2.1.1. Позиция повествователя в пейзаже
Мы исследовали в первой главе позицию повествователя в пейзаже в раннем творчестве писателя, теперь перейдем к зрелому.
Если в ранних произведениях Чехова пейзаж обычно даётся с некоей всеобъемлющей точки зрения, то в зрелом творчестве картины природы описываются с точки зрения персонажа, положение которого точно определено в пространстве. И в зрелом периоде творчества Чехов порой изображает пейзаж через конкретное восприятие и персонажа, и повествователя1.
Одной из фундаментальных особенностей зрелого творчества Чехова является изображение окружающего мира с точки зрения персонажа.
Пейзаж в рассказах Чехова психологичен, лиричен, соотнесён с человеческими переживаниями. Часто Чехов изображает природу в соотнесенности ее с психологическими особенностями воспринимающего её персонажа.
Для демонстрации позиции повествователя в зрелом творчестве Чехова детально рассмотрим повесть «Степь».
В 1888 г. Чехов писал Д.В. Григоровичу о своем новом произведении: «все главы связаны. Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон <...> через все главы у меня проходит одно лицо» [П. II: 243].
Таким образом, сам Чехов утверждает значимость главного героя Егорушки для композиционно-сюжетной организации повести. Субъективированное повествование от лица девятилетнего наивного мальчика Егорушки последовательно присутствует в структуре повествования.
Пейзаж в данной повести, в большинстве случаев дается с точки зрения девятилетнего ребенка. Встречаются конструкции: «Егорушка оглядывался», «ему стало казаться», «Егорушка взглянул на...», «мальчик всматривался в...», «Егорушка видит...», «Егорушка услышал и почувствовал...», «слышно было», «когда он прислушался», «Егорушке показалось», «видел Егорушка» или «Егорушка глядел вверх на...».
«Всё небо над горизонтом было залито багровым заревом, и трудно было понять, был ли то где-нибудь пожар или же собиралась восходить луна» [Чехов VII: 55]. В этом фрагменте текста изображена природа, увиденная мальчиком Егорушкой. Ему трудно отличить багровое зарево от пожара или восхода луны. Как пишет Е.С. Егумнова, деталь описания приведена в соответствии с детским конкретно-образным, одушевляющим природу восприятием2.
Детское восприятие мира Егорушкой в основном похоже на сказку либо на детскую игру. Например, во время вспышки молнии Егорушка видит, что чернота на небе раскрыла свой рот и дыхнула белым огнем. Или во время грозы крестьяне с вилами среди отблесков молний в глазах мальчика становятся великанами с пиками. Согласно Е.С. Игумновой3, Егорушка может ощутить всю сказочность, которая свойственна степи от того, что он ещё мальчик, не вышедший из сказочного очарования детства.
Мы все в повести видим глазами Егорушки, но часто высказываемые мысли и чувства не могут принадлежать мальчику, которому всего девять лет. Тогда мы видим степь уже глазами самого автора.
Следует отметить, что пейзаж с некоей всеобъемлющей точки зрения, господствующий в ранних произведениях Чехова, иногда встречается и в его зрелом творчестве.
2.1.2. Антитеза в пейзаже и образах природы
Мы исследовали в первой главе антитезу в пейзаже и образах природы в раннем творчестве писателя, теперь перейдем к зрелому.
2.1.2.1. Противопоставление мира природы и человеческой жизни
С конца 1880-х годов для Чехова становится характерным противопоставление природы жизни людей.
Ярким примером чеховского противопоставления природы жизни людей обнаруживается в рассказе «Припадок». В этом рассказе мы видим контраст чистоты и невинности первого снега в природе и грязи (проституция) в человеческой жизни.
Чехов писал А.С. Суворину в 1888 г.: «Литературное общество, студенты, Евреинова, Плещеев, девицы и проч. расхвалили мой «Припадок» вовсю, а описание первого снега заметил один только Григорович» [П. III: 134]. Чехов придавал образу снега большое значение. Чистый снег противопоставлен нравственной грязи публичных домов и соотносится с чистотой души студента Васильева. А остальные персонажи вообще не замечают красоты снега.
В рассказе повторяется пейзажная деталь (четыре раза говорится о снеге). Образ снега имеет этическое символическое значение. Белый снег ассоциативен с чистотой, с невинностью. Рождается контраст чистоты и невинности первого снега в природе и грязи в человеческой жизни.
Во многих зрелых произведениях писатель создает противопоставление мира природы и человеческой жизни. Например, в повести «Палата № 6» в предсмертном видении Рагина появляется стадо грациозных антилоп: «Стадо оленей, необыкновенно красивых и грациозных, о которых он читал вчера, пробежало мимо него» [П. VIII: 158]. Стадо оленей символизирует свободу и красоту, которых нет в жизни людей и которые есть в природе. А в жизни людей и темнота, и холодная, багровая луна, и высокий тюремный дом, которые пугают Андрея Ефимыча.
В рассказе «На подводе» Чехов пишет: «это небо, чудное, бездонное, куда, кажется, ушел бы с такою радостью» [П. IX: 434]. Здесь мы видим параллель к внутренней жизни героини: она тоже ушла бы от своей жизни в жизнь иную, но уходить ей некуда. Опять создается контраст: природа и тяжелая жизнь Марьи Васильевны.
В пьесе «Дядя Ваня» Телегин говорит: «Еду ли я по полю, гуляю ли в тенистом саду, смотрю ли на этот стол, я испытываю неизъяснимое блаженство! Погода очаровательная, птички поют, живем мы все в мире и согласии» [Чехов XIII: 86]. На самом деле никакой гармонии в доме дяди Вани нет, гармония в природе контрастирует дисгармонии в жизни людей. То, что Телегин этого не замечает, характеризует его как человека хорошего, но наивного и неумного.
Противопоставление мира природы и человеческой жизни присутствует и в «Доме с мезонином», где старость усадьбы контрастирует с молодостью Лиды и Жени.
Контраст жизни людей и мира природы встречается и в повести «Мужики»: «в чистой, прозрачной воде, ходили стаи широколобых голавлей. На зеленых кустах сверкала роса. Повеяло теплотой, стало отрадно. Какое прекрасное утро! И, вероятно, какая была бы прекрасная жизнь на этом свете, если бы не нужда, ужасная, безысходная нужда, от которой нигде не спрячешься!» [П. IX: 355]. В пейзаж контрастен с жизнью деревни: прекрасная природа — монотонная, серая, безысходная жизнь людей. Природа зовет к иной, лучшей жизни.
2.1.2.2. Контраст в пейзажах разных местностей
Контраст в пейзажах разных местностей встречается в «Даме с собачкой». Контраст таков: в Ялте — лето, в Москве — зима. Герой, «расставшись с любимой женщиной, вернувшись домой, попадает из летней крымской обстановки в зимнюю Москву, где уже начались морозы, и идет первый снег» [Чехов X: 174], скромная природа Москвы милее сердцу, чем экзотический Крым.
Резкий контраст в пейзажах разных местностей встречается и в рассказе «Ариадна». В нем присутствует контраст родного старого сада и экзотического парка на чужбине («есть парк, какой вы найдете теперь во всяком заграничном курорте. И темная, неподвижная, молчаливая зелень пальм, и ярко-желтый песок на аллеях, и ярко-зеленые скамьи, и блеск ревущих солдатских труб, и красные лампасы генерала — всё это надоедает в десять минут» [П. IX: 146]). Родной сад дарит герою утешение («Я умру, заколотят меня в гроб, а всё мне, кажется, будут сниться ранние утра, когда, больно глазам от солнца, или чудные весенние вечера, когда в саду и за садом кричат соловьи и дергачи, а с деревни доносится гармоника, в доме играют на рояле, шумит река — одним словом, такая музыка, что хочется и плакать и громко петь» [П. IX: 134]). Родной сад представляется последним приютом для потерявшей надежду душе героя. А парк на чужбине ему надоедает за десять минут.
Экзотический пейзаж на чужбине встречается, например, и в повести «Рассказ неизвестного человека». В описании жизни «неизвестного» и Зинаиды Федоровны в Италии много реалий, связанных с путешествием Чехова по Италии в 1891 г. Чехов писал родным о Венеции, оставившей у него самое светлое воспоминание, о домике, где жила Дездемона, о льве у усыпальницы скульптора Кановы и т. д.
Но в основном повесть «Рассказ неизвестного человека» представляется Петербургским текстом. С ПТРЛ (Петербургский текст русской литературы) повесть Чехова связывает и указание на типичные климатические особенности города в ночном урбанистическом пейзаже XIV главы, где описано бегство из дома Орлова Неизвестного с Зинаидой Федоровной: «влажный ветер хлестал по лицу» [Чехов VIII: 194], «ветер, особенно на Неве, пронизывал до костей» [Чехов VIII: 195]. Петербургский ветер описывается, по наблюдению В.Н. Топорова, многими представителями ПТРЛ, эти описания у Ахматовой и Блока отмечает И.П. Смирнов4. Неизвестный фиксирует и «мокрый снег» [Чехов VIII: 194], «холодное небо» [Чехов VIII: 195] — приметы, которые выделяет в ПТРЛ и В.Н. Топоров5.
Выходы Неизвестного на улицы Петербурга сопровождаются неблагоприятными проявлениями городского климата, постоянно фиксируется снег и ветер. Неблагоприятные климатические условия подчеркивают, что Петербург — чужое и враждебное герою пространство, отмеченное чертами транстекста: в нем «плохо», «страшно», в нем «страдают»6.
Чехов в повести описывает не романтическую «белую ночь», а неблагоприятную ветреную, с хлопьями снега петербургскую ночь начала марта [Чехов VIII: 195]. Создается петербургский пейзаж в соответствие с настроениями героев, бегущих из дома Орлова в отчаянии и тревоге. Они одиноки в пустынной ночной столице (опять перекличка с транстекстом), их незащищенность передана одной выразительной предметной деталью — отсутствием защищающего фартука: «В пролетке не было фартука, и снег валил на нас хлопьями, и ветер, особенно на Неве, пронизывал до костей» [Чехов III: 195].
Мысли и чувства Неизвестного перекликаются с бредовым состоянием героя «Невского проспекта», хотя, как пишет Д.С. Лихачев, «у Гоголя бредом в состоянии опьянений опиумом <...> подчеркивается фантастичность Петербурга»7.
У Чехова эмоционально-психологическое состояние Неизвестного жизнеподобно мотивируется и психологическим стрессом, который он пережил, и воздействием «реального» ночного Петербурга. Писателю важно сосредоточиться на душевном состоянии героя, а не на живописном описании внешнего мира, столь «опредмеченного» у Гоголя.
В соотнесении враждебной петербургской ночи с жизненной ситуацией, в которой оказались герои, и в мысли об их обреченности скрыта их характеристика как жертв Петербурга — города не только социального, но и природного зла. Эта идея подчеркивается двухчастной структурой повествования, представляющей два «топоса»: Петербург — «северная Венеция» и итальянская Венеция, данные в резком контрасте мрачной, холодной петербургской ночи и прекрасных весенних дней в Венеции (XV глава).
Природные особенности и реалии зимнего Петербурга кратко фиксируются точными деталями кульминационной, наиболее подробно соотнесенной с внешним, открытым петербургским пространством XIV главы: это «ветер, который щипал лицо и руки, захватывало дух» героя, «сильный мороз, дымящиеся костры на перекрестках» [Чехов VIII: 217], упомянутые в XVIII главе. Они отмечены В.Н. Топоровым8 как типичный признак природы Петербурга.
В повести присутствует ненавязчивая перекличка январского мороза и мартовских холодов во время бегства героев; повторения описаний петербургских погодных явлений, которые передают общую «холодную» атмосферу петербургской жизни, «знаком» которой становятся прямые описания, формирующие лейтмотив отношения героев с топосом Петербурга в его природной и социальной семантике, с «Петербургским транстекстом».
В повести «Дуэль» есть пейзаж Кавказа и пейзаж Петербурга.
Главный герой Лаевский вспоминает родной и любимый Петербург, куда он желает вернуться всей душой. Этот город — антитеза Кавказа. Он сыр и сер, но вместе с тем манит героя к себе: «...вот милое, серое небо, моросящий дождик, мокрые извозчики...» [Чехов VII: 482].
Горы и реки, окружающие Лаевского, словно груды металла наваливаются на него, затрудняя дыхание. Герой понимает, что собирается предпринять грязный поступок, а также обманывает Самойленко, прося денег на отъезд и осознавая то, что он не вернется назад за Надеждой Федоровной. Один лишь фон Корен видит героя насквозь, просчитывает каждый его поступок, знает его психологию. Зоолог говорит о том, что такие люди, как Лаевский, способны лишь разлагать общество, не делая ничего полезного. Их нужно уничтожать. Лаевский чувствует отношение к нему фон Корена, потому-то и случается с ним истерический припадок, который впоследствии будет высмеян зоологом. Атмосфера Кавказа давит на Лаевского с такой силой, что он оскорбляет своего единственного настоящего друга Самойленко, который переживает за него, как за маленького ребенка, веря в чистоту его души и благородство порывов.
2.1.2.3. Контраст между персонажами через их отношение к природе
В повести «Степь» создается резкий контраст образа Василия с остальными персонажами. Все пытались увидеть лисицу своими глазами, но ни у кого не получилось. «Один только Вася видел что-то своими мутными серыми глазками и восхищался» [Чехов VII: 70]. У Васи особое зрение и слух. Только он способен воспринимать «музыку» степи: и перепевы птиц, и стрёкот насекомых. Степь представляется родной стихией для Васи. При этом Вася глуп, напоминает собой животное (ест пескаря живьем).
В отличие от него те, кто взрослее, равнодушны к окружающей степи. И это большая беда, ведь это ведет к потере уважительного и бережливого отношения человека к богатствам и красотам природы.
Например, Кузьмичев, человек однообразный и без эмоций, всё время думает о торговле. Равнодушие ко всему окружающему позволяет провести параллель между ним и степными грачами, которые также равнодушны ко всему происходящему вокруг. Похожему на Кузьмичева Варламову также чуждо чувство любования степной природой. Его душу целиком захватывает стремление к прибыли и выгоде.
В повести «Дуэль» различное восприятие двумя героями одного и того же явления природы «дает читателю отчетливое представление о двух различных характерах». Как отмечает М.Е. Бабичева9, «Фон Корен, волевой, собранный, чувствуя накануне дуэли особый прилив энергии, любуется необычным восходом солнца»: «Первый раз в жизни вижу! Как славно! — сказал фон Корен, показываясь на поляне и протягивая обе руки к востоку» [Чехов VII: 417].
«Растерянный слабовольный Лаевский, проведший бессонную ночь, чувствуя «утомление и неловкость», совсем иначе реагирует на красивое явление природы»: «Восход солнца он видел теперь первый раз в жизни; это раннее утро, зеленые лучи, сырость и люди в мокрых сапогах казались ему лишними в его жизни, ненужными и стесняли его» [Чехов VII: 418].
2.1.3. Детали в пейзаже
В зрелом творчестве Чехова большую роль играет деталь. Пейзажная деталь со своим небольшим текстовым объёмом может нести идейно-эмоциональную нагрузку.
Например, в рассказе «Бабы»: «Над двором на небе плыла уже луна; она быстро бежала в одну сторону, а облака под нею в другую; облака уходили дальше, а она всё была видна над двором» [Чехов VII: 463]. Даны лишь две детали — луна и облака. Они усиливают настроение. Настроение печали в пейзаже соотносится с содержанием произведения: рассказана печальная история.
Или в повести «Мужики»: «Через реку были положены шаткие бревенчатые лавы, и как раз под ними, в чистой, прозрачной воде, ходили стаи широколобых голавлей» [Чехов IX: 372]. Голавли, лавы — детали, Чехов не описывает реку в целом, а дает две детали.
В повести «Три года» описан такой пейзаж: «у заборов росли липы, бросавшие теперь при луне широкую тень, так что заборы и ворота на одной стороне совершенно утопали в потемках... Пахло липой и сеном» [Чехов IX: 4]. В этом описании даны всего две детали: липы и тень, а также упоминается запах. Раз есть тень, значит, на небе луна, но она не названа.
В повести «В овраге» встречаются яркие цветовые детали: «Солнце легло спать и укрылось багряной золотой парчой», «красные и лиловые облака» [Чехов X: 218], а дальше сказано — «на небе светил серебряный полумесяц» [Чехов X: 219]. Описание весенней ночи в лесу оттеняет трагическое одиночество главной героини Липы. Из больницы с мертвым ребенком на руках возвращается домой молодая мать, женщина скорбит, а перед ней ликующая природа. Так создается контраст.
Отметим и то, что, как и в раннем творчестве, описание необычного состояния природы встречается и в зрелом творчестве Чехова.
Например, в «Ариадне» [Чехов IX: 140—141] описываются необычные состояния природы (удивительная природа, чудные весенние вечера).
В рассказе «Убийство» все время плохая погода, метель, буря. А в «По делам службы» всё время действия выла и пела метель.
2.1.4. Простота и красочность в пейзаже
Как мы говорили в первой главе, произведения Чехова отличаются простотой и красочностью. И в пейзаже зрелого творчества писателя часто встречаются самые простые фразы и привычные читателям приметы природы, ограничивающиеся лишь одной-двумя фразами. Например, «Была тёмная осенняя ночь» [Чехов VII: 306] («Пари»).
В рассказе «Красавицы» пейзаж написан кратко и простыми фразами: «...поле было открыто, но солнце уже село» [Чехов VII: 221].
Следует отметить, что даже в кратком пейзаже Чехова встречаются детали.
Например, в рассказе «Скрипка Ротшильда»: «с писком носились кулики, крякали утки. Солнце сильно припекало, и от воды шло такое сверканье, что было больно смотреть» [Чехов VIII: 394]. Краткий пейзаж построен на деталях: писк птиц, сверкание воды. Затем к пейзажу добавляются и другие подробности: верба, заливной луг, березка. Пейзаж дается не сразу целиком, а по частям.
Отметим, что пейзаж привлекает к себе и художников своей простотой и большими художественными возможностями. Например, близок чеховскому краткому пейзажу (с одной-двумя характерными деталями, с ярко выраженным настроением, которое определяет цветовую гамму, ее основной тон) стиль пейзажей В.А. Серова. В суровой простоте пейзажей Серова угадывается целый мир чувств, думы о родной стране, о судьбах крестьянства, сыновья любовь художника к русской земле.
Например, для пейзажа «Октябрь» В.А. Серова характерны лаконизм, собранность и простота. Простая фигурка мальчика, группа овец и лошадей с деревьями составляют единое слитное целое. Но именно в этом простом пейзаже мы чувствуем движение чувства, которое живописно передано тонкими переходами полутонов. Всё изображение находится как бы в медленном однообразном протекании.
2.1.5. Тропы в пейзаже
Чеховский пейзаж воздействует на читателей объёмностью и зримостью изображаемого, целостностью восприятия; звуковой и световой разработкой картин. И нельзя не оценить роль разных видов тропов при изображении образа величавой русской природы в произведениях Чехова.
Для изобразительной выразительности Чехов использует все виды тропов: в том числе, и метафору, и сравнение, и метонимию, и эпитет, и олицетворение, и гиперболу и т. д.
Массовое применение тропов, по мнению А.И. Парфенова, подтверждает мнение о том, что порой пейзаж Чехова соотнесен с пейзажем романтическим, отличающимся стремлением трактовать природу как «тайное, одухотворенное существо»10.
Например, в повести «Степь» встречаются и олицетворение («степь легко вздыхает широкой грудью»); и эпитет, и однородные члены («воздух прозрачен, свеж и тепел»); и незавершенная и восклицательная конструкция «громоздятся друг на друга туманные, причудливые образы», а также элементы поэтической лексики («торжество красоты» [Чехов VII: 50—52]). Все это демонстрирует связь чеховского пейзажа с романтической традицией на общестилистическом уровне11.
В конце рассказа «Гусев» мы видим: «великолепное, очаровательное небо», «цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно» [Чехов VII: 453]. Чехов употребляет эпитеты. И как отмечает А.И. Парфенов в своей статье, «общеязыковые значения данных эпитетов связаны с эмоциональным состоянием человека и его оценочными суждениями»12. А трудность описания реалий природы на языке людей коррелирует с романтической темой «невыразимого»13.
Сверх того, в пейзаже в творчестве Чехова встречается и стилистическая фигура вокатива — риторическое обращение типа «О мой сад!»14.
2.1.6. Пейзаж и лиризм зрелого творчества Чехова
Мы исследовали в первой главе лирический пейзаж Чехова в его раннем творчестве, теперь перейдем к зрелому.
Лиризм — художественное выражение авторского отношения к изображаемому в произведении, связанное с эстетическими и моральными идеалами автора.
Нередко в зрелых произведениях Чехов создает лирическое настроение, в том числе и патриотическое чувство, и воспоминание о молодости, и лирическую грусть, и сочувствие народу с помощью описания пейзажа и образов природы. Согласно А. Дерману, пейзаж Чехова иногда становится «равноправным партнером с другими компонентами по раскрытию идейного и философского смысла важнейших моментов произведения»15.
Например, слова о великолепии и красоте родины, ясно выражая авторскую любовь и веру в Россию, входят в «Крыжовник» как органический компонент идейно-художественной структуры произведения: «в тихую погоду, когда вся природа казалась кроткой и задумчивой, Иван Иванович и Буркин были проникнуты любовью к этому полю, и оба думали о том, как велика, как прекрасна эта страна» [Чехов X: 69].
Печатью лиризма отмечено описание первых дней русской зимы в «Даме с собачкой»: первый снег, белые крыши, белая земля, белые от инея старые липы и березы с добродушным выражением. Эти образы пленяют чистотой и свежестью, ярко эмоциональны и полны поэтичности.
Чехов использует безличные обороты и повторяющиеся эмоциональные эпитеты. Лиризм описания природы высказывается и в ласковой интонации, и в стройной синтаксической структуре, и в употреблении поэтической лексики.
Старые липы и березы, которые «ближе к сердцу, чем кипарисы и пальмы», воспринимаются как непосредственное признание писателя в любви к российской природе.
В основе лирической грусти Чехова лежит сострадательная любовь писателя к людям.
В разделе «Противопоставление мира природы и человеческой жизни» рассмотрено сопоставление поэтического речного пейзажа с ужасающей жизнью крестьян в повести «Мужики». В природе всё прекрасно, а в жизни народа нищета и безысходная нужда.
Оригинальная форма выражения тоски и беспросветного уныния при изображении тяжёлой жизни народа с помощью описания картин природы присутствует и в рассказе «По делам службы». В нем песня метели и ветра, окрашенная тяжелыми звуками «у-у-у», создает настроение безысходной печали.
Примечания
1. Чудаков А.П. Слово — вещь — мир: От Пушкина до Толстого: Очерки поэтики русских классиков. М., 1992. С. 125.
2. Кудрявцев В.Н., Колесник Е.С. Природа и человек в повести А.П. Чехова «Степь» // Вестник. СГПИ Славянск-на-Кубани, 2009. № 1. С. 32—39. С. 36.
3. Игумнова Е.С. Языковая репрезентация пейзажа в повести А.П. Чехова «Степь» // XII Державинские чтения. Институт русской филологии. Тамбов, 2008. С. 160—162. С. 161.
4. Смирнов И.П. Поэтические ассоциативные связи «Поэмы без героя» // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С. 228—230. С. 229.
5. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст» русской литературы (Введение в тему). Петербургские текста: и петербургские мифы (Заметки из серии) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Культура», 1995. С. 259—399. С. 282.
6. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст» русской литературы (Введение в тему). Петербургские тексты и петербургские мифы (Заметки из серии) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Культура», 1995. С. 259—399. С. 283.
7. Лихачев Д.С. Ахматова и Гоголь // Традиция в истории культуры. М.: Наука, 1978. С. 223—227. С. 225.
8. Топоров В.Н. Петербург и «Петербургский текст» русской литературы (Введение в тему). Петербургские тексты и петербургские мифы (Заметки из серии) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М.: Издательская группа «Прогресс» — «Культура», 1995. С. 259—399. С. 288.
9. Бабичева М.Е. Стилевые различия эпоса и драматургии в связи с проблемой инсценирования: диссертация ... кандидата филологических наук: 10.01.08. М., 1985. 255 с.: ил.
10. Хаткова И.Н. Пейзаж как структурообразующее начало повествования в художественных произведениях Султана Хан-Гирея // Вестник Адыгейского государственного университета. Майкоп, 2006. № 1. С. 231—234.
11. Парфенов А.И. Романтическая традиция в чеховских пейзажах // Рус. речь. М., 2013. № 6. С. 14—15.
12. Парфенов А.И. Пейзаж в рассказе А.П. Чехова «Гусев» // Рус. речь. М., 2014. № 1. С. 3—7. С. 5.
13. Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1987. С. 42.
14. Химик В.В. О стилистической фигуре вокатива в драматургии А.П. Чехова и ее синтаксических воплощениях // Художественный метод А.П. Чехова: межвуз. сб. науч. тр. Ростов н/Д.: Изд-во Ростовск. пед. ин-та, 1982. С. 146—153. С. 147.
15. Дерман А. О мастерстве Чехова. М.: Советский писатель, 1959. 208 с.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |