в рассказах А.П. Чехова внесюжетные ИС, мотивированные названиями болезней человека. Негативные коннотации, сопутствующие именам данной группы, в целом основываются на стереотипных представлениях о болезни как о чем-то неприятном и нежелательном для человека. Данного рода коннотации, безусловно, являются фоновыми и не характеризуют носителей подобного типа имен как персонажей, страдающих от болезни, названной производящей основой. Именно это обстоятельство приводит к появлению комического эффекта при употреблении таких ИС в тексте (герою парадоксально приписывается качество, которым он может на самом деле и не обладать).
Общей идиостилевой установкой А.П. Чехова, в данном случае, является апелляция к устойчивым коннотациям болезни как явления, способного вызвать определенные эмоции (отвращение, сочувствие, страх и т. д.).
Например, фамилия Грыжев наделена в тексте негативными коннотациями, вероятно, спровоцированными представлениями о грыже как болезни, вызываемой непосильной работой, подъемом больших тяжестей. В контексте рассказа, где описываются низкопробные пьяные развлечения провинциальных богачей, это косвенным образом характеризует персонажа как человека, обремененного деньгами и известностью. Ср. подобострастное упоминание о показной щедрости героя в местной газете: Считаю нужным назвать здесь имена главных жертвователей. Вот их имена: Гурий Петрович Грыжев (2000)... [«Корреспондент» 1: 194]. Таким образом, фоновую игровую семантику фамилии Грыжев составляют представления о человеке, делающим благодеяния «с надрывом», ради создания о себе благоприятного впечатления.
Негативными коннотациями, сопутствующими ассоциативным представлениям о внешнем виде персонажа, фамилия которого мотивирована названием болезни, обладает оним Водянкин (ср.: водянка — «скопление жидкости в тканях и полостях тела при болезнях сердца, почек»). Фамилия актуализирует ассоциации с внешним видом человека (опухший, излишне полный, возможно, от переедания). В рассказе «Дочь коммерции советника» фамилия героя символически маркирует малокультурное, недопустимое в приличном обществе поведение. Ср.: Ах, папа! — заметила Маша. — Зачем же ты пристаешь? Ты точно купец Водянкин... с угощениями [2: 255].
Глаголы активного действия, а также глаголы речевого поведения могут становиться в рассказах А.П. Чехова основанием для наделения купца негативными оценочными ассоциациями. Например, фамилия Лубцоватский парономастически мотивирована глаголом просторечного характера (ср. лупцевать — «бить, стегать, лупить»), что в контексте рассказа «Корреспондент» ассоциативно отсылает к явлению нечестной конкуренции. Ср.: Трактирчика этого теперь и следа уже нет, в 65-м году снят был и место бакалейному магазину господина Лубцоватского уступил [1: 187]. В том же рассказе фамилия другого купца, Авива Иннокентиевича Потрошилова, мотивирована экспрессивно-оценочным глаголом потрошить, что провоцирует появление ассоциаций, характеризующих персонажа как предпринимателя, не останавливающего ни перед чем ради достижения собственной выгоды.
Основными социотипическими характеристиками купца в ранних рассказах А.П. Чехова являются корыстолюбие, низкий уровень культуры, необразованность и др.
Социотип чиновника в рассказах А.П. Чехова, в основном, маркируется коннотациями пренебрежительности, обусловленными семантическими особенностями лексического мотиватора.
Негативные оценочные коннотации фамилии Дряньковский спровоцированы инвективной семантикой2 мотиватора дрянь, обладающего экспрессивной окрашенностью (ср.: дрянь — «(разг.) о чем-нибудь скверном, плохом, ничтожном»). Коннотации уничижительности определяются, в данном случае, соответствующей семантикой суффикса -к-, входящего в структуру онима. В рассказе эти ассоциации подкреплены характеристикой персонажа. Ср.: Дряньковский больше меня пьет, однако же его не уволили! Он каждый день является в присутствие пьяным, а я не каждый день [«Протекция» 2: 222].
Сходные коннотации присутствуют в ассоциативном фоне фамилии Кофейкин, мотивированной просторечным кофей, что ассоциативно характеризует персонажа как человека невысокой культуры.
Фамилия Прошкин (от Прошка — уменьш. от Прохор), обладает потенциальной (фоновой) коннотацией «незначительности» и «уничижительности». В рассказе обыгрываются социотипические черты мелкого чиновника-карьериста, не гнушающегося доносом, чтобы подняться по служебной лестнице. Ср.: Прошкин донес, и в гору пошел [«Мелюзга» 3: 211]. В данном контексте фоновая коннотация ИС приобретает характер дискредитирующей героя иронической оценки, что переводит данную фамилию из зоны дальней в зону ближней периферии.
Игровая семантика фамилии может определяться значением фразеологизма, отдельные компоненты которого выступают в таком случае в качестве лексических мотиваторов онима. Например, в рассказе «Затмение луны» упоминается секретарь Глоталов, составляющий абсурдные донесения начальству о «противоправных», с точки зрения властей, действиях жителей города. Ср.: Когда же я [Глоталов] ему [жителю города] заметил, что сии слова легкомысленны, он дерзко заявил: «А ты, мымра, что за луну заступаешься? Нешто и ее ходил с праздником поздравлять?» Причем присовокупил безнравственное выражение в смысле простонародного ругательства... [3: 74]. Статус мелкого чиновника, которому свойственно трусливое поведение, ассоциативно подкреплен семантикой фразеологизма, выступающего в качестве имплицитной негативной характеристики персонажа, актуализируемой за счет принципа ассоциативного наложения значения фразеологизма на коннотативное значение ИС (ср.: проглотить оскорбление — «молча, терпеливо снести обиду, выслушать что-либо неприятное» [Молотков 1987: 361]). Особенности ассоциативной семантики данного игрового онима, демонстрирует действие принципа «ассоциативного наложения», когда один ассоциат воспринимается на фоне другого, что создает интерпретационную неоднозначность восприятия слова в высказывании [Гридина 1996в: 20].
Ряд фамилий чиновников образован от названий насекомых и пресмыкающихся, традиционно оцениваемых как нечто неприятное, вызывающее отвращение. Например: Клещев (Чиновник <...> объявляет своей жене, что сейчас пожалует к ним в гости его начальник, действительный статский советник Клещев [«Водевиль» 3: 32]); Змеищев (...у Змеищева оспа была. Доктора, конечно, запретили ходить к нему, а нам начхать на докторов: пошли к нему и поздравили [«Праздничная повинность» 3: 156]). Данными фамилиями с негативными оценочными коннотациями в рассказах наделены чиновники высокого ранга, что ассоциативно подчеркивает стереотипно закрепленные представления о въедливом, коварном, злобном начальнике. Ср. устойчивые ассоциации, провоцируемые внутренней формой данных фамилий (вцепиться, как клещ; коварный, как змея). На этом фоне комическое начало ономастической игры обусловлено ситуацией вынужденного общения подчиненного с начальником ради получения его одобрения или снисхождения.
Одной из социотипических характеристик чиновника является в рассказах А.П. Чехова стремление к использованию протекции для того, чтобы продвинуться по служебной лестнице. Ср., например, ассоциативную семантику фамилии мелкого чиновника Подсилкина, образованную от диалектного подсилки в значении «подмышки, охват под плечами», которая в контексте рассказа «Праздничная повинность» приобретает значение «человек, который пользуется чьей-то опекой, поддержкой». Ср. его негативную характеристику как неблагодарного чиновника, забывшего о благодеянии генерал-губернаторши и не желающего поздравить ее с праздником: И Подсилкин? Тоже? Ведь я же его, подлеца этакого, из грязи за уши вытянула! [3: 158].
Сходной ассоциативной семантикой наделена фамилия чиновника Чаликова (ср.: чалить — «вязать, связывать, наставлять», а также родственное причалить с семантикой присоединения). В контексте рассказа «Из дневника помощника бухгалтера» данный оним приобретает коннотации, связанные с негативной характеристикой мелкого чиновника, который пользуется протекцией, чтобы «закрепиться», «зацепиться» на службе. Ср.: ...бухгалтер не я, а Чаликов. Получил это место не я, а молодой человек, имеющий протекцию от тетки генеральши [2: 157].
Таким образом, основными социотипическими чертами, которыми наделяет А.П. Чехов чиновников в своих рассказах, являются подлость, мелкое трусливое поведение, карьеризм, въедливость и несправедливое отношение к подчиненным.
Второй игровой стратегией характеристики внесюжетных персонажей ранних рассказов А.П. Чехова является оценка его личностных качеств. С этой целью в качестве лексических мотиваторов игровых имен персонажей А.П. Чеховым отбираются существительные с инвективной семантикой.
Ср.: фамилию Мерзавцев (В книжном магазине <...> продаются следующие ужасные книги: Собрание писем. Соч. доктора сквернословия Мерзавцева, цена 4 р. [«Комические рекламы и объявления» 1: 122]). Образованная от существительного мерзавец («подлый, мерзкий человек, негодяй»), фамилия наделяется в контексте дополнительными коннотациями, обусловленными таким свойством речи ее носителя, как использование бранных выражений. Комическое наделение персонажа докторской степенью имплицитно указывает на существование сквернословия как особой «научной области», что порождает абсурдную ситуацию написания сочинений по этой теме. Это иронически оценивается А.П. Чеховым с помощью возведения сквернословия в ранг «искусства».
Фамилия Негодяев, образованная от негодяй в значении «подлый, низкий человек», отрицательно характеризует ее носителя. Ср.: Нужна кухарка трезвая, умеющая стирать и не сотрудничающая в одном Листке. Большая Ордынка, Замоскворецкий пер., д. поручика Негодяева [«Контора объявлений Антоши Ч.» 1: 101]. В состав ассоциативного фона данного онима входят представления о непорядочности персонажа.
Резко отрицательными оценочными коннотациями обладает фамилия Идиотов, с апеллятивной основой, актуализирующей значение «глупый человек, тупица, дурак». Это комически подчеркивает негативную характеристику персонажа как автора низкопробных бульварных изданий. Ср.: В книжном магазине <...> продаются следующие ужасные книги: «Самоучитель пламенной любви, или Ах, ты, скотина!» Сочинения Идиотова, цена 1 р. 80 к. [«Комические рекламы и объявления» 1: 122]).
В ряде случаев сниженная характеристика персонажа может задаваться экспрессивностью лексического мотиватора фамилии с коннотациями просторечности и фонетической выразительности. Например, оним Фряков (ср.: просторечное с оттенком пренебрежения фря — «особа, важная, знатная персона»; а также устойчивое выражение Эка фря! Ты что за фря такая?). В контексте рассказа комическая экспрессия фамилии обусловлена несоотносительностью реального статуса героя (фельдшера) и претенциозной тональности его записки, в которой он стремится подчеркнуть собственную значительность: Находясь в белой горячке от употребления излишних напитков (delirium tremens), я ставил вам кровососные банки, чтобы привести вас в надлежащую умственность, за каковой труд прошу подателю сей записки уплатить три рубля. Фельдшер Егор Фряков [«Ярмарочное «Итого»» 3: 45].
Другим примером использования лексемы с коннотациями экспрессивности в качестве мотиватора ИС является фамилия Хряпунов (ср.: хряпать — «(груб. прост.) есть жадно, громко жуя»). В контексте рассказа данная мотивация получает ассоциативное истолкование в виде требования возмещения морального вреда, который был нанесен Хряпунову: Побитый вами [купцом] артист Хряпунов согласен помириться на ста рублях. Не берет ни копейки меньше [«Ярмарочное «Итого»» 3: 44].
В рассказе «Жалобная книга» коннотативная семантика фамилии гимназиста Алексея Зудьева, вероятно, ассоциативно связана с ситуацией неумения выразить собственную мысль (косноязычия) и неуверенности в написанном, что в тексте выражается в виде многократного зачеркивания. Ср.: зудить — «многократно повторять одно и то же». Ср.: Находясь под свежим впечатлением возмутительного поступка... (зачеркнуто). Проезжая через эту станцию, я был возмущен до глубины души следующим... (зачеркнуто). На моих глазах произошло следующее возмутительное происшествие, рисующее яркими красками наши железнодорожные порядки... (далее все зачеркнуто, кроме подписи). Ученик 7-го класса Курской гимназии Алексей Зудьев [2: 358].
ИС Катавасов, образованное от просторечного катавасия («суматоха, суета, беспорядок»), порождает ассоциативные представления о персонаже как человеке неорганизованном и недалеком. В рассказе данные коннотации подчеркнуты описанием ситуации неудачного сватовства героя. Ср.: Да вот хоть взять, к примеру, господина Катавасова, первого Дашиного жениха. Учитель гимназии, титулярный тоже советник... Науки все выучил, по-французски, по-немецки... математик, а на поверку вышел болван, глупый человек — и больше ничего [«В бане» 3: 183].
Асемантичным звукокомплекс а-ля-ля (ср. также экспрессивно-коннотативный глагол лялякать = болтать) выступает в качестве мотиватора фамилии Аляляев, что демонстрирует игровую тенденцию творческой манеры А.П. Чехова к использованию принципа ассоциативного наложения для моделирования семантики ИС такого типа. Ср.: Посватал мою Дашу лесничий Аляляев. <...> Человек он действительно хороший, благородный. Посватался и все, эдак, обстоятельно. Приданое все до тонкостей осмотрел, все сундуки перерыл. И мне реестрик своего имущества доставил. <...> Торговался он со мной два месяца. Я ему восемь тысяч даю, а он просит восемь с половиной. <...> Я ему двести накинул — не хочет! Так и разошлись из-за трехсот рублей. Уходил, бедный, и плакал [«В бане» 3: 185]. Иронической оценке подвергается ситуация «мнимого сватовства», когда вопрос о приданом становится основным в принятии героем решения о вступлении в брак. Ассоциативный фон игрового онима составляют порождаемые мотиватором представления о невнятной речи, бормотании как символе однообразно повторяющегося действия, не приводящего к положительному результату (ср. указание на продолжительные безрезультатные переговоры героев о размере приданого).
Коннотативная семантика фамилии Зрякина, мотивированной наречием зря в значении «попусту, напрасно, без надобности», в контексте рассказа ассоциативно подкрепляет комическую ситуацию абсурдного поступка одного из персонажей — ее обожателя князя Прочуханцева. Ср.: ...отворяется дверь и входит князь Прочуханцев, давнишний мой друг и приятель, тот самый, что в любительских спектаклях всегда первых любовников играет и что актрисе Зрякиной за один поцелуй свою белую лошадь отдал [«О женщины, женщины!..» 2: 341].
В рассказе «Служебные пометки» упоминается вдова Вонина, по поводу прошения которой дано следующее указание: Объявить вдове Вониной, что в неприлеплении ею шестидесятикопеечной марки я усматриваю не столько понимание ею духа законов, сколько желание действовать самовольно помимо указаний надлежащего начальства Если действительно не нужна была бы марка, то отлепили бы мы ее сами, она же распоряжаться не может. Отказать [3: 176]. Исходя из художественной логики рассказа, негативное отношение к просительнице со стороны начальника, вероятно, может быть объяснено отрицательными коннотациями, которыми наделена ее фамилия (ср. вонь — «(разг.) отвратительный запах, зловоние». Кроме этого, комическое начало восприятия экспрессии «говорящей» фамилии определяется здесь установкой на имитацию стиля канцелярских документов, с которым оценочная семантика онома резко контрастирует.
Другим примером онома, провоцирующего уничижительное отношение к герою, является фамилия Поганкин (А тебе бы, садовая голова, с Поганкина ходить! [«Винт» 3: 70]), мотивированная апеллятивом поганка, который провоцирует ассоциативные представления о герое как человеке, вызывающем у окружающих неприязнь, отвращение.
Игровая мотивация онима Бредихин, образованного от глагола интеллектуального состояния человека (ср. бредить — «говорить бессвязно и непонятно, находясь в бессознательном состоянии или во сне»), провоцирует появление комического эффекта в следующем контексте: Астроном Бредихин в математическом обществе сделает сообщение о двух евреях, виденных им на планете Сатурн, которые, по его мнению, бежали на эту планету от воинской повинности [«Календарь «Будильника» на 1882 год» 1: 148]. Лексическая семантика мотиватора данной фамилии провоцирует характеристику ее носителя как человека, мнению которого нельзя доверять. Комизм усиливается также алогизмом и абсурдностью суждений, высказываемых героем.
Иногда зооморфный оним подчеркивает незначительный личностный статус его носителя. Ср.: Гускин (Повесился дворник Гускин от неумеренного употребления [«Письмо к репортеру» 3: 23]). Ассоциативный контекст «птичьей фамилии» порождается негативными оценочными коннотациями мотиватора гусь, а также уничижительным суффиксом -к.
Семантикой незначительности (мнимой значительности) наделен персонаж рассказа «На кладбище» актер Мушкин. Данная фамилия образована от уменьшительного мушка, что порождает коннотации иронического характера, подкрепленные контекстуальным противопоставлением коннотативных характеристик персонажа: Известный ведь был Мушкин, венков за гробом штук десять несли, а уж забыли! Выманил он меня своим искусством из дома родительского, прельстил суетой артистической, много обещал, а дал слезы и горе [«На кладбище» 3: 76]).
Основными личностными качествами человека, подвергаемыми негативной характеристике через ассоциативно-коннотативную семантику онимов персонажей ранних рассказов А.П. Чехова, являются непорядочность, глупость, жадность, мелочность, ограниченность кругозора и духовных устремлений.
Третья игровая стратегия моделирования оценочной семантики онимов персонажей ранних рассказов А.П. Чехова определяется их характеристикой как носителей определенных национально-культурных особенностей.
Так, образ немца обычно наделен ироническими коннотациями, обусловленными стереотипными представлениями о нем, как человеке богатом и, чаще всего, принадлежащим к аристократическому роду. Например, в рассказе «Елка» фигурирует барон Шмаус (ср. нем. der Schmaus — «вкусная еда, обильная пища; наслаждение»). Этимология фамилии, возможно, становится предпосылкой появления негативной оценочности, связанной с бюргерским образом жизни, который ведет герой. Такие коннотации подкреплены в контексте рассказа ситуацией, когда всем желающим предлагается занять место экономки «у одинокого барона Шмаус» [3: 146], что ассоциативно подразумевает поддержание хозяйства в безупречном (немецком) порядке и обеспечение барона достаточным количеством еды.
Часто А.П. Чехов имитирует «фонетический рисунок» немецких фамилий в целях национально-культурной стилизации. Ср., например, онимы: Урмахер, Ромб, баронесса Шепплинг, фон Трамб, граф Тирборк. Примером комической условности, используемой для моделирования фамилий немцев в рассказах А.П. Чехова, является оним фон Риткарт, обратное прочтение которого «расшифровывает» игру с фонетической формой ИС (ср.: риткарт — трактир). В данном случае в основе ономастической игры лежит принцип имитации, подчеркивающей структурно-фонетические особенности прототипов (ИС, принадлежащих немецкой ономастической традиции).
При создании игровых ИС, отсылающих к испанской ономастической традиции, А.П. Чехов имитирует их структурно-фонетические особенности (многокомпонентный состав онима, фонетические созвучия и др.). Ср.: Луиджи Эрнесто де Руджиеро, дон Барабанта-Алимонд. Здесь игровые фоносемантические коннотации «звучных» фамилий комически подкреплены маркерами аристократического статуса персонажей — указанием на титул (дон) и частицей де. Кроме того, в последнем примере игровое начало определяется соединением ассоциативно несоединимых компонентов сложной фамилии. По мнению А.В. Кубасова, первая часть фамилии Барабанта отсылает к названию одной их провинций Нидерландов (ср.: Брабанта, брабантские кружева и т. д.), вторая же часть Алимонд, вероятно, ведет к просторечному «налимониться». За счет этого А.П. Чехов добивается эффекта игровой травестии аристократической номинативной традиции.
В целом моделирование ИС с этнокультурными коннотациями, в основном, связано в творчестве А.П. Чехова с игровой имитацией структурно-фонетических особенностей онимов, соотнесенных с определенной национальной культурой.
Четвертой игровой стратегией создания онимов внесюжетных персонажей ранних рассказов А.П. Чехова является придание ИС символических ассоциаций/проекций в художественном тексте. Данный тип мотивации не предполагает непосредственной актуализации оценочных коннотаций, приписываемых персонажу в связи со значением лексического мотиватора онима. Символические ассоциации определяют общую эмоционально-образную или прецедентную доминанту семантики игрового ИС за счет принципа игровой идентификации, когда семантика лексического мотиватора ИС определяет появление в сознании читателя проекций, указывающих на символический прототип (чаще всего, прецедентное имя), свойства которого известны говорящим.
Например, символические коннотации, которыми обладают фамилии внесюжетных персонажей рассказа «Страшная ночь», мотивированных различными лексемами с общим семантическим компонентом «смерть», отсылают читателя к условной ситуации тотального страха, преследующего других (сюжетно задействованных) героев произведения. Ср.: Кладбищенский, Трупов, Иван Челюстин, Упокоев, Черепов. (Подробнее о специфике моделирования ономастического поля рассказа см. § 3.4.).
Символическими коннотациями «нездешности» обладают фамилии персонажей, мотивированные топонимами. Например, в рассказе «Хирургия» упоминается помещик Александр Иваныч Египетский. Ср.: ...приезжает в больниц помещик Александр Иваныч Египетский. Человек образованный, обо всем расспрашивает, во все входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству... В Петербурге семь лет прожил, всех профессоров перенюхал... [3: 41]. Здесь авторской иронической оценке подвергается позерское, подчеркнуто демонстративное поведение персонажа.
В рассказе «Винт» коннотации «нездешности», которыми обладает семантика игрового ИС Гренландский, маркируют высокий социальный статус героя. Ср.: Когда Кулакевич пошел с надворного губернского правления, ты должен был бросать Ивана Ивановича Гренландского [3: 72]. Как указывает А.В. Кубасов, мотивация фамилий персонажей топонимами условно-экзотического происхождения травестирует традицию образования аристократических русских фамилий (ср., например, Румянцев-Задунайский, Потемкин-Таврический). Усечение базового компонента составной фамилии приводит к игровой трансформации ономастического стереотипа, что вызывает комический эффект.
Символически маркированными являются онимы, прозрачная внутренняя форма которых содержит указание на отношение персонажа к церкви. Данная характеристика соотносится с явлением культурной коннотации, присущей ИС персонажей ранних рассказов А.П. Чехова. Основной функцией данных имен является создание общей юмористической тональности произведения.
Например, в рассказе «Брожение умов» упоминается дьякон Вратоадов, фамилия которого образована от словосочетания врата ада, где ад обозначает «место, в котором души умерших грешников подвергаются вечным мукам». Аналогичный прием использован в рассказе «Орден», где один из второстепенных персонажей носит фамилию Елеев (ср.: елей — «оливковое масло, употребляемое в церковном обиходе»). Такая игровая мотивация позволяет автору ассоциативно соотносить сферу профессиональной деятельности персонажа и его ИС, что создает эффект комического парадокса.
Тенденция к указанию на профессиональный статус героя проявляется и в случаях, когда герой носит личное имя, традиционно употребляемое в духовной среде. Ср.: отец Иуда (...изволите знать, деньги-то коровьи... Отцу Иуде корову продали... [«Капитанский мундир» 3: 168]). Кроме социотипической характеристики, данное старинное личное имя, которым наделен священнослужитель, вызывает культурологические (прецедентные) ассоциации с одним из учеников Иисуса Христа, согласно библейскому сказанию предавшим его первосвященникам (ср. нарицательное иуда — «предатель, изменник»). В контексте рассказа это порождает иронические коннотации, основанные на бытовых представлениях о стяжательстве и стремлении к выгоде как характерных качествах деятелей церкви.
В рассказе «Каникулярные работы институтки Наденьки N» мы встречаем комическое смешение ассоциативно-прагматических (в том числе социокультурных) установок, связанных с употреблением форм онома, в следующем контексте: Как только я выдержала экзамены, то сейчас же поехала с мамой, мебелью и братом Иоанном, учеником третьего класса гимназии, на дачу [1: 25]. Традиционно форма Иоанн указывает на принадлежность носителя имени к лицам духовного звания, что в сочетании с приложением брат порождает игровую двусмысленность, опирающуюся на ряд значений этого слова: брат 1 — «каждый из сыновей в отношении к другим детям этих же родителей» и брат 2 — «член религиозного братства, монах». За счет этого А.П. Чехов обыгрывает искусственный «высокий слог», характерный для неумелых, не обладающих чувством стиля сочинителей3.
Игровая интерпретация онимов, которыми наделены духовные лица в рассказах А.П. Чехова, по мнению А.В. Кубасова, опирается на традицию карнавализации и народного рекреативного (праздничного) смеха, когда комически представляется то, что в обыденной жизни носит сугубо серьезный характер. При этом вряд ли писателя можно упрекнуть здесь в «богоборческих настроениях». Скорее, в основе этой тенденции лежит стремление А.П. Чехова вступить в диалог с народной смеховой культурой и представить одно из ее литературных воплощений.
Анализ материала позволяет сделать ряд выводов.
1. ИС, составляющие зону ближней периферии игрового ономастического поля ранних рассказов А.П. Чехова, обладают ассоциативно-коннотативной семантикой оценочного характера. Такая оценочность носит, в основном, негативный характер, подчеркивающий отрицательные личностные и/или социотипические черты персонажей, что в целом способствует формированию в сознании читателя комплексного представления о том, что А.П. Чехов понимает под антинормой применительно к человеческим (профессиональным, межличностным и др.) отношениям. Соответственно через набор ономастических репрезентаций антинормы, которую А.П. Чехов комически опровергает, читатель получает «ключ» к истолкованию нормы (идеала человека) в понимании автора.
2. Игровые ИС зоны ближней периферии обладают прозрачной внутренней формой, что способствует выявлению отношений непосредственной мотивации и, как следствие, актуализирует оценочные коннотации онима, обусловленные семантикой производящей основы. Такое имя задает характерологические проекции, которые определяют его текстовую реализацию.
3. Усиление игровой природы антропонима происходит в тех случаях, когда персонажу приписываются нестандартные (отклоняющиеся от стереотипных) характеристики, спровоцированные значением лексического мотиватора ИС (его внутренней формой), приводит к появлению игровых коннотаций у антропонима, что, чаще всего (по крайней мере, у А.П. Чехова) провоцирует комический эффект.
4. Основным приемом придания игровому ИС с прозрачной внутренней формой комической окрашенности является использование нетипового лексического мотиватора, семантика которого не воспринимается носителями языка как «пригодная» для создания ИС. Такое отклонение от ономастического стереотипа вызывает эффект неожиданности при восприятии игровых ИС, что является одним из оснований их комической интерпретации.
5. Отклонение от ономастического стереотипа может воплощаться в рассказах А.П. Чехова как опровержение традиционных представлений о недопустимости использования в качестве мотиватора ИС лексем с открыто выраженной семантикой экспрессивности/инвективности (Ср. открыто оценочные онимы типа Идиотов, Негодяев и др.). Другим приемом отклонения от стереотипа является использование в качестве мотиваторов ИС лексем, нейтральных в стилистическом отношении, однако обладающих «предметной» семантикой (ср.: Портупеев, Спичкин, Фильдекосов и др.), что также порождает эффект комического парадокса в применении к косвенной характеристике персонажа.
6. Выделенные мотивационные приемы, используемые А.П. Чеховым для создания игровых онимов, обусловливают их функционирование в контексте рассказа. В частности, именам, образованным от экспрессивно окрашенных мотиваторов, свойственна функция характеристики персонажа, подчеркивающая отрицательные черты его личности, поведения, внешности и т. д. (ср.: Мерзавцев, Негодяев, Рылов, Синебрюхов, Раздавшее и др.). Онимы, мотивированные лексемами нейтральной стилистической окрашенности, в основном, участвуют в создании общей юмористической тональности произведения (ср.: Портретов, Фуров, Ярлыкова и др.).
7. Ведущими конструктивными принципами ЯИ, используемыми для создания онимов зоны ближней периферии в ранних рассказах А.П. Чехова являются ассоциативная выводимость, ассоциативная имитация и ассоциативное наложение.
Отметим, что в подавляющем большинстве случаев оценочная семантика игрового ИС формируется на основе психологического механизма установления отдаленной ассоциации между значением мотиватора и стереотипными представлениями о персонаже художественного произведения как функциональном носителе потенциальных/актуальных личностных качеств. Способность к установлению отдаленной ассоциации — один из критериев креативности языковой личности, и в данном случае, этот критерий характеризует А.П. Чехова как писателя, творчество которого является образцом целенаправленной работы по апелляции к лингвокреативным способностям читателя через эксплуатацию креативного потенциала языка.
Данные особенности моделирования игровой семантики онома характерны и для имен ядерной зоны ономастического поля ранних рассказов А.П. Чехова, однако задействованность таких имен в сюжете произведения требует более глубокого рассмотрения их текстовой специфики.
2.2. Игровые ИС, формирующие ядерную зону ономастического поля художественного текста
Согласно идее об игровом ономастическом поле ранних рассказов А.П. Чехова как ядерно-периферийной структуре, в центре которой находятся ИС персонажей, задействованных в сюжете, рассмотрим, как ассоциативно-коннотативная семантика онимов данного типа влияет на организацию идейно-тематического и фабульно-композиционного уровней художественного произведения, а также на реализацию авторских интенциональных установок. В этой связи, основное наше внимание будет сосредоточено на том, как мотивированное игровое ИС обусловливает (провоцирует) оценку читателем сюжетной ситуации рассказа.
Особую проблему составляет установление того, какой компонент пары «ассоциативно-коннотативные проекции, идущие от ИС» — «идейно-эстетические установки (замысел) автора» является ведущим при создании игровой «модели мира», которая представлена в произведении. Другими словами, обусловлена ли сюжетно-фабульная составляющая художественного текста спецификой ассоциативно-коннотативной семантики входящих в него онимов или наоборот, ИС занимают подчиненное положение, явным или неявным способом транслируя читателю авторский замысел.
Сюжетная ситуация понимается нами как частный фрагмент реализации определенного мотива, значимого для художественного мира писателя (А.П. Чехова). ИС может включаться в сюжет как элемент, подчеркивающий его отдельный фабульный поворот или как маркер целостной ситуации, организующей весь сюжет.
Рассмотрим ряд частных сюжетных положений, маркированных игровой семантикой онимов, входящих в ядро ономастического поля ранних рассказов А.П. Чехова.
Ассоциативным отражением фабульной ситуации вызова врача на дом является в рассказе «Месть женщины» коннотативная семантика фамилии Челобитьевы. Ср. диалог героев, в котором контекстуально разворачивается исконная семантика мотиватора онима — устойчивого выражения бить челом (почтительно просить о чем-либо, извиняться): «Что вам угодно? — спросила Надежда Петровна» — «Я доктор, сударыня. Меня звали сюда какие-то... э-э-э... Челобитьевы... Вы Челобитьевы?» — «Мы Челобитьевы, но... ради бога, извините, доктор. У моего мужа флюс и лихорадка. Он послал вам письмо, но вы так долго не приезжали, что он потерял всякое терпение и побежал к зубному врачу». <...> «Извините, доктор, что мы вас обеспокоили и заставили даром проехаться... Если бы мой муж знал, что вы приедете, то, верьте, он не побежал бы к дантисту... Извините...» [2: 330].
Реализацией второстепенной фабульной линии супружеской измены выступает в рассказе «Петров день» коннотативная семантика фамилии Фортунатов. Ср.: Егор Егорыч, приехавши домой, был встречен Музыкантом и Тщетным, для которых заяц был только предлогом, чтобы удрать домой. Посмотрев грозно на свою жену, Егор Егорыч принялся за поиски. Были обысканы все кладовые, шкафы, сундуки, комоды, — доктора не нашел Егор Егорыч. Он нашел другого: под жениной кроватью обрел он псаломщика Фортунатова [1: 79]. В контексте рассказа фамилия героя, восходящая к фортуна (от латинского fortuna — «судьба, удача»), приобретает специфическое ассоциативное наполнение, связанное с ситуацией супружеской измены, когда «счастливый» любовник одерживает моральную победу над обманутым мужем.
В рассказе «Сельские эскулапы» одна из сюжетных линий связана с жалобами больных, пришедших на прием в земскую лечебницу, на свои недомогания. Так, в рассказе фигурирует Марья Заплаксина: В приемную входит маленькая, в три погибели сморщенная, как бы злым роком приплюснутая, старушонка. Она крестится и почтительно кланяется эскулапствующему [«Сельские эскулапы» 1: 198]. Фамилия с прозрачной внутренней формой (ср. заплакать — «начать плакать», т. е. «проливать слезы (от горя, боли и т. п.)»; ср. также: плакаться — «высказывать жалобы, сетования, сожаления по поводу чего-либо») иронически подчеркивает здесь стереотипные черты поведения больного (стремление разжалобить врача рассказом о своих недугах, попросить о как можно лучшем уходе и т. п.).
Лексический мотиватор игрового ИС может включаться автором в ближайший контекст, «наталкивая» читателя на установление мотивационной связи в нужном направлении и за счет этого актуализируя необходимые для понимания сюжета рассказа ассоциации. Пример такой мотивации мы находим в рассказе «Последняя могиканша»: Я и помещик отставной штаб-ротмистр Докукин, у которого я гостил весною, сидели в одно прекрасное весеннее утро в бабушкиных креслах и лениво глядели в окно. Скука была ужасная [3: 417]. Внутренняя форма фамилии, мотивированной апеллятивом докука в значении «надоедливая просьба, а также надоедливое, скучное дело», контекстуально соотнесена с лексическим значением слова скука («отсутствие веселья, занимательности»), что в совокупности направляет читательское внимание на характеристику ситуации безделья, описанную в экспозиции рассказа. Дальнейшее развитие сюжета контрастирует с его началом: приезд властной и самолюбивой сестры Докукина и ее безвольного мужа на время вносит беспорядок в неторопливую жизнь героев.
Сходный прием актуализации игровых коннотаций ИС с использованием контекстуально представленного мотиватора мы находим в рассказе «Смерть чиновника», где фамилия генерала Бризжалова, образованная на основе контаминации глаголов брызгать и брюзжать (ср.: брызгать — «разбрасывать, с силой извергать капли жидкости»; брюзжать — «надоедливо ворчать, выражать недовольство чем-либо») коррелирует с одним из них в контексте. Ср.: В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения. «Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо» [2: 164].
В рассказе «Из огня да в полымя» ситуация разговора ответчика с адвокатом ономастически маркирована коннотациями, которые провоцируются прозрачной внутренней формой фамилии последнего. Ср.: У регента соборной церкви Градусова сидел адвокат Калякин и, вертя в руках повестку от мирового на имя Градусова говорил... [3: 56]. Здесь просторечное калякать в значении «разговаривать, болтать» становится комической характеристикой основного вида адвокатской деятельности, а именно беседы с участниками судебного процесса, которая ведется по всем правилам риторики (с использованием системы аргументации, этикетных формул речи, воздействием на эмоции оппонента и т. п.), а в ряде случаев может приобретать характер демагогии. Ср.: Что ни говорите, Досифей Петрович, а вы виноваты-с. Я уважаю вас, ценю ваше расположении, но при всем том с прискорбием должен вам заметить, что вы были неправы. Да-с, неправы [3: 56].
В целом ряде рассказов А.П. Чехова характеристика частной сюжетной линии может задаваться игровыми онимами прецедентного характера. Так, в рассказе «Канитель» фабульная ситуация путаницы во время заполнения заздравного и поминального списков в церкви комически опосредована прецедентной семантикой фамилии Отлукавин, восходящей к фразеологизму от лукавого, употребляемого в значении «лишнее, ненужное, могущее принести вред» [Молотков 1987: 233] и имеющего библейское происхождение — запрет Иисуса клясться небом, землею и т. д. («Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого», т. е. от дьявола [Ашукин, Ашукина 1960: 445]). Ср.: На клиросе стоит дьячок Отлукавин и держит между вытянутыми жирными пальцами огрызенное гусиное перо. <...> Перед ним на рыжем переплете Цветной триоди лежат две бумажки. На одной из них написано «о здравии», на другой — «за упокой», и под обоими заглавиями по ряду имен...[3: 232]).
Прецедентная семантика ИС провоцирует трактовку неразберихи вокруг имен героев, которые оказались ошибочно записанными не в тот список, влиянием «лукавого» (ср. традиционное бес попутал — о том, кто «поддался соблазну сделать что-либо, обычно предосудительное» [Молотков 1987: 521]). Ср. следующий диалог героев: «Таперя за упокой Марка, Левонтия, Арину... ну, и Кузьму с Анной... болящую Федосью...» — «Болящую-то Федосью за упокой? Тю!» — «Это меня-то за упокой? Ошалел, что ли?» — «Тьфу! Ты, кочерыжка, меня запутала! Не померла еще, так и говори, что не померла, а нечего в за упокой лезть! Путаешь тут!» [3: 233].
Таким образом, комическое начало данной фабульной ситуации определяется парадоксальным «проявлением» дьявольского начала в повседневной деятельности служителя православной церкви.
Прецедентная семантика игрового ИС Авелев определяет направление интерпретации одной из фабульных ситуаций рассказа «Затмение луны». Ср.: Сборищ не было, так как все обыватели спали за исключением одного только писца земской управы Ивана Авелева, который сидел на заборе и, глядя в кулак на потемнение, двухсмысленно улыбался и говорил: «По мне хоть бы и вовсе луны не было. Наплевать!» [3: 74]. В данном случае, мотивация фамилии персонажа именем Авеля, сына Адама и Евы, комически соотносит факт «неблагонадежного» поведения жителя провинциального города с библейским мифом о первом убийстве в истории человечества, трактуемом как преступление божественного закона. Комизм усилен здесь образованием игровой фамилии героя, привлекшего к себе подозрения начальства, от имени мифологического персонажа, который в Священном Писании оценивается положительно: Авель, согласно легенде, был убит своим братом Каином, предавшим его. Так А.П. Чехов переворачивает традиционную логику библейского сюжета, демонстрируя читателю ограниченность любых оценок и стереотипов, связанных с человеческими отношениями.
В ряде случаев для А.П. Чехова важно представить ту или иную характеристику целой сюжетной ситуации с помощью актуализации ассоциативного фона игрового онима. Это, в частности, выражается в том, что прозрачная внутренняя форма ИС ассоциативно «отсылает» читателя к конкретному текстовому событию, имеющему самостоятельное значение в сюжете рассказа или являющееся реализацией одной из фабульных линий.
Так, в рассказе «Цветы запоздалые» описана судьба разоряющегося дворянского рода князей Приклонских. Семантика производящей основы фамилии (ср.: клониться — «пригибаться книзу, опускаться») наполняется текстовыми коннотациями, вызывает ассоциации, связанные с угасанием домашнего очага, потерей Приклонскими былого уважения, их финансовым неблагополучием, доходящим до нищеты. Ср. характеристику одного из представителей династии, князя Егора Приклонского: Он был глуп, но не настолько, чтобы не сознавать, что дом Приклонских действительно погибает и отчасти по его милости... [1: 394].
Развернутая метафора угасания представлена в тексте и в другом своем воплощении — как смерть княгини Приклонской после продажи родового дома, а также болезнь и медленное умирание ее дочери Марии. Таким образом, прозрачная семантика ИС прямо коррелирует с развитием сюжетного действия рассказа, подчеркивая те символические смыслы, которые были заложены А.П. Чеховым в потенциальный контекст восприятия онима.
В рассказе «Свадьба с генералом» сюжетная ситуация женитьбы находит свое косвенное обоснование через ассоциации, порождаемые прозрачной внутренней формой фамилии жениха и его матери. Ср.: Свадебный ужин уже начался, когда взятый из трактира напрокат лакей снимал с адмирала пальто в капюшоном, и мать жениха, г-жа Любимская, встречая его в передней, щурила на него глаза [3: 108]; За столом, на самом видном месте, сидел жених Любимский во фраке и белых перчатках. По его вспотевшему лицу плавала улыбка. Очевидно, его услаждали не столько предлежащие яства, сколько предвкушение предстоящих брачных наслаждений [3: 109]. В составе онома лексическое значение мотиватора любимый («дорогой для сердца, такой, к которому обращена любовь») комически буквализирует социокультурно маркированный свадебный ритуал. Игровые коннотации онима определяются также структурной оформленностью фамилии. Входящий в ее состав суффикс -ский придает фамилии аристократический «статус», что воспринимается иронически в общем контексте изображения мещанского мировоззрения и образа жизни, характерных для персонажей данного рассказа. Таким образом, спровоцированная внутренней формой ИС, ассоциативно-коннотативная семантика онима «охватывает» сюжетную ситуацию рассказа.
В рассказе «Смерть чиновника» сюжетно значимыми становятся коннотации унижения и ничтожности, содержащиеся в ассоциативном фоне фамилии Червяков (ср.: червяк — «(презр.) о жалком, ничтожном человеке»). Незначительное происшествие, случившееся с героем в публичном месте (чихание в театре), провоцирует цепь совершенно излишних извинений с его стороны перед генералом Бризжаловым, что доводит ситуацию до абсурдного гротеска, демонстрирующего духовное «рабство» Червякова. Последовательное саморазрушение личности персонажа ассоциативно осмысляется в рассказе как добровольное унижение, заканчивающееся физической смертью героя.
Особым приемом ономастической игры является в ранних рассказах А.П. Чехова моделирование целостной сюжетной ситуации, игровое развитие которой определяется только ассоциативно-коннотативной семантикой онимов (сюжетными ономастическими проекциями, направленными на создание «экспериментального» поля ЯИ с именем собственным). Способом моделирования такого поля является обыгрывание однородной (тематической) семантики апеллятивных основ онимов персонажей. Пример создания такого «экспериментального» ономастического поля представлен в рассказе «Лошадиная фамилия», где «ситуация ассоциативного поиска на основе аллюзии «такая еще простая фамилия, вроде бы лошадиная» — движущая «пружина» (основа) сюжетного развития рассказа» [Гридина 1996г: 483]. Игровые коннотации онимов, семантика которых провоцируется ассоциативной интерпретацией лексического значения апеллятива лошадь, определяются условной ситуацией отгадывания забытой фамилии (Ср., например, Лошадин, Лошадкин, Лошадинский, Кобылин, Кобылятников, Жеребчиков, Жеребкин, Коренников, Табунов, Уздечкин, Гнедов, Буланов и др.). При этом многочисленность семантических и структурных моделей онимов определяет игровую условность сюжетной ситуации, в которой в качестве «необходимого» потенциально может быть использовано любое ИС.
Свое комическое разрешение данная игровая ситуация находит в парадоксальном переключении ассоциативного кода моделирования ИС, когда истинный эквивалент «лошадиной фамилии» оказывается мотивирован апеллятивом овес, расположенном на периферии тематического поля «лошадь». Ср.: Надумал, ваше превосходительство! — закричал он [Иван Евсеич] радостно, не своим голосом, влетая в кабинет к генералу. — Надумал, дай бог здоровья доктору! Овсов! Овсов фамилия акцизного! Овсов, ваше превосходительство! Посылайте депешу Овсову! [4: 61].
Другой пример моделирования «экспериментального» поля ономастической игры мы находим в рассказе «Страшная ночь», в котором мотивационным «инвариантом» коннотативной семантики онимов персонажей является апеллятив смерть (Ср.: Черепов, Кладбищенский, Панихидин, Челюстин, Погостов, Трупов, Упокоев). Игровое нагнетение «смертельной» семантики онимов основано на пародийной направленности данного произведения, в котором типовая сюжетная схема «страшного рассказа» комическим образом дискредитируется. (Подробнее об особенностях моделирования игрового ономастического поля рассказа «Страшная ночь» см. § 3.4.).
Таким образом, создание А.П. Чеховым максимально условного ономастического поля рассказов является проявлением установки писателя на «эксперимент» над языковым знаком, «вскрывающий» один из основных принципов ЯИ с именем собственным, связанный с актуализацией через оним ассоциативных сюжетных проекций.
Ассоциативная семантика игрового онима в ранних рассказах А.П. Чехова может быть соотнесена с определенными мотивами (устойчивыми идиостилевыми тенденциями), характерными для творчества писателя.
Одним из ведущих приемов ономастической игры в раннем творчестве А.П. Чехова является подчеркивание именем мотива «мнимой значительности» героя4, когда разоблачение подчеркнуто претенциозной манеры поведения или завышенной самооценки персонажа приводит к его дискредитации и комическому переворачиванию всей сюжетной канвы произведения.
Так, в рассказе «Орден» главный герой наделен фамилией Пустяков. Значение апеллятивной основы фамилии (ср.: пустяк — «ничтожное обстоятельство, мелочь») провоцирует представление о герое как о человеке несерьезном и легкомысленном. В рассказе данная ономастическая проекция комически заостряется поступком персонажа, надевшего чужой нагрудный знак на званый обед и встретившего там своего сослуживца, который таким же способом хотел снискать уважение окружающих. Авторская ирония, направленная против «мнимой значительности» героя, подчеркивается также несочетаемостью его звучного личного имени Лев, наделенного коннотациями силы и могущества, и профанной фамилии Пустяков. Ср.: Учитель военной прогимназии, коллежский регистратор Лев Пустяков, обитал рядом с другом своим, поручиком Леденцовым [2: 302].
Мнимо авторитетным статусом обладает и персонаж рассказа «В цирульне» Макар Кузьмич Блесткин. Полная трехчленная форма именования героя, вероятно, призвана подчеркнуть его стремление к положению хозяина собственного дела, что комически не сочетается с его юным возрастом, внешним видом и претензиями на респектабельность. Ср.: Еще нет и семи часов, а цирульня Макара Кузьмича Блесткина уже отперта. Хозяин, малый лет двадцати трех, неумытый, засаленный, но франтовато одетый, занят уборкой [«В цирульне» 2: 35]. Полная форма именования наряду с авторским описанием портрета персонажа становится одним из средств создания иронических коннотаций, связанных, в данном случае, с ситуацией разочарования героя в предстоящем сватовстве и собственном «блестящем» будущем (ср. одновременную актуализацию прямого и переносного смысла мотивирующего фамилию глагола блестеть). Отметим также, что в портрете героя сопоставляются сразу два проявления «блеска»: заселенность и франтоватость одежды, что в подтексте моделирует коннотацию иронической оценки персонажа, претендующего на значительность в глазах окружающих.
В рассказе «Брак по расчету», в котором описывается бытовая ситуация свадьбы, жених носит фамилию Апломбов (ср. апломб — «самонадеянность, самоуверенность в поведении, в речи»), ассоциативно спровоцированную стереотипным (социотипическим) представлением о женихе как молодом, подчеркнуто уверенном в себе человеке, стремящемся приобрести статус главы семьи. Примечательно, что скандал, разразившийся за праздничным столом, стал результатом излишних амбиций жениха, усмотревшего в поздравительной речи намек на его желание получить приданое как главное основание для женитьбы. Ср.: «В наше время <...> трудно выйти за хорошего человека. Нынче каждый норовит вступить в брак из-за интереса, из-за денег...» — «Это намек! — говорит жених, багровея и мигая глазами» — «И никакого тут нет намека, — говорит телеграфист, несколько струсив. — Я не говорю о присутствующих. Это я так... вообще... Помилуйте!.. Все знают, что вы из любви... Приданое пустяшное...» [3: 99]. В финале рассказа ассоциативно-коннотативная семантика фамилии жениха подкрепляется ситуацией второго скандала, вызванного ошибкой в выдаче приданого, что комически опровергает все его предыдущие утверждения о любви как истинном основании для женитьбы. Ср.: «В доме Мымриной, что вчерась была свадьба, жениха обсчитали. Вместо тысячи — девятьсот дали» — «Ну, а он что?» — «Осерчал. Я, говорит, того, говорит... Распорол в сердцах перину и выпустил в окно...» [3: 101].
Таким образом, апломб главного персонажа является его доминантной характеристикой, определяющей развитие сюжета рассказа. Ср.: От дома Мымриной движется процессия. Впереди идут два городовых с озабоченными лицами... Сзади них шагает Апломбов в триковом пальто и в цилиндре. На лице у него написано: «Я честный человек, но надувать себя не позволю!» [3: 102].
Прозрачная внутренняя форма фамилии Мишеля Пузырева (рассказ «Теща-адвокат») порождает ассоциативный контекст, в котором его претензия на служение науке и пренебрежение светскими развлечениями комически опровергается (ср. экспрессивно окрашенное значение слова пузырь — «о чем-нибудь ярком, но непрочном, о дутой величине»). В рассказе такому опровержению способствует ситуация выяснения отношений Пузырева с тещей и молодой женой, не желающих вести тот образ жизни, который он им навязывает. Ср.: Я не понимаю ваших отношений к моей Лизе! Вы женились на ней, но разве она вам жена, подруга? Она ваша жертва! Науки, книги там, теории разные... Все это очень хорошие вещи, но, мой друг, вы не забывайте, что она моя дочь! <...> Не прошло и месяца со дня вашей свадьбы, а она уже похожа у вас на щепку! Целый день сидит она у вас за книгой, читает эти глупые журналы! Бумаги какие-то переписывает! Разве это женское дело? Вы не вывозите ее, не даете ей жить! Она у вас не видит общества, не танцует! Невероятно даже! Ни разу за все время не была на балу! Ни разу! [2: 118—119]. Внешняя значительность персонажа оборачивается его профанностью (излишней сосредоточенностью на собственных интересах в ущерб интересам жены), серьезность — самовлюбленностью. Комическую функцию выполняет имитация иностранной (французской) ономастической традиции, иронически осмысляемой в рассказе как элитарная (Ср. употребление личного имени Мишель).
Ситуация разочарования персонажа в возлюбленной и крушения надежд на совместную счастливую жизнь ономастически маркирована прозрачной внутренней формой ее фамилии. В рассказе «Исповедь, или Оля, Женя, Зоя» описываются ухаживания героя-повествователя Макара Балдастова за Женей Пшиковой: Некоторое время я ухаживал за Женей Пшиковой. Вы, конечно, помните это милое, черноволосое, мечтательное дитя. Женя любила во мне писателя. Она так же глубоко, как и я, верша в мое назначение. Она жила моими надеждами <...> Она была справедлива, как Аристид, и строга, как Катон. Произведения свои посвящал я ей... [1: 135]. Однако после нелицеприятного ответа, полученного сочинителем из журнала, где он намеревался опубликовать свое произведение, отношения героев распались. Ср.: Женя охладела к моему писательству, а следовательно, и ко мне. Мы разошлись. Иначе и быть не могло... [1: 136]. Таким образом, сюжетная коллизия охлаждения любовного чувства оказывается ассоциативно спровоцированной семантикой мнимой значительности фамилии героини (ср.: пшик — «(разг.) ничто, пустота»).
Сюжетная роль персонажа, обладающего мнимой значительностью, провоцируемой иронической/негативной оценочной семантикой, заключенной во внутренней форме ИС, может быть сведена к дискредитации значимости героя в глазах читателя за счет демонстрации несоответствия личностных качеств, способностей, морального облика персонажа уровню его притязаний.
Мотив «мнимой значительности» персонажа, ассоциативно характеризуемого через игровые ономастические проекции, задаваемые прозрачной внутренней формой его фамилии (ср.: Пустяков, Блесткин, Пузырев и др.), реализуется в сюжете по принципу «взаимной обратимости» (прямой номинативной и обратной сюжетной проекций), когда не только ассоциативный фон игрового имени провоцирует комическую ситуацию в рассказе, но и сама ситуация насыщает семантику онима контекстными коннотациями, приписывающими образу героя дополнительные оценочные смыслы (ср.: Апломбов — жених, скрывающий истинные мотивы своей женитьбы за маской искренности и «пламенной» любви).
Другим мотивом, моделирующим контекст ономастической игры в ранних рассказах А.П. Чехова, является ломка поведенческой установки персонажа, комически обыгрываемой за счет эксплуатации семантики избыточности (предельности), закрепленной в апеллятивной основе игрового ИС. В произведении это выражается в том, что внутренняя форма имени провоцирует представление о герое как о носителе определенного (положительного или отрицательного) личностного качества, проявляющегося в максимальной степени. В контексте рассказа сюжетная реализация данного качества зачастую приводит к «избыточным» последствиям, неожиданным для самого героя и комически опрокидывающим его первоначальные установки. Этот прием позволяет А.П. Чехову добиваться эффекта игровой переоценки ценностей.
Например, фамилия героя рассказа «Чтение» Ивана Петровича Семипалатова, образованная на основе игровой контаминации двух фразеологических оборотов — семи пядей во лбу и ума палата, ассоциативно характеризует его как человека рассудительного и дальновидного.
Однако в контексте рассказа, посвященного неудачной попытке «просвещенного» начальника приучить к чтению своих подчиненных, интеллектуально неразвитых и неспособных воспринимать литературное произведение, эта ассоциативная семантика приобретает противоположные коннотации: внешняя значительность и самоуверенность при неспособности предугадать результаты своих решений и начальственных директив. Все благие устремления Семипалатова по насаждению культуры среди подчиненных терпят полный крах и приводят к обратному, совершенно неожиданному и нежелательному результату: Через неделю же мы увидели плоды этого чтения. Подходцев, читавший второй том «Вечного жида», назвал Будылду «иезуитом»; Смирнов стал являться на службу в нетрезвом виде. Но ни на кого не подействовало так чтение, как на Мердяева. Он похудел, осунулся, стал пить [2: 362]. Именно поэтому в контексте рассказа решение Семипалатова оценивается следующим образом: Потомство никогда не простит Семипалатову его легкомысленного поступка! Это можно было бы, пожалуй, простить юноше, но опытному действительному статскому советнику — никогда! [2: 361].
Сходную сюжетную интерпретацию получает семантика избыточности, маркированная фамилией персонажа рассказа «Винт» Андрея Степановича Пересолила. Мотивированная глаголом пересолить в одном из своих значений (ср.: пересолить — «(разг.) перейти меру, границу в чем-либо»), фамилия к контексте рассказа приобретает коннотации, связанные с иронической характеристикой необычного поступка начальника, явившегося в неурочный час в свой департамент и ставшего свидетелем необычной карточной игры, в которой в качестве карт использовались фотографии чиновников.
Наблюдения над особенностями ассоциативно-коннотативной семантики игровых ИС сюжетно задействованных персонажей ранних рассказов А.П. Чехова позволяют сделать ряд выводов.
1. Онимы, формирующие ядро игрового ономастического поля, обладают наиболее сложной, многослойной (включающей в себя элементы социо-, этно- и прецедентной маркированности) и функционально разнородной коннотативной семантикой, в отличие от всех других классов ИС, представленных в ранних рассказах А.П. Чехова.
2. Отличительной особенностью ИС данной группы является соотнесенность/включенность их ассоциативного фона в систему художественной репрезентации идейно-эстетических и сюжетно-композиционных интенциональных установок автора.
3. Онимы ядерной группы могут быть вовлечены в процесс текстопорождения двояким способом. Во-первых, их ассоциативный фон может влиять на создание определенной характеристики главного персонажа, занимающего центральное место в сюжете и, таким образом, воплощающего в своем образе интенциональные авторские оценки, необходимые для понимания всего рассказа (ср. приемы передачи посредством ИС мнимой значительности героя или эксплуатацию семантики избыточности определенного качества/свойства характера персонажа). Во-вторых, ассоциативный фон, которым наделяется игровое ИС в тексте может характеризовать сюжетное действие — в целом, задавая своеобразный ономастический «лейтмотив» рассказа (в том числе с помощью создания «экспериментального» поля ономастической игры), или соотноситься с частной фабульной линией повествования, поддерживая и укрупняя ее.
4. Описанное взаимодействие двух стратегий в эксплуатации ассоциативного фона игровых онимов в сюжете художественного произведения позволяет говорить о том, что в процессах текстопорождения и текстового развертывания компоненты пары «ассоциативно-коннотативные проекции, идущие от ИС» — «идейно-эстетические установки (замысел) автора» диалектически переплетаются и обусловливают друг друга.
5. Игровые ИС, которым обладают в ранних рассказах А.П. Чехова персонажи, задействованные в сюжете, является ономастическим «ключом» (кодом) трансляции идиостилевой информации от автора к читателям.
Таким образом, к числу особенностей использования А.П. Чеховым игровых литературных антропонимов зоны ближней периферии и ядра ономастического поля рассказов могут быть отнесены следующие.
1. Общим свойством ИС зоны ближней периферии и ядра ономастического поля является обусловленность их ассоциативно-коннотативной семантики тесной связью с лексическим мотиватором, что выражается в наличии у онимов прозрачной внутренней формы.
2. Прозрачная внутренняя форма обусловливает появление у игровых антропонимов оценочных коннотаций, связанных, в основном, с характеристикой отрицательных личностных качеств персонажей или участвующих в создании общей юмористической тональности произведения.
3. Прозрачная внутренняя форма и оценочные коннотации становятся предпосылкой (игровым субстратом) функционирования ИС в пределах сюжета рассказа, когда ассоциативная семантика онима обусловливает его развитие или характеризует персонаж в связи с одной из фабульных линий повествования.
Основные выводы
1. Рассмотрение трех основных разновидностей литературных антропонимов (образующих ономастический фон, зону ближней периферии и зону ядра), представленных в ранних рассказах А.П. Чехова, подтверждает тезис о наличии у каждой их этих групп ИС особенностей семантического и функционального характера, в целом способствующих достижению идейно-эстетических задач и воплощению индивидуально-авторских идиостилевых установок в художественном тексте.
2. Коннотации, которыми обладает ИС (в частности, социо- и этнокультурного характера), отражаются в языковом сознании говорящих в виде ономастических стереотипов, придающих имени (антропониму) функцию оценочной характеризации потенциального носителя. Эксплуатация ономастического стереотипа в целях ЯИ может приобретать эстетическую значимость и активно используется в художественном тексте при характеристике персонажа с помощью так называемых «говорящих фамилий».
3. ИС, составляющие фон (зону дальней периферии) ономастического поля рассказов А.П. Чехова, по своему характеру являются неигровыми/потенциально игровыми проприальными единицами ономастического тезауруса писателя. Основная их функция заключается в актуализации ономастического стереотипа, что сопровождается художественным моделированием исторически и культурно достоверного контекста, передающего характерные черты эпохи, бытовой обстановки, речевых и поведенческих особенностей современников А.П. Чехова. Ведущим идиостилевым средством создания культурно достоверного контекста эпохи является маркирование онима чертами социальной или национально-культурной типичности персонажа, что порождает социо- или этнотип героя рассказа.
4. Онимы зоны ближней периферии реализуют установку А.П. Чехова на ЯИ за счет актуализации присущей им ассоциативно-коннотативной семантики, провоцируемой прозрачной внутренней формой (актуальной связью с лексическим мотиватором). Данные ИС функционируют в рассказах А.П. Чехова, в основном, в целях реализации авторской оценочной интенции, связанной с характеристикой персонажа как определенного типа личности. Комическое начало, задаваемое этими ИС, чаще всего определяется подчеркиванием отклонения от нормы (речевой, нравственной, поведенческой и др.). Внесюжетное положение таких онимов становится основанием для их рассмотрения как игрового «субстрата», способного включаться в процессы сюжетной актуализации игровой семантики литературных антропонимов.
5. ИС, составляющие ядро игрового ономастического поля ранних рассказов А.П. Чехова, обладая коннотативной семантикой оценочного характера, основанной на способности онима репрезентировать социальные, национально-культурные и прецедентные маркеры образа персонажа, участвуют в процессах текстопорождения, ассоциативно провоцируя или подчеркивая развитие какой-либо отдельной фабульной линии повествования или определяя динамику всего сюжета рассказа. Исходя из этого, их можно рассматривать как важные носители идиостилевых и идейно-эстетических интенций А.П. Чехова.
6. Игровые ИС зоны ближней периферии воплощают установку писателя на реализацию через их оценочную коннотативную семантику номинативной игровой проекции онома через воссоздание в сознании читателя широкого диапазона ассоциативных интерпретаций потенциальных/актуальных характеристик персонажа художественного произведения. В этом случае читателю предоставляется возможность моделировать большое количество отдаленных ассоциаций, связанных со структурно-семантическими особенностями игровых онимов (в частности, семантикой апеллятивной основы онима, его структурной моделью, социо-, этно- и прецедентными коннотациями и т. п.), с учетом собственной компетенции и общекультурного опыта.
Игровые онимы, которыми наделены персонажи, участвующие в сюжетном действии рассказа, реализуют сюжетную проекцию писателя, воплощающуюся в том, что сюжет оказывается обусловлен авторской интерпретацией семантики ИС. Таким образом, литературное ИС первоначально порождает отапеллятивную проекцию, однако в сюжетной коллизии рассказа интерпретация семантики игрового онима создает новый ракурс авторской интерпретации характеристики персонажа.
Ономастическая игра — одна из идиостилевых доминант ранних юмористических рассказов А.П. Чехова, создающая комическую и шире — оценочно-характерологическую модальность его произведений. Комический эффект ономастической игры в ранних рассказах А.П. Чехова обусловлен выведением личностных характеристик персонажа на основе заданной именем мотивационной доминанты. На уровне восприятия ассоциативной семантики игрового онима углубляется его иронико-дискредитирующая или утрирующая сущность.
Контрольные вопросы и задания
1. Какие произведения художественной литературы содержат элементы ономастической игры? Приведите примеры. Подумайте, для каких художественных произведений ономастическая игра является основным фабульным, сюжетообразующим или идейно-смысловым элементом?
2. Используя методику анализа литературных ИС (см. с. 50—51, с. 74—75), опишите ассоциативное значение онимов унтер Пришибеев, актриса Гитарова, князь Халахадзе, кучер Семен, генерал Бризжалов, певчий Фортунатов.
3. Пользуясь следующим алгоритмом анализа, рассмотрите особенности ономастиконов следующих рассказов А.П. Чехова: «Злоумышленник», «Хамелеон», «Толстый и тонкий», «Лошадиная фамилия».
1. Выделить все ИС рассказа, разделив их на соответствующие разряды (антропонимы, топонимы и т. д.).
2. Проанализировать структурные особенности онимов (количество основ, морфемный состав). При необходимости выявить этимологию данного ИС.
3. Описать семантику каждого имени, обращая внимание на его внутреннюю форму, принцип мотивации, ассоциативный контекст, порождаемый именем.
4. Охарактеризовать функцию каждого имени в сюжете рассказа, исходя из фабульной роли персонажа-носителя данного имени или значимости объекта, названного данным именем, специфики содержания идейно-эстетического параметра организации художественного текста.
5. Сделать вывод о принципе организации ономастического поля данного текста, о тех ассоциативно-семантических доминантах, которые положены А.П. Чеховым в основу модели действительности, представленной в произведении.
4. Проведите целостный анализ одного рассказа А.П. Чехова по вашему выбору, обращая особое внимание на ассоциативно-коннотативную семантику онимов, представленных в нем.
Примечания
1. Исходя из традиционного деления ранних произведений А.П. Чехова на рассказы-сценки, рассказы-стилизации и рассказы-пародии, мы рассматриваем игровые онимы персонажей рассказов-стилизаций (комических реклам, объявлений и т. д.) как внесюжетные на том основании, что для таких рассказов не характерно изображение каких-либо событий или ситуаций.
2. С понятием инвективы применительно к семантике ИС мы связываем использование в качестве его мотиватора лексемы со сниженной (грубой) и даже бранной коннотацией.
3. Мы благодарны А.В. Кубасову за важное наблюдение, касающееся искусственной фамилии героини этого же рассказа, Дуни Пешеморепереходященской, образованной с помощью лексикализации словосочетания «перейти пешком море», что, вероятно, является сигналом ассоциативной отсылки к мифологическому сюжету о хождении Иисуса Христа по водам.
4. Термин «мнимая значительность героя» предложен А.В. Кубасовым в личной беседе.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |