Глава II. Визит в Пермь в 1890 году

Первый визит известного писателя в Пермь был связан с его поездкой на остров Сахалин. Зачем А.П. Чехов, писатель и врач, поехал туда? Что он там искал или хотел найти? Отвечая на этот вопрос уже после поездки на Сахалин, Чехов писал Суворину: «Если я врач, то мне нужны больные и больница; если я литератор, то мне нужно жить среди народа, а не на Малой Дмитровке с манчусом. Нужен хоть кусочек общественной и политической жизни, хоть маленький кусочек, а эта жизнь в четырех стенах без природы, без людей, без отечества, без здоровья, без аппетита — это не жизнь, а какой-то <...> и больше ничего»¹.

Важнейшим событием жизни Чехова начала 90-х годов явилась поездка на остров Сахалин. Никому из своих корреспондентов Чехов не сообщил всех мотивов, побудивших его предпринять эту поездку, однако по его письмам можно установить, что мотивы были разнообразными и сложными. С наибольшей рельефностью они получили выражение в цитированном выше письме Антона Павловича к А.С. Суворину. Готовясь к поездке на далекий восточный остров, писатель был занят обстоятельным изучением научной литературы о нем. Автор монографии о Чехове Г. Бердников называет в списке книг и статей, прочитанных А.П. Чеховым о Сахалине, свыше ста названий².

Чехова интересует достоверная, а не апологетическая литература об острове. Его возмущают те писатели и журналисты, которые на Сахалине не бывали, ничего не смыслили в деле и на сахалинском деле и капитал нажили, и невинность соблюли³. Храбрость первых и уловки вторых, как элементы, затемняющие и тормозящие разум, должны быть для исследователя ценнее всяких сведений, которые в большинстве случайны и неверны. Они характеризуют отношения нашего общества к тюремному делу, в частности и в особенности. От длительного и упорного чтения литературы об острове Сахалин, иронизирует А.П. Чехов, «у него в мозгу завелись тараканы». Писатель иронизирует над собой.

А.С. Суворин тоже вышучивал Чехова и пытался отговорить его от этой поездки. Он утверждал, что Сахалин никому не интересен. Возражая на это, Чехов писал: «Сахалин — это место невыразимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный... Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски; мы гоняли людей по холоду в кандалах десятки тысяч верст, заражали сифилисом, развращали, размножали преступников, и все это сваливали на тюремных краснокожих смотрителей»⁴.

Поездка Чехова на Сахалин, в конечном счете, была обусловлена его поиском общей человеческой идеи, поиском путей выхода из идейного бездорожья, желанием понять, в чем же заключается «дух» общественного развития.

С особой прямотой и четкостью Чехов изложил эту проблему в полемике с А.С. Сувориным по поводу его рассказа «Воры». Герой рассказа конокрад Осип — цельная натура, он не испытывает никаких душевных колебаний, он может и готов зарезать свою возлюбленную, если ему это будет выгодно. Вор Калашников ведет себя солидно, и по его внешнему виду невозможно подумать, что он крадет коней у бедняков, что общество уже составило приговор, согласно которому его надо сослать в Сибирь, да его отец и дядя откупились за него, а они такие же негодяи, как и он. А.С. Суворин критиковал Чехова за его равнодушие к добру и злу, за отсутствие у него идей и идеалов.

Отвечая Суворину, Чехов писал, что форма короткого рассказа обязывает его постоянно говорить и думать в тоне своих героев. Малый объем рассказа не позволяет сочетать художество с проповедью, по условиям техники. И если он добавит в рассказ немного субъективности, то образы «расплывутся», и рассказ не будет компактным. Для того чтобы этого не получилось, Чехов прибегает к уже неоднократно испытанному им методу непрямого выражения субъективного начала.

Он понимал, что описанные им в рассказе люди встретятся ему на Сахалине. И он испытывал внутренне «скрытое» чувство опасения. В письмах к своим знакомым он неоднократно в шутливой форме указывает, что прощайте, не поминайте лихом, увидимся в декабре, а может быть, вообще не увидимся, а в письмах к А.С. Суворину он указывает, как распорядиться его литературной собственностью: все принадлежит сестре, которая заплатит его долги.

В дорогу Чехова собирали всей семьей, но сделано это было, как показало время, очень непродуманно. 21 апреля Чехов поездом направился в Ярославль. Дальше на пароходе по Волге и Каме он должен был плыть до Перми. В начале путешествия Чехов сохраняет большой запас неизбывного остроумия. В письме к младшему брату Михаилу, отправленному 23 апреля 1890 года с борта парохода «Пермь — Нижний» и подписанному «Экс-Шпак», Чехов писал, что он читал рассказ «Скрипку». Он просит брата передать его авторше, что псевдоним «Евг-ов» не годится потому, что ее рассказы будут приписываться писателю Евгению Львову, который «тоже пишет рассказы». Шутливая тональность письма распространяется и на описания природы: «Волга до Нижнего хороша, после Нижнего отдает холодом. Впрочем, недурно». Состояние здоровья хорошее: «Здоровье великолепно, настроение биржи крепкое», а на пожелание видеть родных он писал, чтобы «вся наша шлаковая компания плыла со мной»⁵.

Путешествие на Восток продолжается, и Чехов вечером следующего дня с борта парохода «Пермь — Нижний» посылает своим родным новое большое письмо. В нем он продолжает те сюжеты, которые в краткой форме были затронуты в предыдущем письме к Михаилу. «Друзья мои тунгусы! Плыву по Каме, по местности определить не могу; кажется, около Чистополя. Не могу также воспеть красоту берегов, так как адски холодно; береза еще не распустилась, тянутся кое-где полосы снега, плавают льдинки — одним словом, вся эстетика пошла к черту». В такой весьма непривлекательной форме писатель воспринимает уральскую природу, еще не распустившуюся, не развернувшую своих красот ранней весной. Искорки юмора плавают в описании окружающей писателя обстановки: в бесконечных обедах и чаепитиях, в обильных сонных процедурах, в смаковании «вкусной» икры.

В шутливой манере он обращается к своей матери Евгении Яковлевне, извещая ее, что он целые сутки проживет в Екатеринбурге и повидается с ее «родственницами», шутливо добавляя: «Быть может, сердце их смягчится, и они дадут мне три рубля денег и осьмушку чаю»⁶.

Чехов иронизирует над своими попутчиками — это юристы: «Из разговоров я заключаю, что со мною едет судебная палата». Служители российской фемиды, по мнению писателя, не обладают особо изощренным умом. А вот купцы, которые изредка вставляют свое словцо во время пикировки работников судебного ведомства, кажутся писателю большими «умницами». Они люди состоятельные, среди них попадаются богачи «страшенные».

Чеховский юмор сказывается в признании о том, что «стерляди дешевле грибов, но скоро надоедают», а писать «больше не о чем». И вот избирает в качестве объекта своего смеха двух соседей по палубе. Один из них генерал, другой — тощий блондин. Первый нашел занятие, заключающееся в том, что «мечется из каюты на палубу и обратно и все куда-то направляет свою фотографию, а второй «загримирован» Надсоном и старается дать понять, что он писатель...» Чехов очень наблюдателен, и скучная для него дорожная обстановка обостряет эту его способность — больше заняться нечем. Он фиксирует, что сегодня за обедом «тощий блондин» «соврал как-то даме», что он печатал книжку у Суворина и даже «трепет» при этом изобразил на своем лице. Писатель отмечает, что стали попадаться «инородцы», т. е. представители национальных меньшинств России. Татар очень много; почтенных и скромных, возможно потому, что не все из них владели русским языком. Единственное, что Чехов не освещает, так это разговор с попом на палубе. Высмеивая всех и все, иронизируя, писатель ни в какой форме не передает содержание данного разговора, кроме констатации, что этот разговор состоялся.

В первую поезду Чехова на Урал Перми не повезло. Будучи здесь проездом, он не написал ни одного письма. Оба письма, написанные им 29 апреля, отправлены из Екатеринбурга. По свидетельству Эдуарда Молчанова, автора статьи, посвященной уральским встречам А.П. Чехова, «Дом Чехова» в Екатеринбурге знают все. Добротное двухэтажное здание, стоящее на углу улиц Розы Люксембург и Малышева, принадлежало до революции купцу 2-й гильдии П.В. Халкину. Благодаря тому, что Чехов останавливался в Екатеринбурге, именно здесь, на доме, имеется мемориальная доска, отметившая пребывание в нем А.П. Чехова по пути его следования на остров Сахалин. Трехдневное пребывание писателя в городе Екатеринбурге совпало с периодом ранней, холодной уральской весны. В этом году весна определенно запаздывала. Поздравляя своего приятеля, знакомого врача, Николая Николаевича Оболонского с заключением законного брака и желая молодым супругам «счастья, богатства, мира, согласия, успеха в делах, 18 душ детей обоего пола»; он сообщает молодоженам, что «белизну восемнадцатирублевых сорочек заменяет мне здесь снег, покрывающий мостовые, тепло заменяется жестоким холодом, а вместо таких милых человеков, как вы, я вижу вокруг себя лобастых и скуластых азиатов, происшедших от совокупления уральского чугуна с белугой...»⁷ Письмо, несмотря на присущую ему шутливую форму, выдерживает «положенный регламент» и уважение к молодым супругам.

А вот что касается домашних, которых он любовно именует «тунгусами», то письмо к ним наполнено «разными разностями» и оказалось непомерно большим. По ходу чтения письма чувствуется все то большое чувство любви и уважения к родным и близким, которые дороги сердцу писателя, от которых он отделен тысячеверстными расстояниями, которые дальше, по мере продвижения Чехова на Восток, будут все больше возрастать. Сохраняя ироничность изложения, Чехов описывает природу Прикамья ранней весной. «Кама прескучнейшая река, — отмечает он, — чтобы постигать ее красоты, надо быть печенегом, сидеть неподвижно на барже около бочки с нефтью или куля с воблой и не переставая тянуть сиволдай»⁸. Ему не понравилось, что «берега голые, деревья голые, земля бурая, тянутся полосы снега, а ветер такой, что сам черт не сумеет дуть так резко противно».

Специальный абзац писатель посвящает описанию вод реки Камы. Вода в Каме не синяя и не голубая. Она далеко не чистая. А когда подует холодный ветер и рябит воду, она после «половодья имеет цвет кофейных помоев», когда смотришь на нее продолжительное время, «становится и холодно, и скучно, и жутко». Это ощущение сохраняется и консервируется действием окружающей реку среды. «Звуки береговых гармошек» кажутся писателю «унылыми, фигуры в рваных тулупах, стоящие неподвижно на встречных баржах, представляются застывшими от горя, которому, в представлении Чехова, «нет конца».

Облик камских городов рисуется Чеховым отнюдь не в привлекательном виде. «Камские города серы, — писал он, — кажется, в них жители занимаются приготовлением облаков, скуки, мокрых заборов и уличной грязи». Это, по его мнению, их единственное занятие. На пристанях «толпится интеллигенция», для которой приход парохода — событие. Их вид «уныл» — это люди «с выражением» «второй скрипки» во всей их фигуре. Присмотревшись к ним, Чехов пришел к выводу о том, что, видимо, ни один из них не получает больше 35 рублей. «Худощавая фигура» представителей камской интеллигенции привела писателя к выводу о том, что «все» они лечатся «от чего-нибудь».

Потребление духовных ценностей, чтение художественной литературы в пути до Перми Чехов связывает с «судебной палатой». В письме к домашним он расшифровывает ее состав — это председатель, член и прокурор. С неизбывной чеховской иронией описывает он фигуры каждого представителя российской фемиды: председатель суда — крепкий, здоровый старик немец, принявший православие, набожный гомеопат, по-видимому, большой бабник. Член суда — старец вроде тех, которых изображал покойный брат Чехова, Николай. Он ходит, сгорбившись, кашляет и любит игривые сюжеты. Прокурор — человек 43 лет, недовольный жизнью, либерал, скептик и большой добряк. По свидетельству писателя, «судебная палата» занималась только тем, что ела, решала важные вопросы, ела, читала и ела. На пароходе было определенное культурное обслуживание в форме библиотеки. Писатель с удовлетворением заметил, что прокурор читал его рассказ «В сумерках», о нем речь шла в беседе между членами судебной палаты. Больше всего «в здешних краях» нравится Мамин-Сибиряк, описывающий Урал. О нем говорят больше, чем о Толстом. Популярность Мамина-Сибиряка обуславливалась тем, что в его произведениях уральцы находили знакомые места, знакомые общественные порядки, знакомую природу: все это ими узнавалось и нравилось.

В первый приезд писатель приплыл в Пермь в 2 часа ночи, а поезд на Восток до Екатеринбурга отходил в 6 часов вечера. И Чехову пришлось ждать. Погода была ужасная. «Шел дождь. Вообще дождь, грязь, холод... бррр!» — писал он. Можно представить, что не все 16 часов шел дождь, были более или менее длительные перерывы. С рассветом Чехов решил осмотреть город. Расспросив у попутчиков на вокзале о достопримечательностях Перми, он отправился в Мотовилиху и осмотрел знаменитый Мотовилихинский пушечный завод.

И здесь у него оказался интересный попутчик, благодаря которому мы знаем этот штрих чеховской биографии. Попутчиком Чехова оказался Андрей Иванович Чайкин, который тогда работал в Управлении Пермской железной дороги, затем был артистом в Пермском театре, потом журналистом. В последние годы жизни А.И. Чайкин писал воспоминания. Он умер в 1950 году на 84-м году жизни. Воспоминания «Неожиданный спутник» были написаны им в мае 1944 года в Юго-Камске, где А.И. Чайкин жил последние годы жизни.

Свои воспоминания он начинает с того, что в конце апреля 1890 года группа молодых техников Пермской железной дороги решила прочитать повесть А.П. Чехова «Степь». Эта повесть была опубликована в журнале «Северный вестник» № 3 за 1888 год. Журнал находился в Мотовилихе у нашего знакомого Бахарева. Если не привезти журнал, то чтение срывалось. А.И. Чайкин согласился съездить в Мотовилиху. По его свидетельству, в 1890 году на Урале стояла поздняя и холодная весна. В этом отношении он подтверждает чеховские описания. Дорога от Перми до Мотовилихи была настолько «скверной», что ни один легковой извозчик не соглашался туда ехать, и Чайкину пришлось «идти» туда пешком. Когда он уже подходил к поселку, на спуске к Большой улице его «догнал ломовой извозчик». На телеге сидел «прилично одетый молодой» человек. Чайкин подробно описывает, как он, чтобы «не продолжать месить грязь», решил воспользоваться услугами извозчика и «уселся на телегу». Ехать на телеге «ломового извозчика для железнодорожного техника было позором»⁹. Спесь и отсутствие выдержки у А.И. Чайкина, по его свидетельству, были так велики, что он «вслух» ругал себя, дорогу, погоду, Бахарева, который «задержал журнал».

Сосед по телеге заинтересовался, слушая излияния Андрея Ивановича, за какой книгой он едет в такую погоду и по такой дороге. Он ответил, что это даже не книга, а журнал «Северный вестник», в котором опубликована повесть А.П. Чехова «Степь», которую он должен будет читать на литературной встрече молодых железнодорожных техников Пермского управления железной дороги. «Мой сосед, — вспоминает А.И. Чайкин, — ничего не сказал в ответ и только «мягко и приятно улыбнулся». Конечно, А.П. Чехову было приятно узнать, что здесь, в далекой уральской глубинке, он популярен. Его читают.

Чайкин вспоминает, что Бахарева он «нашел не сразу» и только спустя два часа с журналом в руках он возвращался обратно. Теперь он шел не через горки, а по линии железной дороги, поскольку литературный вечер был назначен в доме на углу Монастырской и Кунгурской улиц. От станции идти туда было ближе¹⁰. Подходя к станции, Чайкин догнал идущего по железнодорожным «путям попутчика», с которым ехал на телеге в Мотовилиху.

Поравнявшись с ним, удивленный такой неожиданной второй встречей, Андрей Иванович хотел спросить у попутчика о его возвращении из Мотовилихи, однако попутчик опередил его вопросом:

— Вы достали «Северный вестник» с повестью «Степь»?

Чайкин ответил, что достал, и показал ему журнал, который для предохранения от сырости был завернут в плотную серую бумагу.

Между попутчиками завязалась беседа: каждый из них осведомлялся о том, читал ли его коллега повесть Чехова «Степь». Андрей Иванович признался, что он ее не читал, но все хвалят ее, и железнодорожные техники решили на литературном вечере ее коллективно читать и обсуждать. Когда Чайкин спросил своего попутчика, читал ли он «Степь» и какого его мнение о ней, его попутчик ответил, «еще больше смущаясь, что он не только эту повесть читал, но и ее написал». Попутчик Чайкина признался, что он и есть Антон Чехов и едет сейчас в Екатеринбург, а потом в Тюмень до Сахалина.

Для того чтобы убедить сомневающегося Чайкина, разрешить его недоумение, попутчик остановился, достал из внутреннего кармана пальто визитную карточку «Доктор А.П. Чехов», написал на обратной стороне карандашом: «27 апреля 1890 года, Пермь. А. Чехов», и отдал Чайкину. Последний, не растерявшись, попросил писателя написать что-либо на странице журнала «Северный вестник», где печаталась повесть «Степь». Чехов спросил у своего попутчика фамилию и написал на странице журнала «Северный вестник», где начиналась повесть «Степь»: «Андрею Ивановичу Чайкину — молодому спутнику путешествия по Перми. А. Чехов»¹¹.

Когда попутчики подошли к вокзалу, Чайкин, сверх меры довольный неожиданной встречей, «взял Антона Павловича под руку». Однако он «вежливо освободил ее, смеясь, что прохожие могут подумать, что железнодорожник ведет «пойманного зайца».

Проводив А.П. Чехова до вагона, Чайкин крепко пожал ему руку и, когда поезд тронулся, махал фуражкой и кричал: «Счастливого пути!»

Взволнованный неожиданной встречей с автором повести «Степь», А.И. Чайкин на литературном вечере каждому сомневающемуся в истинности его сообщения о том, что он только что встретился с А.П. Чеховым, «совал под нос» журнал с надписью и визитную карточку А.П. Чехова. По его свидетельству, это произвело впечатление на присутствующих.

К сожалению, мы не располагаем документальными сведениями о том, как проходил визит А.П. Чехова на Мотовилихинском заводе. Если доверять свидетельству А.И. Чайкина, то он не мог быть очень успешным, так как времени для этого было мало. Скорей всего, он ограничился посещением ряда цехов и осмотром наиболее интересного оборудования. Он установил, что на заводе работает 4 тысячи рабочих и 11 инженеров. По тем временам это было очень крупное предприятие.

Следствием этой встречи, вспоминал Эдуард Молчанов, стало все шире распространяющееся мнение о писателе как о человеке общительном и щедром... Не случайно поэтому Пермское библиотечное общество обратилось к А.П. Чехову с просьбой подарить книги для вновь организованной общественной библиотеки, которая получила имя известного в губернии земского деятеля Д.Д. Смышляева. Антон Павлович прислал три тома своих сочинений, за что библиотечный комитет тут же не преминул выразить ему благодарность¹².

Дальше в статье Э. Молчанова идет интересный пассаж о том, что когда он работал в Среднеуральском издательстве и оказался в командировке в Перми, он захотел подержать в руках книги, подаренные Чеховым в конце прошлого века уральцам. Коллеги из пермского издательства посоветовали ему обратиться к директору областного краеведческого музея Л. Дворсону, библиографу и знатоку раритетов. И он обратился. Надежды оказались, однако, тщетными. Директор музея сообщил журналисту из Екатеринбурга, что интересующих его книг в музее нет, что они после революции оказались утраченными. Но вот что странно — директором Пермского областного краеведческого музея в течение многих лет была Лидия Григорьевна Дворсон, а не Л.Г. Дворсон, ее муж, и интересно, — как, беседуя с ней, маститый журналист не заметил, что это женщина, а не мужчина. Последнее также, видимо, относится к числу раритетов, тайной приобретения которых обладает только он — Эдуард Молчанов?!

В письме к родным из Екатеринбурга Чехов выразил удовлетворение работой уральского железнодорожного транспорта. «Уральская дорога везет хорошо, — писал он. — Это объясняется изобилием здесь деловых людей, заводов, приисков и проч., для которых время дорого»¹³. И это экономное расходование времени уральским железнодорожным транспортом в начале XX века позволило ему достичь значительных успехов.

Чехов недоволен той обстановкой, с которой он встретился вблизи Екатеринбурга. Его не устраивает и состояние погоды — «я почувствовал к природе отвращение: земля белая, деревья покрыты инеем и за поездом гонится настоящая метелица». «В самом городе, — пишет он, — дождь, снег и крупа». Чехов раздражается досадливыми жалобами и на состояние своей экипировки: у него нет калош и приходится «натягивать большие сапоги», от которых, пока он шел в буфет, он «продушил дегтем всю Уральскую область», и извозчики здесь — «это нечто невообразимое по своей убогости», а внешне все они похожи «на Добролюбова», а брички — это аляповатая пародия на наши московские брички. «К бричке приделан оборванный верх, — писал он, — вот и все».

Описав жизненные неудобства, с которыми он сталкивается на Урале в период путешествия на Восток, Чехов переходит к характеристике внешнего вида уральских городов и тех людей, которые живут в них.

«В России все города одинаковы, — пишет Чехов. — Екатеринбург такой же точно, как Пермь или Тула, похож и на Сумы, и на Гадяч. Колокола звенят великолепно, бархатно». Писатель информирует своих родных о том, что он остановился в Американской гостинице, очень недурной, и тотчас же уведомил о своем приезде А.М. Симонова, он был родственником Чехову, его мать и Евгения Яковлевна были родными сестрами.

Писатель-юморист использует любой представляющийся ему случай, чтобы изобразить, в частности, окружающих его людей с неожиданной и смешной стороны. «Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса, — пишет он. — Скуластые, лобастые, широкоплечие, с маленькими глазами, с громадными кулачищами». Их образ жизни необычен: «Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик». Рисуя таких уральских богатырей, Чехов подключает хорошо понятное родным чувство страха. «Входит в номер с самоваром или графином и, того гляди, убьет», — пишет он об обслуживающем персонале Американской гостиницы. Под эту же категорию нагоняющих страх уральцев Чехов включил и А.М. Симонова, своего родственника. «Сегодня утром, — пишет он, — входит один такой — скуластый, лобастый, угрюмый, ростом под потолок, в плечах сажень, да еще к тому же в шубе»¹⁴. Впечатление от наружности этого богатыря было устрашающее: «Ну, думаю, этот непременно убьет». Оказалось, что это двоюродный брат Чехова, А.М. Симонов; его мать и Евгения Яковлевна были родными сестрами.

Естественно, они разговорились. Писатель узнал, что А.М. Симонов служит членом местной земской управы, директорствует на мельнице своего кузена, редактирует «Екатеринбургскую неделю», цензуруемую полицмейстером бароном Таубе, женат, имеет двух детей, стареет, толстеет и живет «основательно». Родственник говорил Чехову, что ему «скучать некогда». Он советовал Чехову побывать в местном музее, на заводах, на приисках. Писатель поблагодарил его за совет, однако исполнить его во всем объеме не успел. Отношения между родственниками не отличались особой теплотой. Видимо, какие-то известные Чехову старые обиды не были забыты.

Когда Павел Егорович в Таганроге разорился, попал в долговую яму и должен был срочно и тайно перебраться в Москву, Евгения Яковлевна обращалась к своим екатеринбургским родственникам с просьбой о помощи, которой она не только не получила, но представление о семье Чеховых, как разорившейся, и через много лет, ко времени приезда Чехова в Екатеринбург, не было преодолено. Купцы Симоновы считали, что Чеховы разорились, и это через много лет приводило к «холоду» в отношениях Чехова со своими родственниками по материнской линии, с которыми он встретился в Екатеринбурге.

Журналист Эдуард Молчанов, автор статьи, посвященной уральским встречам Чехова, приводит текст ответа А.М. Симонова на уведомление Чехова о прибытии его в Екатеринбург и на желательность встречи с ним. Ответ А.М. Симонова характерен корректностью и вежливостью. Двоюродный брат благодарил Чехова за «добрую память», он никак не думал увидеть его в Екатеринбурге, поскольку полагал, доверяя газетным слухам, что он «на Сахалин водой уехал». Он обещал повидаться с Чеховым «сегодня» и только в крайнем случае, если нельзя будет «урваться» от дел, то «завтра».

Думается, что именно занятость могла быть в качестве действительного предлога переноса визита А.М. Симонова на следующий день, а не желание посоветоваться с другими представителями многочисленного клана екатеринбургских представителей данной купеческой фамилии. Эдуард Молчанов противоречит себе — с одной стороны, утверждая, что Чеховы разорились и их уральские родственники не хотели с ними общаться, а тем более помогать им, а с другой — нужно посоветоваться для того, чтобы выработать общую линию поведения по отношению к Чехову, нужно посоветоваться с другими членами многочисленного клана Симоновых. Не являлся ли Чехов слишком мелкой сошкой для такого образа действий? В данном случае А.М. Симонов не лицемерил — наличие дел действительно являлось причиной его «официального» отношения к встрече А.П. Чехова. Не соглашаясь с причинами холодности приема Чехова в Екатеринбурге его родственниками, высказанными Э. Молчановым, мы согласны с ним в том, что некоторые черты А.М. Симонова нашли отражение в образе Дмитрия Ионовича Старцева в известном чеховском рассказе «Ионыч». А.П. Чехов действительно синтезировал в воспоминаниях каждый образ своих произведений, а не писал его непосредственно с натуры. Поэтому некоторые черты «Ионыча» — «богатеет, толстеет, стареет» и т. п., могли быть взяты с образа своего двоюродного брата. Конечно, могли сюда войти и какие-то черты жизни и быта преуспевающих таганрогских врачей.

Он пишет матери, что хотя Александр Максимович и пригласил «на завтра к вечеру чай пить», однако обедать не пригласил, и не «настаивал, чтобы я у него побывал». Дальше писатель прямо адресует эти факты своей матери. «Из этого мамаша может заключить, что сердце родственников не смягчилось, и что оба мы — и Симонов и я друг другу не нужны»¹⁵.

Всех других, более дальних родственников, Прасковью Параменовну, Настасью Тихоновну, Собакия Семеныча, Матвея Сортирыча (писатель награждает их смешными, не соответствующими истине именами), он отказывается видеть. «Родственники — это племя, — подчеркивает он, — к которому я равнодушен так же, как к Фросе Артеменко»¹⁶.

Чехова нервирует местный обычай, заключающийся в том, что сторожа по ночам «бьют в чугунные доски». О том, какое неприятное впечатление это вызывало у писателя, можно судить из следующих слов его письма родным: «Надо иметь чугунные головы, чтобы не сойти с ума от этих неумолкающих курантов»¹⁷. Среди других обыденных мелочей, какое кофе он сварил, какие калоши и простыни он купил или намеревался приобрести и почему не купил, одно событие, на котором специально останавливался Чехов, имело существенное значение для продолжения его поездки на Сахалин, именно телеграфный запрос в Тюмень «пароходству Курбатова», когда идет пассажирский пароход в Томск. От ответа на эту телеграмму зависела дальнейшая судьба поездки Чехова на Сахалин. «От ответа зависит, — писал он родным, — поеду ли я на пароходе или же поскачу полторы тысячи верст на лошадях, по распутице»¹⁸. Из истории поездки Чехова на Сахалин известно, что ему пришлось полторы тысячи верст ехать на перекладных. Его мучения во время поездки по Сибири представляют особую тему исследования.

Примечания

1. Чехов А.П. — Суворину А.С. Москва, 20 октября 1891 г. // Чехов А.П. ПСС. Т. 4. Письма. С. 287.

2. Бердников Г. Чехов. М.: Молодая гвардия. 1978. С. 229.

3. Там же.

4. Там же. С. 234.

5. Чехов А.П. — Чехову М.П. 23 апреля 1890 г. Пароход «Пермь — Нижний» // Чехов А.П. Полное собрание сочинений. Т. 4. Письма. С. 68.

6. Чехов А.П. — Чеховым, 24 апреля 1890 г., Кама, пароход «Пермь-Нижний» // Чехов А.П. ПСС. Т. 4. Письма. С. 68.

7. Чехов А.П. — Оболонскому Н.Н. 29 апреля 1890 г., Екатеринбург // Чехов А.П. ПСС. Т. 4. Письма. С. 70.

8. Чехов А.П. — Чеховым, 29 апреля 1890 г., Екатеринбург // Чехов А.П. ПСС. Т. 4. Письма. С. 71.

9. Чайкин А.И. Неожиданный спутник. Из воспоминаний старого пермяка // Прикамье. 1960. № 28. С. 55.

10. Там же. С. 56.

11. Там же.

12. Молчанов Э. Уральские встречи Чехова // Урал. 2002. № 2. С. 162.

13. Чехов А.П. — Чеховым, 29 апреля 1890 г. Екатеринбург // Чехов А.П. ПСС. Т. 4. Письма. С. 71.

14. Там же. С. 72.

15. Чехов А.П. — Чеховым, 29 апреля 1890 г. Екатеринбург // Чехов А.П. ПСС. Т. 4. Письма. С. 73.

16. Там же.

17. Там же.

18. Там же.