Заключение

Творчество Чехова — особенное явление в русской литературе. В отношении создания новых способов письма «приоритет Чехова — мерцающего, неуловимого, составляющего в стройной, казалось бы, линии развития русской литературы неброскую, очень корректную, но тем не менее совершенно несомненную аномалию, — окажется бесспорным»¹. Несмотря на то, что язык его произведений прост и лаконичен, он передает все оттенки смысла, который может быть намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. «Краткость — сестра таланта», — считал Чехов. Внешняя сжатость и внутренняя идейная концентрация его рассказов и повестей была одним из условий создания подтекста с целью активизации процесса сотворчества автора и читателя.

В прозе и драматургии основной акцент автор делает на глубинном значении, которое говорит читателю о самом главном. Поэтому анализ чеховского текста предполагает не только восприятие сюжета, но и понимание подтекстовой линии произведения.

Подтекст является неотъемлемой чертой поэтики Чехова. Несмотря на это, до последнего времени он оставался одной из малоизученных сторон творчества писателя. В данной диссертации была предпринята попытка выявить средства подтекста, основные приемы и способы его создания в прозе А.П. Чехова 1890-х — 1900-х гг. К этому нас побудило то, что проблема подтекста как явления на современном этапе стоит особняком, а также неизученность подтекста в прозе Чехова 1890-х — 1900-х гг. Сложно сказать, по какой причине до настоящего времени данный аспект творчества писателя специально не рассматривался. С одной стороны, это объясняется тем, что еще не выработаны стройная теория подтекста, его отчетливая классификация и средства выражения. С другой стороны, невнимание именно к чеховскому подтексту объясняется существующей в чеховедении традицией, которая берет свое начало с момента возникновения в кругу деятелей МХТа термина «подводное течение». Сложившееся мнение, что Чехов — мастер подтекста закрепилось как аксиома, которую никто не отрицал, но и не пытался научно обосновать. Исследователи творчества Чехова применяли термины «подтекст», «подводное течение», однако не все задумывались о действительном наполнении данного понятия. Понятия «лирический подтекст», «иронический подтекст», «поэтический подтекст» и другие использовались в научном обиходе чеховедов, но определенного обоснования подтекст в творчестве Чехова не получил.

Применительно к самобытному методу Чехова подтекст есть особый способ построения художественного текста, который через систему определенных средств (образ, мотив, деталь, умолчание, слова-сигналы) позволяет выявить неявный смысл произведения: скрытые нюансы внутреннего мира персонажей, завуалированное отношение автора к изображаемому, а также картину мира в целом. Кроме того, подтекст — это непрямое запечатление сознания, точки зрения автора. В подтексте произведения можно обнаружить отголоски личных переживаний самого Чехова.

Очевидным достоинством работы о подтексте Т.И. Сильман мы посчитали ее своеобразный взгляд на данное явление, как способ передачи внутреннего мира человека, а также структурно-композиционную сущность подтекста как повтора. Мысль Т.И. Сильман о подтексте как о «рассредоточенном, дистанцированном повторе» мы посчитали применимой по отношению к прозе Чехова 1890-х — 1900-х гг. Мы пришли к выводу, что чеховский подтекст имеет особую природу, его раскрытию служит анализ средств, обладающих свойством повторяться. Подвергнув рассмотрению подобные средства в рассказах и повестях, а также книге «Остров Сахалин», мы пришли к следующим выводам.

Подтекст играет существенную роль в позднем творчестве А.П. Чехова и дает представление о подлинных переживаниях героев, а также отношении автора к описываемым событиям. Обнаружить подтекст помогают художественные детали, повторяющиеся мотивы огней и моря, умолчания, слова-сигналы. Благодаря этому, чеховский текст приобретает дополнительные оттенки смысла, а иногда и вовсе изменяет свое первоначальное значение за счет соотнесения его с аналогичными элементами из других произведений писателя. Подтекст создает дополнительную глубину содержания и реализуется в масштабе одного произведения и творчества Чехова в целом.

Художественная деталь Чехова была изучена разноаспектно: подробно исследовали ее роль в сюжете, выделили разновидности, функции и так далее. Однако о подтекстовом назначении этого элемента художественной системы Чехова задумывались немногие. Вслед за Л.М. Цилевичем и А.В. Кубасовым мы пришли к мысли, что деталь у Чехова напрямую связана с подтекстом и очень часто становится идейно-смысловой доминантой произведения. Благодаря художественной детали и соотнесенным с ней ключевым словам-сигналам возникает внутренняя многомерность повествования, которая расширяет содержательные рамки произведения. Чехов создал совершенно новый тип деталей, особенность которых заключается в том, что наше представление о внутренней жизни героя, его психологии и в целом о социальной жизни складывается не из признаний героя и авторского к ним комментария, а на основе ассоциаций, возникающих у читателя из-за тонко подобранных деталей. Содержание, которым они наполняют текст, обычно является многозначным.

Таковой, например, является художественная деталь скрипка и звуки, ею издаваемые. Скрипка — это своеобразный ключ к открытию тайны многих чеховских текстов. Повторяясь в ряде рассказов и повестей, она становится мотивом и в большинстве случаев указывает на внутреннее состояние героев, что еще раз доказывает ее подтекстное назначение. Через деталь Чехов вовлекает читателя в контекст большого масштаба, связывая скрипку с человеческой жизнью и смертью, а шире — судьбой вообще.

Повторяющиеся мотивы огней и моря также способствовали воплощению подтекстового смысла. Они помогли Чехову глубоко и объемно выразить мысль, не прибегая к комментариям. Образ огней в творчестве Чехова неоднозначен. Пройдя через многие прозаические произведения («Огни», «Остров Сахалин», «Студент», «Дама с собачкой», «В овраге») он стал особым мотивом и придавал ситуациям, изображенным Чеховым, особенность и исключительность. Писатель напрямую связывал огни с человеческой жизнью, сложной и противоречивой. Благодаря подобному образу чеховский текст создает ощущение безграничности и недоговоренности и вместе с тем, позволяет многое понять у загадочного Чехова.

Мотив моря также намекает на глубинное значение. Он наполняется символикой и несет в себе большую смысловую нагрузку. В книге «Остров Сахалин» подтекстовое движение может быть уловимо благодаря многочисленным упоминаниям моря. Такая повторяемость позволяет прочитать текст на подтекстовом уровне, несмотря на то, что произведение относится к жанру путевых записок и предполагает сдержанную фиксацию цифр и фактов. Образы огней и моря делают произведение в полной мере художественным, идейным. Кроме того, море указывает на особое отношение автора к описываемым событиям. Чеховские оценки становятся зримыми и ощутимыми благодаря специфическому отображению моря, а также своеобразной характеристике чувств в связи с его близостью.

Прием умолчания также был действенным способом реализации подтекста. Подлинную ценность молчанию Чехов осмыслил в своем позднем творчестве. Если в ранней юмористике возникновение тишины между героями для автора является комичным, в прозе 1890—1900-х можно увидеть, что прием умолчания зачастую указывает на неразрешимость ситуации, сложность переживаний героев и т. п. В повести «Три года», рассказах «Дом с мезонином» и «Дама с собачкой» автор вскрывает подтекст, используя подобный прием. Чеховская тишина в произведениях весьма содержательна, за ней мы видим много значимых оттенков любовных переживаний героев. Чехов говорил, что влюбленные лучше понимают друг друга, когда молчат. Эти слова нашли свое прямое воплощение в ряде его поздних рассказов и повестей.

Ф. Шлегель писал: «Классическое сочинение никогда не должно быть до конца понятным. Но у людей образованных или же образующих себя всегда должно быть желание снова вернуться к нему»². Художественные детали, образы, мотивы и умолчания сделали возможным бесконечное смысловое варьирование чеховского текста. Каждый читатель реконструирует предложенную автором модель мира несколько по-своему, синтезируя в собственном варианте то, что находит в тексте, с тем, что имеет в своем читательском и жизненном опыте. Содержащиеся в тексте детали, мотивы и пр., выраженные эксплицитно, позволяют догадаться об опущенном и подразумеваемом писателем.

Подтекст в художественном произведении — это безграничность и бесконечность смыслов. Данное явление своей необычностью предполагает наличие множественных точек зрения, взглядов и исследований. Поэтому перспектива возможного постижения данного феномена оказалась заманчивой. Предпринятое исследование открывает горизонты для других чеховедов. Мы лишь обозначили контуры проблемы подтекста в творчестве Чехова.

Его проза в подтекстовом плане представляет собой уникальное явление. Анализ произведений под таким углом помогает увидеть многое в художественном мире Чехова. Большая часть чеховского айсберга остается под водой и еще ждет исследователей. В частности, «подводное течение» драматургии Чехова специально не изучено. Поэтому рассмотрение драматического наследия с позиции подтекста представляется перспективным. Надеемся, наша попытка рассмотрения подтекста в чеховской прозе подтолкнет исследователей к такому шагу.

Ждет своего изучения выявление способов и средств создания подтекста в прозе и драме Чехова, так как, помимо выделенных нами деталей, образов, мотивов и умолчаний, способы создания подтекста этим не исчерпываются. В этой связи могут быть специально рассмотрены многие составляющие поэтики Чехова.

Таким образом, подтекст — это существенная особенность прозы Чехова 1890—1900-х гг. Художественные открытия Чехова в области подтекста были новаторскими и обогатили всю последующую русскую и зарубежную литературу.

Примечания

1. Турбин В.Н. К феноменологии литературных и риторических жанров в творчестве А.П. Чехова // Проблемы поэтики и истории литературы. — Саранск, 1973. — С. 204.

2. Шлегель Ф. Фрагмента // Литературная теория немецкого романтизма. — Л., 1934. — С. 180.